Blood, sweat and tears

Друзья Вадима выводили его из клетки практически под руки, обнимая и пытаясь утешить уничтоженного, сломленного спортсмена. Провожаемый насмешливым взглядом ликующего Кирилла, Тихонов отстранялся от прикосновений и беззвучно горько рыдал, закрывая лицо руками. В этот момент рядом с ним не было бессменных Нагорного и Тимофеева — их выгнали из зала за устроенную драку и увезли в участок. Оставшиеся Астахов и Спиридонов не знали, что делать с капитаном команды в таком состоянии: травм у Вадима не было, но тот психологический нокаут, в который его надолго отправил Кирилл, рисковал вылиться в любые последствия. Тихонов вполне мог в истерическом припадке наложить на себя руки, и рядом с ним необходимо было находиться непрерывно. Зареванный Макс, Астахов и Спиридонов проводили его сначала до дверей больницы, где бригада скорой помощи вынесла вердикт о легкой степени полученных повреждений, а после — до самого дома. Каратист Роман заметил, как болезненно скривилось лицо Вадима, когда он услышал об отсутствии серьёзных травм. Ублюдок Кирилл сделал его настолько чисто и красиво, что не понадобилось даже ломать соперника всерьез, чтобы надругаться над его телом. Миронов просто играл с ним, и осознание этого факта делало Тихонову еще хуже. Если это вообще было возможным. Над ним просто наиздевались и бросили как сломанную игрушку. Спиридонов с Астаховым остались ночевать в уютном небольшом особняке Вадима, будучи уверенными, что они присматривают за раздавленным лидером. Глубокой ночью, за час до приезда узнавшего обо всем отца, так и не уснувший Вадим бесшумно прошёл мимо гостиной, где спал повзрослевший за один день на несколько лет Максим, и тихо вышел из дома. Измотанные этим кошмарным днём друзья и брат так и не проснулись. Он вызвал такси и анонимно снял номер в одном из отелей среднего класса на другом конце города. Прилетев туда под утро, находящийся в каком-то нездоровом трансе Вадим поднялся к себе в комнату и закрыл за собой дверь на четыре замка. Он постоял, прислонившись к двери, минуты три, а после кинулся на кровать и наконец дал волю нахлынувшим эмоциям. Тихонов не мог выплеснуть их целый день, сначала от волнения, после — от глубокого шока. «Ненавижу, ненавижу, ненавииижуууу!!!», — задыхаясь, орал Вадим, разрывая ногтями тонкую ткань простыней. Его колотило в судорогах; он долго не мог прийти в себя, беспорядочно всхлипывая и задыхаясь. Прошел не один час, прежде чем побеждённый и изнасилованный спортсмен смог хоть немного успокоиться и прийти в себя. Ему не стало легче, боль не утихла; просто закончились горячие мучительные слезы, сжимающие горло. Он лежал так до рассвета, комкая пальцами белоснежные простыни, тяжело дыша и бездумно глядя перед собой в стену. Яркие солнечные лучи, проникшие сквозь светлые шторы, вытащили его из бессмысленного полубессознательного состояния. Вадим приподнялся на одном локте. На полу рядом с кроватью лежал отключённый телефон. За прошедшую ночь ему звонили около тридцати раз друзья, брат, отец и Андрей, но сейчас он не смог бы нормально ответить ни одному из них. Ему нужны были тишина и уединение, чтобы осознать ситуацию, принять ее и решить, что делать дальше. Выстрелить себе в висок из отцовского револьвера, продать дома, чтобы нанять киллера для Кирилла или навсегда уехать из этой страны от этих людей, которые были свидетелями его позора. «Я кончил под своим врагом от того, что он имел меня членом в зад», — билась в голове тупая однотонная мысль. «Я спустил под ним как