Скорочтение

— Знаешь, мне неприятно, когда ты так на меня смотришь. Ваня отпрянул, в потной футболке трудно дышать. Да и вообще, все прилипло: одежда к телу, язык к нёбу, порнуха к башке. — Алё? — Лёша слегка одернул его, заглядывая в пустые глаза: так бесили чувства, но не смотреть на них не мог; жалко трепыхались они, как звездочки, над головой. — У тебя помутнение рассудка на фоне нескончаемой подмосковной жары. — Не так уж и жарко, — промямлил Ваня и наконец отвел глаза. Запах сирени казался тошнотворным, от Лёши несло еще хуже: оксюмороном. — Да, но давай под навес, может, — и Лёша направился к дому, не оборачиваясь. — Я заметил одну закономерность… — Я тоже, — отозвался угрюмо Ваня и сел рядом на низкую табуретку. Лёша поднял брови и замолчал. — Только это сложно для твоего восприятия. — Ты про рассеивание лучей не начинай, — хихикнул Лёша и закинул ногу на ногу; Ваня видел его лицо снизу и следил за выражением. — Закономерно то, что ты всегда отрицаешь факты. — Я не верю, что солнце ближе, чем мы думаем, — парировал Лёша, — по одному искаженному лучу не скажешь. — Так я не про это, — перебил Ваня и, слегка заикаясь, продолжил мысль, — закономерно то, что ты отрицаешь очевидные факты, которые видно невооруженным глазом. — Зато ты вооружен всегда, — Лёша посмотрел прямо в глаза, и Ваню накрыл тремор, — как будто ждешь чего-то… Так что там закономерно? Конкретно. — То, что ты водишь сам себя за нос. — Говорить загадками так по-детски… — Лёша цокнул. Ваня сжался от звука, на табуретке он казался еще больше, но просто так все равно исчезнуть не смог бы. — Я бы не стал разделять творчество и личность автора, — сказал Ваня и тут же покрылся испариной, когда Лёша коснулся его коленки. — Тогда никто не будет читать, — Лёше стало смешно от двух вещей: Ваня видел это в прищуре глаз. — Ну и не надо, — но Лёша повторил движение ногой, будто случайно задев голую кожу Вани. — Не надо? — переспросил он, но теперь не стал отлипать, прижался к внутренней стороне его бедра, придвинувшись всем корпусом к столу. Ваня неосознанно раздвинул ноги, чтобы улизнуть от жаркого прикосновения, но Лёша поднял брови на это в немом вопросе. — Не надо, — Ваня понял сразу, но почему-то кивнул. — Я заметил закономерность: и вот она вновь проявилась. — Лёша поставил ногу ближе, но достать не получилось: Ваня отодвинулся, чуть не опрокинув стакан на себя. — Почему не надо, если надо? — Ты мне противен, — но Ваня расплылся в улыбке. — Двойные послания, — Лёша повторил за ним, сев ровно, — тебе это нравится. — Мне ЭТО не нравится, — Ваня скрестил руки и задышал чаще. Лёша засмеялся снова. — Я помогу, — Лёша взялся за мокрую футболку, но Ваня в испуге отпрянул, натянув ее обратно. — Тогда ты мне помоги. Но Ваня остался на месте. Лёша вздохнул и, сняв майку, опустился на край кровати. — Мережковский дрочил на Лермонтова, а ведь точно, почему Пушкин ценнее его? — А сейчас какой век у поэзии? — Ваня все-таки разделся и сел рядом. — Лирика умерла, — констатировал Лёша и повернулся к нему. Ваня посмотрел на его губы, в ложбинке над ними собралась капля. — Хочешь оживим? — Я не умею, — но Лёша приблизился. И скоро его горячие губы ловили язык Вани со сбитым дыханием. — Поэты пишут, как чувствуют, — Лёша взял лицо Вани руками и сжал, продолжая говорить в его приоткрытый рот, — никто не виноват, что сейчас нет чувствующих. — Это неправда, там есть ритмика, — глухо отозвался Ваня, не двигаясь. — Знаешь, где еще она есть? — Не-не-не надо, — Ваня напряжённо упирался руками в постель и в ожидании смотрел в лицо. — Ладно, — Лёша отпустил его и встал, — это все слишком субъективно, хотя-я-я если бы было объективно, то… не считалось бы интимным?.. — Я бы задвинул шторы, — но Ваня остался сидеть на месте. — Я бы раздвинул, — Лёша поймал его взгляд и прищурился. Уши Вани загорелись, и он сгорбился, приспустившись по спинке кресла со сдвинутыми ногами. В помятости шорт он прятал стояк. Наполовину. — Они раздвинуты, — промямлил Ваня, чтобы хоть как-то сгладить паузу. — Вообще нет, — со смешком Лёша указал на его ноги большим пальцем. — Это даже символично. — Что? — Скрытый смысл в твоих штанах, — сказал Лёша и снова засмеялся; Ваня боялся повернуться и посмотреть на него, чувствуя себя ужасно пристыженным. — Давай не будем заострять, ведь это может дурно кончиться. Ваня усиленно не отвечал, держа в напряжении сдвинутые ноги. Лёша продолжал сверлить его взглядом, но оставался на расстоянии. — Хорошо, — бросил Ваня и пересел к нему. Лёша смутился на секунду, но затем положил свою руку на его коленку и продвинул вверх. — Хорошо, — повторил он, надавив на член через ткань, пока Ваня, откинувшись на спинку, смотрел широко распахнутыми глазами на его руку, которая уже через пару мгновений заползала в трусы. — Я достану, а ты покажешь мне, как ты дрочишь себе, м? «Что?» одними губами прозвучало от Вани, но Лёша крепко обхватил член и двинулся вниз. Руки Вани обмякли и лежали рядом неподвижно; Лёша взял одну и прислонил к члену, сжав своей ладонью сверху, — он притянул лицо и уткнулся губами в его приоткрытые губы. — Давай, — выдохнул Лёша, но не стал помогать рукой, а ждал, пока Ваня не стерпит: сожмет сильнее и начнет надрачивать сам. — Давай… — Нет, — выпалил Ваня, но снова позволил чужому языку проникнуть в рот. Он не мог не слушаться, он непроизвольно задвигал рукой. Лёша оторвался и взглянул на член. Вскоре на нем осталась только его рука. Плюнув в ладонь, он вернулся растереть и повторить за Ваней; тот, не сдержавшись, глухо простонал. — Еще? — улыбнувшись, спросил Лёша и продолжил быстрее елозить ладонью по мокрому члену. Ваня зажмурил глаза, но явно чувствовал, как он смотрит на него, на то, как он пытается сглотнуть ком вместе со смущающими его стонами. — Скажи мне, — Не унимался Лёша, меняя темп — приближая и отдаляя накатывающее удовольствие, — скажи… — Еще, — тихо пробормотал Ваня и сам прижался к расслабленным губам Лёши, который уже собирал его сперму в свой кулак.