Märchen

      Ярко блестит на солнце полноводная река Обь, кормилица северного края. Смело скользит по воде хантыйская лодочка-колданка, и старая женщина в вышитом накоснике бесстрашно перегибается через борт, чтобы выбрать невод. Кладёт рыб в большое ведро: сиг, муксун, судак – на засолку, на засушку, на нярхул. Набирает полное ведро, а остальных отпускает, сеть достаёт и снова на вёсла садится, споро к берегу гребёт. Глядя на это, профессиональные рыбаки, которые на промысел от заготконторы ходят, качают головами: зачем на реку ступать, мешать серьёзной ловле, если есть ручейки и притоки – одинокой-то Миснэ неужели так много рыбы надо?       А Миснэ не одинокая. Своей семьи у неё нет, так она у нас за воспитательницу: все дети в селении её внуки. Мы набиваемся к ней по вечерам, когда уроки уже сделаны, а родители ещё не пришли с работы, она режет рыбу большим мужским ножом, даёт каждому по кусочку, и спрашивает, смеясь: – За сказками пришли? – За сказками, – отвечаем мы, толкаясь у печки и устраиваясь поудобнее.       Одна сказка у неё была особенно нелюбимая. Миснэ всё время только головой качала, когда мы просили её рассказать; звенели монетки, подвешенные к накоснику. Я помню только два раза, когда она соглашалась: когда я впервые услышала эту историю и когда записывала её.       Самое странное и самое привлекательное в сказке о белом олене было то, что в ней фигурировали реальные люди. Не знаю, правда всё это или нет, и как оно было на самом деле, но Миснэ рассказывала эту историю так:       Течёт полноводная Обь, солнцем согретая. Летние реки не помнят зим, когда спят подо льдом, не помнят прошлых лет, но люди помнят. Помнят годы, когда Миснэ была ещё девочкой и жила с семьёй ниже по течению, где тогда стояло поселение – теперь его уже нет, всё вода смыла. В семье было три брата, и Миснэ – сестра младшая. Старший брат был оленевод, средний брат – охотник, а младший – великий шаман.       По весне старший брат отправился каслать, средний – промышлять, а младший дома остался с духами беседовать. Спрашивает: – Скажи мне, дух очага, что видишь в будущем сестры моей?       Заметался огонь в печке, заплясал, в человечка превратился и говорит: – Много дурного будет ей, много зла, но этого можно ещё избегнуть: пускай до зимы кос не стрижёт.       Шаман передал Миснэ, что сказал ему дух, а сам дальше пытает: – Скажи мне, дух леса, что видишь в будущем среднего брата моего?       Зашумел ветер на опушке, деревья оборвал; листья вместе собрались – стали человечком. Человечек говорит: – Много дурного будет ему, много зла, но этого можно ещё избегнуть: пускай до осени ружьё новое не покупает.       Средний брат домой зашёл, добычу принёс – шаман передал ему, что дух сказал, а сам дальше пытает: – Скажи мне, дух реки, что видишь в будущем старшего брата моего?       Плеснула река, вспенилась, из пены выглянул карась и говорит: – Много дурного будет ему, много зла, но этого можно ещё избегнуть: пускай до Ильина дня оленьего мяса не ест.       Старший брат дома огниво забыл, вернулся за ним – шаман передал ему, что дух сказал.       Всё лето старший белок стрелял и рыбой питался – опостылело ему это, оленины хочется, хоть плачь. И вот, когда до Ильина дня всего неделя оставалась, он оставил стадо и отправился поохотиться. Три часа ходил – как назло даже ни одного глухаря не встретил. Присел отдохнуть и видит: идёт между ветвей белоснежный олень, да такой красивый, что рука сама к ружью потянулась. Схватился, выстрелил, упал олень. – Эге, плохо дело, – думает старший брат. – Но не бросать же его теперь здесь – за такое духи леса точно не похвалят.       Забрал оленя, разделал, мясо снял, прокоптил, засолил, поужинал сытно, а кости и жилы отдельно сложил и лёг спать.       Едва первый лунный луч коснулся костей, как груда зашевелилась, застучала и встал костяк как при жизни был. Поддел старшего брата на рога и понёс через лес.       Днём ранее средний брат продавал в дальнем селении шкуры. К нему подошёл один старичок и говорит: – Давай меняться. – На что меняешь? – А вот, смотри, у меня есть новое ружьё, не стреляное ещё. – Хорошее ружьё! Сколько за него хочешь? – Одну только горностаевую шкурку, хоть даже и порченную – дочке воротник на ягушку сделать.       Долго думал средний брат: он и шаманов наказ помнит, и ружьё хорошее так дёшево достаётся. Не удержался, согласился на обмен. Вернулся на свою стоянку с новым ружьём. Утром проснулся и видит: олений костяк его брата на рогах тащит. Схватился за новое ружье, хотел костяк подстрелить, а ружьё и правда нестреляное было – дало осечку. Олень и его на рога поднял и понёс обоих. Вынес прямо к дому, младшему брату и Миснэ на глаза показался, и с разбегу в Обь кинулся – сразу же на дно ушёл. Миснэ расплакалась, а брат-шаман её утешает: – Не всё ещё потеряно, ты главное, кос до зимы не стриги.       Миснэ целыми днями плачет, по братьям скучает и косы бережёт. Но уже и осень пришла – наплакалась. Волосы длинные отросли, ниже пояса свисают. И вот раз пошла она на реку – уже лёд встал. Наклонилась к полынье и слышит, как её кто-то зовёт, тихо-тихо: – Миснэ, Миснэ, это мы, твои братья. Спусти косы, вытащи нас отсюда!       Присмотрелась: в воде плавают две рыбки, побольше и поменьше. Спустила Миснэ косы в воду, рыбки за них уцепились, и Миснэ их на сушу вытащила. Принесла домой, согрела у очага – рыбки стали чесаться, чешую сбрасывать. Три дня чесались, а на четвёртый снова людьми стали.       Старший брат Миснэ всю жизнь прожил в нашем селении и даже был его главой, средний – уехал в Ханты-Мансийск и дожил до ста четырёх лет. Он всё время звал Миснэ к себе, но той не хотелось покидать родные края. А о младшем Миснэ только вздыхала, и никто не знал, куда он однажды исчез, прихватив в собой только старый бубен и блок сигарет. Я вспоминала о них, пока Миснэ рассказывала сказку, а когда она закончила, спросила, отложив карандаш: – А костяк? Что с ним в итоге стало? – Да кто его знает, – ответила старая Миснэ, подкладывая мне ещё рыбы. – Говорят, он так там по речному дну до сих пор и бродит; воду мутит и сети рогами рвёт.       Подумала и добавила: – Это всё потому что белый. Белых оленей нельзя стрелять. Плохо будет.