Любовь во время зимы

Дни летели один за другим. Новые горничные — те, что родом из деревни, — вели себя смиренно и покорно. А уж как тряслись от ужаса, когда случайно встречались с Димитреску или её дочерями в узких коридорах и спальнях. Страх этот порядком веселил Альсину, будоражил в ней охотницу, пробуждал аппетит. Уж слишком соблазнительный аромат шёл от молодых тел, слишком вкусна была кровь непорочных и нетронутых временем и страданиями юных созданий. Но вампирша решила пока не трогать девушек. Сначала нужно было получить указания от Матери Миранды, а уже потом решать, что и как делать. Бэле, Кассандре и Даниэле женщина лично запретила принимать привычный облик, велела вести себя подобающе и вообще создавать впечатление самой обыкновенной знатной семьи, пускай и со своими странностями. Дочери послушались, но менее благосклонными к прислуге от этого не стали: Альсина часто видела, как юные служанки в слезах убегали из покоев под ядовитые комментарии и смех сестёр. Однако лучше пусть дитяти развлекаются так, чем устраивают кровавую бойню. На самом деле Димитреску просто не хотелось выдавать себя перед Ингрид. Вампирша не могла объяснить, из-за чего вдруг в ней проснулся такой сильный интерес к этой девчонке. Загадочная иностранка манила женщину с самой их первой встречи. И всякий раз, как только они оставались наедине, магическое притяжение это усиливалось во сто крат. А находились они вместе большую часть дня. Немногословная и задумчивая, погружённая больше в свои мысли, нежели в происходящее вокруг, Порошина неведомым образом заставляла Альсину желать общения более близкого и неформального, чем было принято между госпожой и прислугой. И Димитреску это не нравилось: она не привыкла чувствовать себя зависимой от других, а уж тем более от тех, кто непреднамеренно или нарочно не проявляет ответного интереса. Но никаких попыток выслужиться перед хозяйкой через дешёвую лесть и угодливые улыбки со стороны Инги не наблюдалось. Девушка просто делала своё дело — старательно и добротно, без выказывания недовольства или нежелания. Было видно, что опыта в исполнении обязанностей горничной у новоявленной камеристки не имелось, но усердие и трудолюбие, с которыми она подходила к работе, невольно заставляли Димитреску проникаться уважением и интересом. Сама же Альсина тоже бездействовала, оправдывая себя статусом: разве может взрослая состоятельная женщина путаться с малолетними горничными, будь они хоть трижды великими княжнами в прошлом? И всё это сильно расстраивало Димитреску. Она никогда в жизни не призналась в том, что нуждается если не в подруге, то хотя бы в добротной собеседнице, в компании которой можно было бы коротать долгие зимние вечера за бокалом вина и приятным общением. Ведь в такой глуши кроме Матери Миранды и поговорить-то не с кем, но Создательница постоянно занята исследованиями. Даже дочери не подходили для этого: их, несмотря на успешное перевоплощение и присоединение к семье Димитреску, Альсина ровней себе не считала и реагировала очень негативно, когда девушки пытались перейти незримые границы и самовольно действовать по отношению к вампирше. Да и много ли интересного могли рассказать особы, что ещё вчера пасли овец и крутили коровам хвосты? Ингрид же казалась иной. В её причудливых глазах — слишком мудрых для молодой девчонки, — женщина видела нечто такое, что заставляло сердце биться чаще. Было в них что-то необъяснимо родное и хорошо знакомое. Ведь даже судьбы обеих в какой-то степени походили друг на друга. Каждый раз, когда камеристка оказывалась рядом, Димитреску порывалась начать диалог. И каждый раз в последний миг останавливалась, ссылаясь на сильную занятость делами винодельни, стараясь