1991 год
К большому сожалению, ситуация не проясняется ни в тот же день, ни через день, ни через пару дней. Эти перемены, черт бы их побрал, совсем неясные пока что. Мила смотрит на маму, заснувшую перед телевизором. Мама промучилась от давления целую ночь, так что хорошо, что ей удалось заснуть. Если честно, у неё тоже болит голова от всего этого. Она поднимается, укрывает маму пледом, закрывает шторы, выключает телевизор и тихо выходит из гостиной, не желая тревожить мамин сон. Хочется выйти на улицу, выбраться куда-нибудь в парк. Да хоть куда-нибудь сходить. Эта изоляция оказывается изматывающей, потому что кроме этих четырех стен квартиры они и не видят ничего. Хотя за эти дни ровным счетом ничего экстраординарного не произошло. Вся жизнь кипит сейчас в центре, а в их Бирюлево Западное жизнь будто замерла. И по телевизору новостей — кот наплакал, только крутят развлекательные программы и сериалы. Если смотреть только телевизор, можно подумать, что ничего вовсе и не происходит. Хотя вся страна гудит, как осиный улей. По крайней мере по рассказам Вити, когда ему удается до них дозвониться, обычно вечером, всего на несколько минут, но это хотя бы что-то. Он ведёт себя так, будто той ссоры между ними в начале лета и не было. Может решил на неё не злиться после их спонтанных объятий на пороге её квартиры. Или того поцелуя на веранде ресторана. Но то, что все возвращается на круги своя в их отношениях, ее полностью устраивает. Витя рассказывает, что вообще происходит: как гудит народ у Белого дома, как строятся баррикады и что вообще в реальности творится. Если честно, Мила до сих пор в легкой прострации от того, что происходит в стране. Она выходит на балкон и распахивает окно, впуская еще теплый летний воздух. За эти дни стало значительно теплее и в такую погоду только гулять. Но какой от этого толк, если никуда особо не выйти? А вид на ТЭЦ как-то совсем удручает. Сейчас бы выйти на веранду виллы в Майами, любоваться пальмами и океаном, а не смотреть на ТЭЦ, которая выпускает столбы дыма в воздух. Может быть наплевать на всё и пойти пройтись по улице? Можно сходить к беседке. Но она боится оставлять маму одну. Тем более с её повышенным давлением. И Мила почему-то вспоминает первый день этого замешательства, что накрыл всю страну, как кокон.🎞🎞🎞
После Витиного и Сашиного звонков, которые в общем-то ничего не прояснили, она просто возвращается обратно в свою комнату, ложится на диван и, несмотря на тревожную новость, засыпает, а просыпается только тогда, когда мама возвращается с работы часов в одиннадцать, хотя должна была прийти в семь. Мама рассказывает, что творится в центре. Она говорит: если бы Саша не послал за ней машину, она бы даже не знала, как добраться домой. Практически всё перекрыто, а люди стягиваются к Белому дому. И становится понятно: ситуация еще какое-то время будет неясной для обычных людей. Хотя возможно и для небожителей тоже. А около шести вечера раздается трель звонка. Они сидят в гостиной, перед телевизором, хотя ни одной новости по телевизору нет, переглядываются отчего-то обе испугано. И Мила первая спешит к двери, открывает её только тогда, когда убеждается, что за дверью тот, кого она знает, хотя она не ожидает увидеть этого человека. — Что ты здесь делаешь? — спрашивает Мила, нахмурившись и скрестив руки на груди. Витя как-то теряется в этот момент, видя её хмурое лицо. Он растрепанный и отчего-то в спортивном костюме. Уже даже не привычно его видеть в таком виде. — На, вот принес, — Витя не заходит в квартиру, но протягивает ей пакет. Теперь Мила теряется, только моргает растерянно, не совсем понимая, что это все значит. В