Моторно-двигательное воспитание

      —… и представь себе степень моего ахера, когда она просто выплыла из моей тачки с бумагами и ключом в зубах, щелкнула меня по носу и ушла, — фырчит Сокджин, которого очевидно уже никогда не отпустит день знакомства с Цзян — нет, я сейчас не чихну — Ачу. — И чтоб мне на голову пресвятая кришна свалилась, если я совру, сказав, что с того дня была хоть одна ночь, когда я засыпал спокойно.       — Зато не в одиночестве, — прямоугольно улыбаясь, отвечает ему Тэхён, который только сегодня вернулся с задания в Тэгу. — Когда познакомишь?       Сокджин смотрит на экран мобильного и поджимает губы в тонкую линию, потому что должна была отписаться ещё десять минут назад, но там только пара сообщений от Джексона, одно грозное от босса и два уведомления о том, что новый вирус в Plague Inc. был успешно создан и начал распространяться. Он делает глубокий вдох и выдох, пропуская через себя первую волну гнева, совмещенную с порывом позвонить Чонгуку и отругать, что он за Ачу плохо следит, а потом и вторую, и третью. Четвертая обходит стороной Ким Сокджина, открывая доступ рациональному мышлению, где он не злится по пустякам вроде «забыла отписаться сразу, как закончили».       — Когда решу прибить её, наконец-то, или опять пощадить, — совершенно серьёзно произносит Джин, давая другу понять, что процентное соотношение шутки в его фразе стремится к нулю.       А Ачу будто чувствует, отправляя короткое сообщение: «мы закончили, у меня ещё дела, сегодня останусь у себя». Лицо у Сокджина мрачнеет с такой силой, что на закономерный вопрос Тэхёна «в чем дело?» он ему выкладывает всё. И как она сразу после принятия в банду стала вечно пропадать, и как иногда, когда думает, что он не видит, её лицо каменеет, приобретая задумчивый вид. И эти постоянные звонки, отвечать на которые она уходит в другую комнату.       — А ты уверен, что она тебе не… ну… — Тэхён отводит взгляд, пожимает плечами и двумя пальцами показывает рога. Даже не оленьи, а какие-то совсем отстойные. Сокджин щерится в ответ на эту клоунаду, моментально вскидывается: конечно, блять, уверен. И вообще, не лезь в мои дела. Кто тебя вообще спрашивал; мнением твоим, блять, кто интересовался?       Он интересовался?       Полминуты тому назад?       Ну, знаете ли, что было, то прошло.       Весь оставшийся день Сокджин думает, что она ему точно изменяет. Весь следующий день выискивает подтверждения обратному. Тэхён, с-сучара, чтоб ты нутеллой подавился.       Что вообще принято делать в таких ситуациях? Ломать пароли? Устанавливать слежку? Украсть у неё телефон и обойти с ним весь Сеул, чтобы проверить, в чьём доме тот автоматически словит вайфай?.. (через рот спросить? да ну бред какой-то, правда?)       Она, возможно, трахается где-то на стороне, а ему рассказывает охуительные истории про свои самостоятельные курсы повышения квалификации для угонщиков. Легко представить, как она прямо сейчас лежит в объятиях любовника, и оба знатно рофлят: «прикинь этот долбаёб до сих пор ведется, прики-и-и-и-и-инь».       И заливаются.       Сокджин мрачнеет от каждой новой смски. Настроение уезжает ниже нуля всякий раз, когда она не берёт трубку. И пробивает дно, когда понимает, что она была в офисе и даже не заглянула к нему в кабинет, оставив сообщение секретарше, как живому автоответчику. Как жаль, что у кого-то такая охуенно интересная жизнь угонщицы автомобилей, а кто-то проёбывает свою, защищая очередного дурака в суде, правда? Что насчет стратегии защиты от неверности? Пакет «твоя любовница шлюха», в стоимость также входят консультации венеролога и психотерапевта.       Ачу, вообще-то, очень нравится Сокджину.       Наверное.       