строить серьёзное лицо, отступала. Вампирша ругала себя за робость и неясное стеснение перед Порошиной. Но ничего поделать не могла. Потому что страх быть осмеянной и непонятой был действительно силён: за всю свою жизнь Альсина несколько раз сталкивалась с тем, как её эго пытались уничтожить люди, которым она доверяла. И сейчас ошибиться ей хотелось меньше всего. А девчонка, словно назло, продолжала молчать, лишь время от времени рассказывая что-то о ситуации в мире, но ни слова о себе. Димитреску не слишком любила посторонних в спальне, особенно утром, но находиться с Ингрид ей нравилось. Иногда женщина с вечера просила Порошину прийти пораньше, чтобы та помогла со сборами, а точнее — с макияжем. Инга обладала удивительно мягкой, но уверенной рукой и создавала на лице Альсины такую красоту, что аристократка сама не могла насмотреться на себя в зеркало. Камеристка использовала какие-то маленькие пучки с волосками, которые осторожно клеила на глаза, из-за чего глаза становились ещё выразительнее. От Порошиной пахло травами и пряностями. Каждое случайное касание — невесомое, нежное, — заставляло спину покрываться мурашками. Всякий продолжительный взгляд на непозволительно близком расстоянии их лиц друг от друга разжигал в душе женщины запретные чувства. Тепло и спокойствие — именно это чувствовала вампирша, когда девушка находилась рядом. Иногда после всей выполненной работы Инга с молчаливого согласия госпожи садилась где-то неподалёку с книгой и читала. Порой что-то увлечённо записывала в прикреплённом к поясу цепочкой блокнотике. Время от времени девушка отрывалась от занятия и загадочно рассматривала вампиршу, словно старалась досконально запомнить каждую мелкую чёрточку. Димитреску казалось, что Ингрид видит всю её подноготную: все сомнения, желания, опасения. Порошину не смущал даже вопросительно вскинутые в ответ брови — создавалось впечатление, что в такие моменты она лишь физически присутствует в этом мире, в то время как её разум за многие сотни километров отсюда. Её разные глаза в такие моменты загорались непонятным огнём. Но Альсине даже нравилось. Странная, будоражащая нутро атмосфера создавалась в такие моменты, похожая на сильное необъяснимое притяжение. И его, — вампирша была уверена, — чувствовала и Порошина. И в моменты, когда камеристке необходимо было отлучаться для решения хозяйственных и производственных вопросов, настроение женщины портилось. Димитреску едва ли не отсчитывала минуты до возвращения Инги. Если та задерживалась или отсутствовала слишком долго, Альсина еле сдерживала порыв пойти и лично узнать, что случилось. Печальнее всего становилось ночами — долгими, тёмными и одинокими. Перед сном, лёжа в полной тишине, темноте и одиночестве, в голову женщины лезли дрянные размышления. Они, словно сорняки на чернозёме, разрастались на воспоминаниях о недавнем не слишком счастливом прошлом. «Какая же ты ей ровня? Она родилась и выросла дворянкой, жила подобающе. И даже сейчас, несмотря на всё произошедшее в её стране и на необходимость трудиться в качестве служанки, она дворянка. А ты? Только к сорока годам оправдала свою принадлежность к знати? И почему — потому что Матерь Миранда тебе помогла! — крутились в голове ядовитые мысли. — Да и заслуживаешь ли ты, греховное, противоестественное создание, счастья и хорошего к себе отношения со стороны простых людей? Нет!» И хотя вампирша могла бы приказать Инге остаться подле себя, делать ей этого почему-то не хотелось: не было желания ни выставлять себя в невыгодном свете слабой и капризной хозяйки, ни мучать камеристку, которая под конец дня просто валилась с ног. И, в конце концов, не хотелось искушать себя запретными плодами — уж слишком