Постучись ко мне

— Без резких движений, — предупредил второй, смутно знакомый. Китти понадобилось пару добрых мгновений, чтобы вспомнить, где он мог видеть этого альфу в строгом, трещавшим по бицепсам костюме, едва ли смахивающего на архитектора. — Мы не будем вам предъявлять обвинений, мистер Верано, — перед его носом раскрылась книжка с блестящим значком специального агента О’Коннора. — Однако просьба не препятствовать, иначе обвинения непременно последуют. Китти поначалу даже в голову не пришло спросить, какие именно, и он машинально, словно добропорядочный гражданин, благоговеющей перед всесильной полицией, отошел в сторону, намереваясь слиться со стеной, лишь бы только не встречаться с этими рыбьими глазами. Впрочем, в отличие от него, Нейт никогда не тушевался. — Агент? — насмешливо поднял он брови и скрестил руки на груди, хотя ситуация к издевкам никоим образом не располагала. — Специальный агент, — в манере, свойственной всем специальным агентам, поправил его альфа. — Какими судьбами? — продолжал давить Нейт. — Я — за своим мужем, — приподнял палец первый альфа, которого Китти пытался узнать. — А он — со мной. Давно не виделись, мистер Хаддам. Протянутую руку, жилистую и чересчур уж омежью для альфы, Нейт не пожал. — А Банни уходить не хочет, — мотнул он головой, так и не двигаясь с места, словно не подпуская к дивану. — Это его желание? — Да, — свысока заключил Хаддам. — И я в этом его полностью поддерживаю. — Как жаль, что он не может принимать решения самостоятельно, а я его опекун в чрезвычайных ситуациях. Что-то Китти не нравилось в этом высоком и худощавом альфе. То ли его звероватая ухмылка, то ли деланное спокойствие, под которым он силился спрятать огненный вихрь ярости. — Бумагу покажите, — Нейт не собирался сдаваться. Даже феромоны пустил на самотек, от которых Китти украдкой улыбнулся — такого доминантного атланта вряд ли могли провести россказнями о какой-то липовой бумажке. В замешательстве, в страхе невесть почему знакомый альфа оглянулся. Растерянность и гнев судорогами обезобразили его ничем непримечательное лицо. — Кончай его, — скорее прочитал по губам Китти, чем услышал. И даже не сразу понял, что произошло: Хаддам, словно подкошенный, упал навзничь, корчась от боли и пытаясь вздохнуть, царапая ногтями свою бычью шею. — Нейт! Нейт! — кинулся к нему было Китти. Упал на колени и попытался кое-как схватиться за трясущуюся в припадке голову. — Нейт! Что вы с ним сделали! — сверкнул он полными от слез глазами. — Нейт… Нейт! Приди в себя! Что… — глаза альфы медленно закатились, веки потяжелели. — Нейт! Нейт! Эй! Ты слышишь меня! — крикнул он отчаянно, легонько похлопав по мертвенно бледной щеке. — Нейт…? Нейт! Что… — Что за паника? — обыденно пожал плечами О’Коннор, как если бы не произошло ничего особенного. — Это просто феромоновый шокер для доминантных альф. Браслет-то… не для красоты надет. Правда, удивительно… что он не сразу вырубился, — уважительно поджал он губы и махнул рукой в сторону дивана. — Чарльз, давай… забирай. Как бы не был весел тот, первый, он все же заметил побелевшее лицо Китти, его по-волчьи вспыхнувшие глаза. — Пугаешь, отвернись, — хмыкнул он и пнул носком своих начищенных до блеска туфель безжизненно свисающую с дивана руку Банни. — А ты прекращай притворяться. Вставай и пошли. Голос его звучал по-другому. Зло и хрипло, будто он говорил сквозь зубы. — Уходите немедленно, — твердо проговорил Китти. — Я вызываю полици…! Что-то заставило его замолчать, прикусив язык: то ли рыбьи глаза, то ли дьявольский оскал. — Вызывай, — любезно отмахнулся от него альфа и вновь, потеряв всякий интерес, отвернулся к мужу. — Вставай же. — Джейкоб… — начал было Китти, притворяясь, словно ничего не знает. — Джейкоб С. Кинг — мой друг! Э-это… Это адмирал! — Пф! Ха! — гоготнул, запрокинув голову назад, О’Коннор. — Он и наш друг тоже, — спрятал он руки в карманы брюк с аккуратно выглаженной стрелкой. — Он нам не простит сразу, если с тобой что-то случится, поэтому… мистер Верано, — перешел на обманчиво-вежливый тон, — сидите спокойно. Подождите, пока ваш бывший муж придет в себя, киньтесь ему на грудь плаксивой омегой в беде… и живите счастливо. Был бы это тост на свадьбе — Китти бы поверил. — Джейкоб… не мог так поступить… — решил идти он до конца. Даже слезу изобразил, благо давить из себя ничего не пришлось: руки, голос — все дрожало. Ему казалось, что он видит кошмар, от которого никак не может проснуться. — И не поступил. Меньше знает — крепче спит. Это про него, — каждый альфа велся на омежьи слезы. Особенно такие крупные и кристально чистые, как верановские. — Да черт тебя дери! — Китти вздрогнул: стоящий над Банни альфа ударил его тыльной стороной ладони. Он едва не задохнулся от ужаса. — Вставай! Не беси меня! Как мог бесить Банни, будучи в таком состоянии, да как мог бесить кто угодно в таком состоянии, оставалось загадкой, поэтому Китти инстинктивно обхватил грудь Нейта, склонившись еще ниже. — Ну? — нетерпеливо подгонял О’Коннор. — Побыстрее. — Вставай же, — Чарльз потянул Банни за руку, и тот окончательно сполз на ковер. Видимо, очнувшись, омега даже попытался встать на четвереньки. — Отлично. Не дожидаясь жалких попыток подняться, альфа схватил его под локоть и рванул на себя. Банни было вскрикнул, жалобно и протяжно, но тут же мотнул головой, чувствуя, как пальцы оставляют лиловые синяки на его плечах и руках. — Прошу меня извинить, — шутливо поклонился он и приподнял воображаемую шляпу перед сжавшимся в комок над Нейтом омеге, как истинный джентльмен с безупречными манерами. — Мы вынуждены вас покинуть. Бумагу о моем опекунстве я составлю позднее и вышлю факсом. Благодарю за столь радушный прием!