пакете, судя по всему, еда. А она не просила его ничего привозить. Зачем он приехал? Как будто все еще беспокоится о ней. Хотя после того вечера в ресторане он не звонил и не приезжал. Впрочем наверно беспокоится, потому что позвонил утром, а теперь вот стоит в коридоре с пакетом в руке. Она медлит, не знает, что ей делать: брать или не брать этот чертов пакет. Наверно нужно взять, если не для себя, то для мамы. Но Витя все решает за неё: ступает в прихожую, оставляет пакет у неё ног, а затем опять выходит в коридор. Мила уже хочет возмутиться, но в прихожую заходит мама, и Мила оглядывается на неё. — Витенька, привет, — мама улыбается ему, а затем хмурится и начинает причитать: — Ох, что же ты приехал! Такое сейчас везде творится. Лучше по домам сидеть. А вы, конечно, с Сашей, Космосом и Валерой больше о своем бизнесе думаете, чем о себе. Неизвестно, чем всё это закончится. Конечно мама беспокоится. Но Витя одаривает её улыбкой: — Да все будет хорошо. Справимся со всем, — впрочем эта его улыбка натянута. Конечно он старается казаться уверенным, но вот голос и то, как он смотрит — все выдает то, что он не уверен в завтрашнем дне. Да и кто уверен, если честно? Возможно даже партийная элита не знает, что будет завтра. — Твои слова да Богу в уши, — мама правда верит ему, расслабляется немного, а затем замечает пакет: — А что в пакете? Это кому? — Это немного продуктов, чтобы вы никуда не выходили, — на этот раз у Вити выходит реальная улыбка. И секунды не приходит, как мама подходит к пакету и поднимает его, с трудом. — Витя. Не нужно. Забери, — она пытается всучить пакет обратно, а Мила наблюдает за этим с маленькой ухмылкой. — Нам ничего не нужно. У нас все есть. Мама не любит этого. Каждый раз расстраивается, когда Саша или кто-то из его парней привозит точно такие же пакеты. Она считает, что это какие-то подачки и какой-то укор, что она не может прокормить их семью. И Мила каждый раз вынуждена ей доказывать, что это совершенно не так. Это ведь действительно не так. Саша помогает, потому что хочет и может помочь. Все же он был и остается главой их семьи. — Это не чисто от меня, и от ребят тоже, — Витя не хочет слушать возражений мамы. — Вы же не хотите, чтобы мы еще и за вас волновались? Это заставляет маму замереть, с этим пакетом в руках, который она все же опускает на пол. Что же, битва проиграна, счет 1: 0 в пользу Вити Пчелкина. — Ох, спасибо. Вы такие славные парни, — и в маминых глазах начинают блестеть слезы. — Сделайте чаю? — Витя спрашивает быстро, переключая маму на эту простую просьбу. — Ох, конечно, — мама тут же кивает, смахивая эти слезы. — Витя, заходи, раздевайся. Сейчас чай сделаю. И еще шарлотка осталась, — и она торопится на кухню, оставляя их наедине. Но Витя не заходит в квартиру, просто пялится на неё в открытую и молча, в то время как она искоса смотрит на него, не понимая, почему он не заходит. Честно, она даже не знает, как это происходит или кто делает первым шаг навстречу: он или она, но это и не важно в итоге. Они встречаются в проеме двери: она обнимает его крепко, прижимаясь щекой к его плечу. Он прижимает её к себе, утыкается носом в макушку, руки крепко сжимают её талию. — Не знаю, что будет дальше, Милка. Никто ничего не понимает и не знает. Но мы постараемся выплыть, — шепчет Витя и замолкает. Тут сказать и нечего в ответ, она ведь сама все это прекрасно понимает. И Витя сейчас по большей части растерянный пацан, который тоже боится всех этих перемен, только вот он уже так привык носить эту броню «уверенности», что боится показать этот свой страх. Она бы наверно так и стояла с ним, обнимая его и не отпуская, но