Смотря что понимать под «нравится».       На крыльях вдохновения, конечно, не летает, посреди ночи с мыслью «ох, ну и сокровище» не просыпается, высаживать под окнами огромное сердечко из фиалок желанием не горит, но все это, по мнению Сокджина, нормальному и здоровому человеку и не нужно. Нормальному человеку нужно, чтобы было с кем хорошо потрахаться и посмотреть новую серию Рика и Морти. На самом деле, он очень плохо представляет, что вообще можно делать с женщинами в долгосрочной перспективе — эй, блять, отвали от меня и хватит переставлять вещи в МОЁМ доме, — но Ачу вписывается в его жизнь как-то очень органично. Находит общий язык с его домработницей (на секундочку, сам Сокджин до сих пор её побаивается, нервно вздрагивая, когда ставит кружку на стол без подставки), в ванне оставляет только зубную щетку и даже полки в шкафу особо не стремится занять, предпочитая приходить в кружевных трусах, а уходить без. И умеет играть в Марио.       Она не ёбет его в голову, требуя все выходные проводить вместе. Она изначально не претендует на безграничное внимание и тонну совместных планов и бла-бла-бла. Они оба — взрослые самостоятельные люди, у которых есть свои интересы, дела, друзья и работа. Эйлеровы круги пересекаются только в районе Рика и Морти, Марио и потрахаться.       В среднем два-три раза в неделю.       И прямо сейчас до Сокджина доходит, что его это раздражает.       Нелегко осознавать, что первый раз в жизни не ты глушишь отношения на корню, а твой партнёр, выдавая тебе четвертое место в списке приоритетов после угон тачек, угон тачек и клан.       В момент, когда он уже готовится набрать номер психотерапевта с целью разобраться в своем девиантном поведении, телефон разрывается входящим звонком от Чонгука. Сердце только на секунду замирает под влиянием дурных мыслей, но он тут же берёт себя в руки и отвечает:       — Слушаю.       — Хён, беспокоиться не о чем, — заводит шарманку младший, раздражая уже с первых секунд, потому что никто в действительности не начинает разговор с подобных слов, когда для беспокойства реально нет повода. — Но Ачу немного поспорила с Джебомом и прямо сейчас собирается угнать тачку комиссара.       — Да ну ёб твою мать, — шипит в трубку Сокджин, с глухим стуком приземляя кулак на стол, и думает только о том, что лучше бы она ему изменяла, чем это.       Трёх недель в клане достаточно, чтобы у Ачу по швам треснул тот шаблон, которым она прежде мыслила о своей — в некотором роде — уникальности.       До официального вступления в клан всё было просто. Она занималась своими делами, Чонгук занимался какой-то хернёй, виделись они преимущественно у Сокджина и интересовались друг другом чуть реже, чем никогда. В автомастерской Юнги, где она разбирала и собирала моторы, всем было как-то абсолютно пофигу, что у неё за дела с Чон Чонгуком и Ким Сокджином. Юнги не закатывал глаза, а за спиной не шептались разные придурки, и — она только теперь осознает, как это, оказывается, важно — у Ачу было имя.       Но в клане она с первого дня становится даже не ещё одной угонщицей, а подстилкой того самого и тенью вон того. Ну, этих. Ну вы знаете.       И ведь действительно знают.       Чонгук ловчее, быстрее, и у него холодная голова, умеющая анализировать происходящее. Для него очередной угон — квест с новым уровнем сложности, который надо пройти за ограниченное количество времени.       Сокджин же… ну, он просто Ким Сокджин. У него по определению весь мир под низким каблуком ботинка, и девушек он меняет каждый божий вечер, и все они как на подбор — модели, певицы, будущие наследницы холдингов, но никак не оборванки с набором отмычек на любой случай жизни (и никого не волнует, что она, в общем-то, не претендовала на что-то серьёзное, четко осознавая своё положение).       