манящей казалась девушка во всех аспектах. Всему своё время. *** Леди Димитреску очень удивилась, когда то тут, то там начала находить карандашные рисунки: среди ровных рядов книг в библиотеке, под вазой с фруктами в столовой, на каминной полке в Главном зале, на тумбочке возле изголовья кровати. На оборотной стороне листов не было ни подписи, ни послания. Везде была изображена сама Альсина — и в радости, и в гневе, и в печали, и в спокойствии. Но неизменно прекрасная и величественная. Каждая деталь в наброске искусно доводилась художником до совершенства. Временами творец даже чересчур усердствовал, отчего у женщины, при всей изящности черт, уж очень выдавались некоторые не самые незаметные части тела. Вампирша была польщена. Но ещё больше заинтересована. Нечасто у неё появлялись поклонницы среди подчинённых. Многие старались выслужиться перед грозной хозяйкой, но дальше заискивающих улыбок и согласий во всём, что бы Альсина ни сказала, не заходило. И отчасти она понимала сущность таких поступков: опасность, исходящая от госпожи, и сила невольно заставляли беспомощных горничных трепетать. В совсем уж крайних случаях приходили даже оскорбительные послания и угрозы от совсем отчаянных. Авторы, разумеется, мгновенно выявлялись, после чего или жесточайшим образом погибали, или оправлялись в подземелья, где несчастных служанок ждала незавидная судьба. А тут — сюрприз, да ещё и приятный. Женщина сразу же подумала на Ингрид, но та, услышав о тайной поклоннице, лишь поджала губы, насупилась и всем своим видом принялась показывать, что её это вообще никак не касается. Альсина еле удержалась от самодовольной улыбки: раз девчонка ревнует и дуется, значит, ей не всё равно… Но Димитреску не имела цели немедленно найти художницу, узнать её имя, мотивы и планы. Вампирша просто наслаждалась вниманием, пускай и не прямым, с любопытством ждала новые рисунки, которые с каждым разом становились пикантнее и чувственнее. И пускай романтика с посланиями, записочками и тайнами женщине не сильно-то нравилась, — она находилась уже не в том возрасте и не в том статусе, чтобы заниматься подобным, — Альсине нравилось. Приподнятое настроение хозяйки положительно влияло на всех обитателей замка: дочери вели себя особенно спокойно, а служанки перестали вздрагивать и нервно оборачиваться по сторонам от каждого шороха. Некоторые из них, кто похрабрее, даже позволяли себе не только без стеснения смотреть на госпожу, но и разговаривать с ней первыми. Неловкие комплименты и очарованно-боготворящие взгляды деревенских девочек вызывали у вампирши снисходительную улыбку и тешили её самолюбие. Однако ради интереса и для полного порядка Димитреску-таки обратилась за помощью к вездесущим дочерям. Пригласив поздно вечером к себе Бэлу, Даниэлу и Кассандру, Альсина, сидя с сигаретой у камина, задумчиво наблюдала за пляшущими языками пламени и попросила их проследить за прислугой. — Походите, понаблюдайте, послушайте разговоры. Быть может, заприметите что-то или кого-то, — лениво проговорила женщина, отпивая из полупустого бокала. — Сообщите мне, а дальше я сама разберусь, — госпожа серьёзно посмотрела на хихикающих сестёр. — И чтобы без фокусов. Ни одна из них не должна знать вашу истинную сущность, пока Матерь Миранда не даст добро. Понятно? Они согласно закивали. В полумраке их жаккардовые платья — бордовое, золотое и зелёное — мягко переливались, делая девушек похожими на трёх фей из сказки. Димитреску махнула рукой, показывая, что разговор окончен. Дочери вмиг превратились в огромное чёрное облако и исчезли. Женщина ещё долго смотрела на огонь, размышляла о жизни и думала о Ингрид. Хотелось разбудить камеристку, позвать в свои покои и попросить