настоящая сучка. Его сучка. Получил удовольствие. Не смог справиться с собой». Ненависть и отвращение к себе вызывали физическую тошноту. Вадим не ел сутки, но сейчас не смог бы проглотить и маленький кусочек хлеба. Если бы рядом с ним в этот момент находились его друзья, они бы в один голос утверждали, что его нежеланный оргазм под Кириллом — всего лишь следствие интенсивной стимуляции эрогенной зоны любого мужчины, от которой возбудился бы каждый первый. Вадим, морально четвертующий себя за полученное удовольствие, не верил в физиологию и принудительный оргазм не по своей воле и теперь не мог понять, каким образом ненавистный враг сумел довести его до такого состояния. «Я кончил от Кирилла. Он довёл меня до разрядки и спустил мне на лицо. Как мне после этого смотреть в лицо своему тренеру, друзьям и брату… Видимо, я по факту пассив и ведомый. Доступная шлюха, которая течет от насильственных соитий. Кирилл был прав». Эти мысли серной кислотой разъедали его сердце. Вадим неподвижно сидел на полу возле на кровати, сжимая в пальцах подушку, и гонял по кругу одну и ту же пластинку — как, как, КАК это с ним произошло. Он уже потерял счет времени. Солнце прошло точку зенита и пошло на убыль. Вадима искали все друзья, тренер и родные. Краем сознания он понимал, что так нельзя, что надо позвонить Нагорному и сказать, где он, встретиться с отцом, которому уже все рассказал Макс, и, не говоря ни слова, просто молча упасть в его защищающие от всего мира объятия… Вадим все это понимал, но физически не мог сдвинуться с места. Сама мысль о том, чтобы услышать голоса родных людей, знавших о случившемся с ним позоре, казалась чудовищной. Он помнил, как относился тренер Роман Андреевич к мужчинам, предпочитающим видеть в своей постели мужчин. С ужасом представлял себе лицо отца, привыкшего гордиться безупречным старшим сыном. Не мог и не хотел видеть друзей, на глазах у которых обильно кончил под язвительные насмешки Кирилла. «Я должен был победить Кирилла на глазах у его отца, чтобы отомстить за чемпионское поражение своего тренера, а сам проиграл и стонал под ним как последняя шлюха. Ахназар с Ареном были в восторге. Я наглядно доказал всем, что система подготовки Ахназара намного лучше системы моего тренера по всем фронтам. Прости меня, Роман. Ты проиграл ему в честном равном бою, ты был вторым после лучшего, а я слил твою репутацию, трижды отсосав Кириллу в поединке и напоследок отдавшись ему как истинная сучка». Он потерял все, к чему так долго стремился и упорно шел — карьеру, любимого, репутацию, золотую медаль. Девственность. Когда солнце начало клониться к зениту и его нежные золотистые лучи скользнули по изорванным смятым простыням, Вадим резко пришел в себя. Он сидел в одной позе несколько часов, и сейчас тело острой болью в затекших мышцах требовало движений. Тихонов стремительно поднялся на ноги, сходил в ванную, умыл лицо и принял душ, тщательно смыв с себя остатки спермы — своей и Кирилла. Он заказал в номер ужин, залпом выпил литр воды, расчесал спутанные волосы и переоделся в заказанную из супермаркета одежду. Домой он приехал в халате, милосердно подаренным Давлатом, а в отель — в первых попавшихся вещах, которые вытащил из шкафа. Сейчас ему нужна была более удобная и комфортная одежда. Курьер привёз новый телефон с сим-картой, и Вадим, не включая старого — пока это было незачем — вбил заученные наизусть цифры Кирилла. — Приезжай на парковку торгового центра «Хайд-Парк». Только ты и я. Один на один. Разберёмся раз и навсегда, ублюдок.

