***
Глупо было думать, что Стамбул хоть как-то напоминал бы ему о доме: здесь можно было ходить медленно, вальяжно прогуливаясь по мощеным улочкам да попивая утренний кофе на верандах, когда в Нью-Йорке требовалось соблюдать бешеный темп, почти марафонский забег устраивать; с Босфора нет-нет да тянуло влагой и прохладой по вечерам, и Китти приходилось кутаться в теплый кардиган, когда летом в Нью-Йорке он умирал от жары даже после захода солнца; здесь каждое здание будто бы хранило в себе многовековую историю, когда Нью-Йорк рос и превращался в финансовый центр мира на глазах у Китти. Поначалу, он не видел в этом проблемы — расценивал происходящее в качестве стресс-теста, глубокого погружения в чуждую для себя культуру. Но вот подходила к концу вторая неделя, и он заскучал. Все завертелось после того, когда он никак не мог найти нормальную пиццу. Затем — обыскался пончиков, не турецких симитов, нет, а настоящих итало-американских пончиков, которыми в детстве его баловал секретарь отца и которыми он обжирался в университете. Ну, а после тоскливый пожар меланхолии перекинулся на китайскую лапшу и острые куриные бедра. Стамбул был городом, в котором доминировала одна культура, одно мнение и один ритм жизни. Безусловно, с какими-то «но» и «однако», и все же не с такими, как в Нью-Йорке. — Грустишь? — спросил его Бала, звякнув миниатюрной чашечкой о блюдце. Даже кофе здесь подавали не так, как стоило. Латте с капучино не жаловали, пили свой, турецкий. — Грущу, — кивнул Китти, тяжко вздохнув. — Соскучился по всем своим... — Они не приедут на свадьбу? — Приедут… Только это и удерживало его от депрессии. — Тогда чего грустить? Осталось всего третий день, — Бала говорил на английском с грубейшими ошибками, которые были несвойственны даже Камилю, да еще и с дичайшим акцентом, но все же говорил, и Китти был ему благодарен. — Ага… — Улыбайся. — Уже, — кисло усмехнулся Китти. — Тебе идет, — улыбка Бала вышла гораздо милее. Что и говорить, не только его улыбка, но и сам омега был гораздо милее Китти: не такой высокий, ладный, худенький, эдакая маленькая фарфоровая статуэточка с длинными черными волосами, блестящими на солнце без единого залома, бледнющая, аки молоко из супермаркета, с пушистыми черными ресницами и густыми бровями на зависть любой модели. Удивительно, что Нейт его терпеть не мог. Тот самый Нейт, который в университете ни одну аккуратную попку не пропускал, шарахался от Бала, словно от гремучей змеи. На памяти Китти только один омега удостаивался чести быть проигнорированным самим Хаддамом — Банни. — Спасибо, ты тоже… Бала отмахнулся, закатив глаза: — Не стоит. Кстати, — щелкнул он пальцами. — Почему ты не ходишь ко мне в гости? Я тебя зову, а ты не идешь. Камиль запрещает? Хоть Китти попытался кое-как, с горем пополам соврать, лицо его, растерянно заалевшее, выдало мистера Хаддама с потрохами: — Н-нет… ч-что… что ты! Я просто… еще не освоился. — Освоишься у меня дома, — Бала подмигнул, и Китти окончательно сдался. — Я тебя знакомить с моим братом. Старший. Селим. Тебе понравится. Вы уже знаете друг друга. Встречались в твой первый день. — Я-я обязательно тебе напишу, скажешь, когда прийти, — затараторил на одном выдохе Китти. — Пойдем сейчас? — Сейчас? — с ужасом переспросил он, пытаясь сообразить, как бы отвертеться так, чтобы и Бала не оскорбить, и Камиля, промывшего до белизны этому семейству все кости, не подставить. — А что мешать? Допивай и пошли. Мой папа приготовил симит. Камиль тоже такие готовит. У моего папы брал рецепт. Ишь! Китти слышал другую интерпретацию: гнусные Яшары наглым образом присвоили себе семейную реликвию Камиля, гордость его предков — османский рецепт симитов, передававшийся из поколения в поколение. — Да, ел, — кивнул Китти, прищурившись. С одной стороны, Бала не был своим отцом, и в разборках двух старших омег, судя по словам Камиля, не участвовал, с другой же — яблоко от яблони… оно такое… — Ну, что? — вновь улыбнулся Бала, подавшись чуть вперед. — Пойдешь? — Я не могу, — Китти решил притвориться дурачком, с Нейтом такой фокус часто срабатывал. — Дела. Примерка костюма. — Тогда вечером? — Н-Нейт придет… — Назар? — театрально поморщился Бала и припечатал. — Молодожены, тц! — Тц, — Китти нахмурился, схватившись за миниатюрную чашечку с остывшим кофе. — Конечно. Я его не вижу целыми днями. Он то со своими друзьями, то с отцом ездит. Эти две недели только ты да мистер Хаддам меня развлекаете. Глаза Бала предвкушающе заблестели: — Тогда ты точно должен прийти к нам. Развеяться. — Нет… не могу, извини. — Я зайду за тобой вечером, — будто бы не слыша, омега встал, схватив свою сумочку. — Пошли, а то на примерку опоздаешь. — Что? — захлопал глазами Китти и подорвался с места, когда его единственный здесь приятель уже ловил такси, залихвацки посвистывая желтеньким машинам.***
