Зловещая долина

      С того самого дня, как Уилл Афтон вдруг прозрел, он пришёл в ужас от того, насколько его, выражаясь языком механиков, переклинило. Он был бы и рад во всём сознаться, чтобы его справедливо упекли за решётку до конца его жалких дней... но вероятная реакция его близких пугала Афтона настолько, что он продолжал молчать. Генри, слава Богу, его ни о чём не расспрашивал, но продолжал помогать ему и с работой, и с детьми, и с какими-нибудь бытовыми поломками в доме, и моральную поддержку оказывал впридачу. Говорил с ним по душам в своём кабинете, гулял с ним на обеденных перерывах по улице, заставлял Уилла записывать в блокноте всё то, что приносит ему удовольствие.       Таким образом Афтон незаметно для себя начинал становиться зависимым от Генри: от его вечного оптимизма, от его бесконечного желания помочь и любви к этой жизни, от его не сломимой, как ему казалось, силы духа, да и просто от его элементарного присутствия рядом. Так что когда Генри в конце марта заявил ему, что он ненадолго уедет по делам в другой штат, Уильям чуть было не расплакался, как дитя, но вовремя сдержал себя – слёзы в этой ситуации выглядели бы глупо. Афтон вместе с Венди и Чарли проводил друга до аэропорта, помахал ему вслед и, попрощавшись с маленьким семейством Эмили, с тяжёлым сердцем отправился домой.       Что-то ему подсказывало, что без Генри, контролирующего его психологическое состояние, ему вновь станет хуже. Никому, кроме него, не удаётся так целительно действовать на Уилла: ни его дочери, ни его жене Барбаре, ни – тем более – его сыну. Он отчасти даже понимал, почему их помощь и забота на него не действовали: в отличие от Генри Эмили, его семья его боялась. Они сами не понимали, почему они испытывали страх по отношению к Уильяму, но он был – он витал по квартире, образовывая вечную неловкую тишину и пугливые избегающие взгляды. Афтон смотрел на своих домочадцев и с отвращением узнавал в них санитаров психбольницы, которые не знают, как сказать пациенту, что его болезнь неизлечима. Они его раздражали своими вымученными улыбками и заискиванием. Он избегал их, уходил на работу пораньше и приходил домой как можно позже и по возможности ни с кем из них не разговаривал. Через какое-то время он даже съехал от жены на отдельную раскладную кровать, оправдывая это тем, что его бесит, что Барбара вечно стаскивает с него одеяло.       Каждый раз, как Уильям сталкивался со своей семьёй, он задавался одним и тем же вопросом: "Почему они меня боятся, а он – нет? Почему они не могут быть такими же, как он?.." Пару раз у него эта мысль проскакивала вслух, из-за чего Афтоны – а в особенности Барбара – в ответ обижались на Уилла. Ситуация накалялась, а Генри всё ещё был в отъезде. Иногда их семью навещали Венди и Чарли, но они разряжали обстановку дома только на время своего присутствия. Стоило же гостям скрыться, как Афтоны снова сцеплялись друг с другом, как собаки. Барбара ревновала мужа к Генри, к которому он, по её словам, привязан больше, чем к семье. Майк и Бэтти путались в догадках насчёт поведения отца и старались особо не высовываться у него на глазах. Вне дома они обсуждали все догадки с Чарли, после чего они приходили к разным и абсолютно бредовым выводам. Один из таких выводов был о том, что Уильям Афтон и есть тот самый мистический маньяк, но ребята наотрез не захотели в это поверить...       Время шло, и Уильяму от постоянной домашней нервотрёпки начало плохеть. В голове что-то навязчиво звенело, а руки тряслись, как у самого последнего наркомана. Не было аппетита, мозг плохо соображал на работе, а сотрудники пиццерии и её шумные посетители доводили Афтона чуть ли не до нервного тика. Однажды его агрессия и нервозность выросли настолько, что ему в прямом смысле этого слова захотелось кого-то убить. Опять. Мысли Уильяма смешались, в голове помутнело, и он снова стал Тем Уильямом, который переодевается в Пружинного Бонни, ловит одиноких детишек и распиливает их в подвале по частям, пока у тех ещё не остановился пульс.       Уильям вновь сошёл с ума.       В понедельник он убил одного ребёнка, во вторник – двух: друзей, из подросткового любопытства полезших в подвал пиццерии. Там-то Афтон их и настиг. В среду день был "неудачный" – без убийств, а в четверг он поймал у входа в ресторан какую-то четырнадцатилетнюю девчонку и едва успел с ней расправиться до прихода ночных сторожей.       