Мышка

Я опять описываю каждый чих героя. Но по-другому я не могу. Враг упал на задницу. Алла искренне надеялась: Мозенрату было больно. Она намеренно поскребла голову, стараясь усилить негативное впечатление о себе. Издеваться над Мозенратом ей нравилось. Хотя девушка и понимала: ее первый раз с мужчиной оказался довольно щадящим. Конечно, боль была. Но Алла давно привыкла к боли. Ее тренировки с Матиасом со случайными переломами, вывихами и, в лучшем случае, ушибами существенно повысили болевой порог Аллы. О тренировках с Расулом говорить не приходилось. Капитан стражи был счастлив погонять крысеныша и как следует наподдать ему, тем более если этот крысеныш сам просил Расула помочь ему научиться хорошо сражаться с оружием. Алла даже не могла обвинить Мозенрата в том, что он сосредоточился только на своем достижении удовольствия, не стремясь доставить удовольствие партнерше. В конце концов Мозенрат слово сдержал и действительно не зверствовал. Не то что убитый Мираж стражник, который бил Аллу сапогом в живот и сильно ударил ее пару раз головой о булыжную мостовую. Конечно, Алла здорово разозлила нерадивого слугу закона, когда чуть не воткнула ему украденную серебряную вилку в глаз. К сожалению, воткнуть вилку в глаз стражнику Алле не удалось, стражник оказался более проворным и сильным, чем рассчитывала юная воровка. Жизненный опыт Аллы в качестве героя-любовника говорил: стражники часто бывали жестоки к женщинам и детям. Били и оскорбляли жен, срывая на них злобу. Нет, попадались среди стражников хорошие мужья и отцы, но Алла никогда не разрушала здоровые крепкие семьи. Ее любовницами становились молодые замужние женщины, даже матери с маленькими детьми. Всех любовниц Аллы объединяло одно: усталость от грубого обращения мужчин. В гости к любовницам Алла приходила с подарками: игрушками для детей, мазями, лечащими синяки, косметикой, медными или бисерными украшениями… Словом, разными приятными женскими или полезными в хозяйстве штучками. Таким образом чуткий, нежный Аладдин становился глотком свежего ласкового воздуха для женщин, замученными проблемами горькой семейной жизни. Со шлюхами Алла не спала, по крайней мере, с теми, которым она не нравилась. Все женщины, побывавшие в постели Аладдина, испытывали к нему симпатию, желали его. Алла слишком хорошо помнила лицо Садиры, с отвращением рассказывающей о первом клиенте. Потный наглый боров заплатил золото за рабыню-девственницу, знающую, как доставить наслаждение мужчине. Садира предпочла доставить удовольствие себе, а не клиенту, когда оставила того подыхать в луже крови, а сама выпрыгнула из окна борделя навстречу свободной новой жизни на улицах Аграбы, где несостоявшаяся блудница встретила Аллу. — Что за жизнь без вошиков? — пустилась в новые рассуждения Алла, нетерпеливо дергая ногой, — ее подвижный организм требовал движений, прыжков по стенам и громких диких криков и, конечно, хорошего мордобоя двух враждебно настроенных друг к другу сторон, спровоцированных криками Аллы. Подбадривающие крики, организация пьяных драк и вызывающие недоумение у врагов речи давались Алле легко, в отличие от геройских речей и классического геройского поведения, где для красоты словца и поддержания классического геройского поведения обязательно требовалось накатить. Хорошая попойка гарантировала хорошие геройские речи, которые обязательно требовалось записать на листочек, а после попойки очистить записанную речь от ругательств, поскольку добропорядочные герои не могли в трудные моменты обкладывать злодеев трехэтажным матом, даже если очень хотелось. В очень запущенных ситуациях можно было сочинить