***

Банни всегда был проблемой, и Чарльз всякий раз жалел о своем выборе. Подбери он с улицы дворняжку — бед бы не знал. Потрахивал бы парочку раз в неделю, бизнесом бы занимался, с друзьями кутил… Чем не жизнь? Но, нет. Банни всегда было необходимо засунуть свой остренький от природы носик в каждую дурно пахнущую щель, выискать его грязное белье, снисходительно отшутиться и поставить себя чуточку повыше, чем того требовала бы «здоровая самооценка». Ведь ее у этого сукина сына не было — Банни себя обожал и даже в какой-то мере боготворил. Чарльз сей самовлюбленности не понимал. Гордиться омеге, кроме как внешностью, было нечем: он не работал, не вел активную светскую жизнь, хотя пытался убедить окружающих в обратном, растрачивал все до пенса, хотя сам не зарабатывал ни фунта, а лишь просиживал штаны на диванах да креслах. Удивление и непонимание быстро сменились раздражением. Раздражение — ненавистью. Не прошло и пары лет, как Чарльз люто возненавидел один лишь звук голоса Банни. Каждое утро он спускался к завтраку и, завидев из коридора его узкую спинку да уложенные по последней моде локоны, готов был бежать прочь не оглядываясь. Он был скор на расправу, потому что в его жизни до сих пор не было ничего раздражающего, от чего он не мог бы избавиться. А тут Банни. Живой человек, равный по статусу, с одинаковым банковским счетом да премилой мордашкой. Такие омеги вызывали или жгучее желание, или скуку, или злобу. Банни не мог попасть ни в одну из категорий, кроме последней. Уж слишком он выставлял напоказ собственную возможность жить самостоятельно. Без Чарльза. А Чарльз был уверен, что горы Шотландии могут обойтись без рек и озер с клубящимися туманами, но мир совершенно точно не обошелся бы без него. Но Банни мог. И это злило. Раздражало. И в конце концов нашло выход. Легкий и самый действенный. В виде насилия.