ту просто побыть рядом, потому что только с Порошиной вампиршу не терзали тяжёлые думы, старые страхи и смутные мечты, реализовать которые отныне вряд ли получится. Кроме одной — мечты о простом человеческом счастье и любви, которую Альсина так и не реализовала в прошлой жизни. *** И в одну ночь Димитреску не выдержала. Мысли об Инге преследовали её везде: и наяву, и во сне. Стоило только остаться наедине, как тут же в воображении начинала вырисовываться прекрасная камеристка с разноцветными глазами. Это походило на сводящее с ума наваждение, дурман, что будоражил кровь. Мучавшие с недавних пор сны — жаркие, сладострастные, заставляющие всю греховную сущность женщины, которую она так старалась спрятать от других, изнывать от неистового вожделения, — стали настоящим проклятием. Приятным, но проклятием. Это походило на одержимость. И с этим надо было что-то делать. Ведомая необъяснимым желанием женщина, выпив почти две бутылки вина, тихо покинула покои и пантерой двинулась к Порошиной. Она не знала, как оправдать своё внезапное появление в столь поздний час, на ум никаких весомых причин не приходило. Простого стремления непременно увидеть девушку во что бы то ни стало, конечно, вряд ли будет достаточно. Да и камеристку это может сильно отпугнуть, если на то пошло. Но Альсина продолжала идти вперёд, отбросив все страхи и сомнения. Всегда лучше сделать чуть больше, хотя бы и напрасно, чем сделать чуть меньше и потом жалеть. А по дороге что-нибудь обязательно придумается. Замок спал. Ни снующих служанок, ни мающихся от безделья дочерей. Слышался только вой беснующейся снаружи вьюги и приглушённый стук собственных каблуков. Госпожа была этому очень рада: негоже лишним глазам видеть хозяйку, крадущуюся, словно малое дитя за конфетами, к Ингрид поздней ночью. Слухи, как и лесные пожары, распространяются с неистовой силой, а вот остановить их будет очень непросто. На каминных часах в Главном зале обе стрелки замерли на единице. Альсина замедлилась: волнение вдруг промчалось по коже стаями мурашек. Сейчас, когда до заветной дверцы оставалось всего ничего, Димитреску вдруг засомневалась в собственном решении. Сердце несколько раз пропустило удар, дышать стало трудно. Захотелось развернуться и со всех ног удрать в свои покои, чтобы остаться незамеченной случайными зеваками, что бродят в такой час. Шёпотом выругавшись и ударив себя ладонью по щеке, вампирша выпрямилась во весь свой внушительный рост, расправила плечи, поправила роскошный вырез на платье и двинулась вперёд. Негоже ей, грозной вампирше и властной дворянке, трепетать, будто осина на ветру, перед какой-то девчонкой. Лёгкая дрожь всё ещё оставалась в коленях, но женщина старалась не обращать внимания. Алкоголь смягчал теплящееся в теле напряжение. Остановившись перед покоями камеристки, Альсина привела участившееся было дыхание в порядок и осторожно постучала. Напустив на себя привычную высокомерность, Димитреску, спохватившись, пожалела, что не взяла с собой мундштук — с ним мучительные минуты ожидания переживались бы намного легче. Склонив голову, она принялась прислушиваться к звукам по ту сторону. Но никто не отзывался. Тогда вампирша постучала ещё раз, но уже сильнее. Удары звонким эхом разлетелись по Залу Четырёх. Должно быть, Ингрид легла спать, но взглянув на щель между дверью и полом, госпожа заметила полоску приглушённого света. И здесь возникали только два предположения: или Альсину намеренно игнорируют, или же Порошина спит с лампой, потому как вновь никто не отзывался. Обида из-за уязвлённой гордости вспыхнула в груди. Вампирша хотела было уйти, яростно отбивая каблуками дробь, но, разозлившись не столько на камеристку, сколько на саму себя, открыла