Камиль предсказуемо был против. — Нет, вай, Кэдиджик, что ты такое говоришь? Вай, нет, нет! — замотал он головой, лениво листая на диване журналы о рассадах. — Почему «нет»? — Китти как раз чистил яблоки на полдник, так как в Стамбуле никто кожуру не ел. — Потому что. Китти данный ответ не устроил. — Ну, что не так? — Тц, еще спрашиваешь? Все не так, — взмахнул рукой Камиль, даже ни разу на него не взглянув. — Все не так, — для пущей убедительности повторил он. — Но… — Вай, с любым другим — пожалуйста, но только не с этим кровососом. Шакал! И все же Бала нравился Камилю, как бы он его не поносил. Однако в семье Хаддамов считали, что омеге просто-напросто не повезло с отцом. А как известно, здесь, в Стамбуле, сын отвечал за грешки отцов, словно за свои собственные. — Но… я… — Вай, Кэдиджик! — нахохлился Камиль, поджав губы. — Я против. Если Назар разрешит — иди. Китти едва яблоком не подавился. Нейт не имел никакого права ему что-либо запрещать, как и что-либо разрешать — возрастом не вышел. — Нейт? — омега с сомнением закусил губы. — Но… — Аба, кто по-твоему? Я против. Но если очень хочешь — проси своего мужа, — раздраженно фыркнул Камиль, уткнувшись в журнал, не запомнив ни одной наспех прочитанной строчки. Вот всякий раз при упоминании этих Яшаров его одолевала жуткая мигрень.***
Китти опять посмотрелся в зеркало. Покрутил лицом, рассмотрел разгладившиеся морщины, проверил зубы и, наконец, выглянул из-за угла. Уставший от очередных рабочих поездок в компании отца, Нейт лежал на кровати, закинув одну руку за голову, а второй лениво листая ленту в социальных сетях. Альфа выглядел не в пример лучше себя вчерашнего: модный пуловер, модные штаны, модная прическа и гладко выбритое лицо без единого намека на похмелье — будто ожившая модель с последних обложек модных журналов, словно наяву заблюренная и зафотошопленная. А обещал-то вчера! Весь день, весь день... Тьфу! — Эм… — начал было Китти, но тут же мотнул головой. И чего он так распереживался? Вообще же не хотел с ним поднимать эту тему, но потом решил, что в чужой монастырь со своим уставом лезть, как минимум, неприлично. — Нейт… — М? — А ты… — Китти вновь замялся на мгновение. Да что же это с ним такое! — А ты… не против, если я в гости к Бале схожу? — Бале? — не отрываясь от экрана смартфона, переспросил он. — Кто это? — Бала. Яшар Бала. — А… не склоняй его имя. — Что? — не сразу понял Китти, медленно подбираясь к кровати и усаживаясь на краешек, будто бедный родственник. — Не склоняй его имя, — поморщился Нейт. — У нас его не склоняют. — Да? А твой папа… — Тц, ему просто дали женское имя. Бала — это султанша из Османской империи. А женские имена сейчас не склоняются на омегах. — А… — многозначительно протянул Китти. Странно, что омега его так и ни разу в личном разговоре не поправил. Но не об этом! — Так, погоди… Так можно или нет? — Что именно? — К ним в гости пойти. Замерев, Нейт поднял на него глаза. — Ты долбаеб? — честно спросил он и тут же продолжил, не давая Китти честно ответить. — Мы сейчас с ними враги. В какие гости, блядь? — Враги? — омега скрестил руки на груди. — А чего они тогда на вечеринке по случаю нашего с тобой приезда делали? — Так они враги, но соседи, — Нейт состроил такую морду, словно объяснял что-то совершенно простое и интуитивно для Китти понятное. — В смысле? — Ну, как ты соседей не пригласишь? Это если бы только у нас была бы кровная вражда какая-нибудь. А так некрасиво не приглашать. Но в гости? — Нейт цокнул языком, приподнимаясь и усаживаясь поудобнее. О смартфоне он напрочь забыл — отшвырнул от себя, как спичечный коробок. — Ты, что ли, напросился? — С чего это — я? — возмутился Китти. — Он