речь экспромтом прямо во время совершения подвига. Правда, для сочинительства обязательно требовалось наличие незаменимой для героев пол-литры. К сожалению, Жасмин не считала пол-литру важным элементом в образе героя. Поэтому, когда принцесса участвовала в подвигах, Джинни и Алла оставались трезвыми. Хотя Джинни тоже любил выпить, как и Яго. Даже Коврик время от времени мог клюкнуть оздоровительной настойки, так сказать, для улучшения полетных навыков. Из совместных героических пьянок трезвым оставался только Абу, не терпевший запахов алкоголя. Жасмин, как добропорядочная мусульманка, спиртного не пила. А Алла, Джинн и Коврик никогда не пили при Жасмин, прекрасно помня о вспыльчивом нраве принцессы. — Между прочим, вошики — надежные друзья любой уличной девушки. Они охраняют ее непорочность, — Алла кашлянула, подавляя смех, — нести бред с серьёзным лицом ей становилось сложнее. — Попадет бедняжка в гарем старого козла-эмира, увидит эмир вошиков или вошики прыгнут на эмира самостоятельно, эмир, конечно, разорется, но честь бродяжки будет спасена. Знаешь, у тебя очень красивые волосы: мягкие, длинные, — Алла демонстративно поскребла голову снова. — Думаю, вши оценят твою шевелюру по достоинству. А вши у тебя точно будут и не раз, — подбодрила Алла некроманта, издевательски улыбаясь, — раз тебя на бродяжек тянет. Запомни мой совет, Мозенрат, — Алла многозначительно подняла указательный палец вверх — она вдохновлялась изображением святых на иконах в их небольшой, сложенной из камня, деревенской часовенке: — не в каждую дырку можно совать шланг. Это тебе даже стражник и евнух Хасан подтвердит. Шланг у Хасана отняли коварные пчелы на горе всему женскому населению Аграбы. У Хасана шланг был даже длиннее твоего. А твой шланг совпадает по размеру со шлангами негров. Я знаю, о чем говорю, я негритянские шланги в борделях видела, — Алла важно кивнула с видом знатока негритянских шлангов. — Теперь ты можешь оценить весь масштаб трагедии для Хасана и бедной Аграбы. — Мышка моя, тебе определенно нужно меньше пить, распутничать и шляться по борделям, — Мозенрат потер виски, в его властном голосе слышалась усталость. Некромант принялся одеваться, слишком занятый, чтобы обниматься и тискаться с пленницей. — Как только стану вашим новым султаном, обязательно введу сухой закон для всех моих поданных, — объявил он. — Жителям Аграбы пора научиться смотреть на мир трезвым взглядом. Алла нахмурилась. Кажется, некромант начал постепенно отходить от сведений, полученных о жизни голозадых и босых обитателей Аграбы. Мозенрат по-прежнему говорил ей «Мышка, моя», а не «Брысь отсюда, зверюга блохастая». А еще проклятый некромант закончил процесс одевания, когда надел на себя нижнюю рубаху, ну, и перчатку натянуть не забыл. Мозенрат даже не прикоснулся к любимой чалме, украшающий чалму крупный рубин Алла собиралась оторвать и оставить себе в качестве трофея. Алла понимала: времени у нее оставалось не так много. Возможно, скоро Мозенрат потребует второй раунд или даже отдаст ее мамелюкам на поругание. Алла совершенно точно знала: один меньше, чем десять. Групповое изнасилование пленницу совершенно не вдохновляло. Вытерпеть в постели одного Мозенрата Алла могла. Ей не было противно или очень больно. Предварительные ласки Алле даже понравились. Но пленница отчётливо понимала: пора валить. Одно дело, когда можно было изредка прилетать в Черные Пески, чтобы потрахаться с одним молодым горячим некромантом из Черных Песков, а другое дело признать молодого горячего некроманта своим хозяином и жить вместе с ним в мрачной, кишащей живыми мертвяками Цитадели, выполняя