Когда же ночные дежурные пришли ему на смену, они дружелюбно поздоровались с Афтоном, пожав ему руку, и принялись непринуждённо рассказывать ему какие-то истории со своих недавних смен. По началу Уильям слушал их не внимательно, в пол уха, так как ещё отходил от недавнего убийства, но когда один из охранников произнёс слово "аниматроники", слух Афтона напрягся.       – ... И не говори, Чак, – поддакнул второй по имени Бэн Хэнкс (именно его разговор с новичком однажды подслушивал в туалете Фритц Гофман). Он был приземистым мужчиной лет тридцати, с узким разрезом глаз – кажется, кто-то в его роду был индейцем. Бэн был знаменит своим лихим характером, умением мастерски говорить на языке мата, а также любовью к хвастовству и спонтанным уличным дракам. – Аниматроники что ни день, так выходят из строя. Вот же ненадёжные машины, чёрт бы их побрал...       – А чего с ними? – спросил Уильям и поджёг сигарету огоньком зажигалки. Дал прикурить Бэну, и тот продолжил, размахивая дымившей папиросой.       – Да каждый раз что-то новое. Один тот подвальный медведь чего стоит...       – "Подвальный медведь"? Ты о Фредбере?       – Верно, о нём самом, – промычал Бэн, зажимая губами сигарету.       – А с ним разве что-то не так?       – А ты что, этого до сих пор не заметил? – и он снова убрал сигарету от лица. Изо рта Бена на выдохе выходил табачный дым. – Как часто ты спускаешься в подвал, дружище?       – Я бы сказал, весьма регулярно...       – Ну вот! И что, хочешь сказать, что ты ни разу не замечал, как эта скотина меняет своё положение? – Афтон напряг мысли и понял, что Бэн прав – Фредбер и правда часто перемещается, вот только он не подозревал, что робот делает это самостоятельно. – Он же то в углу стоит, то на полу сидит, то у двери в запертую подсобку торчит полулёжа.       – Я думал, это кто-нибудь из вас его перемещает!       – Да нафига нам с ним возиться? Кому нужен этот пыльный мешок-убийца с пружинами? Он сам, я те отвечаю, Уильям! Хочешь даже видеозаписи покажу? Там всё записано!       Уилл, уже забыв о недавно убитой девушке, не отказался от этого предложения и прошёл вместе с охранниками в их ночной офис.       То была весьма не уютная комната, вызывающая панические настроения у любого из-за двух своих дверей справа и слева, а также из-за двух квадратных окошек рядом с теми дверями. Каждый раз, как Уильям смотрел на эти окошки, ему казалось, что оттуда, из тёмного коридора, на него кто-то смотрит, но это ощущение снова и снова оказывалось ложным. Бен быстро пощёлкал на клавиатуре и настроил монитор, второй же охранник – толстяк Чак – в это время спокойно стоял в сторонке и жевал пончик в сахарной пудре.       – Вот, гляньте! Все сюда, поближе, чтобы всё разглядеть! – позвал их Бэн. Чак уселся в кожаное кресло, а Афтон с Хэнксом надвисали над столом, склонившись пополам. Экран монитора очень рябил, а динамики издавали неприятные зудящие звуки, но их волей неволей приходилось терпеть. На записи был виден широкий праздничный зал со сценой, Пиратской бухтой и кучей столиков и стульев, на которых были нахлобучены праздничные конусные колпачки из картона. Когда этих колпачков так много в одном месте, они невольно начинают напоминать многочисленные ряды зубов какой-нибудь пираньи...       В помещении на видео было темно и какое-то время ничего не происходило. Но вдруг сквозь шипение динамиков на записи начали проклёвываться глухие удары, напоминающие тяжёлые шаги. Трое сторожей раскрыли глаза пошире, проморгались и увидели. Подумать только: робот, который никогда в своей звёздной карьере не умел ходить, самостоятельно брёл по залу вдоль дальней стены, подволакивая огромные лапы. "Бум-м, бум-м, бум-м" – так звучали его шаги. Возле одного из столов Фредбер остановился, повернул свою жуткую голову прямо к камере и прохрипел какое-то невнятное слово, потом ещё раз и ещё раз.       – Что он говорит? – напряжённо спросил Афтон, вглядываясь в тусклые глаза робота на экране.       – Что-то неразборчивое, типо "ма-ка" или "ма-ак", – перевёл Чак, морща лоб. – Или это вообще "майка" – кто его поймёт?       "Не может же он говорить "Майкл", верно?" – вдруг подумалось Уильяму, и он попросил перемотать запись на пару секунд назад. Робот снова вернулся на исходную позицию, прошёл пару шагов, встал, повернул голову в камеру и заговорил. "Майкл! О Боги, он всё-таки говорит "Майкл"!" – вскричал в мыслях Афтон, чувствуя, как его тело покрывается ледяным потом с ног до головы и как волосы у него на голове начинают шевелиться и подниматься у корней. – "Как такое возможно? Или же это я помешанный?.. Неужели?.. Нет, такого не может быть!"       – Эй, Уильям, ты чего такой бледный? – вдруг спросил Бэн, повернув к нему лицо. Афтон покачал головой и распрямился, не в силах больше смотреть эту запись и слышать имя своего сына.       – Убери это... – пробормотал он.       – Да ладно, ладно, сейчас уберу, – и Бэн свернул запись. – Не знал, что ты у нас такой впечатлительный.       – Каким образом Фредбер говорит? – спросил Уилл после недолгой паузы.       – Я без понятия, – беспечно отозвался Бэн, пожав плечами. – А ты, Чак?       – Могу предположить, что у него просто заело несколько контактов, отвечающих за речь. Заели буквы "м", "а" и "к", вот он и повторяет их без конца.       – Между прочим, пока он шёл, он молчал, – придя в себя, заметил Уильям. – Он заговорил только тогда, когда поднял взгляд на камеру. Как ты это объяснишь? Скажешь, совпадение?       – А никак я не буду это объяснять! Я вам что, инженер-конструктор? – возмутился толстяк и отряхнул пудру с ладоней. – Я, между прочим, на юриста учился и в технике на профессиональном уровне не разбираюсь... Но наверное, это какая-то неисправность.       – Тоже мне, Америку открыл, – буркнул Бэн, на что Чак лишь насупился, а затем, где-то через полминуты, добавил:       – Кстати, а это ведь не единственный аниматроник, который...       – Ну, "который" что? – переспросил Уильям. – Договаривай уже.       – Который бродит.       В офисе повисло настороженное молчание.       Уже через минуту Бэн одну за другой показывал Уильяму записи передвижения других аниматроников – новых. На первой записи по коридору бродила курица Чика. Она, тяжело бахая своими лапами, дошла до кухни и зашла в неё, пихнув дверь боком. К сожалению, что она делала в той комнате, узнать не удалось – тамошняя камера до сих пор была не исправна. На второй записи передвигался по тени Фредди. Его движение выдавал только блеск его хитрых, белёсых глазёнок. На третьей записи был заснят Бонни, который подкрался к самой-самой камере, поднял на неё шарнирные глаза и смотрел в объектив, не отрываясь, где-то минут пять, после чего ушёл гулять дальше. На последнем видео был заснят бег какого-то непонятного существа. Поставив видео на паузу, мужчины разобрали, что пробежавшим по залу роботом был никто иной, как пират Фокси. С каждой просмотренной записью сторожам становилось всё больше не по себе. Чак на видео с Фокси даже попросил запереть обе двери на всякий случай.       – Да не придут, не бойся, – успокоил его Бэн, но всё-таки запер оба выхода из офиса. – Они только после двенадцати гулять начинают – как сила нечистая, честное слово.       – А может в них и правда что вселилось? – тихо спросил Чак, боязливо оглядываясь на тёмные окошки, которые невозможно было ничем задвинуть и прикрыть. – Эх, занавески бы сюда повесить...       – Согласен... – пробормотал Афтон, а затем спросил, распрямляя спину. – Ну так что, это все записи?       – Все. Абсолютно, – кивнул Бэн. – О них принято не распространяться, как и обо всём, что происходит в стенах этого дьявольского ресторана.       – Надо мне будет поговорить с Генри об этом. О том, что в его роботах что-то не так... Они просто не должны двигаться сами. Они должны быть выключены и стоять там, где их поставили вечером!       – Вот пойди и скажи это им в морды, – усмехнулся Бэн, выключая компьютер. – Кстати, поторопился бы ты уйти отсюда. А то если уйдёшь после двенадцати, то, как говорится, карета превратится в тыкву, и уже не будет гарантий, что ты на этих чертей не напорешься.       – Хорошо, тогда я пойду прямо сейчас, – сказал Уильям с максимально равнодушным лицом, но внутри у него всё похолодело от ужаса. Только он развернулся к двери и достал фонарик, только приготовился идти через тёмную пиццерию, населённую живыми роботами, в одиночку, как Бэн крикнул ему в спину:       – Эй, погоди, я ж на ресепшене дежурю! Я с тобой могу сходить – как раз до выхода провожу.       – Вот уж спасибо тебе, Бэн, – ответил он с облегчением.       – Удачи, Чак, – и Бэн стукнул толстяка кулаком в его кулак. – Да прибудет с нами сила. Ты не спи, главное, а то профукаешь этих хрéновых лунатиков. И тогда они придут к тебе и сожрут твои мозги-и-и-и!       – Дурак ты, Бэн. Мне и так тут стрёмно, а ты ещё специально меня запугиваешь! – возмутился толстый. Бэн Хэнкс на это только весело засмеялся. Часть его смеха вылетела в уже открытую правую дверь.       – Да ладно тебе. Просто не ссы и будь на связи. Смотри на камеры, пей кофе и ни о чём не думай. Если что, звони – поболтаем, в города поиграем. А теперь бывай, мы с Уиллом пошли.       Они попрощались с толстяком и вышли в по-ночному тёмный коридор. Чак тут же захлопнул за ними дверь в офис и уселся в кресло – это было видно через пресловутое окошко. Бэн и Уилл включили свои фонарики и, скользя лучами света по стенам коридоров, побрели к выходу. Слава Богу, по пути им никто из роботов не повстречался, но всё равно страху они натерпелись выше крыши: вся их дорога к ресепшену была наполнена тревожным ожиданием нападения из-за угла. Каждая тень представлялась аниматроником, каждый шорох вызывал мурашки и подозрения о преследовании. Дойдя до выхода, они каждой клеточкой кожи почувствовали, что родились в рубашке.       – Ну всё, Уильям, – подвёл итог Бэн. – Ты домой, а я на ночную смену. Семье привет.       – Передам... Эх, скорее бы Генри приехал...       – И не говори – без него тут уныло. А он как будто бы свет сюда привносит... А вообще, я думаю, что пора бы уже отказаться от этих наших дурацких маскотов-аниматроников. Чем плохи те же люди-артисты? С роботами только геморроя больше.       – Им зарплату платить не надо, – отшутился Афтон.       – Да их техобслуживание в три раза дороже любой зарплаты стоит!.. Ну да ладно, не нам это решать, в конце концов. До завтра, Уилл.       – До завтра. Спокойной вам с Чаком ночи.       – Надеюсь, что она и правда будет спокойной.       Они махнули друг другу последний раз и разошлись. Уилл всю дорогу до дома шёл и мусолил в голове мысли о роботах. "С чем связано то, что они ожили? – думал он. – Может ли тут и правда быть замешано потустороннее, или же это необычные технические глюки?.."       Апрель был противным и слякотным. Много дождей – мало солнца. Генри всё отсутствовал, а мистер Николсон в пиццерии разгребал все дела за себя и за него. Были найдены ещё несколько убитых, которых Николсону и его приближённым вновь приходилось скрывать. Днём он работал начальником и мило общался с посетителями, ночью же вывозил на кладбище трупы и там зарывал их руками проплаченного гробовщика. Второй начальник пиццерии и сам не знал, как теперь ему вырваться из этого порочного круга, где серийный убийца убивает детей, а Николсон обязан их хоронить. Он бы и хотел остановить всё это, поспособствовать поимке преступника, но если он сделает это, то и сам неизбежно окажется под угрозой тюрьмы. В итоге он выбрал бесчувственную, эгоистичную позицию: игнорировать убийства до самого упора, прятать тела столько, сколько понадобится, но не сдавать свой бизнес полиции – оборонять его изо всех сил. Пути назад уже нет. Это – поединок между ним и тем неизвестным психопатом, в котором он не имеет права проиграть.       Уильям всё продолжал сходить с ума по вечерам и осознавать сделанное к ночи. Он не мог контролировать происходящее с ним, не мог вовремя остановиться. Однажды ему это удалось – с Чарли Эмили, – но в чём тогда было дело, он не понимал, точнее понимал очень смутно. Как-то раз, после такой тяжёлой ночи с убийством зазевавшегося мальца, он вернулся домой, уже "трезвый", суровый и несчастный до глубины остатков своей души. Стоило ему шагнуть на порог своего дома, как на него налетела Барбара в домашнем халате и начала у него выпытывать, где он бродил. Уильям сначала отвечал ей спокойно, но в итоге не выдержал и рявкнул на неё так, что дальше разговор продолжаться просто не мог. Барбара сдалась в словесной перепалке, махнула рукой и ушла на кухню – курить и тихо плакать. Уильям же спрятался в своей спальне, в плешивом кресле у окна. Сидел там в темноте и предавался унынию. Тихо было в доме. За окнами качались деревья. Иногда, когда их раскачивало ветром слишком сильно, они царапали ветками стены дома.       