***

О’Коннор замер в дверях, побелевший и испуганный, он схватился за свое горло, руками шаря по голой стене и пытаясь удержаться на подкашивающих ногах. Упав на колени, он потянул за собой галошницу. «Феромоны», — догадался Чарльз и сощурился, глядя в сверкающие белым глаза омеги напротив. Доминантных он прежде не встречал, представляя их как-то по-особенному, и теперь беззастенчиво пользовался своей «феромоновой слепотой». Впрочем, Китти не подходил под определение «особенного»: ну, длинные ноги, ну, длинные волосы, ну, кукольное, немного менее смазливое, чем у Банни, личико, чуть ли не бивни вместо аккуратненьких омежьих клыков — что же тут необычного? Стандартный набор любого торговца собственным телом и лицом. Правда, тут все свое. Натуральное. — Жаль, конечно, — он отпустил локоть Банни, и тот, не в состоянии оставаться в вертикальном положении самостоятельно хотя бы в течение пары мгновений, рухнул вниз, скатившись по ступенькам. Не испытывая никаких угрызений совести, Чарльз так же равнодушно перешагнул корчащееся на полу тело друга, не обращая ровно никакого внимания на капающую у него изо рта кровь. Он часто бил мужа, поэтому удивился, когда не почувствовал хруста скул под своим кулаком. Выверенное движение, замах и прямой в челюсть — Верано дернулся, как тряпичная кукла, завалился на бок. — Не стоило этого делать. Сам виноват, — произнес великодушно Чарльз, скривившись от тянущей боли в запястье. Омега ничего не ответил, видимо, пытался сфокусироваться на одной точке перед глазами, а не свалиться в обморок от боли. Что было больно, Чарльз не сомневался. Бил-то он, словно перед ним был альфа, а не омега. — Еще раз — до свидания. Прибавил он адвокатам дел. И без того О’Коннор предупреждал его о незаконном проникновении, причинении увечий средней тяжести и прочем, и прочем… Чарльз мало вслушивался в столь бесполезный бубнеж. Он брал Нью-Йорк нахрапом, а значит должен был разобраться или переманить на свою сторону его верхушку, к коей относился адвокат Дик Верано. И если этот альфа делал все, что могло трактоваться в качестве категорического отказа от сотрудничества, у Чарльза не было выхода. Сначала семья, потом фирма, под конец он сам. Прелесть!

***

Китти никогда не били. Он попадал под горячую руку Нейта, получал от Оливера шутливые подзатыльники, но его никогда не избивали. Даже больше: это он мутузил еще в детском саду всех несносных хулиганов лопаткой и ведерками, а его даже пальцем тронуть не смели. Он не мог бояться насилия, потому что никогда его не испытывал. Фингал под глазом от пьяного мужа, омежьи разборки за школой с вырванными клоками волосы — это все происходило за пределами его умиротворенного и воспитанного мыльного пузыря. Ну, куда ему? Архитектору, глубокоуважаемому отцу-одиночке, сыну достопочтенной семьи? Максимум — плеснуть дорогущим шампанским в лицо. А тут кулак прилетел ему в нос, задев верхнюю челюсть и едва не раскрошив скулу. Китти поначалу даже не почувствовал боли, настолько ослепительной она оказалась. Слезы мгновенно брызнули водопадом, голова затрещала и вжалась в плечи. Он испугался до икоты и ждал второго удара. Но его не последовало, и он медленно повернул голову влево. — Черт тебя подери, — развел руками альфа, медленно спускаясь по лестнице. — Банни! Вставай, ей богу, у меня нет настроения. Китти показалось, что он глотает уже не слюну — кровь, однако он уверенно поднялся на четвереньки, а после, держась за краешек комода, встал, расправив плечи. В детстве Китти был готов насмерть стоять за справедливость, так что же изменилось сейчас?