конечно же всегда что-то мешает. В этот раз на этаже сверху открывается дверь со скрипом, а затем с лязгом закрывается. — Мне пора идти, — шепчет Витя, но не отстраняется от неё. Это она отстраняется первой, когда тяжелые шаги сверху звучат уже слишком близко. Не нужно, чтобы соседи видели их. Конечно в объятиях ничего такого нет, но соседи многое могут додумать. Витя подмигивает ей и отходит, уже начинает спускаться, когда она негромко говорит: — Береги себя. И парней тоже береги. Особенно Космоса. Он скорее всего первым на баррикады полезет. Витя лишь усмехается на это, машет на прощание: — Пока-пока. До встречи. Мила еще здоровается с Олегом Владимировичем, который медленно спускается по лестнице, а затем закрывает дверь и идет на кухню с пакетом, еле затаскивая его. — А где Витя? — мама спрашивает сразу же, когда не видит Витю. — Ушел. — А как же чай? — мама смотрит на кипящий чайник и выставленную шарлотку растерянно. — Какой чай, мама? Когда в стране такое творится, — Мила целует маму в щеку и принимается разбирать пакет с едой, пока мама готовит чай для них двоих. И, когда они пьют чай, вновь раздается звонок дверь. Но это не Витя, а Глеб, один из Сашиных парней, тоже с пакетом еды. Мама шутит: — От голода точно не умрем, — когда они пытаются все спрятать в холодильник. Но конечно в холодильник и половина не помещается. И они до глубокой ночи смотрят телевизор и слушают радио, только вот ничего не становится понятным.🎞🎞🎞
Дни, если честно, слились в одно неясное нечто. Она смотрит на ТЭЦ, выпускающую в воздух столбы дыма. Зрелище не из приятных, но оно какое-то привычное и даже успокаивающее. Будто если ТЭЦ продолжает работать несмотря на то, что происходит, значит все хорошо. Она так и стоит, наблюдая за дымом и размышляя о будущем, пока мама не просыпается и не начинает её искать. И еще один день взаперти проводят. Она никогда бы не подумала, что это будет так тяжело: просто находиться дома без возможности куда-то выйти. Вечером звонит Витя, рассказывает про Ельцина на танке и его речь, которую, правда, особо и не слышно было. Мила особо и не вникает в то, про что он рассказывает быстро, просто слушая его голос и успокоенная тем, что никто особо не пострадал. А потом это все показывают по телевизору: и танки, и баррикады, и Ельцина на танке. У них на глазах творится история. Но они с мамой далеки от этого, лишь сторонние наблюдатели. Как и многие в СССР.🎞🎞🎞
Не сказать, что у неё самый притягательный вид для встречи таких гостей. Она только после душа, закутанная в огромный халат на голое тело, на голове тюрбан из полотенца, чтобы немного подсушить мокрые волосы, вся красная, потому что любит обжигающую воду, и с тонким слоем крема на коже. Мила и сама знает, что выглядит далеко не соблазнительно. Но, с другой стороны, она и не собиралась никого соблазнять. И точно никого не ждала в гости. Особенно Витю. Не когда у неё такой откровенно большой отталкивающего вида прыщ на лбу. Про этот прыщ думать вовсе не хочется. Мила вздыхает и открывает дверь. Он кажется не ожидает увидеть её в таком видеть, зависает и оглядывая её с ног до головы так, будто впервые видит её. Она выгибает бровь, когда он все же смотрит ей в глаза, ожидая от него хотя бы каких-то слов или реакции. Витя облизывает губы, оглядывая её ещё раз, прежде чем спросить: — Тетя Таня дома? Он не ждёт приглашения зайти, ступая внутрь квартиры и закрывая за собой дверь на замок. — Нет, — качает Мила головой, отступая от него, а затем тихо добавляет: — Она должна вернутся через пару часов. Конечно это намек на то, что они здесь одни, и что она хочет, чтобы он … Поцеловал ее? Занялся с ней