***

Они сошлись лицом к лицу на последнем этаже подземной парковки. Огромный заброшенный торговый центр Хайд-Парк давно стал легендой этого города. На верхних, более тёплых и светлых этажах свили себе пристанища местные наркоманы, личности без определённого места жительства, нелегалы всех национальностей и рангов. На нижние, холодные, тёмные и неуютные, не осмеливались заходить даже вездесущие пронырливые мальчишки. Здесь было слишком тихо, страшно и безлюдно; случись что — и никто не будет искать в одной из бесчисленных секций исполинского муравейника под грудой строительного мусора остывающее тело очередной жертвы редких разборок последнего разряда — до убийства. Вадим осознанно выбрал именно это место. Сегодня один из них должен был остаться здесь. — Ты правда думаешь, что победишь меня в этот раз? — лениво спросил Кирилл, разминая могучие плечи. В его ярких бездонных глазах светилось чувство абсолютного превосходства вместе с едва заметным оттенком раздражения. К чему эти прелюдии? Вадим вряд ли смог бы по-настоящему его удивить. Избить, опять отделать эту сучку, а после заняться страстным сексом прямо посреди этих развалин — большего он от Тихонова и не хотел. Тот был идеальным сексуальным партнёром для Миронова: красивый, выносливый, соблазнительный, способный в постели на большее, чем неженка Андрей. Драться с ним уже не казалось Кириллу чем-то привлекательным или заводящим. Они уже выяснили между собой победителя, зачем зря травмировать друг друга вместо того, чтобы получать взаимное наслаждение? — Конечно, нет, — тихо ответил проигравший в их противостоянии. Кирилл недоуменно выгнул бровь. Он не ожидал этой словесной сдачи от прежде несгибаемого бойца. — Бог создал людей сильными и слабыми, — еле слышно продолжил бледный как смерть Вадим. Его трясло как в приступе острой лихорадке. — Полковник Кольт сделал их равными. В его правой руке холодным металлическим блеском сверкнул ствол отцовского огнестрельного оружия. Точную марку Кирилл разглядеть не успел — темное бездонное дуло предвестника его скорой смерти уставилось прямо ему в грудь. Вадим не мигая смотрел в глаза человеку, который разрушил его жизнь и забрал у него все. Пальцы, сжимающие тяжёлый ствол, слегка подрагивали. Курок был взведен. Миронов в ужасе перевел взгляд на обесчещенного соперника. Расслабившись и отпраздновав победу над сломленным физически и морально Вадимом, он перестал думать о нем как о смертельно опасном враге, посчитал, что их бойня закончена и ждать удара от агонизирующего бойца уже не имеет смысла. Он жестоко ошибся, и эта роковая ошибка стоила ему всего. Теперь жизнь Кирилла полностью зависела от нацелившего на него излюбленное орудие смерти Вадима, и в глубине души он был рад, что не взял с собой в этот раз друзей. Мужчина, которого Миронов несколько раз унизил такими чудовищными способами, не проявил бы к нему ни капли милосердия. И друзей его тоже не пожалел бы Он даже не успел по-настоящему испугаться. Все произошло слишком неожиданно. — Ну давай. Стреляй, — негромко произнёс Кирилл. Он и не думал, что его жизнь закончится так быстро и глупо — на подземной парковке заброшенного торгового центра, в окружении огромных мусорных куч и искрящих проводов электропередач. Арен единственный знал о том, куда он едет, и намеревался составить ему компанию… но младший Миронов самолично чуть ли не силой отговорил брата, сказав, что не хочет отпугивать Вадима и попытается предложить ему мировую. Кирилл думал вызвать его на разговор и признаться в своем влечении к побежденному противнику. Извиниться за то, что с ним сделал, и заявить о своем желании регулярного секса с полным финансовым обеспечением травмированного бойца. Ему не было смысла продолжать грызться с таким сильным спортсменом, как Вадим; затяжное противостояние с более многочисленными друзьями Тихонова обещало быть кровопролитным и безжалостным. Кирилл планировал заключить мир и возместить причиненный ущерб деньгами; имея в