обязанности наложницы и воплощая в жизнь самые бесстыжие желания новообретенного повелителя. Да и какого повелителя? Наглого, избалованного мальчишки, посмевшего думать, будто Алла уже принадлежала ему. Хотя они всего лишь перепихнулись разок. Алла точно бы не смогла обратиться к Мозенрату со словами: «Мой господин». У нее бы скорее вышло обращение: «Мой павлин». Кроме того, не могла Алла жить в Цитадели. Она и во дворце Аграбы задыхалась. Аллу тянуло на свободу, подальше от роскоши, услужливых служанок и слуг, надменных придворных. Жить в лачуге Алле нравилось больше, не в той, которая находилась напротив дворца. А в той, в которой они жили вместе с Садирой. Точнее, Садира в лачуге не жила. Жила непостоянно. Садиру, как и Аллу, тянуло на свободу. Иногда Алла ощущала металлический запах, исходящий от черных кудрявых волос Садиры, свидетельствующий об очередном удачно завершенном деле опасной сексуальной ведьмочки. В отличие от Аллы, Садиру воровская жизнь не устраивала, зато жизнь наемной убийцы ей пришлась по душе. Садире нравилось убивать задиристых, агрессивных мужчин, заклинаниями выворачивать их внутренности наружу. За годы, проведенные в борделе, Садира успела возненавидеть мужской пол. Впрочем, ненависть к мужчинам не мешала Садире любить Аладдина. Отдельных представителей мужского пола Садира даже уважала. Алла любила лежать с Садирой под одним одеялом, чувствовать тепло тела подруги, ласково перебирать ее волосы, делать прически или дарить Садире вышитые бисером платки. (Любовь заставляла Аллу совершать странные и жуткие вещи, например, вышивать). Алла в последнее время все чаще приходила в их общую с Садирой лачугу, желая побыть там, где ее никто не найдет. Ну, кроме Абу, (Абу застал Садиру) и джинна. Джинн всегда знал, где находился Аладдин. К сожалению, именно в эту лачугу приперся Мозенрат, спер лампу с джинном и платок, предназначенный в подарок Садире. Алла жалела, что не могла треснуть некроманта по тупой, высокомерной башке: ей просто не хватило бы сил осуществить задуманный маневр. — От трезвого взгляда на мир порой повеситься охота, — пробормотала Алла, прикидывая пути возможного отступления. Алле совершенно точно не понравилось обратное превращение юноши в девушку. Во-первых, она стала ниже ростом, во-вторых, гораздо слабее физически, в третьих, Алла давно не упражнялась в девичьем теле, привыкнув надеяться на силу, а не на привычные преимущества вроде ловкости и хитрости. Аллу злила собственная слабость. Никто не мешал ей зарезать врага еще у Кинжальной скалы. Достаточно было нанести пару ударов ножом в живот слишком самоуверенного мальчишки, и Мозенрат никогда бы больше не угрожал ее друзьям. Только вот совершенно неуместная жалость помешала Алле прикончить злодея. Зато Мозенрат теперь никого из них не пожалеет. Ей следовало действовать по жесткому, проверенному временем принципу: «Или ты, или тебя», но она не смогла поступить правильно. — Мозенрат, у меня тут вопросик нарисовался, — Алла невинно улыбнулась, обезоруживающе хлопая глазками, приобретая вид глуповатой девицы. Алле легко удавалось казаться глупее, чем она была на самом деле. Дураки не представляли опасности. Только вот хитрец, притворяющийся дураком, мог увидеть и услышать много занятных вещей от поверивших в обман простаков, если, конечно, уметь видеть и слышать. Алла обладала чутким слухом, зоркими глазами, хорошей памятью и умело пряталась в личину честного малого Аладдина, отважнейшего героя Аграбы. А еще умела быстро убегать от врагов. Уличным мышкам полагалось быть достаточно ловкими и находчивыми, чтобы не стать кормом для хищников. Мозенрат