Оберег

«Я сберегу тебя от мира — Скрою в жухлую листву! Иначе ждёт тебя могила, И я одна впаду в тоску…»       Позировать для портрета иногда очень странно. Из окна в комнате можно было увидеть глицинию, вид которой был уже неважным — ветви дерева безжалостно трепал ветер, и те немногие листья, которые на нём остались, скукожились и почернели. Вся земля была обнажена и готовилась быть спрятаной под снежную шапку. А художник в это время рисовал цветущее дерево на фоне рисунка. — Очень хорошо получается… Госпожа Ренгоку, вы только немножко расправьте лопатки? Да, вот так, идеально!       Почти любое движение могло испортить этому дяденьке «видение». Поэтому за эти несколько часов Кейко порядком устала и сидела на футоне слегка сковано, держа в руках чашу с бульоном — Кёджиро принёс это для неё только что. Тяжёлое, сиреневое кимоно гнуло плечи к полу — Кейко и забыла, какая плотная это ткань, в повседневной жизни отдавая предпочтение лёгким юкатам. Но с приходом зимы придётся одеваться гораздо теплее.       Кёджиро сидел недалеко, за низким столиком — в последние дни ему приходит масса писем, на которые он спешно отвечает. В Организации что-то, должно быть, происходит, но Кейко не решалась спросить у мужа напрямую. Он как-то обмолвился о тренировках, но дальше разговор об этом не склеился. Важно было лишь одно — куда и когда его заберут?! Именно заберут — вот так ощущались моменты, когда он уходил. А меж тем, он поднял сосредоточенное лицо от бумаг и посмотрел на неё: — Все хорошо? Ты немного бледная. — Ах, это пустяки, просто спина немного устала.       Заглянув в мольберт, Столп Пламени многозначительно хлопнул художника по плечу, не переставая улыбаться: — Пожалуй, на сегодня хватит! Моя жена утомилась! — Кёджиро, не беспокойся, я ведь ещё могу посидеть!       Но художник уже кивнул и спешно промывал кисти в специальной, белёсой жидкости без запаха. Может, оно и к лучшему, и Кейко смогла расслабиться впервые за несколько часов. Как хорошо, что муж понимает её состояние с полуслова. Она об этом никогда не узнает, но эта интуитивная особенность развита им в боях, где нужно моментально считывать состояние своих соратников. Вот и получалось, что он всегда видел, что испытывает жена: как держит спинку, куда падает взгляд и как сильно зажаты мышцы. — Вы знаете, я думаю, тут не хватает чего-то! — художник получше рассмотрел портрет без лица и прыснул — Нет никакой изюминки… — его взгляд блуждал по комнате, в поисках идеального предмета, и очень скоро его отыскал — Вот эти мешочки! Девушка, наденьте-ка один!       Он говорил про маленькие обереги с глицинией, которые Кейко недавно сшила. Несколько штучек висело прямо над колыбелькой, хоть и пока в ней никого не было. Почему-то так становилось спокойнее… Кёджиро снял один мешочек и протянул жене. Так как к нему уже была привязана верёвка, то девушка просто надела мешочек на шею: — Идеально! Прошу, Госпожа Ренгоку, ещё несколько минут, пока я не сделаю маленький набросок! — Кёджиро, я посижу еще немножко, хорошо? Со мной всё в порядке, я передохнула.       Снова внимательно осмотрев её, мужчина кивнул — невозможным казалось ей отказать, когда она так очаровательно улыбалась, заглядывая ему куда-то под сердце. Хрупкие ладони жены снова вернулись к животику — с художником было заранее оговорено не изображать беременность. Пятый месяц на исходе…       Совсем скоро он должен примкнуть к Штабу и организовать тренировки по умению контролировать своё дыхание в любое время дня и ночи. Это сложнее, чем кажется, ведь придётся в течении всей недели непрерывно использовать дыхание, при каждом взмахе клинка и даже во сне! Нужно научить молодых контролировать силу и наращивать от огонька свечи огромное пламя и наоборот! Или от капли воды водопад, от лёгкого ветерка ураган и от одного звука ударную волну… Такая тренировка нужна независимо от вида дыхания, и особенно развивает лёгкие и раскрывает грудную клетку.