сексом, потому что она скучала по их физической близости? Что того поцелуя на веранде было мало? Витя понимает этот намек, поэтому в доли секунд оказывается рядом с ней и прижимает к стене, но не целует ее сразу, зачем-то заглядывает в глаза, спрашивая молчаливо разрешения поцеловать. Как будто ему вообще нужно разрешение на это. Но Мила кивает, и тут же его руки оказываются на ней, затем развязывают пояс халат, пока его язык проскальзывает в её рот. Он на вкус как эти его сигареты «самец», но она скучала по этому вкусу. Мила притягивает его ближе к себе за шею, и Витя выдыхает ей в рот и углубляет поцелуй. Эти поцелуи точно однажды сведут её с ума. Или уже свели, сделали её зависимой от него в ту самую секунду, когда они поцеловались. Они теряют одежду по пути в её комнату, продолжая целоваться и прерываясь только на то, чтобы избавить вначале её от халата, а затем его от этих слоёв одежды. Их движения практически слажены, но немного отчаянные, в попытках избавить друг друга от одежды и разбрасывая её в прихожей и в коридоре по пути в её комнату. Но вот они обнажены и опускаются на её диван. И хорошо, что её диван растелен. Витя оказывается сверху, прижимается носом к её щеке, его ладони скользят от её груди к бедрам, а затем проникает внутрь вначале одним пальцем, и она уже влажная, возбужденная от одних только поцелуев, затем внутрь скользит второй, и следом третий. И её собственные пальцы так хорошо никогда не ощущаются, как его. Мила даже не пытается молчать, стонет и извивается на кровати, пока он растягивает её. Она уже готова кончить, сжимаясь вокруг его пальцев, но Витя убирает руку, и она поворачивает голову, чтобы посмотреть на него. Их носы соприкасаются. — Да? — спрашивает Витя. — Да, — с придыханием отзывается она, двигаясь бедрами вперёд. Тогда Витя приподнимается, хватает откуда-то с кровати презерватив, продуманно захватил его с собой, и, пока он возится с презервативом, Мила раздвигает перед ноги, совершенно бесстыдно, не стесняясь своей наготы, рассматривает его, приоткрыв рот. Он только усмехается, зная, что ей нравится увиденное. Витя вновь нависает над ней и плавно скользит внутрь. Даже несмотря на подготовку, все равно немного больно, но она сжимает зубы, и ничего по этому поводу не говорит. Но Витя даёт ей время привыкнуть, покрывает её шею влажными поцелуями. И начинает двигаться только тогда, когда чувствует, что она расслаблена. Этого ей не хватало. Она цепляется за его плечи и прижимает его к себе ближе. Может она раньше не замечала этого, но теперь ей кажется, что их тела идеально подходят друг другу. И он ощущается внутри так глубоко, что она видит звезды, когда закрывает глаза. Витя почему-то медлит, толкается неглубоко, двигается размеренно, сдерживает себя. Но она не хочет, чтобы он сдерживается, подпихивает его пяткой под ягодицы и просит: — Сильнее. Он исполняет эту просьбу без промедления, врезается в неё жёстко, быстро, целует её так же, немного жестоко, свободной рукой лаская грудь. И с каждым его толчком он задевает ту точку, которая заставляет её громко стонать. Их не хватает надолго. Они кончают вместе, позорно быстро, но очень хорошо. И Витя наваливается на неё, тяжело дышит ей в шею и она гладит его по шее, пока он не приподнимается и не ложится рядом, на бок, и смотрит на неё, а его рука вырисовывает круги на ее коже. Ей кажется, что она уже даже не восстановит дыхание. — Так ты чего пришел? — все же спрашивает она, собрав мысли в кучу. И хорошо, что собирает, потому что его рука, поглаживающая её живот, очень отвлекает от всего. Она не поворачивается к нему, продолжая лежать на спине и смотреть в потолок. — То