определенно являлся хищником, безжалостным, коварным хищником, а главное мужчиной. Алла боялась мужчин, не доверяла им. Успела достаточно насмотреться на менее удачливых мертвых мышек в подворотнях, с разорванной одеждой, ужасом в застывших остекленевших глазах и округлой узкой бороздой на тонких шеях. Мышек насиловали и душили. А матросня развлекалась с находящимися в трюме греческими пленницами, с которыми можно было не церемониться. Елене повезло, ее собирались продать в гарем одному сластолюбивому эмиру из Семи Пустынь, поэтому бывшую монахиню не трогали, даже почти не били. Мозенрат Аллу не бил, лишь отвесил в воспитательных целях одну не очень болезненную пощечину, даже рану, полученную от зубов Ксерксиса, смазать мазью изволил. Однако Мозенрат не славился добротой и великодушием к пленным врагам, поэтому Алла ждала от него неприятных сюрпризов в виде мучительной казни или приказа о групповом изнасиловании пленницы мамелюками. — Мозенрат, на кой черт я тебе сдалась? — поинтересовалась Алла, мысленно прикидывая: стоит ли зашвырнуть во врага стоящую в углу вазу, с тахты пленница пока не слезала, надеясь при необходимости сбить Мозенрата с ног метким ударом подушки. — Зачем тебе постоянная головная боль вроде меня? Я могу кого угодно достать за очень короткий срок. А еще я умею убивать. В первый раз я убила человека, вражеского воина, в одиннадцать лет, — призналась Алла, морщась: способ убийства получился болезненным. — Вылила кипящую смолу ему на голову. — Так значит спасительница Аграбы на самом деле жестокий убийца, — Мозенрат поднялся на ноги, направился к тахте, где находилась пленница. К сожалению, возможность подцепить вшей его больше не пугала. — Не мучают кошмары по ночам, Аладдин? — Мозенрат усмехнулся. — Или героям разрешено убивать? Алла расправила плечи. В момент опасности она старалась выглядеть прямо, пожалуй, слишком прямо. Дочери короля разбойников не полагалось проявлять страх. Атаманше следовало быть бесстрашной, решительной, готовой вести народ к процветанию. В обличье Аладдина Алла почти ничего не боялась. Алле нравилось летать на летающем ковре, биться со злодеями, перекидываться шутками с джинном. Нравилось чувствовать азарт битвы, дразнить смерть. Аллу не пугала вероятность плена, она и ее друзья не раз попадали в плен к злодеям, но им часто удавалось ускользнуть из цепких злодейских лап без больших потерь. Никто из злодеев и злодеек не желал Аладдина, кроме Садиры. Но у Аллы с Садирой всегда были особенные отношения: первый палец, первый оргазм, первый отсос, поцелуи, признания в любви, разговоры о будущем и секс, секс, секс. Садира и Алла продолжали любить друг друга, даже когда оказались на разных сторонах. Садира выворачивала обидчиков Аллы внутренностями наружу. Но Садира находилась далеко, как и Матиас, всегда готовый обидчикам Занозы скормить их гениталии. — Вот только не надо строить из себя моралиста, — Алла красноречиво показала врагу оттопыренный средний палец, объяснять Мозенрату причину убийства она не собиралась. — Главный принцип сражения прост: «Или ты, или тебя». Я защищала мой дом. Доброта к злодею это тоже преступление. Иногда убийство — лучший способ решения проблемы. Например, если бы я зарезала тебя у Кинжальной скалы, ты бы больше не угрожал моим друзьям. Я пощадила тебя, Мозенрат, — Алла снова приподняла подбородок, поднялась на тахте, схватила в руки подушку, понимая: сражаться подушкой смешно, вряд ли подушка могла нанести врагу серьезные увечья, но другого оружия у нее все равно не было. Следовало спрятаться, залезть хоть под тахту. Возможно, тогда бы ей удалось дождаться