Зловещая долина

"Now I hate that I made you the enemy..." "Another life" Motionless in White

      Звук шагов множества ног по кафельной плитке и тревожный стук крови в ушах – единственные звуки, которые сейчас слышал Генри Эмили. Он шёл, как под конвоем, необычайно мрачный и тихий, глядел себе под ноги и ни с кем не разговаривал. Сопровождавшие его безликие агенты делали то же самое. Через какое-то неопределённое время они всё-таки дошли до одной из дверей и вошли в неё. Включилась настольная лампа, слегка озарившая полумрак. Генри наконец-то огляделся и увидел перед собой стол и компьютер с уже приготовленными для показа роковыми видео-отрывками. По его спине начали проноситься мурашки, но внешне он не подал об этом вида.       – Что ж, вот мы и на месте, – тяжело вздохнул агент Дуглас. – На этом самом компьютере, мистер Эмили, мы и нашли те вырезанные эпизоды, изначально снятые на камеры видеонаблюдения. Боюсь, что то, что они были вырезаны и скрыты – дело рук нашего серийного убийцы... Вы точно хотите это увидеть?       – Вы уже спрашивали меня об этом, агент.       – Но мало ли вы передумали...       – Я не изменю своего решения. Включайте запись, – твёрдо сказал Генри, чуть нахмурив брови и глядя на экран компьютера. Агент Дуглас встрепенулся, подозвал к себе свою помощницу (Генри только сейчас заметил, что в рядах агентов была девушка) и попросил её, чтобы та сняла с мистера Эмили наручники. Раздался звон металлических ключей, и через пару секунд запястья Генри были освобождены. Мистер Эмили шепнул ей слова благодарности, на что девушка сконфуженно улыбнулась и кивнула. Другой полицейский молча подошёл к компьютеру и нажал на «пуск».       Запустился первый отрывок – Генри внимательно всматривался в то, что происходило на экране, не боясь увидеть что-либо неприятное и страшное. Но постепенно что первая запись, что вторая, что третья из обычных видео становились фильмами ужасов, причём с изощрёнными расчленениями реальных детей. То, что творил маньяк в костюме Пружинного Бонни, не поддавалось никаким описаниям. Этот человек (если его ещё можно было назвать человеком) творил своё зло хладнокровно и даже с ощутимым удовольствием. Его не пугали ни кровь, ни кишки, его не могли разжалобить просьбы детей отпустить их домой. Он был во истину безбожным убийцей. Таким, каких человечество не видело уже многие годы.       – Всего записей с убийствами детей обнаружено шестнадцать штук, – комментировал агент Дуглас во время показа отрывков. Его лицо жутковато освещалось мерцанием монитора. – То есть в пиццерии было убито как минимум шестнадцать детей. И это без учёта тех преступлений, которые произошли вне стен пиццерии... – он бегло перевёл взгляд на Генри и увидел, что у того в глазах стояли слёзы. – Вам случайно не нужно выпить воды?       – Нет, благодарю, – глухо отозвался мистер Эмили и вытер лицо рукавом. Полицейские поняли, что пора выключать запись, и нажали на паузу. – Какой ужас... Шестнадцать детей... Как у этого урода только руки поднимались?.. Постойте. Агент Дуглас, а вы ведь говорили, что...       – Да, что жертвами были не только дети, но ещё и ночные охранники. Вот только здесь ситуация уже сложнее... потому что их убивал не маньяк.       – А кто же? – выдержав паузу, спросил Генри, не зная, что и предполагать.       – Да как бы вам сказать?.. Это делали ваши... аниматроники.       Генри онемел и растерянно переводил глаза с одного полицейского на другого.       – Боже...       – Бывали ли раньше случаи, когда они вели себя агрессивно, мистер Эмили? – устало спрашивал у него агент Дуглас.       – Признаюсь: бывали. Но после этого они все проходили тщательный техосмотр.       – И что же было выявлено как причина их агрессии?       – ... Ничего, – повесил руки несчастный механик. – Мы не нашли ни единой причины такому поведению... Аниматроника Фокси я лично разобрал до последней детали, но ничего не нашёл.       – Я понимаю ваше смятение, мистер Эмили. На самом деле понимаю, потому что прямо сейчас некоторые из наших людей проводят осмотр роботов... и тоже ничего не находят. Роботы как роботы, по словам инженеров и механиков. В них нет ничего, что могло бы вызывать у них те животные злость и ярость, толкавшие их на натуральные убийства... Так что тут не хило отдаёт паранормальщиной, знаете ли.       – А что... есть ли у вас видео с убийствами охранников? – неуверенно спросил Генри, поёжившись, словно от присутствия в комнате приведений.       – Да-а, они есть, причём здесь – в этой же папке, – замялся агент, – но, скажу вам, их смотреть будет ещё страшнее, чем предыдущие видео. Там хотя бы убивал человек, пусть и наряженный в аниматроника, а тут аниматроники будут убивать сами по себе, словно ожившие. Точно ли ваша психика готова к такому?       – За мою психику вы можете не волноваться. Я в жизни видел не мало страшных вещей.       – Ладно, ваше право. Тогда мы включаем...       