Зловещая долина

      Когда Майкл очнулся, он был уже дома, в своей комнате у себя на кровати. Он лежал, не понимал, сколько сейчас времени и какой сейчас день, а ещё он чувствовал тяжёлую боль во лбу, словно его с размаху пнули по голове. Или словно он упал, ударившись головой об пол. Через пару секунд после этой мысли он тотчас же вспомнил последние события и то, как он упал в коридоре пиццерии в обморок. Ужасные воспоминания окатили его, как из ведра, и тело подростка покрылось холодным, липким потом. «Что же я наделал со своим братом! Он же может умереть – Джози! Или уже, наверняка, умер, прямо в свой день рождения, по моей грёбаной вине!..»       Майкл сел на кровати, почувствовав знакомый зуд в глазах, и не смог больше сдерживать накопившихся эмоций. Он заплакал. Тихо, жалко – настолько жалко, насколько может плакать малолетний убийца. В какой-то момент он услышал, как к его кровати кто-то подкрался. Оторвав лицо от ладоней, он увидел перед собой младшую сестрёнку Бэтти – всё такую же бледную и напуганную не меньше, чем он. Она была уже в другом платье – в чистом, без ужасных кровавых брызг, – но в её милой причёске красовались всё те же праздничные банты, что были на неё в пиццерии. Значит, этот проклятый день ещё не кончился...       – Бэт?.. – всхлипнул Майкл.       – Х-х-х-хор-рошо, ч-ч-что ты оч-чнулс-ся, – заикаясь, пропищала его сестра, – а т-то мне б-было стр-раш-шно одной. М-мама с п-п-папой уех-хали...       – Эй, ты чего так странно говоришь? Почему заикаешься? – нахмурился Майк.       – Я н-не могу ин-наче. Н-н-не п-п-пол-лучается.       – С тех пор, как Джози... Да?       Вместо ответа девочка стиснула губы и кивнула. Майк всхлипнул и вдруг заплакал ещё сильнее – в первый раз на глазах у сестры.       – М-м-м-майк? Ч-что ты? – сочувствующе пролепетала девочка и дотронулась до колена брата.       – Не трогай меня, Бэтти. Ты что, не понимаешь, что я теперь убийца? Я на твоих глазах убил Джозефа!       – Н-не п-п-п-правда! Он ж-жив, но в б-б-б-больнице л-лежит.       – В любом случае это я его туда отправил. И с тобой ещё вот чего стряслось – ты теперь заика. Всё из-за меня! Я ужасный!!       – Н-нет, М-м-майк, ты не уж-ж-жасный, – с трудом говорила ему сестрёнка. – Я в-всё рав-вно т-т-т-тебя л-любить буду. Ты же м-мой б-брат.       – Эх... Какая же ты добрая, Бэтти, – Майк посадил её к себе на кровать и обнял. – Я тебя не заслуживаю... – пока они обнимались и дружно всхлипывали, Майк слышал у себя в голове навязчивые предпоследние слова Джози: «Почему ты меня ненавидишь, Майк?! Мы же братья!..»       Брат с сестрой долго ждали возвращения родителей домой – они были в больнице, у Джози. Ожидание было мучительным, особенно для провинившегося Майка. Ему было не спокойно, и совесть грызла его заживо, как паразит. Майку жуть как хотелось позвонить кому-нибудь из своих друзей, поговорить с ними, отвлечься, но все его друзья видели то, что он сделал с Джози, так что вряд ли им будет приятно иметь с Майком дело. Смотреть телевизор и играть в приставку тоже не хотелось – настроение не то, и вообще некрасиво так развлекаться, когда у тебя брат при смерти. Погода за окном испортилась, и теперь с неба на город давили белые, скучные и непроглядные тучи.       Что же делать? Что же Майклу теперь делать?..       Бэтти и Майк просидели наедине со своими душевными метаниями ещё целый час, после чего наконец-то услышали зловещий звон ключей в замке входной двери.       – М-мама! П-папа! – воскликнула Бэтти, соскочила с кровати Майкла и убежала в прихожую.       «Выйти к ним навстречу? – лихорадочно соображал Майк. – Или лучше остаться здесь, переждать... Нет, лучше уж выйти, была не была!» Майк робко подкрался к дверному проёму своей комнаты и пристыженно смотрел на входную дверь, которая через десять секунд явила его с Бэтти родителей – мистера и миссис Афтон. Вид у них был подавленный, но вроде бы не совсем обречённый. Ещё есть надежда? Джози ещё жив? Майкл хотел было задать эти вопросы вслух, но отец смерил его таким ненавидящим взглядом, что тот передумал говорить и плотно-плотно стиснул губы. Мать на мгновение вскинула на сына глаза, но затем тоже укоризненно покачала головой и ушла на кухню. Бэтти не произнесла ни звука с тех пор, как родители вошли в дом, а ведь ей так хотелось обнять их, кинуться им на шею. В конце концов, ей тоже было страшно и грустно. Но, к сожалению, теперь им было не до неё – все их переживания и горе перешли на бедного Джози. «Ох, лучше бы они на меня поругались, – с сожалением думал Майк. – Лучше бы даже высекли ремнём и прогнали из дома. Всё лучше, чем вот такое давящее молчание».       Так – в дождях, в депрессии и тишине – прошла целая неделя. Все эти семь дней Джозеф Афтон лежал в коме. Семья наведывалась к нему то в полном составе, то разрозненно. Голова бедного ребёнка была забинтована так плотно, что ни одной раны и даже ни одного кусочка его кожи посетителям не было видно. Единственное в его внешности, что намекало на серьёзную травму головы – это заметная вмятина у него на лбу. «Представить страшно, как выглядит эта рана без бинтов...» – подумал однажды Майкл и вздрогнул. Он много раз просил оставить его с Джози наедине, чтобы «поговорить с ним» – извиниться и высказать, как сильно он сожалеет.       – Вряд ли ты слышишь меня, братишка, но... Прости меня, тупого барана... Только выживи, умоляю. Я ведь не переживу, если ты умрёшь, слышишь?.. Джози... Я очень виноват... Я больше никогда не буду тебя дразнить и пугать – только поправься, пожалуйста.       Ему в ответ раздавался лишь однообразный писк кардиомонитора...       В пиццерии в то же время проходили серьёзнейшие изменения. К несчастью для многих детей этого города, её временно закрыли под предлогом реставрации и ремонта некоторых залов. Мистер Эмили, при всей своей честности, не мог допустить, чтобы произошедшее в пиццерии облетело весь штат и тем самым сказалось бы на их с Уиллом Афтоном репутации. Ему пришлось очень плотно переговорить со всеми очевидцами, а также доплатить газете за более-менее убедительную ложь – к слову, за последнее ему было стыдно ещё многие годы. Двух легендарных аниматроников убрали на склад по причине «неисправность», а вместо них было решено сконструировать новых – более безопасных и уже не содержащих в своей конструкции пружин. Этими аниматрониками должны были стать старые медведь и заяц и новые – курица и лис.       Мистер Эмили работал над этими роботами день и ночь, чтобы поменьше думать о произошедшем и не терять самообладание. Мистер Афтон же не был наделён настолько выносливой психикой. Тем более, ему в этой ситуации досталось в два раза больнее, чем его другу: для него был нанесён удар не только по пиццерии, но и по его младшему сыну. Уильям Афтон, в прямом смысле этого слова, «вышел из строя» подобно своим пружинным роботам: начал много пить и практически перестал бриться, часто пропадал на улице, а также временами был замечен за тихими разговорами с самим собой...       Перемен к лучшему на горизонте не намечалось – всё словно, напротив, становилось хуже и хуже. Из пиццерии массово увольнялись прослышавшие что-то сотрудники, ремонтные работы шли плохо, а Генри не справлялся с работой, которая вдруг на него навалилась. Опоры в лице Афтона не хватало, так что в один из таких грозовых, тёмных дней Генри зашёл в кабинет к Уильяму и решил с ним переговорить насчёт текущих дел. Он задержался в дверном проёме и долго стоял на пороге молча, рассматривая развалившегося в кресле Афтона: лохматого, обросшего щетиной и крайне замученного на вид. На тумбе бубнил пыльный телевизор, на столе гудел маленький вентилятор, напрасно жрущий энергию, так как в пиццерии и так было не жарко из-за грозы. Вокруг Афтона на полу валялись хлебные крошки и обёртки из-под гамбургеров. Лампочка на потолке уныло мигала.       – Кхм-кхм, Уилл? – подал наконец-таки голос Генри и тихонько постучал костяшками кисти в дверь. Афтон вяло перевёл на него зрачки. – Я тут принёс тебе кофе. Будешь?       – Лучше бы принёс коньяка, но всё равно спасибо... – и он протянул руку за чашкой.       – Куда тебе ещё и коньяк? – Генри прошёл в кабинет, подал Афтону кофе и сел на край рабочего стола. – Ты посмотри на себя в зеркало для начала.       – Мне можно...       – Ошибаешься. Никому нельзя столько пить – даже тем, у кого...       – Он умер, Генри, – еле слышным голосом перебил друга Уильям. Мистер Эмили застыл и долго не мог подобрать слова для ответа.       – Кто?.. Джози?       – Да.       – Господь всемогущий! Бедный ребёнок... Когда это случилось?       – Сегодня ночью. Пульс остановился и... всё. Нет у меня сына.       – Бог мой, я соболезную тебе, Уилл, – грустно вздохнул Генри, а в его глазах на секунду показались слезы. – Искренне. Прости, что не могу помочь тебе хоть чем-то. Эта утрата... Она и вправду неизгладима...       – Да уж... – и Уилл отпил кофе с таким обречённым выражением лица, словно у него в стакане был алкоголь, который поможет ему напиться и забыться.       – Но, Уилл... Кхм... Ты только не сердись на меня сейчас – я лишь хочу тебя поддержать... Я хотел сказать, что... не уходи в себя, – Уилл медленно повернул голову в сторону друга. Убедившись, что Афтон сейчас не собирается бушевать, Генри продолжил. – Я же вижу, как ты закрываешься, перестаёшь разговаривать, общаться, куришь как паровоз, ещё и пить начал. Но ведь у тебя ещё не всё потеряно, у тебя есть, за кого держаться и ради кого продолжать бороться: у тебя есть семья. Жена, дочь, сын...       – Сына у меня нет, – монотонно ответил Афтон, глядя куда-то в угол, мимо Генри. Мистер Эмили опешил.       – Я же про другого, Уилл. Про второго...       – Второго – нет.       – Про Майка!       – Да не сын он мне больше – что ты пристал?! – вдруг очнулся Уилл и повысил голос. Генри сделал успокаивающий жест, показав ему открытые ладони, и Афтон снова утих, но теперь уже всё равно был не такой сонный. За маленьким окном грохотал ливень, а телевизор на тумбочке приглушённо напевал песню California Dreamin’, которая в этой обстановке почему-то казалась тоскливой.       – Уилл, ну... Ну к-как не сын? – неуверенно нарушил молчание Генри. – Ты не можешь от него отречься. Он же ребёнок...       – Хочешь сказать, он не ведал, что творил? – и Уилл странно прищурился. Прежде он никогда так не делал – это был злодейский прищур.       – Хочу. Потому что я видел его после... После того самого события. И вид у него был, мягко говоря, не самый счастливый... Майклу стыдно, он раскаивается – разве ты этого не видишь?       – Что теперь с его раскаяния? Дело-то сделано – человек убит... Наивный ты, Генри, – и Уильям подался корпусом вперёд, облокотившись о свои колени. – Ох и наивный! Всех-то ты прощаешь, а знаешь, почему? Потому что твоих членов семьи никогда не убивали. А вот представь свою Чарли...       – Стой, стой, Уилл, – перебил его Генри, насупившись. – Мне уже не нравится, куда ты клонишь. Что угодно, но Шарлотту не трогай.       – Представь свою Чарли! – надавил на голос Уильям, и Генри пришлось смириться, стиснуть челюсти и замолчать. – Представь, как она однажды – в шутку! – решила ночью поиграть в хирурга, а? Или в мясника? Взяла, значит, с кухни рыбный ножик и пошла к вам в спальню, – Генри стиснул кулаки и почувствовал, как сильно от этих слов Уилла у него вспотели ладони. – Пришла к вам с Венди, к мирно спящим папе с мамой, а потом взяла – и перерезала Венди шею! Так, в шутку! Не ведала, что творила!.. Как тебе такое? – вдруг со злорадного тона Уилл перешёл на просто злой. – Ты любил бы свою дочь после этого поступка? Смог бы простить?!       – Не знаю, но только, пожалуйста, хватит кричать! – они хором замолчали, и Генри устало протёр пальцами глаза. На улице опять пронёсся раскат грома, а за ним шелест деревьев, расшатываемых ветром. – Эх, Уилл. То, что ты привёл в пример... Это же совсем другое. Ты же сравнил кухонный нож с нашим развлекательным аниматроником. Кто бы мог предположить, что Фредбер может убить кого-то? Да никто!.. Ещё раз тебе говорю: Майкл просто хотел пошутить. У него не было цели убивать Джози. Это вышло случайно, и даже больше по нашей с тобой вине, чем по вине твоего сына...       – Ну всё, хватит об этом, – глухо отозвался Уильям и опустил подбородок себе на грудь.       – Хорошо, хватит, – с некоторым облегчением послушался Уилл. – Понимаю, тема для тебя тяжёлая... Но Уилл, послушай напоследок только одно – ты с этим справишься. Переживёшь, слышишь? Сначала будет больно, тяжело и тоскливо, но позже ты восстановишься, обязательно. Ты же сильный человек – я долго тебя знаю... И мы с Венди будем вам помогать всем, чем понадобится, мы будем рядом... Всё когда-нибудь наладится.       Тут случилось нечто, чего Генри в данный момент совершенно не ожидал: Уильям вдруг вскинул на него лицо с широко раскрытыми глазами и захохотал, как одержимый. Его смех полетел по коридорам и этажам, а сам Уильям всё продолжал заходиться в жутком смехе и даже сгибался от него пополам. Генри почувствовал у себя на спине и на руках волну мурашек. Он оторопело моргал, глядя на друга, и не понимал, что с ним происходит.       – Уилл, я не вижу причин так смеяться, – серьёзно заметил Эмили. – Что с тобой?       – Да я!.. а-ха-ха!.. представил... ха-ха!.. – пытался выговорить он сквозь хохот, – как Чарли... играет в хирурга! Это же так забавно! Я прямо не могу!!       – По мне, так это совсем не смешно, – нахмурился Генри.       – А мне – смешно! Мне – представь? – просто так вдруг стало от этого смешно, и всё тут! Бывает же такое?! А-ха-ха-ха-ха!       – Да ты нездоров! – испуганно сказал Генри и чуть отступил от друга на шаг. – Уилл, прекрати эту истерику сейчас же. Я ведь санитаров вызову, если продолжишь хохотать.       Но Афтон всё не унимался – хохотал и хохотал, да так, что ему уже начинало не хватать воздуха. Стучал руками по подлокотникам кресла, притопывал ногами и то запрокидывал голову, то свешивал её между колен. Тогда Генри вспомнил, как обычно в таких случаях действуют герои кино: он решительно подошёл к Уиллу, занёс руку и со всего маху отвесил другу пощёчину. Уилл издал какой-то неразборчивый звук, и его дикий смех тут же оборвался. Афтон интуитивно приложил к ударенной щеке ладонь и снова стал прежним: спокойным, хмурым – разве что теперь очень разрумянившимся.       – Уилл, дружище, послушай меня, – и Генри положил ему на плечи свои руки. Афтон беспомощно смотрел на Эмили в ответ. – Я изначально пришёл к тебе сюда, чтобы попросить тебя помочь мне с работой. Но сейчас я вижу, что ты крайне не в состоянии заниматься бизнесом. Иди-ка ты на больничный. Умоляю, не отнекивайся – то, что сейчас с тобой было, выглядело ужасно. Хуже, чем в любых триллерах. Тебе нужен отдых, сон, какие-нибудь успокоительные и вообще лучше наведаться к врачу.       – Думаешь, я психопат? – бесцветным и привычным своим тоном спросил Афтон.       – Нет, не думаю, – не очень уверенно ответил Генри, – но я думаю, что ты очень... Очень переутомлён. Иди домой, поспи, попей чаю. Хочешь, я провожу тебя до дома или даже подвезу, а?       – Не знаю, Генри... Я ничего теперь не знаю...       – Так, пойдём-ка сначала в мой кабинет – у меня там пустырник припасён, – засуетился Генри, вытаскивая Афтона из кресла и ставя его на ноги, – а затем и решим, что с тобой делать... Эх, Уильям, Уильям...