Ощущение, надо сказать, поганое, и больше всего её раздражает непонятная ответственность, которую она точно не заказывала. Косые взгляды фанаток мафиозной романтики, что периодически тусят на их базах, перескакивая на члены со скоростью света, пережить легко; внимание со стороны людей из клана — уже не так-то просто. На неё пялятся, как на непонятную зверюшку за стеклом: а что, она разве может угнать что-то тяжелее велосипеда? Ставки делать будем, через сколько её попрут? Она Чонгуку в тачке отсосала? А Сокджин об этом знает?       И стоит признать, что это сказывается на её поведении довольно быстро. Взять хотя бы Джебома, который отстал бы уже через три дня, не сболтни она при всех пару ехидных подъёбов: лишь бы только не показаться «деффчонкой» на фоне того же Чонгука (а ведь Сокджин говорил, что надо знать, на кого залупаться, а на кого нет).       Ну, вот и дошутилась. Юмористка, блять.       С другой стороны, Ачу думает о том, что происходящее только ускорит её план, который так или иначе пришлось бы реализовывать.       Она поправляет очки на переносице и строгую юбку-карандаш, подтягивает к груди папку с бумагами и двигается в нужную сторону. Ачу кланяется водителю, обращая его внимание на себя и своё провокационное декольте, выглядывающее из раскрытого ворота рубашки. Слышит шорох открываемого окна и улыбается довольно.       — Здравствуйте, водитель Ким, я — О Миён, секретарь полицейского участка, — лилейно-вежливым голосом она запечатывает первое впечатление. Всё-таки кое-что она заучила назубок в уроках Сокджина, трактуя и применяя их на свой вкус. Например, что хозяев своей добычи знать надо не просто в лицо, а досконально. И чем выше в пищевой цепи стоит добыча, тем больше надо знать и об окружении: не тех, что вроде друзей, а вот таких — простых и не всегда заметных, как водитель, домработница или охрана. — Комиссар просил передать, что задержится допоздна, к нему ещё прокурор придёт, поэтому домой поедет сам, вы можете идти.       — А ты кто? — неуверенно мнётся мужчина, более внимательным взглядом окидывая девушку, у которой на шее висит полицейский бейджик, в руках папка с документами из разных служб и судов, но лицо вообще ни разу не знакомое. — Я тебя ни разу не видел — новенькая?       — Да, два дня как перевелась в центральный отдел, — в наигранном смущении отводит глаза Ачу, засыпая его деталями. — До этого год проработала в Инчхоне, а потом меня перевели сюда, когда я квалификацию повысила. Позаботьтесь обо мне, водитель Ким. Надеюсь на сотрудничество.       Мужчина кривит уголок рта в снисходительной улыбке, отмечая про себя и провинциальный выговор, и мятую складку на рубашке, и простенькую оправу очков, и рьяное желание служить на благо родине любыми доступными способами. Да, на стандартный набор новенькой секретарши очень похоже. Все они поначалу такие, а через полгода превращаются в идеально отутюженные копии сеульской молодежи. Он выходит из машины, закрывая её и включая сигнализацию.       — Ну хорошо, — кивает он ей, чтобы она разогнулась уже из позиции наклона в девяносто градусов. — Но ключ я тебе не отдам, у комиссара Чхве есть свой, он им воспользуется. Тебе начну отдавать, когда пойму, что можно доверять.       