Через полчаса после ссоры мужа и жены в коридоре раздался робкий стук. По началу Барбары думала, что он ей послышался, но когда стук повторился, она бросила сигарету в пепельницу, завязала халат потуже и пошла открывать дверь полуночному гостю. Глянув в глазок на входной двери, она ахнула и тут же отперла засовы. На пороге их дома стоял их старый-добрый друг путешественник – Генри Эмили. Ещё в дорожной одежде, с не выспавшимися глазами, но всё равно с улыбкой на лице.       – Доброй ночи, Барбара, – выдохнул он. Женщина тут же вцепилась в него объятиями и долго стояла в таком положении. Потом отпустила Генри и оглядела его с ног до головы ещё раз.       – Господи, Генри, как же я рада, что ты приехал! Словно миллион лет тебя не было!       – Всего-то три недели, – усмехнулся он и протянул Барбаре Афтон две коробки: одну с печеньем, а другую – с детским набором конструктора. – А вот это завтра ребяткам передай – сейчас они, должно быть, уже спят.       – Ой, ну что ты опять с подарками? Мне уже неловко их от тебя принимать.       – Ничего, ничего, мне деньги и так девать некуда. Почему бы и не потратить часть из них на друзей семьи, верно?       – Так-то верно, но ты и про свою семью не забывай.       – А я не забываю, ни в коем случае. Я им тоже много чего купил из гостиницев... Кстати, я вам не помешал тем, что заскочил так поздно? Я просто прямо с аэропорта.       – Да что ты, что ты! Не помешал, ни капли. Это даже хорошо, что ты тут. Давай, заходи, заходи – что ты будешь на пороге стоять, как не родной? Вот тут тапки, впрыгивай... – она посторонилась, позволяя гостю войти, закрыла входную дверь и добавила более мрачным тоном. – Уильям сейчас у себя, на втором этаже. Возможно даже, что ещё не спит.       – И как он? – Барбара в ответ только махнула рукой и сделала пару шагов к кухне. Там она прислонилась плечом к дверному косяку и сказала печальным голосом.       – У него всё как всегда плохо. Сходи и спроси лично. Заодно попробуй его как-нибудь вернуть к жизни, а то у меня это давно перестало получаться...       – Почему ты так думаешь? – спросил Генри, уже стоя на лестнице, ведущей на второй этаж. – Мне кажется, Уилл тебя очень любит.       Барбара криво улыбнулась, направилась на кухню и, уходя, сказала:       – Но тебя он всё равно любит гораздо больше...       – Что, прости? – Генри опешил и развернулся к Барбаре. Та усмехнулась.       – Ты прекрасно слышал, что я сказала. Иди уже к нему, ты шумишь. Сейчас дети проснутся.       Генри кивнул и принялся тихонько подниматься по лестнице, с беспокойством думая о словах миссис Афтон. Дошёл до белой двери в спальню, тихонько стукнул в неё и отворил. Его встретил ночной сумрак, казавшийся ещё более густым от задёрнутых штор. Чёрным прямоугольником проглядывалась кровать, а рядом с ней – кресло, расположенное спинкой ко входу.       – Я просил меня не трогать, Барб, – раздался из того самого кресла разбитый голос. – Я же сказал тебе, что хочу побыть один...       – Я не Барбара, Уилл, – сказал Генри и заметил, как рука Афтона, лежавшая на подлокотнике, вздрогнула. Тут же из-за спинки кресла выглянуло лицо с огромными, преданными глазами и отросшей щетиной.       – Генри, ты? – не веря своим глазам, спросил хозяин дома.       – Ну конечно. Я приехал!       – Господи!..       Уильям встал из кресла, пошёл навстречу к другу и обнял его так крепко, словно Генри вернулся не из командировки, а с того света. Мистера Эмили это немного смущало, но он не сопротивлялся объятиям.       – Что ж с тобой тут сделалось, Уилл? – вздохнул путешественник, и Афтон отпустил его, теперь просто стоя напротив Генри и улыбаясь. – Нельзя мне тебя одного оставить, правильно я понял?       – А что со мной? – с нервным смешком спросил Афтон.       – А ты сам как будто не видишь: совсем дикий стал, опять весь осунулся, грустишь, жену обижаешь – она мне уже вкратце на тебя пожаловалась.       – Да, мы с ней последнее время не в ладах, по многим причинам... – согласился Уильям и вновь вспомнил то, чем он занимался буквально два часа назад. "И этими кровавыми руками я сейчас обнимал Генри – этого святого человека?" – подумал он со стыдом.       – Эх, нельзя так, дружище. Нельзя быть таким подверженным депрессиям. Они тебя очень легко засасывают. Видимо, без меня тут не обойтись.       – Не обойтись, это точно, – улыбнулся Афтон, уже успев отвыкнуть от этих оптимистичных речей Генри. – Только из-за твоих стараний мне легче и делается.       – Это тоже не есть хорошо, знаешь ли. Я ведь не всю твою жизнь буду рядом, – от этих его слов у Афтона в груди что-то защемило, и Генри это заметил по тому, как у Уильяма поникло лицо. – Нет, я, конечно же, буду рядом столько, сколько смогу... Но просто мало ли что в жизни случится.       – Да, жизнь – она такая...       – Ладно, не будем о грустном! – бодро сказал Генри и щёлкнул пальцами. – У меня, между прочим, уже есть план на завтрашний день. И, в частности, на тебя. Хочу тебе показать то, что я раздобыл за время командировки в Аризоне.       – И что же это? Что-то, связанное с аниматрониками?       – Да, именно. Я хотел встроить это в них в качестве эксперимента. Но об этом завтра, ладно? Пусть пока побудет сюрпризом.       – Хорошо, пусть, – всё не мог перестать улыбаться Уильям. – Слушай, а ты не хочешь выпить с нами чаю? Нам о стольком нужно поговорить!       – Нет-нет, что ты! Уже слишком поздно для чая – время за полночь. Я только-только с аэропорта, жутко устал и, пожалуй, мне уже надо торопиться домой, к семье. Тем более, и вы уже спать хотите – не хочу злоупотреблять вашим временем.       – Ну хорошо, как хочешь. Тогда я тебя сейчас провожу. Ты же на машине, верно?..       На следующий день наступил понедельник – единственный день на неделе, в который пиццерия не работает как ресторан. Но сотрудники всё равно в этот день приходят на работу, чтобы приготовить помещения к следующему потоку посетителей. В праздничном зале были раздвинуты к стенам столы, так как уборщицы мыли пол. Было относительно тихо, по сравнению с выходными днями, а коридоры и подсобки, напротив, жили активнее, так как работники ресторана бегали из них туда-сюда, ежеминутно перетаскивая какие-то коробки и вёдра. Афтон сидел в своём офисе и изредка выходил из него, чтобы посмотреть на то, чем сегодня развлекается приехавший начальник пиццерии – Генри. Он уже успел провести апгрейд у аниматроника Фокси, вкрутив ему в спину какую-то пластину, и теперь проверял его новые функции в просторном зале. Отныне роботом можно было управлять с пульта управления, так что мистер Эмили развлекался как только мог, иногда передавая пульт своей дочери Чарли, которую он сегодня взял к себе в гости на работу. "Без него в этой пиццерии и близко нет такой детской и радостной атмосферы" – думал Афтон, стоя в тени и глядя, как отец и дочь развлекаются с роботизированным лисом, заставляя его то ходить, то махать руками, то подпрыгивать на месте.       – А сейчас дай-ка мне пульт, Чарли, – попросил Генри с нетерпением. Девочка передала ему прибор и заинтригованно глядела то на руки отца, то на Фокси, стоявшего в трёх метрах от них. – Смотри, сейчас он у нас будет танцевать. Ну-ка: шаг, второй – приставил ножку, шаг, другой – приставил ножку. А, глянь на него, что выделывает! Ты ж мой хороший, Фокси!       Чарли очаровательно засмеялась и некоторые работники, сидевшие на табуретах у сцены тоже, так как танцующий пират Фокси и впрямь выглядел очень смешно.       – А сейчас покрутится: вот так, вот так, – приговаривал себе под нос Генри, нажимая на два рычага: левый он завёл до упора вниз, правый же – до упора вверх. – Ой, как он может, ой, как может! Майкл Джексон курит в стороне! – робот неуклюже перебирал ногами и забавно крутился вокруг своей оси. Афтон хмыкнул и окликнул друга:       – Ты как ребёнок, Генри, ей-богу!       – А разве это плохо? Если бы я не был, как ребёнок, я бы не смог работать на такой профессии... Стой, стой, Уилл, не уходи! Смотри, он сейчас попрыгает, специально для тебя!       – А он не сломается, если будет прыгать?       – Сломается – починю, – и Генри, с блестящими глазами принялся синхронно дёргать оба рычага на пульте: то оба вниз, то оба вверх. Лис запрыгал и вызвал тихий смех у обычно не смешливого Афтона.       – Круто, круто. А сальто он у тебя не может делать?       – Ещё нет, но, быть может, я сейчас найду и эту функцию, – от души рассмеялся Генри и передал пульт дочери, объясняя ей, как управлять лисом. Афтон вздохнул и вышел в коридор за очередной порцией кофе. Генри и Чарли тем временем продолжали играться с лисом. Пару раз он чуть не зашиб проходивших мимо работников, из-за чего мистеру Эмили приходилось кричать: "Аккуратно! Дорогу пирату!" Фокси один раз забрался на сцену, один раз – в свою "бухту", прошёл несколько кругов по залу и даже побродил по ближайшим коридорам. Теперь он умел ходить и боком, и передом, и прыгал, и наклонялся, и двигал ушами, и моргал, и открывал челюсть – всё по команде пульта.       – Ух ты, тут даже режим бега есть! Видишь, Чарли?       – Ага. Давай запустим его побегать?       – Давай, только пусть он у нас сначала сдаст немного назад, – и Генри нажал на кнопку заднего хода, гнусавым голосом имитируя писк паркующейся машины: "пеп-пеп-пеп-пеп". Чарли опять от этого засмеялась. – Готово! – красный, как морской коралл, Фокси стоял в самом конце зала, практически у стены, немного ссутулясь и глядя на семейку Эмили белым глазом. – Теперь на счёт три он у нас побежит. Интересно, насколько быстро это будет?.. Ну да ладно, не попробуем – не узнаем, верно? Раз, два, три – пуск!       Генри нажал на кнопку и вместе с дочерью вскинул глаза на робота. Тот почему-то всё ещё стоял неподвижно. Генри тыкнул кнопку ещё пару раз – ничего не происходило.       – Да ну, неужели я уже сломал пульт? – расстроенно воскликнул он. – Когда успел? Или он и был бракованный?       – Не зна-аю... – грустно протянула Чарли. – Ну да ладно, и без бега обойдёмся.       – Нет уж, дочка, это дело принципа. Этот пульт был очень дорогим, он просто обязан выполнять все свои функции. Давай же, Фокси! – просил механик, щёлкая кнопками.       – Ой, пап! – крикнула Чарли, выкидывая руку вперёд.       – Что там?       – Он пошевелился!       – Фокси?       – Да, он повёл ухом!       – Серьёзно? – удивился Генри и близоруко прищурился на робота-лиса. – Странно, я сейчас кнопку движения ушей не трогал...       – А вот он и вторым ухом шевелит! – заметила девочка. Теперь это видел и Генри: робот шевелил ушами то по очереди, то хором, а потом и вовсе принялся моргать механическими веками.       – Да что за чёрт? Я же ничего не трогаю! – удивился механик, с недоумением глядя на пульт в своих руках.       – Что такое, мистер Эмили? – спросили работники, обедавшие кефиром и бутербродами у сцены. – У вашего робота что-то сломалось?       – Наверное, да, – рассеянно отозвался Генри, пытаясь выключить и снова включить пульт, но тут Чарли снова дёрнула его за рукав и сказала.       – Папа, ты видишь, он шевелит рукой! Это всё ещё не ты делаешь?       – Не я, Чарли, честное слово.       – Но тогда... кто? – спросила девочка, начиная заметно напрягаться от необъяснимых действий робота. И взгляды работников, и взгляды дочери с отцом сейчас были прикованы к Фокси, который продолжал сгибать правую руку, пока она не достигла уровня груди аниматроника. Затем робот с механическим звуком согнул все пальцы той руки, кроме указательного.       – Он показывает на себя? – беспокойно спросила Чарли. Папа ей не отвечал, а продолжал с недоумением смотреть на самостоятельно движущегося лиса. Указав себе в грудь, Фокси начал разгибать свою руку в локте и тянуться ей в сторону своего создателя. Когда механическая рука была выпрямлена окончательно, железный палец лиса указывал прямо на Генри. "Показал на себя, потом на папу..." – думала Чарли. – "Что же будет дальше?" А дальше случилось вот что: робот снова с тихим гудом своих внутренних моторчиков и шестерёнок начал сгибать локоть, пока рука не оказалась на уровне его горла... а затем Фокси провёл пальцем поперёк своему горлу, что в народе означало "я тебя убью"! Работники приняли напряжённые позы и испуганно таращились на замыслившего недоброе робота.       – Мистер Эмили, может вам куда-нибудь отойти? – предложил один из работников.       – Нет-нет, я пока останусь на месте, – спокойно сказал Генри и, краем глаза глядя на дочь, попросил. – Чарли, отойди к сцене – неисправные механизмы слишком непредсказуемы, чтобы ты стояла тут со мной рядом. Отойди, только не очень быстро, без резких движений. Давай же.       – Тогда и ты иди со мной!..       – Слушайся меня, – сказал он таким тоном, что Чарли не посмела его ослушаться. Она медленно, задом, начала отходить к сцене и к рабочим. Фокси на её отступление не отреагировал ровным счётом никак, зато он сделал один тяжёлый, железный шаг к Генри, опустив лапы вдоль тела и нелепо растопырив пальцы. Ещё шаг, и ещё шаг: "бах-бах-бах" – так они раздавались, словно кто-то кидал в жестяное ведро тяжёлые булыжники.       – Мистер Эмили, ещё раз вам говорю, лучше отступайте! – крикнул один парень. – Кто знает, что у этого пирата в голове?       – У него ничего не может быть в голове – он робот, – упрямо твердил Генри, маленькими шагами отходя назад.       – Какой-то Фокси сегодня слишком странный, – сказал один пожилой работник. – Мистер Эмили, давайте мы его просто выключим?       Толстый старик уверенно зашагал к крадущемуся роботу, но лис вдруг остановился, ощетинился (если только могут ощетиниваться роботизированные лисы), развернулся корпусом к тому несчастному старику и, откинув нижнюю челюсть, заорал сатанинским визгом так, что стёкла в окнах задрожали. Все работники попадали с табуретов и принялись прятаться друг за друга, заодно прикрывая дочь Генри. Старик, желавший спасти инженера от лиса, тоже повалился на пол и принялся отползать к стене, охая и хватаясь за сердце. Лис продолжил шагать к своей цели, которая стояла в ступоре и перебирала в голове все возможные объяснения того, что сейчас происходит.       – Что это нафиг было? – возник из коридора сторож Бэн Хэнкс и, увидев Фокси, нахмурил лоб. – Это он так верещал?       – Он, он! – отвечали ему.       – Папа, беги! Беги! Он хочет напасть! – кричала Чарли. Генри совершенно запутался, не мог сложить два и два. "Почему этот лис ведёт себя как живое существо? Почему он увидел того старика? Почему показал мне тот жест? У него же нет разума, у него есть только программа!" Вдруг Фокси встал шагах в пяти от Генри Эмили и ссутулился ещё сильнее, став совсем похожим на разбойника.       – Он не может напасть, Чарли, – качал головой Генри, пристально следя за роботом. – В Фокси такое не заложено.       – Предыдущие выкрутасы у него тоже не были заложены! – крикнул в опровержение другой работник.       – Да позовите вы кого-нибудь на помощь! – пискнула из угла работница-девушка. Бэн кивнул и метнулся в коридор за мистером Афтоном.       Фокси вдруг согнул колени, оттолкнулся и прыгнул, как с обрыва, на Генри, раскрыв руки и челюсть до невозможности. Зал закричал и кинулся к ним, а Генри с грохотом повалило на пол тяжёлым аниматроником. Он пытался сбросить его с себя, оторваться от пола, но Фокси весил чуть ли не с центнер, поэтому это было не так легко сделать. Он клацал зубами, прижимал Генри к полу, а затем, продолжая истошно визжать и шипеть, принялся душить своими металлическими руками своего хозяина.       – На помощь! – изо всех сил крикнул Генри, пытаясь схватить ртом воздух. – Помогите! – но это было последнее слово, которое он смог сказать: Фокси сжал его шею настолько сильно, что Генри засипел, не в силах вдохнуть, закатил глаза и обмяк. Народ вокруг суетился, дёргал Фокси на хвост, за плечи, за ноги, но двухметровый робот вцепился в Генри, как клещ. У сцены громко плакала Чарли, которую держали и не подпускали к отцу трое работников. Фокси шипел, как змея, и всё не слезал с Генри, а в довесок во всему он распахнул свою зубастую пасть ещё шире и вцепился Генри в голову поперёк, прокусывая ему кожу на висках и на скулах.       В зал в это же время вбежали Уильям и Бэн – оба с ножовками и отвёртками на случай того, если Фокси придётся разбирать прямо с Генри в зубах. Увидев то, что творилось посреди праздничного зала, Уилл почувствовал, как что-то быстро-быстро забилось у него в голове, в груди и вообще в каждой вене. Угроза потерять лучшего друга, который последние два года является единственной причиной жить для Уильяма, ударила его поддых. Он готов был разорвать этого Фокси зубами, лишь бы он отпустил Генри. Тут же в памяти всплыла картинка Фредбера, у которого во рту болтался бессознательный и залитый собственной кровью Джози.       Афтон стиснул зубы и побежал к Фокси. Вместе с Бэном разогнал народ, нашёл на спине робота небольшое отверстие и вставил туда отвёртку. Уже через пару секунд робот вздрогнул и замер в жуткой позе: с лапами, стиснутыми на шее Генри, и с головой бедного механика во рту. Взбесившегося лиса торопливо и с трудом сняли с мистера Эмили всей толпой, а затем принялись приводить Генри в чувство. Принесли нашатырного спирта, воды, аптечку с ватными дисками и йодом. "Только не опять, только не снова!" – с ужасом думал Уилл, сидя около Генри на коленях. – "Пожалуйста, хотя бы ты – выживи!" А Генри всё лежал на полу: бледный, с красными следами механических пальцев на шее и с восьмью тонкими ручейками крови, стекавшими с двух сторон его лица.