***

Только он намеревался пнуть безжизненное тело, портящее великолепный газон английского толка, как на него налетели со спины. — Блядская сука! — вырвалось у Чарльза сквозь зубы, пока Верано тянул его за волосы во все стороны. Впрочем, «блядская сука» оказалась еще и проворной. Извивалась, как удав вокруг добычи, что Чарльз даже под дых не сумел ей заехать. — Тварина! — он терял терпение и, кажется, волосы. Волосы! Он намотал длинную золотую прядку на кулак, довольно ухмыльнувшись от резкого вскрика, и потянул на себя, заехав, хоть и не так уверенно, по скуле во второй раз. — Мразина, — заключил Чарльз, глядя на то, как Верано оседает на газон, пошатываясь, будто пьяный. — Блядь! — пригладил он растрепанные волосы рукой и ослабил давящий на шею галстук. — Блядь… — выдохнул устало. — Говорил же Джейкобу, чтобы тебя трахнул и забыл. Нет, мой друг, моя родная душа… блядь… — покачав головой, он пригрозил к схватившемуся за виски омеге пальцем. — Всегда знал, что ты тварь. Короче, — приготовился он, разминаясь, как спортсмен перед боем, — иди сюда, отрубишься, выспишься и не будешь ебать мне мозг. А свои феромоны придержи, — гоготнул Чарльз, оттягивая за волосы его голову назад и замечая яркие белые всполохи огня в зеленых глазах. — На меня все равно не действует. Я же почти… как бета.

***

Зажмурившийся Китти не почувствовал очередного удара, зато услышал неразборчивую брань и звук сломанных веток: изнеможденный Нейт, с которого катился градом пот, в зарослях отцовских огурцов молотил то и дело вскрикивающего от тяжелых кулаков альфу. Сил у него не было, поэтому Чарльз быстро перехватил инициативу. Через мгновение они возились, рвя друг на друге одежду, по газону. — Банни, — подполз Китти к едва живому омеге. — Банни, — подергал он его за плечо. — Банни… Не будь Нейт под транквилизаторами, Китти бы даже не переживал. Кто мог сравниться с Хаддамом в ярости, если даже Селим, доминантный альфа в самом расцвете сил, не смог? — Черт, — прошипел сквозь зубы омега. Он не мог дотащить Банни до дома и запереться. Оставалось ползти к телефону. — Блядь! — раздалось воодушевленное позади него, и Китти вздрогнул.

***

Этот пацан никогда не служил и вряд ли рос в драках. Чарльзу понадобилось перетерпеть краткий всплеск ярости, закрывая то корпус, то подбородок, чтобы Хаддам вновь попал под действие блокиратора. Скрутил, выкрутил и кинул обратно в огурцы. Делов-то.

***

— Вы мне, блядь, настолько надоели, — покачал головой Чарльз, и Верано постарался встать, чтобы добежать до смартфона, набрать полицию и заявить о психопате у себя во дворе, как не смог справиться с головокружением и запутался в собственных длинных ногах. — В самом деле, легче вас убить и получить парочку штрафов. Может, год условно. Ай-ай-яй, какая жалост… — Папа? — раздался детский заспанный голосок с крыльца.

***

Китти едва током не прошибло, он даже крикнуть банальное: «Беги!» не смог. Улыбка альфы, победная и довольная, гипнотизировала, как готовая к рывку гадюка. — Нет… — прошептал он сипло и выставил руку вперед. — Нет…

***

— Какой сладенький малыш, — Чарльз считал, что обязательно бы подобрел, роди ему Банни парочку карапузов, но тот наотрез отказывался от любой подобной идеи. Даже усыновлять не захотел, хотя это традиция восходила к римским императорам. А уж где были они, считал Чарльз, и где находился его совершенно недалекий муж. Он почувствовал чужие руки, крепкие, сильные, явно не омежьи, у себя на шее и плечах. — Закрой глаза, — приказал ему нечеловеческий голос. Или не ему? Чарльз все равно не слушал приказов. Поэтому шею ему свернули с широко открытыми глазами.