дверь и прислушалась. Тишина. Согнувшись почти пополам и помогая себе руками, Димитреску с трудом протиснулась в скромные апартаменты Ингрид. Порошиной нигде не наблюдалось, однако на неразобранной постели, которая ещё хранила тепло, виднелись следы недавнего пребывания хозяйки покоев. Посреди книг на кириллице, разбросанных то тут, то там скомканных листов с какими-то записями и чертежами и целой связки карандашей на любой лад, лежал распахнутый альбом. Серый, покрытый мелкими катышками от постоянных стираний лист был в ярости изрезан чем-то острым. Женщина вдоль и поперёк изучила весь замок, но почему-то эту комнату всегда упускала из внимания, хотя она находилась чуть ли не в самом сердце дома. Книжные шкафы, стол с печатной машинкой и кипами каких-то бумаг. На стене, прямо над рабочим местом висел большой православный крест. В углу стоял тот самый причудливый лабиринт — якобы могила одной из жён создателя безделушки. Её Димитреску продал местный торговец, заверив, что честнее цены за такую удивительную вещь ни у кого не найти, но что-то подсказывало Альсине, что кошелёк её похудел раза в два сильнее, чем необходимо было бы. Несмотря на кругленькую сумму, с которой пришлось расстаться ради этой головоломки, разгадать её и получить заветный приз женщина так и не успела: почти сразу шарик куда-то запропастился. А уж после того, как рост Димитреску перестал позволять ей с лёгкостью оказываться в любой части замка, она и вовсе позабыла про лабиринт. Госпожа заинтересованно приблизилась к столу. Больше всего её привлёк хрустальный шар со снегом: внутри была танцующая вокруг наряженной ёлки пара. Сначала Альсине показалось, что она ошибается, но присмотревшись, она заметила, что танцующие под неспешно падающими хлопьями снега фигурки — две наряженные в бальные платья дамы. Женщина хотела было поставить диковинку на стол, но случайно коснулась заводного ключика и едва не разбила шар от испуга, когда неожиданно заиграла полная шумов и помех мелодия. Маленькие барышни внутри ненадолго закружили вокруг новогодней ёлки под ласковый вальс, после чего всё утихло. Прислушавшись и не обнаружив звука шагов, Димитреску выдохнула и продолжила. И хотя вампирша никогда не имела привычки трогать чужие вещи, даже те, что принадлежат прислуге, здесь сдержать неуёмное любопытство она не смогла. Да и хотелось побольше узнать, чем увлекается и живёт Ингрид. Среди разложенных аккуратными стопками счетов, отчётов и других документов она не сразу заприметила странную папку без названия и нумерации. В ней лежали рисунки. Много рисунков. За исключением нескольких пейзажей горных перевалов, леса и замка, на всех была изображена Альсина: в профиль, в анфас, в полный рост, смеющаяся, строгая, разозлённая, распалённая. И все они, как один, походили на те, что госпожа находила некоторое время назад. Каждый новый набросок выходил всё красивее и реалистичнее предыдущего. Женщина не успела определиться с испытываемыми чувствами: с одной стороны она была счастлива, что глубинные надежды оказались явью и за этим стоит камеристка, но с другой Димитреску гневалась на маленькую плутовку, которая посмела водить за нос свою госпожу. Послышался приглушённый стук каблуков, после чего дверь в комнату открылась и на пороге появилась Инга. От неё веяло морозной свежестью и прохладой. Плечи и подол её распахнутой настежь дублёнки, накинутой поверх сорочки, были усыпаны не до конца сбитым снегом. Глаза девушки блестели то ли от тусклого света настольной лампы, то ли от сверкающих на ресницах снежинок. Порошина мелко вздрогнула, заметив высокую фигуру в полумраке собственной спальни, и отшатнулась, сжав руки в кулаки. Осознав, кто перед ней, камеристка