спасения. В самом деле не умолять же ей Мозенрата о пощаде. Мольбы о пощаде почти никогда не приносили эффективного результата. Они лишь раздражали или забавляли победителя. — Нет, мышка моя, это Я пощадил тебя, — возразил Мозенрат. Алла вжала голову в плечи, враг неумолимо приближался к ней. — Ты непредсказуемая, дикая и разрушаешь все на своем пути, как Сирокко. Тебя нужно или взять под контроль, или уничтожить. Я выбрал первый вариант, — некромант улыбнулся пленнице с обманчивой мягкостью. — Мне уже доводилось укрощать чудовищ. Думаю, с уличной девчонкой я справлюсь легко. Впрочем, я уже с тобой справился, Аладдин, — самодовольно добавил он, — когда овладел твоим телом. У нас впереди еще много ночей. Кто знает, быть может, однажды ты подаришь мне наследника или наследницу, ребенка, которому передастся мой магический дар. Когда-нибудь моей стране потребуется новый правитель. — О да, ты великий воин, Мозенрат, — Алла спрыгнула с тахты, отвесила шутовской поклон юноше. — Твое укрощение тирдака мне очень понравилось. Жаль только тирдак тебя не сожрал. Ай, — вскрикнула пленница, когда в нее попал заряд из перчатки, ноги ее оказались скованы цепями, девушка не удержала равновесия и рухнула на ковер. Падение оказалось для Аллы унизительным и немного обидным. Впрочем, ее больше мучил страх, в обличье Аладдина страха не было. Юношеское тело Алле нравилось больше благодаря физической силе. Алла бы предпочла оставаться привязанной к Кинжальной скале, а не лежать на ковре опочивальни голой и беспомощной у ног почти голого некроманта. Но мнением пленников и пленниц злодеи обычно не интересовались, а если интересовались, то лишь с целью поглумиться над беспомощными людьми. — Мне нравится твое изуродованное моей магией лицо, — Мозенрат склонился над пленницей, запустил ладонь в ее волосы. — Рожа крысеныша меня ужасно раздражала, в отличие от твоего милого личика. Тебе говорили, что ты очень хорошенькая? — поинтересовался Мозенрат, приглаживая растрепавшиеся волнистые пряди девушки. — Над тобой предстоит много работы. Твои волосы жесткие, ладони шершавые, твоя шкурка довольно потрепанная. Но если тебя привести в порядок, то своей красотой ты не уступишь принцессе Жасмин. — Не боишься вшей подцепить? — перебила Мозенрата Алла. Девушку раздражал его насмешливый тон. Особенно раздражало совершенно неуместное сравнение ее с принцессой Жасмин. Алла гордилась шершавыми руками и шрамами. Они свидетельствовали о ее боевом духе. Быть похожей на принцессу Алла точно не хотела. Пусть даже на принцессу Жасмин, очень сильную, бойкую, вероятно, храбрейшую из принцесс. Но Жасмин всегда оставалась запертой во дворце девочкой. Благородной, самоотверженной, доброй, но избалованной и неприспособленной к вольной жизни. Жасмин по-прежнему оставалась прекрасным, оранжерейным цветком. Однако из Жасмин могла со временем получиться жесткая и справедливая правительница, именно та, в которой так нуждалась Аграба. Аллу воспитывали в другом духе. Уже в семь лет дочь атамана видела смерть, когда люди отца казнили захваченных в бою знатных пленников, за которых отказались дать выкуп. Маленькая Алла любила проводить время с амазонками и мечтала однажды притащить на аркане в деревню захваченного в бою жениха. Дочь Касима постоянно дралась с мальчишками, драки были игрой, развивали силу и ловкость, необходимую будущим воинам. В двенадцать лет Алла, благодаря помощи Матиаса, делала заказы в Гильдии убийц профессиональным убийцам на наиболее отличившихся в деревне стражников. Ученица Фатиха желала лично наказать врагов, но Матиас возразил. По мнению наемника двенадцатилетним