И треплет её немного по голове в отеческом жесте, а Ачу кивает и поджимает губы в скромной улыбке. Сама мысленно думает только о том, что ключ ей вообще-то и не нужен, но был бы приятным дополнением. Она ждёт, когда мужчина скроется за воротами служебной парковки, достаёт мобильник, дистанционно подключается к системе управления машиной, и тоже скрывается со стоянки. По пути до нужной точки Ачу скидывает очки и папку в мусорку, выправляет рубашку из юбки, достает из пиджака припрятанные серёжки и маску, отправляя вещь в следующую по пути урну. Вуаля, офисный работник прокуратуры превращается в миловидную студентку. Не то, чтобы маскировка нужна была — Намджун всё равно зациклил камеры на парковке ещё за полчаса до её прихода, как и все дорожные камеры на её маршруте отхода, но страховка никогда не повредит.       Ачу вновь подключается к машине и дистанционно заводит двигатель, благодаря всех богов за технологический прогресс и автопилот. В таком режиме машина без водителя проедет метров пятьсот, как раз до той точки, где встала Ачу. Она аккуратно лавирует между машин, выезжая, и сигналит фарами с клаксоном охраннику на КПП, нарочно смущая обилием звуков и света. Тот наверняка дрых и спросонья не то, что не заметил отсутствие водителя, а банально не понял происходящего, резво поднимая шлагбаум перед комиссарскими номерами. Стоит признать, что за пару месяцев около Чонгука навыки в бесконтактном угоне у неё значительно повысились.       — Подарю ему бутылку виски, — бубнит себе под нос Ачу, тормозя машину у тротуара.       Она хватается за ручку машины, дергая её на себя, и собирается уже сесть на водительское сиденье, как её резко обхватывают за талию и вталкивают туда, зажимая между мужских бёдер. Горячее дыхание и знакомый запах кедрового геля для душа обжигают затылок. Чужие пальцы неторопливо заводят прядь волос за ухо, чтобы губы смогли коснуться мочки и окончательно утопить в ощущении грёбаного дежавю:       — Сдавайся, киса.       Ну всё.       Пиздец котёнку.       — Ну и чего мы встали? — Сокджин перебирает губами то мочку, то буквы, из-за чего слова приобретают шипящий, почти змеиный, звук. Ачу неожиданно приходит в голову, что вообще-то он реально похож на рептилию: холодный, осмотрительный, внимательный, но резкий в атаке, и если накинется, то хрен отпустит.       И сейчас он её тоже хрен отпустит, пока нужное количество яда не выпустит и своё не получит, поэтому она заводит машину, притираясь бёдрами к его паху сильнее. Если зубы не заговорит (а она не заговорит, если он сам не позволит), то хотя бы понадавливает на больные точки.       — Будь лапочкой, нажми на педаль газа, — на хриплом выдохе произносит Ачу, оставляя на чужой линии челюсти красноватый цвет тинта для губ.       Она ловко и быстро маневрирует в плотном потоке автомобилей, перескакивая с одного ряда в другой, и рулит в большей степени Сокджином, чем машиной, выдавая короткое «сильнее», «тормоз» и «ещё сильнее».       Сокджин чувствует способность говорить без желания придушить её повороте на четвертом, когда они встают в небольшую пробку. По немаленькому опыту перекрестных допросов на суде, он знает: человек выдаёт правду быстрее и охотнее, когда его что-то параллельно отвлекает.       Например, ладонь на бедре очень отвлекает. Пальцы, скользящие в разрез узкой юбки, — отвлекают чуточку сильнее. Губы, отпечатывающиеся на затылке, — пиздец отвлекают. Язык, скользнувший по ушной раковине, — усыпляет бдительность. Заставляет жертву размякнуть, отклониться назад и сильнее вжаться бёдрами в пах, ища более тесного контакта.       Ачу до побелевших костяшек сжимает руль и откидывает голову ему на плечо, обжигая дыханием щёку. Сокджин против собственной воли фиксируется взглядом на вздымающейся груди под рубашкой и всё-таки заползает под белоснежную ткань пальцами. Невесомо пересчитывая подушечками ребра, он скользит выше к бюстгальтеру, жадно сминает его и грудь, выталкивая тихий девичий всхлип аккурат себе в ухо.       Блять.       