своём активе средства брата, отца и собственных счетов, он без труда обеспечивал бы своей сучке королевскую жизнь. Миронов очень хотел Тихонова в сексуальном плане. Он понял это еще тогда, когда впервые взял его силой в их первом поединке на арене Колизея, и убедился в своём желании после секса с Андреем. Ему не нужна была капризная нежная кукла; Кирилл тек при одной мысли о сильном, упрямом, дерзком Вадиме. Да, их история началась немного не так, как надо, но он хотел все исправить и стать идеально подходящими друг другу любовниками с недавним смертельным врагом. Но он недооценил своего истерзанного зверя. И совершил самую крупную ошибку в своей жизни. Жизни, которая сейчас неумолима должна была оборваться. — Я ненавижу тебя, тварь, — прорычал сквозь зубы находящийся на грани истерики Вадим. — Просто хочу, чтобы перед тем как сдохнуть, ты знал — до тебя у меня все было хорошо. Ты сломал мне жизнь из-за того, что я дал тебе отпор. Ты первым меня зацепил, — в темных глазах Тихонова стояли слезы, — а когда я вернул ответку, ты меня уничтожил. «Это несправедливо!», — хотел выкрикнуть он, но вовремя сдержал себя. Говорить с Кириллом о чести и справедливости было так же бессмысленно, как пытаться переиграть его в родной стихии Миронова — в грязных уличных разборках, боях без правил и сексе. — Не надо было стоять у меня на пути, — хрипло ответил Кирилл. Дуло заряженного револьвера смотрело ему прямо в сердце. Их разделяло не больше трех метров. — Я предупреждал тебя. — Ты же так и не стал с ним встречаться, — надрывно выдавил Вадим. — Ты забрал у меня Андрея и отдал его Арену. Ты сделал это просто так… — Планы поменялись, — невозмутимо пожал плечами Кирилл. Ему стоило огромных, нечеловеческих усилий сохранять железное самообладание в такой ситуации. Смерть, смотревшая прямо ему в глаза, требовала немедленно упасть на колени, разрыдаться от липкого животного ужаса, закрыть голову руками в бесплодной попытке закрыться ими от пули и умолять Вадима о пощаде. Гордость и принципы забивали эти сучьи порывы и заставляли держать спину ровнее, смотреть прямо в дуло наведённого на него оружия и говорить спокойным ироничным голосом. Если и уходить из жизни, то настоящим мужчиной, а не трусливой забитой скотиной. Вадим мог убить его — но он бы никогда не забыл, кто лишил его анальной невинности и сделал из прирожденного лидера наслаждающуюся жестким трахом шлюху. — Андрей мне больше не нужен, — продолжил Кирилл равнодушным, небрежным тоном. — По правде говоря, я хотел предложить тебе роль моей постельной игрушки в обмен на все, что ты захочешь…в пределах разумного, конечно. Но ты, по всей видимости, не оценил бы мое предложение, — он смело усмехнулся. Вадим крепче перехватил ствол своего револьвера. К его щекам прилила кровь. Парализованное необходимостью лишить врага жизни сознание пронзила острая вспышка ярости. Этот ублюдок вообще не слышал его и не понимал, что происходит! Милой особенностью братьев Мироновых была абсолютная неспособность слышать кого-то, кроме себя (и, наверное, друг друга). Для них существовали только их желания и чувства, а другие люди играли в жизни братьев третьестепенную роль, функцию увеселительного антуража, интересных декораций истории Кирилла и Арена. Даже под страхом смерти Миронов не признавал Тихонова равным себе и имел смелость предложить ему секс за деньги! — Ты, видимо, не совсем понимаешь, кретин, что больше ты трахаться ни с кем не будешь, — голос Вадима дрожал от ярости. — И я не твой. Никогда. Не был и не буду твоим. Запомни это. — Ну так стреляй, — развёл руками в открытую улыбающийся Кирилл. На его лице застыло насмешливое выражение абсолютной готовности ко всему, чтобы ни случилось, и ироничная уверенная насмешка. «Мои предки будут рады видеть меня таким, когда примут мою душу на том свете», — успел подумать он перед тем, как дрожащий от напряжения, взмыленный Вадим произнёс свою последнюю фразу: — Гори в аду, тварь. И выстрелил ему в сердце.