девочкам следовало играть в куклы, а не резать глотки. От Жасмин Аллу отличало представление о приличиях, о добре и зле. Принцесса ревностно берегла девичью честь. Жасмин, оказавшись на месте Аллы, уже бы рыдала и проклинала Мозенрата, чувствуя себя опозоренной. Алла считала: все могло быть гораздо хуже. Уличные мышки уже с четырнадцати лет искали себе покровителей, способных их защитить. Повелитель Черных Песков был гораздо привлекательнее возможных женихов Аллы, бородатых рослых варваров, от которых пахло потом, скотом, сырым мясом. Маленькая Алла бегала в часовенку, молиться Деве Марии, чтобы родители отдали ее замуж не за варвара. По сравнению с большинством возможных женихов Аллы даже Джафар казался вполне привлекательным мужчиной. — Мышка моя, уверен: все, что возможно, я уже от тебя подцепил, — Мозенрат вздохнул, сел по-турецки рядом с пленницей, отобрал у нее подушку, когда Алла сделала попытку ударить этой подушкой его по спине. — Мне уже поздно паниковать. Нужно оценить масштаб проблемы. Я много раз лечил Ксерксиса от лишая, вылечу тебя и себя заодно. — Пусти, — Алла с новой силой затрепыхалась в руках победителя, когда Мозенрат начал осматривать ее голову. — Пусти меня, мерзавец, гад, сволочь… Зоофил, педофил, некрофил! Ладно, последние три слова из другой оперы, — признала поражение Алла, потирая затылок, — оскорбленный Мозенрат наградил ее воспитательным подзатыльником. Впрочем, Мозенрат ограничился только подзатыльником, не предпринимая больше никаких карательных действий. Алле даже показалось: из Мозенрата мог бы получиться вполне неплохой хозяин. Но девушка помотала головой, отгоняя странную мысль. Она никогда не будет принадлежать мужчине. Особенно мужчине. Хотя одному мужчине Алла бы принадлежала с радостью, а именно Матиасу, объекту ее неуклюжей, подростковой влюбленности. К сожалению, после смерти Фатиха Матиас остался в Аграбе совсем ненадолго, предпочел вспомнить молодость и заняться пиратством. Он ушел в море, подчиняясь зову сердца, и больше Алла о друге-греке не слышала. — Сколько же в тебе дури, Аладдин, — Мозенрат принялся перебирать пряди Аллы, ища несуществующих паразитов. — Ты самый придурковатый герой, которого я знаю. А я их немало повидал за всю мою практику. Не дергайся, — раздраженно сказал он. — Клянусь Аллахом, Аладдин, тебе следовало трепыхаться, когда я лишал тебя тех жалких остатков невинности, которые у тебя остались. Я уже с тобой разобрался, сделал тебя моей наложницей. Ты больше мне не враг, спасительница Аграбы. Я не воюю с моей собственностью. — Секс с тобой еще не делает меня твоей собственностью, Мозенрат, — возразила Алла. — Я переспала до тебя с тридцатью женщинами. И ни одна из них не ушла от мужа и не стала моей. Последняя подробность, пожалуй, являлась лишней. Мало ли Мозенрат раскроет Жасмин секрет любовной жизни Аладдина. Жасмин наивно полагала: она была у жениха первая. Жасмин действительно была первая. Правда, с конца. Алла не изменяла невесте, хотя регулярно находила новые соблазны. От долгого воздержания Мираж, например, казалась Алле очень сексуальной злодейкой, которой следовало присунуть. Впрочем, Мираж действительно являлась очень сексуальной женщиной-кошкой, стройной, изящной опасной. Аллу не беспокоило ее влечение к Мираж, вот влечение к Абис Малу девушку бы встревожило больше. С Жасмин у Аллы дальше поцелуев дело не продвинулось, хотя они уже несколько месяцев спали вместе из соображений безопасности: несколько раз принцессу похищали из покоев. Оборванец и принцесса спали в одной спальне, но на разных кроватях. Алла боялась брачной ночи с Жасмин. Она не связывалась