облегчённо выдохнула и хрипло засмеялась. — Не ожидала увидеть Вас здесь, — не скрывая удивления, сказала она. — Не спится? Непридуманная доселе причина внезапного полуночного посещения попавшей в силки голубкой трепетала в голове. — Да… Мысли разные в голову лезут на ночь глядя… — согласно кивнула Альсина. — Я хотела бы взглянуть на счета за декабрь. — В половину второго? Понимаю, — саркастично хмыкнула девчонка, мельком взглянув на папку в руках вампирши. — Все бумаги рассортированы по дате и находятся на столе. Но Вы, как я понимаю, обошлись и без моей помощи… Она медленно прошла к гардеробу и совершенно спокойно принялась стягивать с плеч тяжёлое пальто, время от времени испытующе посматривая на госпожу через зеркало. И настолько бесстыдная улыбка красовалась на багряных, влажно поблёскивающих губах, что Димитреску стоило больших усилий утихомирить рвущееся из груди сердце, набатом отдающее в ушах. По всему телу пронеслась волна сладкой дрожи и мурашек, и женщина мысленно поблагодарила себя за решение надеть платье с длинным рукавом. Скулы обдало румянцем, но полумрак спрятал эти выдающие Альсину обстоятельства. А Ингрид будто специально продолжала искушать вампиршу. Сотканная словно из дымки ночная рубашка скрывала всё самое интересное и вместе с тем давала волю воображению. Женщине стоило больших усилий отвести взгляд от точёного силуэта, который проглядывался сквозь скрывающую его батистовую сорочку. Когда же Порошина распустила волосы, что тугими кудрями рассыпались по белоснежной мягким плечам, из груди чуть не вырвался сдавленный стон удовольствия. Альсина была готова накинуться на девчонку прямо сейчас. Но наслаждения миг был краток: Инга быстро накинула длинный халат из плотной ткани, заставив вампиршу шумно выдохнуть и с сожалением прикрыть глаза. Кое-как взяв себя в руки, Димитреску чинно опустилась на стул и по-хозяйски расслабленно откинулась на спинку. Раскрытый на самом пикантном рисунке альбом она положила на стол и принялась игриво очерчивать изящными пальцами выдающиеся изгибы и округлости, старательно выведенные тёмным грифелем. — Где ты была? — слова давались с некоторым трудом. — Тем более, в столь поздний час. — У меня тоже своего рода бессонница… — неопределённо ответила Инга, приближаясь к рабочему столу и аккуратно выравнивая кипы документов, попутно проверяя всё ли на месте. — А от неё, как известно, действенным лекарством считается прогулка. Свежий воздух помогает расслабиться и отдохнуть от тяжёлых дум. К тому же сегодня полнолуние: удивительно красивое явление здесь, в горах. — Прямо так? В таком виде? — вскинула бровь вампирша. — Ну да… А Вам не нравится? — Порошина повернулась к Альсине и хитро прищурилась. — У меня хороший иммунитет и горячая кровь. Разве смогут какие-то морозы, пускай и кусачие, меня испугать? Женщина напряглась: покидать замок ночью небезопасно, особенно в последнее время, когда всё чаще со стороны заброшенной крепости слышался волчий вой. Димитреску прекрасно знала, что твари вряд ли посмеют зайти на территорию госпожи без дозволения. Но она также помнила о практически полном отсутствии разума у этих созданий и о подчинении инстинктам, среди которых главным был, разумеется, голод. Альсина собственными глазами видела ловкость, силу и скорость мутантов, и понимала, что они пойдут на всё, лишь бы заполучить желанную добычу, если учуют таковую, и даже высокие каменные стены не станут для них проблемой. Поэтому, грозно взглянув на Ингрид, вампирша сказала: — Я запрещаю выходить тебе ночью на улицу в одиночку. В следующий раз, когда ты вдруг захочешь прогуляться под луной, приказываю сообщить об этом мне, — в голосе женщины кроме практически родительской строгости