Генри перевёл дух и приготовился к следующей порции ужасов. Краем глаза он увидел, что неприметная девушка в чёрной форме вздрогнула и выпустила воздух сквозь зубы, словно она замерзала от страха. Не долго думая, Мистер Эмили снял с себя пиджак и предложил его ей. По началу та отпиралась из вежливости, но потом растроганно улыбнулась и согласилась. Агент Дуглас одобрительно фыркнул и отвернулся от них, чтобы не смущать. Начала проигрываться запись       У Генри в голове ещё не прошли и прошлые видео, как теперь сверху на них начали наслаиваться следующие, не менее жуткие. И всё это в его родной пиццерии, в которую было вложено столько любви... Сюжеты видео похожие: в офисе или же на ресепшене сидит охранник. Изначально он спокоен, но позже он видит на камерах что-то, что ввергает его в страшную панику. Он звонит начальнику, звонит своему помощнику, но никто уже не может спасти его. Концовка видео всегда была одна, страшная и во всех подробностях: аниматроник с дружелюбной рожей приходит к офису, вскрывает дверные замки и начинает творить расправу над неповинным охранником. Фредди впивается в жертву лапами и ломает ей кости, Чика расклёвывает охранников насквозь, превращая их в груду раскромсанного мяса. Бонни отрывает бедным сторожам конечности и расшвыривает их по офису, как ни в чём ни бывало. А Фокси неизменно вцепляется в своих жертв зубами, душит их, а в конце неизменно насаживает каждого на свой пиратский крюк. От этого парада сумасшествия, сопровождаемого механическими визгами и криками роботов, Генри затошнило, и он закрыл лицо руками, чувствуя, как пот течёт по его телу ручьём. Некоторые агенты (в их числе была и девушка) тоже не выдержали зрелища и вышли из комнаты. А вот агент Дуглас остался смотреть – видать, работа в ФБР безупречно закалила его нервы.       – Фрэд Батлер – 55 лет, – диктовал он из своей записной книжки. – Чак Нельсон – 32 года, Люк Моррисон – 20 лет, Тэд Грин – 45 лет, Майкл Смит – 25 лет – все они стали жертвами роботов, как бы странно это сейчас ни звучало. Это их смерти вы видели сейчас.       – Да, я их узнал... Я ведь был знаком с ними лично, с каждым... – хрипло ответил Генри бледными губами. – Умоляю, поставьте это на паузу.       Агент Дуглас исполнил просьбу и в наконец наступившей тишине спросил:       – Что, небось не верите, что это – реально?       – Не верю, ни в какую... Я никогда не видел моих роботов такими... и никогда не планировал, чтобы они были такими и творили такие вещи.       – Да понятное дело, что вы этого не хотели... но всё же, дело запутанное. Одно из самых сложных за всю мою долгую карьеру.       – У меня ещё один вопрос к вам, агент Дуглас, – трагичным голосом произнёс мистер Эмили. – То двойное убийство, из-за которого вы приехали... это ведь охранники были убиты, верно? Б-Бэн и Джереми?       – Да, они, – покивал агент, наблюдая за реакцией Генри. Тот вновь расстроился чуть ли не до слёз: сжал кулаки и повесил голову на грудь. – Мы нашли их тела в подвале, под какими-то покрывалами, и опознали: Бэн Хэнкс – 30 лет, и Джереми Фитцджеральд – 19 лет... У мистера Хэнкса и места живого на теле не осталось, все кости были переломаны. А у мистера Фитцджеральда так и вовсе была огромная дырища в груди, словно его проткнули пикой – хотя в нашем случае скорее пиратским крюком, кхм... Отрывки с их смертями ещё находятся в общей базе, их ещё никто не вырезал, так что чтобы увидеть их, придётся...       – Нет... Простите, но я не хочу это видеть. Я не выдержу... Бэн был нашим старым сотрудником, я знал его очень долго. А Джереми буквально был ещё ребёнком, новичком... Я не хочу видеть, как они умирают.       – Хорошо, я вас понял... Соболезную вам, мистер Эмили.       Вышедшие агенты тихонько вернулись обратно и разошлись по своим местам, с любопытством заглядывая в переменившееся лицо мистера Эмили.       – Агент Дуглас? – вдруг протянул тревожным голосом один из полицейских, оставшихся сидеть за соседним монитором. – Кажется, я обнаружил что-то новое. Ещё один отрывок. Думаю, вам стоит это увидеть.       – И что там?       – Человек. Трудно узнать его по лицу, но факт в том, что это – точно наш убийца.       Все, кто были в комнате, сорвались со своих мест и склонились над вторым компьютером. Они увидели остановленный и довольно мутного качества кадр, на самом краю которого был уходящий прочь из подвала человек. Он – тот жуткий мифический маньяк. Человек, вершивший все те ужасы – реален. Генри с замиранием сердца глядел на часть его фигуры, которая была видна на экране... и в какой-то момент ему показалось, что он его узнал. Где-то на подсознании понял, что это был за человек, но до сознания эта мысль дошла ещё не целиком. Он щурился, вглядывался, думал, думал...       И тут в его голове щёлкнула мысль. Как переключатель. Всё в мозгу кувыркнулось от одного бредового предположения. По затылку Генри пошла армия мурашек, а в памяти проносились фразы: «... я совершил преступление», «Ты так говоришь, пока не знаешь, что я натворил. Если бы ты узнал, ты бы презирал меня до конца моих дней...», «Да я!.. а-ха-ха!.. представил... ха-ха!.. как Чарли... играет в хирурга! Это же так забавно! Я прямо не могу!!», «Афтон на самом деле не тот человек, с которым стоит водиться – поверьте мне на слово...»       «Господи, только не он. Нет, я должно быть ошибаюсь. Это не Уилл, не Уилл. Но почему тогда они с ним так чертовски похожи?.. Я не верю... Не верю!..»       – Мистер Эмили, вы узнаёте этого человека? – вкрадчивым тоном прозвучал вопрос агента Дугласа.       – Нет, не узнаю, – сухо ответил Генри, всё ещё не в состоянии отойти от своей догадки. – К-качество картинки слишком плохое.       – Но у вас есть хотя бы какие-то предположения?       – Господи, агент... прошу вас, оставьте меня, буквально на минуту... – на выдохе попросил Генри и упал на ближайший стул. Никто его не трогал – все понимали, как тяжело ему дались сегодняшние открытия. Какое-то время мистер Эмили сидел абсолютно неподвижно, но в душе у него тем временем метался самый настоящий ураган. Всё обдумав и стиснув челюсти, он поднял голову на переговаривавшихся между собой полицейских и попросил их:       – Могу я переговорить кое с кем по телефону?       – Пожалуй, что можете, – кивнул ему Дуглас. – Вас проводят в кабинет мистера Николсона, там вы и совершите звонок.       – Спасибо...       Генри поднялся и пошёл следом за одним из молодых полицейских. Тот сообщил начальнику пиццерии, что будет сторожить его снаружи и позволит ему поговорить по телефону наедине. Мистер Эмили был безумно благодарен ему за это – при том разговоре, который он запланировал, не должно было быть посторонних свидетелей.       Он зашёл в красный от обоев и занавесок кабинет и плотно закрыл за собой дверь. Противный алый цвет давил на глаза и напоминал кадры из недавно увиденной видеосъёмки, но Генри с усилием воли отринул от себя отвращение и прошёл к столу. Медленно, трепеща всем телом и сердцем, снял с рычага трубку и набрал на диске номер. Приложил динамик к правому уху и вслушивался в гудки. Сердце стучало о рёбра, ладони потели, как никогда. «Не верю, не верю...»       – Алло. Кто это? – внезапно прозвучал в телефоне недружелюбный голос Уильяма, и у Генри перехватило дыхание. Он почувствовал, как к его глазам начинают подступать предательские слёзы, но он стерпел и заговорил не своим голосом.       – Здравствуй, Уилл... Это я, Генри. У меня к тебе разговор. Серьёзный.       – Ну... Говори, – в голосе собеседника послышалось лёгкое волнение, которое ввергло Генри в ещё большее отчаяние.       – Я перейду сразу к делу. Наша пиццерия... теперь она закрыта.       – Это как? Почему?       – Её закрыло ФБР. И знаешь, за что?       На другом конце провода какое-то время было молчание.       Уилл в это же время был у себя дома, в своей спальне и снова в кресле, повёрнутом спинкой ко входу. Барбара пару минут назад молча принесла ему чай и тут же скрылась, не удостоившись даже простого «спасибо» от мужа. Афтон вслушивался в голос Генри, и чем дольше он делал это, тем сильнее приходил в себя. Вспоминал свою старую личность – личность, где он отец, муж, друг. Он даже и забыл, что он был в этой жизни кем-то, помимо убийцы. Совесть начала ныть, как сирена полицейской машины, как простуженный нерв. Он кусал губы и не решался заговорить – голос его дрожал, а язык высох напрочь. Афтон нервно хлебнул чай, чувствуя на своём лбу капли пота, и еле-еле ответил:       – Честно говоря, не знаю...       – А точно ли честно ты мне ответил? – строго прозвучал голос Генри, от чего Уиллу захотелось провалиться сквозь землю. – Мне вот кажется, что ты что-то мне давным давно не договариваешь... Буквально несколько минут назад я вместе с агентами ФБР смотрел вырезанные записи с камер видеонаблюдения. Знаешь, что мы там обнаружили?.. Убийства. Кровавые, жестокие убийства, которые вершил переодетый маньяк... А ещё... – голос Генри всё сильнее дрожал и срывался. Он был на грани, чтобы не заплакать, и это его состояние передалось Уильяму, – ещё мы нашли кадр, на котором был виден сам убийца – человек с чёрными волосами... и в фиолетовой форме... И что, ты скажешь, что это – не ты?.. Кто ещё в пиццерии ходит в такой одёжке?.. Что ты молчишь, Уилл?       Уильям был не в силах говорить. Его душил спазм и слёзы, стоявшие в глазах. Ему было стыдно, но при этом он осознавал, что ни о каком прощении и ни о какой дружбе теперь и речи быть не может. Это крах всего, всей жизни Афтона.       – Скажи ты хоть что-нибудь... – всхлипнул Генри, шепча в трубку так, словно боясь, что его услышит кто-то посторонний. – К примеру, убеди меня, что это всё-таки не ты. Просто скажи мне: «Г-генри, ты ошибся! Ты придурок, раз подозреваешь меня – своего лучшего друга – в таких мерзких вещах!»... Скажи это, умоляю! Я так хочу услышать, что это – не ты!.. – причитал Генри, обращаясь уже даже не к Уиллу, а словно просто озвучивая свои надежды вслух. Уилл понял, что теперь ему уже не отмолчаться – его зажали в угол. Настал его черёд говорить.       И он сказал, даже не попытавшись соврать:       – Это я*...       – О, нет... – и Генри на другом конце провода всхлипнул так, словно в него всадили нож, и Афтон сам очень хорошо прочувствовал состояние своего друга. «Какой я ужасный, как же я мучаю его – буквально самого дорогого мне человека... И что хуже всего – я уже ничего не исправлю...» А Генри тем временем продолжал плакать, уже никак не сдерживая себя. Уильям никогда не видел и не слышал своего друга в таком отчаянии. Он даже не думал, что всегда весёлый Генри способен на такие слёзы и всхлипы. С одной стороны Уиллу жутко захотелось его утешить, но с другой – как его теперь, чёрт возьми, утешишь? Чем? Разве что воскрешением всех-всех убитых... И всё-таки Уиллу показалось, что даже если он никак не может оправдаться перед своим другом, ему нужно с ним заговорить – глупо будет продолжать сидеть, молчать и слушать, как Генри захлёбывается в пиццерии слезами.       – Генри... – пробормотал Уилл. Тот его, вроде бы, не услышал, и Афтон повторил громче. – Генри, послушай...       – Н-нет, – оборвал его мистер Эмили, – я не желаю ничего слушать. Этому не может быть никаких оправданий, ты понимаешь? Т-т-ты ведь миллион раз м-мог рассказать мне об этом... но ты молчал и, с-самое главное, продолжал убивать! И ведь кого – беззащитных детей! Ты разве сам не отец? Разве не понимаешь, как это... как это... низко?!.. Как ты мог делать это, Уилл? Я не понимаю...       – Я и сам не понимаю, честное слово... – надтреснутым голосом ответил Уилл.       – Сказал бы мне... попросил бы помощи, опять же... Но ты выбрал скрывать, ты выбрал дальше ехать по тем же рельсам – и вот к чему ты приехал, к предательству. Да, ты предал меня: скрывал, убивал в моём ресторане, продолжал строить из себя дружелюбного – как у тебя только совести на это хватало?.. И ведь самое обидное то, что я тебя покрывал. Я никому не верил, убеждал всех подряд, что ты хороший, выбивал тебе рабочее место с потом и кровью, чтобы Николсон – которому ты не нравился – тебя не уволил. Как оказалось, он знал тебя лучше, чем я... Но я б-был полностью на твоей стороне... И поэтому п-получается... ч-что я, наивный идиот – теперь твой помощник в этих мерзких преступлениях!!       – Нет, Генри, подожди. Это совсем не так...       – Это так, Уильям. Это так. Незнание не освобождает от ответственности, а моя ответственность здесь прямая, так как всё это происходило под моей крышей – в моей пиццерии, где я отвечаю за посетителей!.. Т-теперь я буду гореть в Аду, с тобой в одном котле...       – Генри, ну пожалуйста...       – Что «пожалуйста», Уилл? Ну что? Теперь, значит, включаем мораль и невинную овечку и самоотверженно берём всю вину на себя?.. Так не пойдёт – что сделано, то сделано. В ресторане, где я хозяин, происходили убийства. Ты убивал, я не доглядел за этим, и всё... Мы с тобой оба преступники... И я... не могу принять, что всё, что мне было дорого, теперь пошло крахом... Я ничего не понимаю и не могу это вынести...       – О чём ты?       – Учти, я не буду сдавать тебя полиции, – не ответил ему Генри, продолжив свою мысль дрожащим голосом. – Приди к ним сам и сознайся во всём, в каждой убитой душе, ясно? А я, в отличие от тебя, предателем не стану. Пусть я и нарушу тем самым закон, но я и без того на самом дне – падать ниже просто некуда... Жалко, что мы вот так с тобой прощаемся – как враги... Но видимо судьба такая...       – Генри, почему «прощаемся», объясни ты толком! – нервничал Уилл, чувствуя в тоне Генри что-то неладное, и даже подался корпусом вперёд.       – Потому... что я... н-не могу дальше жить с таким грузом... – горло Афтона сжимало тисками спазма от каждого следующего слова его друга. – Столько преступлений вдруг навалилось, столько грязи... Я не был готов к такому. И я не смогу прийти домой и сказать своей семье, что я преступник. Я вряд ли смогу устроиться на другую работу... Я не смогу жить и понимать, что отделался от такого кошмара всего лишь денежным штрафом... Я хочу умереть, Уилл, мне так плохо никогда ещё не было. Я не узнаю́ этот мир, всё так перевернулось!..       – Да что ты такое говоришь?! – вскричал Уилл и вскочил на ноги. Шнур телефона сильно натянулся. – Погоди, ты там главное не горячись. Давай я к тебе приеду...       – Не едь – я не смогу на тебя смотреть... Я уже ничего не хочу...       – Прошу тебя, Генри, не принимай глупых решений! Ну какое ещё «умереть»?.. Ты меня слушаешь?.. Как бы тебе не было мерзко и плохо, но не смей накладывать на себя руки! Подумай о своей семье – о жене, о дочке!       – Я подумал... и я безумно люблю их... Я бы попросил тебя передать им это, но теперь я запрещаю тебе приближаться к моей семье даже на милю. Кто теперь знает, что ты и их не разделаешь?.. – у Уильяма зажало сердце. Кровь стучала в венах, мозг лихорадочно думал. Не дай бог он теперь доведёт Генри до ручки! Нужно успеть его как-то спасти! – Всё, Уилл, хватит с меня...       – Нет, прошу тебя! Генри, не смей! Ты не заслужил этого! Ты не виновен!!       – Виновен, ещё как виновен... Всё это душит меня, я так больше не могу...       – Генри, ну что ж такое! – метался по комнате Уильям, дёргая провод телефона. – Хочешь ты или нет, но я за тобой выезжаю. Дождись меня, прошу! Не смей ничего с собой делать! Я приеду, и мы вместе поедем в больницу, в санаторий. Подлечим свои крыши – как тебе такое?       – Поздно уже лечиться. Надо было раньше... Прощай, Уилл.       – Нет! Нет, Генри, не вешай трубку! Генри, жди меня, слышишь?!       – Когда-то ты был хорошим другом... – и затем в трубке раздались губки. Уилл задрожал всем телом, положил телефон на рычаг и со всей дури швырнул чайную чашку о стену. Осколки полетели по всей спальне, а Афтон выбежал из комнаты и помчался на первый этаж. Он отправился в пиццерию.       Генри, с опухшими от слёз веками, положил трубку на рычаг и закрыл лицо ладонями. Он уже не стоял, а сидел в углу на холодном полу у маленькой тумбочки, чувствуя, как его тело горит, а стены комнаты ходят ходуном, то сужаясь, то расширяясь. Генри обвёл кабинет мутными глазами и в миг понял, что сейчас он готов уйти из жизни, как никогда раньше. Всё опротивело, а больше всего он опротивел себе сам. С какой это стати его жалеют? С какой стати он – белый и пушистый?.. Столько всего навалилось на его несчастную голову за последние пару часов, что оно просто не укладывалось в рамках его мира. Оно выходило за эти рамки и сводило Генри с ума, ломало его мировоззрение, которое строилось на вере в добро. А теперь: предательство Николсона, предательство Уилла, смерти детей, смерти охранников, одержимость аниматроников...       Мистер Эмили поднялся на ноги, придерживаясь рукой о стол. Написал карандашом короткую записку на клочке бумаги и осторожно, чтобы не шуметь раньше времени, открыл настольный ящик. В нём аккуратной стопкой лежали документы, какая-то канцелярия... и пистолет Томаса Николсона (которым он сегодня сам чуть не застрелился): чёрный, дорогой, красивый и гладкий. «Сейчас или никогда». Генри щёлкнул предохранителем, перевёл дух и прислонил холодное металлическое дуло к виску. Из его круглой темноты веяло смертью, поэтому когда он подносил пистолет к голове, он старался не глядеть на отверстие, из которого вылетит пуля.       «Вот передо мной дверь в кабинет, вот стол со сверкающим стеклом на поверхности, вот зашторенное окно справа – открыть бы его, выглянуть бы в последний раз на улицу... Нет, лучше не стоит, а то ещё передумаю, или, чего хуже, меня успеют застать с пистолетом в руке... Я ничего не почувствую, я ничего не почувствую... А даже если почувствую, то хуже, чем сейчас, мне уже точно не будет. На счёт "три"...»       – Что-то он уже долго там разговаривает, – услышал Генри за дверью звук рации. – Зайди и посмотри, как там мистер Эмили. Понял, Чарли?       – Вас понял, сэр, – прилежно ответил молодой сотрудник полиции, и Генри стало неимоверно жаль его за то, что этому парню вот-вот придётся увидеть чужую смерть – возможно, впервые в жизни. В дверь раздался робкий стук костяшек пальцев, и мистер Эмили ещё увереннее сжал пистолет. Кровь в артериях забилась, ладонь вспотела, отчего курок стал скользким, но он всё равно не убрал пистолета от головы – даже в желании смерти Генри оставался упрямым.       – Мистер Эмили, извините, у вас всё?.. – просунулся в кабинет парнишка и окоченел, не договорив свой вопрос, так как увидел перед собой начальника пиццерии с пистолетом возле виска.       – Прости меня, – сказал ему Генри.       – Мистер Эмили, не надо!! – но тот уже зажал пальцем курок.       Комнату оглушил взрыв, и молодой полицейский вздрогнул, а немного придя в себя увидел, как стены кабинета окропило тёмными брызгами крови. Воздух запах жжёным порохом и железом. Мистер Эмили с напуганно-удивлённым выражением лица уронил руку с пистолетом, а затем и сам мешком повалился на пол. Глаза невидяще упёрлись в потолок, части тела неестественно распластались по полу. Если бы он был жив, ему было бы неудобно лежать в такой позе. У парня-свидетеля сердце ушло в пятки от этого дикого зрелища, и он выскочил в коридор сам не свой, крича немеющими губами:       – На помощь! Помогите! Все сюда! Врача, скорее!       Он опасливо оглянулся на кабинет и увидел под головой мистера Эмили стремительно растущую лужу крови. Из другого виска кровь текла убитому на лицо и струилась по лбу, носу и щеке. Парню очень сильно захотелось заплакать. По коридору эхом раздался бешенный топот ног ФБР-овцев.       – Чарли, что такое? Что за шум? – на бегу спросил у него агент Дуглас.       – Мистер Эмили... он выстрелил в себя... я даже не успел...       – Он что, застрелился?!       – Ага...       – Вот дерьмо! – крикнул ФБР-овец и забежал вместе с толпой своих помощников в кабинет. Оттуда послышались охи, причитания и слабые ругательства.       – Проверьте ему пульс, быстрее! – кричал агент Дуглас. – Нужна перевязка, у него большая потеря крови!       – Чёрт... мы опоздали, сэр, – ответил ему другой сотрудник. – Сердце уже не бьётся...       – В любом случае, выстрел был произведён в голову – это минус мозги сразу же, – добавил ещё один. – Он труп, к сожалению.       – Дьявол, – прошипел Дуглас. – Жалко-то как... Только что был человек, а теперь вот – одно тело... Хоть этот парень и был с характером и много спорил со мной, но чем-то он мне понравился. А мне очень редко симпатизируют люди, которых я арестовываю... И лет ведь ему немного – жил бы и жил. Вот же дрянная штука, жизнь...       – Тут записка, агент Дуглас. Кажется, её написал сам мистер Эмили, так как она адресована... его семье...       – Н-да...       – Я вызову скорую, агент Дуглас? – слезливо спросил женский голос.       – Вызывай, Люси, вызывай...       Девушка вышла в коридор, набрала на телефоне номер скорой помощи и, пока шли гудки, сильно сжимала рукой накинутый ей на плечи пиджак. Пиджак, который греет её даже после смерти своего хозяина. По её щеке прокатилась одинокая слеза, а губы опухли.       Бедного Чарли, причитавшего, что он даже не успел ничем помочь мистеру Эмили, увели к кулеру, чтобы он успокоился и выпил воды. Тело Генри с залитым кровью лицом и широко раскрытыми глазами накрыли покрывалом и положили на специальные носилки. Все были смятены и напуганы, особенно работники ресторана, слышавшие выстрел. Когда информация о гибели мистера Генри Эмили дошла до Николсона, тот впал в пассивную апатию и не сказал ФБР-овцам ни слова до самой тюрьмы. Он выглядел, как кто-то, потерявший последнюю надежду на этот мир...       Нещадно давя на педаль газа и ежеминутно бибикая окружающим машинам, Афтон ехал к пиццерии. Петлял и разворачивал машину так, словно за ним была погоня. Ехал, шепча какую-то молитву и видя Генри в мыслях так чётко, словно он был у него перед глазами. Весёлый парень, на пару лет младше самого Уильяма, который всегда горел новыми идеями и изобретениями. Который всегда поднимал Афтона со дна. Который никогда ни в чём не сомневался и верил этому миру...       Зря верил, зря надеялся...       И эти его вечные фразочки наподобие: «Не трусь – прорвёмся», «Нет ничего невозможного», «Вместе всё на свете одолеем»; эти его огромные синие глаза, которые моментально располагали к себе людей; эти его дурацкие фланелевые рубашки в клеточку, которые он так любил...       «Пожалуйста, Генри, дождись меня! Дождись! Пусть кто-нибудь удержит тебя до моего приезда! Ты ещё должен со мной встретиться, должен меня выслушать! Я ведь и сам не знаю, что со мной... Я тоже жертва, заложник какого-то сдвига в моей психике... Генри, держись. Мы ведь ещё должны отпраздновать твой день рождения – до него осталось всего-то пять дней...»       Уильям видел перед собой стремительно мелькающую дорогу, а также видел, как он забегает к Генри в кабинет и обнимает его. Извиняется, может даже унижается, как самый распоследний в мире человек. Как отговаривает Генри умирать и показывает ему на цветущую природу за окном, ради которой стоит пожить ещё немного. Солнце пекло и бросало блики на капот чёрной машины. Обильно пахло цветами, мёдом и свежестью. Вдалеке по небу плыла тяжёлая и величественная грозовая туча. Всё такое майское, такое живое – не может никто умереть в такую прекрасную погоду!       Наконец-то Уилл увидел вдали пиццерию, освещённую мигающими красно-синими огнями – полицейские мигалки. Он припарковал машину возле какого-то парка и что есть мочи побежал к ресторану, слыша впереди вой сирен и строгие приказы полицейских. Запыхавшись и добежав до огороженной жёлтой лентой парковки, Афтон увидел жуткое столпотворение людей и чёрно-белых машин. Машины принадлежали не только ФБР-овцам, но ещё и скорой помощи, одна из которых сейчас неуклюже разворачивалась, чтобы уехать. У Уильяма защемило сердце при мысли о том, что в этой машине может быть Генри. «Я успел, я успел, я успел! Я не мог опоздать!»       Незаметно поднырнув под ленту, Афтон проскочил в толпу и слился с ней, слушая её разговоры. То, что он видел и слышал, далеко его не радовало: половина местных сплетничала и перемывала кости хозяевам пиццерии, а другая половина (бывшие сотрудники пиццерии) обливалась слезами и обнималась в полнейшем отчаянии.       – Бедный. Поверить в это не могу до сих пор... Надо же так человека довести.       – ... это всё Николсон, это он всю ту мерзость годами прятал. А может он маньяк и есть. А что, разве не похож?       – ... не ну это кем надо быть, чтобы так своего коллегу подставить? Это какое сухое сердце должно быть?..       – Столько смертей в один день, Господи! Что за конец света происходит? Ох, как тошно мне, Боб... Мне мистер Эмили так нравился...       – ... и Бен ушёл, и тот новичок, а теперь ещё и мистер Эмили...       – ... по мне, так это был последний человек, способный на самоубийство... Только ходил, улыбался, работал, и тут – бац.       – ... такой хлопок был жуткий. Я сначала и не поняла, что это было, а как нам агенты всё рассказали, я так разрыдалась. До сих пор слёзы из глаз идут...       – Мистер Афтон, это вы? – воскликнул кто-то у Уилла под ухом. Он обернулся и увидел одного из механиков – пожилого мистера Кларка, который ещё грохнулся на пол в тот день, когда Фокси нападал на Генри.       – Мистер Кларк, здравствуйте! Вы в курсе, что тут происходило?       – Апокалипсис тут происходит, мой мальчик, – со слезящимися глазами ответил старик в синем рабочем комбинезоне и судорожно сглотнул. – Всё погибло в один день в прямом и переносном смысле. Пиццерия опечатана, нас всех уволили, мистера Николсона уже увезли под конвоем... Бэн с новичком-охранником ночью погибли, представь только?.. А теперь ещё и... и...       – И кто? – упавшим голосом спросил Афтон, уже зная, какой он услышит ответ, и оттого чувствуя, как его душа и силы оседают, растворяясь в удушающем горе. Мистер Кларк сочувственно взял Уильяма под руку и, сквозь слёзы глядя ему в глаза, ответил:       – И мистер Эмили тоже... Застрелился, бедный парень – не вынес какого-то ужаса, за который пиццерию и закрыли. В чём там дело, я сам не знаю, но раз скрывают – значит, всё ужасно... Я соболезную вам, мистер Афтон – я же помню, что вы с ним были друзьями... Мне так жаль!..       – Благодарю вас... Простите, но мне нужно...       – ... Побыть одному – я всё понимаю. Ступайте с Богом. Упаси Господь душу мистера Эмили...       Афтон побрёл сквозь гущу людей в непонятном ему самому направлении. Ничего не замечая и видя лишь двоящиеся перед глазами плечи и лица. В ушах шипели сирены, голоса и плачи, смешиваясь в белый назойливый шум. Мысли пропали, какие-то образы – тоже. Пустая голова, пустая грудь – от Уилла осталось только бесчувственное тело, которое машинально шагало вперёд, не обращая внимания на пихавших его людей. «Воздух... мне нужен воздух... я задыхаюсь». Никем не замеченный Афтон вышел с другой стороны парковки и очутился в более-менее свободном месте, где не было так много полицейских и свидетелей. Благоухали листвой садовые деревья и кусты, дул сырой ветер, подгоняя наступающую грозу, солнце скрылось. «Если пройти ещё немного, я окажусь под окнами кабинета Генри...» Туда он и пошёл – под окно. Когда-то он уже сидел под ним, прислонившись спиной к пиццерии и чувствуя по всему телу пронизывающий ливень. История повторяется. «Быть может, если я и сейчас здесь усядусь, Генри придёт за мной, спрыгнет с подоконника в сад и возьмётся возвращать меня в чувство?..»       Словно ответ на его немой вопрос, в небе раздался раскат грома. Сирены смолкли, сменившись звуками бушующей природы, и стало темно и дождливо – прямо как на душе у Афтона. Капнула одна капля, вторая, потом стало лить сильнее, и Уилл, промокая и никак не пытаясь спрятаться от ливня, обернулся на заветное окно первого этажа. Оно было мёртвым, тёмным и зашторенным, прямо как в заброшенном пятьдесят лет назад здании. Никто оттуда больше не выйдет и не позовёт пить чай, слушая дождь... В глазах Афтона наконец-то выстрелила острая спазматическая боль, вызвавшая слёзы, и он заплакал. Жалко, сдавленно и одиноко, стараясь не быть услышанным посторонними. Он сжимал пальцами волосы, заламывал руки, катался по сырой траве и рвал её зубами, но всё это было без толку. С деревьев сыпались белые лёгкие цветы, а на земле их прибивало дождём...       В какой-то момент Афтон лишился сознания и пролежал под ливнем минут тридцать, а когда очнулся, то понял, что его всё это время никто даже не искал. Даже не видел. Даже не пытался отвести в помещение и согреть. Он одинок, отныне он никому не нужен, кроме себя самого. Осознав эту мрачную истину, ослабший Уилл упёрся руками в жирную землю, поднялся на ноги и побрёл прочь, к глухим и сырым подворотням, по которым он очень любил гулять, когда тяжело на душе. Грязный, мокрый и брошенный, как те самые огромные плюшевые игрушки, которых люди выставляют в саду, как декорацию, из-за того, что они занимают слишком много места в доме. Уильям шёл, глядя себе под ноги... и тут он услышал за своей спиной неожиданно ясный детский голосок:       – Зайчик? Это ты?       Афтон в недоумении обернулся и чуть не упал от увиденного: перед ним под дождём стояла когда-то давно знакомая ему девочка – наивная толстушка с каре, Сьюзи Лорренс. Она была серо-белая, как настоящий труп, с чёрными губами, из которых ручьями выливалась кровь, и с белыми, как два светлячка, сияющими глазами. Стояла на мокром асфальте и глядела Уильяму прямо в душу. Афтон чертыхнулся, попятился от неё, не чувствуя ног, а затем побежал без оглядки, слыша её слова, сказанные ему вдогонку: «А можно я позову с собой своих друзей?»       «Мне показалось, оно мне показалось. Она мертва, я не мог её видеть... Чёрт, надо выпить, срочно. Прямо сейчас...»       Пока мистера Афтона не было дома, его семья пребывала в относительно мирном состоянии духа. Бетти и Майкл сидели на кухне, пили чай и о чём-то болтали, обсуждая грядущие через пару недель летние каникулы. На крыльце стояла, прислонившись к стене дома, Барбара Афтон – щурилась на качающиеся в темноте кусты и дымила сигаретой. Кажется, после того, как она с утра прогулялась вместе с Генри, ей стало приятнее находиться на улице, нежели в приевшихся стенах своего дома. Завывал штормовой ветер, раскидывая по улице пыль и мусор. В какой-то момент женщине показалось, что она видит вдали улицы ссутуленный силуэт человека, щедшего прямо к её крыльцу. Она прищурилась, заподозрив в нём мужа, и затушила сигарету о бортик перил. Человек всё хромал и хромал, его сильно мотало из стороны в сторону то ли от ветра, то ли от того, что он был пьян в стельку. Но вот этот человек зашёл под конусный луч уличного фонаря, и Барбара точно опознала в нём еле живого Уилла. Подул ветер – прямо-таки налетел стеной, и неуверенно державшегося на ногах Афтона повалило на асфальт. Барб ахнула и прямо в тапках сбежала с крыльца ему на помощь.       