с девственницами, за исключением Садиры, но в их первом разе с Садирой именно Алла занимала пассивную роль. — Я не сомневался в нравственности обитателей трущоб, — съязвил Мозенрат, продолжая поиски вшей в волосах Аллы. — Вероятно, для вас переспать друг с другом так же легко, как поздороваться. Но, видишь ли, мышка моя, Цитадель не твой любимый притон. Тебя ждет обучение манерам, чтению, письму, музыке. Понятия не имею, чему обучают наложниц, — Мозенрат пожал плечами, в этом Алла была почти уверена. — Но занять тебя чем-то надо. В тебе слишком много энергии да и твои геройские замашки нужно как-то искоренять. Фух, ты не вшивая, — Мозенрат с облегчением вздохнул, закончив поиски. — Незаразная. Все в порядке. — Будь уверен, Мозенрат, знала бы я, что тебе приспичит на меня залезть, подготовилась бы получше, — не осталась в долгу Алла, отвечая насмешкой на насмешку. — Подарить тебе парочку вшей и трудноизлечимое венерическое заболевание — моя святая обязанность. И между прочим, писать и читать я без тебя умею, умник, — в последнее слово Алла вложила как можно больше презрения. — Я выполняю при дворе султана Аграбы обязанности переводчика. В дворцовой библиотеке скопилось много нуждающихся в переводе рукописей на латинском, греческом и древнеегипетском. — Ты… переводчик? — полный скептицизма голос Мозенрата раздражал Аллу. Алла жалела, что оказалась незаразной. Девушку всегда злило, когда кто-то сомневался в ее умственных способностях. Елена была права, когда говорила: рано или поздно ее дочь потянет на книжки. Во дворце Аладдин долгие часы проводил в библиотеке, восполняя пробелы в образовании. Жениху принцессы следовало быть умным, особенно, если жених был безродным оборванцем. Алла прекрасно понимала: Джафар был лишь верхушкой айсберга. При дворе Аграбы по-любому имелась кучка властолюбцев, жаждущая смерти действующего султана, чтобы свергнуть назойливого мальчишку и принудить Жасмин к браку. — Герою позволительно быть идиотом, в отличие от советника принцессы, — хмыкнула Алла, к сожалению, она не смогла смотреть в лицо врага, поскольку сидела на полу, с цепями на ногах, а Мозенрат сидел у нее за спиной. — Я должна быть умной, если хочу защитить моих друзей. Книги питают ум, делают его острым. За моих друзей я глотки зубами рвать готова, — Алла стиснула зубы, мысль о негодяях, замышляющих причинить вред ее друзьям, заставляла ее испытывать волну ярости. — Эти придворные интриганы — клубок ядовитых змей. Они могут с вежливой улыбкой вонзить нож тебе в спину точь-в-точь, как мой дядюшка вонзил нож в спину моего отца. Аграба — злой город, а герой должен бороться со злом, — Алла вздохнула, понимая: она вот-вот наговорит лишнего, но остановиться девушка уже не могла. — Я видела зло. Настоящее зло много раз, от рук которого страдали женщины и дети. Это зло пьяные мужья и отцы, воины-насильники, работорговцы. Легко быть героем, когда у тебя есть сильные друзья и здоровое, крепкое тело, — Алла криво усмехнулась, смуглое лицо ее исказила болезненная гримаса. — Сложно быть героем, когда ты одинокая, слабая девчонка и тебе не победить здорового пьяного стражника. Но ты упрямо заслоняешь собой женщину и ребенка, подставляешь себя под удар. Потому что слышишь крик: «Папочка, не надо!» и понимаешь: ты не можешь поступить по-другому. Алла закрыла глаза, переводя дух. Эта речь отняла у нее много эмоциональных сил. Алла думала о Жасмин, беспомощной принцессе в цепях возле трона, где восседал изменник Джафар. Она думала и о Лиле, самой несчастной пленнице из их деревни, неспособной забыть об убитом возлюбленном. Лила бродила по деревне босая, в одной