***

— Ну кто там опять?! — недовольный мужчина обернулся на стук в дверь — Чего притащились?!       В свой собственный день рождения Шинджуро не выходил из комнаты с самого утра. Все попытки выманить его оттуда заканчивались тем, что он громко рявкал, и Сенджуро уже давно научился уворачиваться от летящей в него домашней утвари. Так что сейчас, к обеду, они решили сами прийти к нему. И чуткий слух старого Столпа Пламени прекрасно улавливал их неловкие перетаптывания под дверью. — Господин Шинджуро! — Кейко чуть-чуть приоткрыла дверь — Мы тут покушать принесли. — Вы там барана зажарили, раз втроём тащите?! — он фыркнул — Не надо мне ничего…       Но Кёджиро с Сенджуро, так добродушно выглядывающие из-за спины девушки, вдруг случайно облокотились на сёдзи, раздвижная дверь поехала, и взору Шинджуро открылась троица с различной едой в руках: у Кейко была овощная нарезка и горшочек вареного батата, Кёджиро держал котелок с отварным мясом, а Сенджуро нёс рис и корзинку со сладостями. Их вид, донельзя нелепый, но милый, вызвал в душе Шинджуро какой-то тёплый отклик. Значит, помнят какой сегодня день… — Ну и чего это? — он сделал вид, что ничего не понимает — Продукты только переводите. Ну чего встали?! — он было хотел повысить голос, но осёкся при Кейко — Заходите…       Кёджиро помог жене переступить невысокий порожек, и Шинджуро было довольно забавно наблюдать, как она пытается смотреть под ноги, но из-за живота их не видно. Вот бабы… Сенджуро заходил немного боязливо, уже выслушав с утра отцовскую ругань, но не отставал от старшего брата.       Кто бы мог подумать, что Шинджуро любит батат также сильно, как Кёджиро… Небольшая тара сладкого картофеля быстро опустошалась, и почему-то никакой беседы так и не началось — все просто молча ели, и Кейко с Кёджиро несколько раз улыбчиво переглянулись. Заметив это, Шинджуро вытер рот рукавом одежды: — Так зачем явились?! — Отец! — старший сын заулыбался до боли знакомой улыбкой — Ты много лет не отмечал этот день. Мы решили, что ты будешь рад, если мы тебя поздравим! — Мы очень дорожим вами, Шинджуро-сан! — Кейко присоединилась к словам мужа — И благодарны вам за наставления! С днём рождения вас, господин Шинджуро! — С днём рождения, отец! — Сенджуро пододвинул к нему корзинку со сладостями — Это мы с Кейко утром приготовили, попробуй!       Дурачки какие-то… Но свои, родные. Глядя на эту троицу, которая так заговорщически затихла, ожидая, когда он попробует десерт, закостенелая душа размякала. Даже хмурые морщины на лбу расслабились, и он посмотрел на молодёжь добрее. За эти полгода он почти бросил пить, и мог с уверенностью сказать, что сыновья у него выросли неплохими людьми. Но разве что слишком уж «правильные». А эта девчонка, которая носит его внука, сейчас смотрит с такой теплотой, что даже как-то больно: — Развезли тут речей, — он пренебрежительно вздохнул и всё-таки запустил руку в корзинку — Спасибо…       В уголках его глаз заблестела мокрота. Ну что ты будешь делать, сейчас он тоже распустит нюни! Но это не было сейчас каким-то проявлением слабости: его семья о нем заботится. Даже после всего, что было, после всей ругани и пьянок, сыновья к нему приходят. А невестка не боится, и даже иногда беседует. Если бы Рука могла это видеть…       В этот момент он нащупал в корзинке что-то, и Кейко с Кёджиро опять переглянулись. Да что ж там такое?! Резко откинув плетёную крышку, мужчина обомлел: портрет его жены в полной корзине сиреневых лепестков. Она выразительно заглядывала куда-то в его душу… Рука… — Как… — трясущимися пальцами, он взял рамочку из сливового дерева — Как?! — Вам не нравится? — Кейко тоже заглянула в портрет — Мы просто подумали… — Да вы ни о чём не думали… — он грустно улыбнулся, видя перед собой жену и пальцем погладив её волосы — Видела бы она меня сейчас: жалкого и старого…       Наверно, это все-таки был сложный подарок — вроде бы, они хотели как лучше, но принесли ему лишь боль! Кейко виновато прикрыла рот ладонью, неловко пряча глаза, а Кёджиро положил руки на плечи Шинджуро: — Отец, мама бы… Она бы никогда не считала тебя таким.       Её лицо на портрете было таким-же молодым и добрым, как и при жизни. Она сидела, окружённая лозами глицинии, одной рукой придерживая хлопковый мешочек — на нём изображено маленькое пламя. — Да тебе-то откуда знать? — старый мечник усмехнулся — Ладно уж, теперь есть ещё что-то на память… Торт-то будет?       Какой-то стук на веранде стал таким частым, что Сенждуро тихонько подобрался к двери — это угуйсу всё это время колотился в сёдзи. И оливковая птичка не улетела, а только заглядывала в комнату своими умными глазками-пуговками. И Шинджуро улыбался, повернувшись к младшему сыну: — Тоже жрать хочет. Я забыл её с утра покормить…