Её халат то и дело раскрывался на вечернем ветру, а собранные в пучок волосы разметало и разлохматило, но миссис Афтон всё равно бежала через улицу на помощь к мужу. Добежав до него и присев возле него на корточки, женщина почувствовала, как сильно от того несёт коньяком и почему-то землёй. Сердито скрипнув зубами, она принялась поднимать его на ноги, подхватив Уильяма подмышки.       – Уилл, слышишь меня? Положи руку мне на плечо! – крикнула она через ветер. Афтон подчинился. – Господи, и как ты так умудрился? Хорошо, что нас никто не видит...       Так они и побрели к дому, держась друг за друга и спотыкаясь от неожиданных и грубых порывов ветра. Мимо пролетела газета и врезалась в яблоню. На одной из соседских крыш адски скрипел флюгер. Из жёлтого окошка дома Афтонов выглянули две головы – Майкла и Бетти, – которые пытались высмотреть, куда вдруг убежала их мама. Увидев с ней своего отца, они тут же перебежали в прихожую. Буквально через минуту на пороге оказались мистер и миссис Афтон – встрёпанные, как после уличной драки.       – М-м-м-мама, а ч-что с папой? – преодолевая заикание, спросила маленькая Бетти.       – Дети, идите-ка в комнату, – прокряхтела Барбара, на которую в полуобморочном состоянии наваливался Уилл. – Нам с папой сейчас надо будет поговорить наедине...       – Мам, помочь тебе с ним? – предложил свою помощь Майк. – Я могу донести его до кухни.       – Не надо, сынок, не надо. Дотащу я его, пара метров осталась. Иди наверх и забери с собой Бетти.       – Как скажешь... – вздохнул парень и взял сестру за руку. – Пошли, Бэт...       Барбара, чувствуя подступающее раздражение, поволокла Уилла сначала в ванную, умыла ему там лицо и руки, а затем также, на своём плече, дотащила его до кухни и начала приводить его в себя лёгкими пощёчинами.       – Да что с тобой такое, Уилл? – говорила она отчаянно. – Ты себя видел в ванной? Ты уже на человека не похож! На ногах не стоишь! Как можно было так напиться, а?.. И с кем ты подрался: почему лицо в синяках?       – Там... были... гопота...       – Господи! Это не выносимо! – взмахнула руками Барбара и отошла от Уилла. – За что мне это всё? За что ты надо мной так издеваешься, Уилл? Почему постоянно заставляешь меня ревновать, нервничать и плакать? Что ты за мерзавцем стал в конце концов?       – Теперь у тебя... будет на один повод меньше... ревновать... – пробормотал он, улыбаясь истеричной улыбкой.       – Это ещё в каком смысле?       Афтон долго молчал, пытаясь побороть дрожь в губах.       – Генри...       – И что «Генри»?.. Вы с ним сегодня поговорили, да? Он мне обещал, что проведёт с тобой воспитательную беседу... Ах! Это с ним ты так подрался?!       – Да нет же... Сказал – гопота, значит гопот-та... ик!..       – Ну так причём же тут Генри? – с отвращением глядя на пьяное лицо своего мужа, спросила Барбара и сложила руки на груди.       – Мёртв...       – Кто?       – Он...       – В каком смысле?.. Что за бред ты несёшь?       – А в как-ком ещё с-ысле можно быть... ик!.. мёртвым? Только в прямом...       – Я тебя не понимаю, Уилл, – прищурилась Барбара, чувствуя, как её сердце забилось под махровым халатом. – Что с Генри? Что значит «мёртв»?.. Ты что-то с ним сделал?!       – Не я... Он сам... – Афтон всхлипнул и, внезапно став выглядеть трезвее, ответил. – Он застрелился, Барб...       На кухне повисло страшное молчание, в котором было слышно даже тиканье секундной стрелки на наручных часах Уильяма. Вся кровь отлила от бледного лица Барбары, но она по прежнему не шевелилась.       – В нашу пиццерию сегодня приехал отряд полиции, вместе с агентами ФБР... Они оцепили ресторан, обыскали его и выяснили, что там многие годы... творились преступления – убийства посетителей и ночных охранников... От Генри это скрывалось. Он даже не подозревал обо всём об этом... А когда ему рассказали... он не вытерпел... Он словно немного помутился рассудком и решил застрелиться... Я говорил с ним в этот момент по телефону, и, судя по голосу, он был в отчаянии, в истерике... Я ничем не успел ему помочь...       Он поднял прояснившиеся глаза на жену и увидел, что у той по лицу беззвучным водопадом льются слёзы. Она даже не пыталась их вытереть, просто стояла и позволяла им литься.       – Уилл, – прошептала она, – ты просто идиот, если думаешь, что я рада его смерти. Какое ещё «на один повод меньше ревновать»?.. Господи, какой ужас... Ты уверен, что он погиб?       – Уверен...       – Нет, нет! Я не могу в это поверить!.. Такой солнечный человек – он не мог!..       – Я тоже так думал...       Они хором посмотрели друг другу в глаза и каким-то образом поняли, что теперь они остались в этом мире совершенно одни. Брошенные, изгнанные, без работы, без родственников, без последних друзей. У них есть только они сами: у Барбары – Уилл, а у Уильяма – Барбара. Поэтому миссис Афтон тут же подскочила к Уильяму и крепко-крепко обняла его, невольно начав плакать ещё сильнее. Уилл только гладил её по спине и молчал...