ночной рубашке. Лилу жалели, понимали: бедняжка тронулась умом. Ставший мужем Лилы Джамал оберегал жену, буквально на руках носил, старался всячески ее порадовать, особенно когда Лила забеременела. Только вот Лила не простила мужу смерти возлюбленного. Новорожденного ребенка она утопила, а сама повесилась. Следом за Лилой повесился и Джамал. — Жасмин никогда не станет Лилой. Я не позволю, — пробормотала Алла очень тихо, этих слов Мозенрату слышать не полагалось. Мозенрат последних слов Аллы и не слышал. Он бережно накрыл пленницу одеялом и небрежным щелчком пальцев освободил ее ноги от цепей. Мозенрат взял Аллу за руку, осторожно начал поглаживать ее ладонь большим пальцем. Пленница нахмурилась. Жалости к себе она не хотела, особенно от Мозенрата. Аллу мог жалеть только джинн. И Садира. Хотя Садиру Алла тоже жалела: маленького братишку Садиры зарубили воины. Зарубили они и бабушку Садиры. А сама Садира попала в рабство. Две уличные мышки жалели друг друга. Они объединились против жестокого, враждебного настроенного к ним мира. — Мышка моя, я больше не позволю никому тебя обидеть, — пообещал Мозенрат. — Я не нуждаюсь в жалости, — резко оборвала некроманта Алла, пользуясь свободой она поспешно поднялась на ноги и принялась одеваться. Предстать перед Ксерксисом в обнаженном виде она не собиралась. Мозенрат не удерживал пленницу, беспрепятственно позволяя ей одеться. Видимо, второй раунд он пока не планировал. Не собирался он отдавать спасительницу Аграбы мамелюкам. Некромант сделал Аллу своей наложницей, а не мамелюкской. Ненадолго. Алла не собиралась задерживаться в Цитадели. Во дворце Аграбы или, точнее, в кабинете Джафара находились научные труды матери Аллы. Елена занималась наукой, а Касим доставал ей необходимое оборудование. В Цитадели не находилось ничего полезного для Аллы, и пленница не видела причины задерживаться здесь. — Нам обоим нужно помыться, — Мозенрат принялся одеваться тоже. — Я покажу тебе, где находится моя купальня. Искупаешься вместе со мной, — велел он. — Хочу убедиться, что ты достаточно чистая. — Хорошо, — Алла кивнула, Мозенрат приподнял бровь, удивленный покладистостью пленницы, но Аллу волновала только судьба ее друзей. — Мозенрат, — пленница запнулась, просить кого-то о чем-то она не привыкла. — Пощади моих друзей. Пожалуйста… Алла замолчала, внимательно разглядывая собственные пальцы на ноге. Просить о пощаде, пусть даже о пощаде для друзей оказалось неожиданно тяжело. Некоторое время Мозенрат молчал. Молчала и Алла, ожидая его ответа. Молчание прервал залетевший в опочивальню хозяина взмыленный Ксерксис. Увидев живого и невредимого Аладдина, угорь распахнул глаза и открыл рот. — Докладывай подробно, — велел Мозенрат, прерывая ряд ненужных вопросов от любимца. — Четверо, — послушно прохрипел Ксерксис. — И Джинн с ними? — нетерпеливо спросил Мозенрат. Угорь отрицательно помотал головой, Алла вздохнула с облегчением. — Джинна нет, — кратко ответил угорь. — А лампу видел? — И лампы нет. Алла, внимательно слушавшая их разговор, расхохоталась. Ей вдруг стало так легко и беззаботно, как в далеком детстве, когда Елена читала маленькой дочери сказки. Пленница согнулась пополам от счастливого хохота. Аллу волновало только одно: Джинн находился в безопасности, Мозенрат не доберется до джинна. Друзья ее будут жить. А стражники… Стражников не жалко, пусть мамелюки надерут им задницы, ну, или слуги закона надерут задницы мамелюкам. Алла вдруг снова ощутила себя юнгой Алом, стравившим две враждебно друг к другу настроенных стороны. Быть Алом Алле нравилось. В отличие от Аладдина, Ал умел веселиться по-настоящему.