промелькнуло беспокойство. Она быстро осеклась, чтобы не выдать излишнюю озабоченность. — И мечтать не могла о таком. Но раз Вы, моя госпожа, сами предлагаете, я не собираюсь препираться. Уверена, при лунном свете Вы ещё величественнее, — с почтением склонила голову девушка. — А хозяин — барин, как у нас говорят. Альсина ненадолго замолчала. — А как у вас говорят о маленьких обманщицах, что смеют морочить собственной госпоже голову? — По-разному, — ответила Ингрид, загадочно глядя на неё из-под полуопущенных ресниц. — Кто же с Вами так обошёлся? Димитреску замерла, пытаясь осознать всю дерзость вопроса, после чего резко схватила девчонку за хрупкое запястье и притянула к себе. Порошина, сдавленно всхлипнув то ли от боли, то ли от неожиданности, едва сумела удержаться на ногах и не навалиться на Альсину, замерев в недозволительной близости от сурового лица женщины. — О, ты, видно, смеёшься надо мной? — растянув губы в хищной улыбке, наконец, проговорила вампирша с наслаждением. — Не боишься, что за бессовестную ложь я тебя жестоко накажу? — Это была не ложь, а всего лишь небольшая, очень даже красивая тайна. И, как мне показалось, Вам даже нравилось, — хмыкнула девчонка. — Разве есть что-то дурное в маленьком секрете, который так хорошо вписывается в антураж и разбавляет унылые будни? Мрачный замок, грозная хозяйка — желательно ещё и вампир, — мечтательно проговорила Инга, — и тайная поклонница из горничных. Прекрасный сюжет для романа, Вам так не кажется? Или для картины. — Верно, — согласно кивнула Димитреску. — И мне очень даже нравятся твои мысли. Но, будь добра, в следующий раз оповестить всех актёров о том, что они играют свою роль. Иначе из-за этого могут возникнуть недопонимания. Грозная хозяйка очень не любит, когда действия разворачиваются за её спиной — это плохо заканчивается, потому как на всякого хитрого и юркого мышонка найдётся более находчивая кошка. — Но, быть может, мышонок вовсе и не против, чтобы его поймали, — прошептала камеристка. — Поэтому и подстраивает всё, чтобы непременно попасть в лапы. — Будь осторожнее со своими желаниями, Ингрид, потому что они могут материализоваться. Альсина поднялась, продолжая удерживать Порошину за руку, и нависла над ней, наслаждаясь беспомощностью девицы. Та смотрела на Димитреску широко распахнутыми глазами, полными странного азарта и волнения, часто дышала, но даже не пыталась освободиться, будто и не боялась вовсе. Вампирша невольно залюбовалась: Инга походила на спустившегося с небес ангела. Женщина медленно наклонилась, касаясь лицом мягких каштановых кудрей. В нос тут же ударил терпкий аромат травяного мыла, цветочных масел и пряностей. Отчётливо слышалось скорое биение юного сердца. Девчонка мелко вздрогнула от обжигающе горячего дыхания, что коснулось её уха, но не отшатнулась. — Бюст у меня всё же меньше, — с полуулыбкой лениво проговорила Димитреску, глядя на камеристку с неистовым удовольствием. Она еле сдержалась, чтобы не укусить девушку за мочку. Ингрид зарделась. В раскосых глазах, лукаво прищуренных от удовольствия, словно у кошки, заплясали дьявольские огни. — Хотела бы я взглянуть на полностью обнажённую Вас, моя госпожа, — с восхищением сказала вдруг она. — Для лучшего понимания своих ошибок и Ваших… достоинств, разумеется. Димитреску отпустила девчонку и невольно погладила покрасневшее от железной хватки собственных пальцев запястье. Медленно, словно пантера, Альсина двинулась к двери. Неистовое, практически звериное желание рвалось наружу. Вампирша чувствовала: ещё чуть-чуть — и она не сумеет сдержаться. У самого выхода она остановилась и бросила из-за плеча: — У тебя непременно будет шанс. Я хочу, чтобы ты написала мой портрет.