есть не скучала, — делает он слишком резкое заявление и убирает руку, тоже переворачиваясь на спину. — Витя, — немного раздраженно говорит Мила. Откуда вообще такое умозаключение? Если бы не скучала, то не позволила бы этому случиться. — Я-, — и она хочет сказать, что она скучала и Не было и дня, чтобы она о нем не думала. Но он оказывается быстрее, озвучивая громко: — Я улетаю в Амстердам в пятницу. Теперь её черед на него смотреть, что она и делает, перевернувшись на бок: — Что? — переспрашивает Мила, будто не услышала. Но конечно она услышала. Просто что ему там делать? Да и за границу не так просто попасть. — Я улетаю в Амстердам в пятницу, — повторяет Витя спокойно, а затем одаривает её немного горделивой усмешкой: — Я как Пётр Первый. Он после поездки в Голландию прорубил окно в Европу. А вот я, Витя Пчелкин, лечу туда, чтобы в Европу рыть каналы. Если ты понимаешь, о чем я, — Витя подмигивает ей. Только вот ей почему-то не смешно. Он расслаблен, улыбается ей, хотя пару секунд назад был очевидно недоволен своим же умозаключением, что она не скучала по нему. Но теперь, упомянув Амстердам, он уже забыл о своем недовольстве. И конечно же он рад этой перспективе выбраться за железный занавес. — О. Поздравляю, — Мила пытается выдавить улыбку из себя, и эта улыбка получается крайне неискренней. Она садится, спиной прижимается к спинке дивана и накидывает на себя одеяло, до подбородка, потому что становится как-то холодно и неуютно. — Звучит как-то не искренне, — Витя усаживается напротив неё. — Ты за меня что-то не радовался, когда я улетала в Душанбе, — припоминает она ему, кидая на него короткий взгляд, а затем отводит взгляд, чтобы пялиться на свои ладони на одеяле. — Ты улетала развлекаться, я же улетаю работать, — он спокоен. Это и злит почему-то. — Да. В Амстердам. Европейскую столицу разврата, — Мила тоже хочет звучать спокойно, но получается так, что это все она шипит, как кошка, которой наступили на хвост. И лучше бы молчала про разврат. Потому что его глаза загораются, и он с каким-то большим энтузиазмом спрашивает: — Ревнуешь? Ревнует. Конечно ревнует. По большому счету хочется спросить: почему ты? Но и так знает ответ. Потому что Саша и Фил — женатые люди. Хотя между Сашей и Филом роль переговорщика больше подходит Саше. И между Витей и Космосом выбор тоже очевиден. Космос умен, но до уровня Вити ему далеко. Витя просто ходячий калькулятор, не только для цифр, но и для всяких ситуаций в целом. И даже в университете не учился. Просто его мозг так работает. — Конечно нет, — она качает головой и прижимает к себе одеяло плотнее. — В конце концов это я развлекалась, а ты будешь работать, — и в её голосе столько яда, когда она это говорит. Даже не пытается его как-то спрятать. — Да что-, — но он не успевает сказать то, что хотел, потому что раздается звонок в дверь. Возможно даже вовремя. — Кто это? — Витя подскакивает с кровати, еще более напряженный и настороженный. — Я откуда знаю?! Это может быть кто угодно на самом деле. Она особо не торопится, поднимаясь с кровати, можно даже сказать неспешно надевает длинное домашнее платье, которое лежит на стуле, а затем выходит в коридор, где разбросана их одежда. Она выразительно смотрит на одежду и его растрепанные волосы, а затем подходит к двери и заглядывает в глазок. Из неё едва не вырывается «блять», когда она видит маму по ту сторону двери. Вопрос в том, почему она не открыла дверь сама? Она оглядывается на Витю, который даже не шелохнулся. Но он видит её взгляд. — Одевайся быстрее и унеси мои вещи в комнату, — шепчет она так тихо, как только можно, и, только когда он исчезает обратно в комнате