Он уговаривает себя держаться, не отвлекаться прямо сейчас. Им до точки, где они скинут машину, осталось несколько кварталов, там-то он и отыграется, разложив во всех позах.       — Зачем тебе тачка комиссара полиции? — вкрадчивый шепот рассыпается по ключицам, когда он чередует слова с поцелуями в шею и давит на педаль, проезжая на полкорпуса вперед.       — Понравилась, — неуверенность в голосе выдает не только очевидную ложь, но и возбуждение.       Она скучала, и это приятно колет в грудине Сокджина, заставляет про себя улыбнуться.       — Не в твоём вкусе, — отмахивается он от её слов, заползая пальцами под чашечку лифчика и цепляя сосок. — Попробуем ещё раз — зачем тебе тачка комиссара?       — Она быстрая, — снова ложь, но уже на прогибе от остроты ощущений, когда чужие руки выкручивают чувствительную плоть.       — Ещё раз, рыбка, зачем тебе тачка комиссара полиции? — вторая рука мнёт внутреннюю сторону бедра, нагло щупает и раздвигает ноги для большей доступности, чтобы указательным вдоль края белья пройтись, но не проникнуть. Нет. Вместо этого он сквозь бельё ведёт ребром ладони, аккуратно надавливая на клитор один раз, второй, третий, и на четвёртом она выдает уже откровенный скулеж. Цепляется пальцами за ручку на двери и бесцеремонно ёрзает ягодицами, дразня и распаляя своего импровизированного дознавателя.       — Я жду, рыбка.       — Юнги за неё много заплатит, — выстанывает по слогам Ачу, а сама уже откровенно напарывается на чужую ладонь в поисках удовольствиях.       — Близко, но недостаточно, — заключает Сокджин, который и так прекрасно всё знает. Но ему надо, чтобы она произнесла вслух, а он мог оспорить и загнать в угол. Прижать к стенке здоровой аргументацией, вытрахивая из неё, в буквальном смысле, эту чертовски тупую затею. — Последняя попытка, зачем тебе тачка комиссара?       На ткани уже проступает влага, подбивая сокджиново нутро бросить этот допрос, совсем неаккуратно отодвинуть белье, задрать юбку до живота и натянуть её, такую мокрую, горячую и узкую, на свой стояк. Он по-звериному рычит ей в волосы, стараясь хоть так приглушить желание. И Ачу, которую, видимо, пробирает до низа живота от его голоса, выпаливает на выдохе:       — Я поспорила с Джебомом, что получу татуировку клана за четыре месяца.       Сокджин прикрывает глаза и думает о том, что её надо наградить (за тупость, но за это он ей шоколадную медальку выдаст попозже). Ачу могла и не говорить, более того — рассказывать свои косяки вообще не в её правилах, но она сказала, и за это её можно похвалить.       Он бросает беглый взгляд на светофор, отмечая про себя, что у него есть секунд двадцать. Цепляет боковым взглядом покрасневшего и тяжело дышащего парня в соседней машине, который жадно пялится на них. Сокджин хмыкает шумно и подтягивает её к себе, усаживая на бёдра. Светофор загорается зеленым светом, а он жмёт на педаль газа, взвинчивая стрелку на спидометре вверх.       — А теперь слушай и запоминай, — грубым, повелительным тоном, который идет в разрез с его действиями, нежно проникая пальцами под бельё и собирая влагу между складок. — Ты сдаёшь тачку Юнги на разбор, и говоришь Джебому, что проиграла спор. Отдаёшь долг... — фаланга указательного оказывается в ней, палец медленно и мягко скользит внутрь, — ... кстати, на что вы спорили?       — Что я на следующем заезде поеду на капоте, — виновато выдавливает Ачу.       — Отлично, поедешь на капоте моей машины, — фырчит Сокджин и проталкивает внутрь ещё и средний, разводя оба пальца на манер ножниц, и вырывая из неё откровенный стон. Стрелка показывается 105 км/ч. — Давно я на трек не наведывался. Руль держи ровнее.       — Не поеду, — стонет девушка.       — Поедешь как миленькая, — пальцы в ней набирают свой ритм, согласовывая его с плавным входом в поворот. — Или ты думаешь, что я дам тебе набить татуировку клана? Ага, прям на лбу.       — Но я хочу! — хнычет Ачу, кое-как удерживая руль, всё активнее двигаясь на чужих бедрах и пальцах, стараясь как можно сильнее насадиться. И это, блять, пиздец отвлекает Сокджина, туманя разум похотью, желанием расстегнуть ширинку и заменить пальцы на член.       — А я тебя не спрашиваю, — фырчит он, выгибая запястья и проезжаясь по чувствительным точкам. Зубы прихватывают кожу на её загривке, нога жмеёт на газ, прибавляя скорости на пустой дороге между многоэтажками. — Раз сама не понимаешь, что значит татуировка клана, я тебе объясню. Татуировка — это клеймо, как для скота. Татуировка значит, что ты принадлежишь клану, как вещь. Ты не сможешь уйти, когда захочешь нормальной жизни. Уйти можно только одним способом — вперёд ногами, — она влетает в очередной поворот и прогибается, когда он касается клитора. — А если ты решишь сбежать или, не дай Будда, предашь клан, то за твою татуировку назначат цену. И тогда за клочком твоей кожи будут охотиться все — от шестерок нашего клана до мелкого наемника. Кожу с татуировкой срежут, — его утробный голос завораживает её, и он это видит в зеркале заднего вида. Видит её раскрасневшиеся щеки, её испарину на виске, её раскрытые в стоне губы.       А может, ртом её насадить на член? Притормозить, развернуть и поставить на колени, прямо в тачке. Идея её языка вдоль ствола, её рта вокруг головки пульсирует навязчивой дробью в грудине.       Нет, стоп.       Отвлекаться нельзя.       — Срежут в прямом смысле слова, — продолжает Сокджин, когда она в очередной раз насаживается на его пальцы и проезжается ягодицами по паху. — И это будет больно, потому что для оплаты нужна целая, не повреждённая кожа. Никто не будет заморачиваться с анестезией и снотворным, с тебя, как со скотины, спустят шкуру в ближайшей канаве, в которой найдут. Поэтому ты пойдешь к Джебому и отдашь долг, поняла?       — Поняла.       Они буквально влетают в тёмный гараж, скрываясь за автоматическими воротами. Сокджин распахивает дверь машины и орёт «нахуй пошел и дверь закрыл с той стороны!» бегущему к ним автослесарю. Он выскальзывает из Ачу и из машины, выдергивая её за собой. Неаккуратно роняет на капот, раскрывая ноги и сгибая их в коленях с такой силой, что узкая юбка трещит по швам. Она уже сама тянет руки к его ширинке, нетерпеливо дёргая застежку ремня.       — Ещё раз что-то такое выкинешь, и я, блять, клянусь, запру тебя в доме и будешь видеть только Хосока и госпожу Чу, — он не даёт ей и слова вымолвить, сжирая её ответ в жадном поцелуе.       Ачу юбку расправляет, застёгивая блузку на оставшиеся пуговицы, и смотрит на успокоившегося Сокджина, ввинчиваясь ему под руку для объятий и поцелуя в щёку. Она мысленно прикидывает, что до второго испытания за татуировку надо:       а) прижать жопу;       б) максимально отвлечь внимание Сокджина от трека;       в) сделать так, чтобы ни Чонгук, ни кто-либо ещё не растрепал Сокджину, что из гонки за метку она не вышла.       Она не дура, все риски, озвученные Сокджином, прекрасно осознавала с самого начала их знакомства. Но у неё банально может потом не представиться шанса, ведь переход со звания «шестерки» до элиты обычно занимает годы, исключая Чонгука с Чимином, которые единственные прошли все испытания по экстренной программе за три месяца. Ачу бить рекорды не собирается, но и прозябать на дне тоже не планирует. Ей нужна татуировка, которая не просто клеймо, а входной билет в круг приближённых к боссу.       Приближённых настолько, чтобы легко можно было вытянуть руку и пустить пулю в лоб тому, кто убил её единственного брата.