***

– Привет.

– Где я?

– У этого места нет названия.

– Кто я? Я ничего не помню!

– Не бойся, здесь тебе не обязательно что-либо помнить. Всё кончилось.

– Я умер?

– Вроде того.

– Но... Я ещё хочу жить!

– Это можно устроить.

– Моё воскрешение?

– Почти. Лучше назвать это вторым шансом.

– И что со мной будет, если я получу второй шанс?

– Ты сможешь вспомнить всё и отомстить тем, кто тебя убил. Ты же хочешь этого?

– Хочу!..       В подвальном помещении закрытой пиццерии был пыльный отсек, закрытый на большой замок. В него-то и были спрятаны те самые роботы-костюмы – пружинные Бонни и Фредбер. Бонни выглядел более-менее прилично и, считай, вообще ни в чём не был повинен, а вот Фредбер до сих пор смотрелся жутко из-за коричневых пятен крови на его морде и брюхе. Он полулежал, полусидел у стены и всё это время был неподвижен. Однако вдруг его конечности содрогнулись, словно аниматроник очнулся от обморока. Раздался тихий треск пружин, и Фредбер качнул тяжёлой головой. С механическим лязгом пошевелил ушами, поморгал шарнирными глазами, а затем, не шевеля ртом, издал утробный звук, похожий на некачественно-записанный на заевшую плёнку голос:       – Ма-а-а-айкл! Ма-а-а-айкл! Ма-а-а-айкл!..