сам пригласил. — Если пригласил он, — альфа пригрозил пальцем, — то иди. Но если сам сказал… скажи, что он тебе сказал… ну? Это переходило все границы. Мало того, что Китти не понимал, зачем тогда вообще его познакомили с Яшарами, если оба семейства находились в состоянии холодной войны, так еще и этот малолетний идиот с него отчет требовал, как министерство юстиции с финансового конгломерата. — Тц! — он попытался было вскочить, но тут его схватили за запястье и резко дернули сесть обратно. — Ну? — повторил Нейт строго. Что за цирк! — Что за цирк! — Китти тщетно пытался вырвать руку. Как ни крути, доминантный альфа, а не какой-то бета. — Ну? — в третий раз, погоняя, спросил он. — Ну, ну! Я тебе не лошадь! — взвился омега и тут же побелел: на лице у Нейта проступила та самая глупая улыбочка, которая обычно украшала его морду перед какой-нибудь пошловатой шуткой. Зачастую вовсе неостроумной. — Да, — протянул он с довольным видом, слегка облизнувшись. — Это я лошадь, а ты — наездник. Китти даже не покраснел — закатил глаза. — Ну, тебя! — А Селим там будет? — неожиданно хватка на запястье стала крепче, и Китти поморщился от легкого дискомфорта. — Конечно, это же его… Он не успел договорить — его мигом уложили на лопатки. — Тогда… — Нейт провел подушечками пальцев по его нежной, тонкой шее, глядя прямо в расширившиеся от паники зеленые глаза. — Не отпущу, пока не трахну. — У-условия с-ставишь? — от горячих ладоней на бедрах Китти едва не захлебнулся собственными феромонами. — Нет, конечно, — Нейт стянул пуловер, с довольной улыбкой замечая в чужих глазах редкие искорки белого цвета. Теперь, когда он не контролировал вес, Китти сложнее давались их ночные марафоны и утренние зарядки: просто лежать под ним, тихонько постанывая в подушку, а заодно выдерживая на себе все эти литые кубики пресса да стальные бицепсы, особенно в нынешнем положении, уже не получалось. Поэтому теперь Нейт все чаще наслаждался видом скачущего на его члене Китти Верано, закинув руки за голову и гипнотизируя взглядом премилые розовые соски. — Прямо сейчас? — омега с сомнением покосился на не запертую дверь, а сам уже ерзал в предвкушении по простыням. — А что? — руки Нейта огладили его талию, залезли под майку и юркнули вниз, в джинсовые шорты. — Не хочешь? — Тц! Довольную ухмылку Хаддама можно было стереть только поцелуем.***
Будь воля Селима, он бы эту шлюху даже на порог дома не пустил. Оттраханная Хаддамом не один раз, она посмела не только явиться к ним с пустыми руками (даже, тварь, цветов не подарила, лишь какой-то тортик приволокла), но и мило ворковать на веранде с Бала, сидя в его любимом плетеном кресле. Это как же ее трахал Хаддам, что все мозги вытрахал вместе со стыдом? — Добрый вечер, — улыбнулся Селим, и омега дернулась от неожиданности, едва не выплескав на себя весь компот. — Брат! — Бала поцеловал его в щеку. — Это Китти Верано, помнишь его? — Как можно забыть, — действительно, столь вульгарное поведение редко забывается. И все же Селим поцеловал робко протянутую для рукопожатия ладонь. Он-то деревенщиной не был. — Как вам наш скромный дом? — Ой, что вы… все со вкусом и так элегантно! — омега глупо захлопала глазами. Конечно, у Хаддамов-то был интерьер дорвавшихся до денег цыган. — Очень красиво, правда! — Спасибо, я рад, — Селим приложил немало усилий, чтобы скрыть кислую улыбку. — Вам чего-нибудь нужно? — Нет, что ты, — даже голоса у них различались. У этой прошмандовки — писклявый, громкий, чисто американский. А у его брата — глубокий, с загадочной хрипотцой, сводящей с ума самых заядлых женихов Стамбула. И сдался ему этот Хаддам! Вон, тот, похоже, совсем о репутации своей омеги не заботился: без презерватива оттрахал ее так, что теперь весь район знал, кому она принадлежит. — Хорошо, отдыхайте, — прочь, прочь, подальше от этой шлюховатой иностранки. Селим содрал с себя галстук, бросив его на пол. Следом полетел пиджак и рубашка. Он бы запустил в небо и стулом, и смартфоном, но устраивать сцен перед гостем, особенно таким, он не мог. Ведь он еще надеялся обольстить Китти Верано. В конце концов, любая омега, когда-либо побывавшая в постели Хаддама, бывала в постели и у Селима Яшара. Пара-тройка исключений — статистическая погрешность, не более.