со своей и ей одеждой она открывает дверь. И мама тут же заходит в квартиру, оттесняя её от двери и говоря: — Представляешь, взяла другую сумку и забыла переложить ключи. Хорошо, что ты дома, — мама ставит сумку на тумбу и скидывает свои туфли. Хорошо, что ты забыла ключи, думает Мила. — Здравствуйте, тетя Таня, — Витя заходит в прихожую из её комнаты, одетый полностью и причесанный. — Витя, привет, — мама расплывается в теплой улыбке. Интересно, улыбалась бы она так, если бы знала, что они только что недавно делали. — Я тебя уже чаще вижу, чем своего собственного сына. Как у него там дела? И твои как дела? — и она по деловому проходит на кухню. Потому что за эти дни Саша звонил редко. По крайней мере Оля держала их в курсе того, что Саша жив и с ним все хорошо. Хотя, судя по тому, как она говорила о Саше, Саша дома появлялся редко. — Да все хорошо у Сани, — Витя заходит на кухню вслед за мамой и усаживается на стул. Мила замирает на кухне, не особо зная, куда себя деть, пока мама наливает воду в чайник. — Витя летит в Амстердам, — зачем-то говорит она и решает просто прислониться к стене, рядом с Витей. — Да? — мама тут же разворачивается, чтобы посмотреть на Витю с улыбкой. — Это же так хорошо. Новый город, новые люди, посмотришь, как там живут. Потом нам расскажешь, — мама ставит полный чайник на плиту и перемещается к холодильнику. — Витя, привези мне какой цветочек заморский, пожалуйста. — Привезу, теть Таня, — обещает Витя. И она не может удержаться, чтобы не уколоть его: — Главное не букет болезней. Витя смотрит на неё с недовольством, слыша это. Наверно, если бы не мама, стоящая здесь, он бы точно ударил её по заднице, а так только щиплет её за колено, успевая убрать руку до того, как мама разворачивается и начинает выговаривать ей с недовольством: — Мила, что ты такое говоришь, — а затем переключается на Витю: — Витя, не слушай её. Ты хороший мальчик, и должен встречаться только с хорошими девочками. Витя почему-то напрягается как-то резко, слыша это. И Мила едва сдерживается, чтобы не засмеяться. Она точно уверена, что если начнёт смеяться, то будет звучать, как каркающая ворона. Потому что Витя, во-первых, ни разу не хороший мальчик, а во-вторых встречаться и серьезные отношения — это не его стиль. — Что я смешного сказала? — мама спрашивает у неё. — Ничего, — Мила жмет плечами, возвращаясь себе эту скучающую маску на лицо. Она кидает взгляд на Витю, и на миг ей кажется, что он кажется расстроенным и обиженным из-за её реакции на слова мамы. Но это ощущение быстро проходит, когда он отворачивается от нее и поднимается: — Ладно. Я пойду. С чего бы ему действительно быть обиженным, если это действительно смешно. — Может быть хотя бы в этот раз останешься на ужин? У нас остались котлеты и пюре, — интересуется мама. — А то ты всегда убегаешь, — затем окидывает его цепким взглядом: — И похудел кажется. Допустим не похудел, Мила может сказать это точно, но вот что ему не помешает отдых — это да. — Может быть в другой раз. У меня много дел перед отъездом. Я пойду. Хорошего вечера, — и он уходит как-то слишком быстро. Буквально несколько секунд и за ним захлопывается дверь. — Ну вот, зачем ты его обидела? — мама смотрит на неё с укором. — Мама, — тянет Мила, отлипая от стены и подходя к шкафчикам, чтобы достать оттуда чашки и заварник, — я никого не обидела. И ты что, не знаешь их? У них и двух минут нет, чтобы отдохнуть, все в делах. Да даже если и обиделся, то это не её проблема. Как будто он сам не знает правду.🎞🎞🎞
И что здесь праздновать? Ей даже быть здесь не хочется. Но Саша конечно настоял, чтобы все после проводов Вити в Амстердам поехали к нему, как он сам выразился: выпить за то, чтобы у Вити в Европе все получилось. И вот она здесь, у Саши с Олей дома, без особого, если честно настроения. Может быть было бы немного веселее, если бы сегодня эта дама, Каролина, не мельтешила перед ней. Но нет, Каролина была в аэропорту на проводах Вити, обнимала его так, будто он не её босс и приятель, а муж, которого она долго не увидит, и конечно она тусуется здесь, в квартире так, будто всю жизнь была частью компании. Мила позволила себе лишь кратко его обнять, всего лишь несколько секунд, прежде чем отпустить. Хотя больше всего хотелось украсть его, отвезти куда-нибудь далеко, чтобы он был только для её использования. Он пообещал звонить иногда и присылать открытки. Но звонки и открытки не заменят его физического присутствия в Москве, рядом с ней, когда ей это необходимо. Чертовски плохо, что ей это всегда необходимо. Она тихо заходит в комнату. Конечно, её, как самую молодую, по словам Космоса, отправили позвать Сашу и Каролину, которые засели на балконе. Шторы закрыты и свет выключен, и подслушивать плохо, но почему-то хочется узнать, о чем там Саша с этой Каролиной говорит. Поэтому она старается издавать как можно меньше звуков, подкрадываясь к приоткрытой двери балкона. Там какое-то молчание, возможно ничего интересного и нет, и Мила собирается объявить о том, что их вообще-то за столом ждут, но замирает, когда слышит: — Так получается у Вити никого нет? Вот это уже интересно. Она пришла в самый подходящий момент. — Положила на него глаз? — интересуется Саша. Скорее всего он улыбается, спрашивая это, возможно находит это забавным. Мила прижимается спиной к стене, прячась в небольшом пространстве за дверью, ведущей на балкон. Здесь ей никто не должен заметить. — Да, — Каролина даже не медлит особо с ответом. Странно, что за два месяца она этого не выяснила. Или может быть у неё появились какие-то сомнения? Стала ли та сцена на веранде — причиной этих сомнений? Стала ли она сама этой самой причиной? — С учетом того, что его до Нового года здесь не будет, может быть тебе положить его на кого-нибудь другого? — Саша делает паузу, чтобы потом дополнить: — Космос например очень свободен. — Космос не в моем вкусе, — Каролина фыркает. — Что же, тогда тебе придется ждать его возвращения. Они молчат. И Мила уже собирается вернуться обратно к двери и сделать вид, что она только что зашла, уже даже делает шаг навстречу, но следующий вопрос Каролины заставляет её вначале замереть на месте, а затем вернуться назад, в темноту угла: — А между ним и твоей сестрой ничего нет? Её сердце замирает в ожидании ответа Саши. — Милка и Витя? — Саша восклицает: — Боже упаси. Нет! Витя еще тот ловелас. Никогда не был в длительных отношениях. И он знает, что Мила для него под запретом. Я ему голову откручу, если он попытается. Если он попытается? Почему Саша допускает такую мысль. Вот и Каролина задает этот вопрос: — А он попытается? — Нет. Она для него, как сестра. — Он сам это сказал? Саша замолкает на несколько секунд, прежде чем ответить: — Скажем так, он дал ясно мне понять, что между ними ничего, кроме дружбы быть не может. И, как я уже сказал, ему не поздоровится, если он вдруг решит за ней приударить. — А если она будет не против? — Уж поверь мне, я найду способ не допустить развития их отношений в романтическом ключе, — и этот голос Сашин, это совсем не шутка, это голос, который не сулит ничего хорошего ни Вите, ни ей. У неё потные ладони, и она вытирает их о платье, тихо выскальзывая из комнаты. Все же наверно хорошо, что Саша ничего не знает.🎞🎞🎞
Четыре месяца до Нового года превращаются в один сплошной день сурка.