Мышка

Мозенрат на руках отнес девчонку к себе в опочивальню. Правда, у него возникла мысль сначала задействовать мамелюков. Того же Дестана, например, который так понравился Аладдин. Аладдин бы по достоинству оценила галантность бывшего повелителя Черных Песков, пусть даже эта галантность была вызвана приказом его нового хозяина. Однако Мозенрату нравилось держать бессознательную мышку на руках, девчонка оказалась слишком теплой, хорошенькой и легкой, а главное молчаливой. Вдобавок Мозенрат чувствовал перед Аладдин вину. Целью ментальной атаки было вызывание страха, а не призыв паразитических сущностей из Нижнего мира. Мышка его чуть не отдала концы. Причем Аладдин ухойдокала бы себя самостоятельно. Девчонка оказалась на удивление самостоятельной. Слишком самостоятельной и быстрой. И если поначалу Мозенрата раздражала болтовня Аладдин, то уже через несколько часов треп мышки начал развлекать некроманта. Мышка любила молоть языком по поводу и без повода. Мозенрату предстояло приказать одному из мамелюков отвечать за выбалтывание Аладдин, а также научить его кивать в нужных местах и утвердительно мычать время от времени, поддерживая беседу. Правда, следовало каким-то образом ограничить общение Ксерксиса и Аладдин. Мозенрат тщательно следил за словарным запасом питомца. Ксерксис знал только приличные слова до более близкого знакомства его хозяина с Аладдин. Мышка легко бы могла обогатить лексический запас Ксерксиса ругательствами. Девчонка уверенно ругалась на нескольких языках и обладала приятным голосом. Вот только знала очень неприличные песни, которые Мозенрат точно не был готов услышать. Некромант боялся: от таких веселых песенок у него пойдет кровь из ушей. — Мышка моя, надеюсь, ты не свихнулась окончательно, — Мозенрат стал тереть жесткой мочалкой намыленную кожу — он находился в купальне, куда и планировал затащить Аладдин. Аладдин могла бы тереть мочалкой его тело или массажировать ему спину. Возможно, делать массаж девчонка не умела, хотя Аладдин умела делать многие вещи. Мозенрат бы научил мышку правильно делать ему массаж и перевязку шеи. Шею Мозенрату приходилось перевязывать самостоятельно. Всегда чистые бинты скрывали крупные синяки и язвы — последствия длительного ношения магической перчатки. Вряд ли бы Аладдин удивили его уродства. Аладдин могла сама удивить кого угодно. Я укокошила моего драгоценного дядюшку, растворила ему органы кислотой. Я умею убивать. В первый раз я убила человека, вражеского воина, в одиннадцать лет. Вылила кипящую смолу ему на голову. Главный принцип сражения прост: «Или ты, или тебя». Иногда убийство — лучший способ решения проблемы У Мозенрата не оставалось никаких сомнений: мышка умела убивать. С достаточной легкостью. Аладдин в самом деле могла зарезать его у Кинжальной скалы. Понадобилось бы всего несколько ударов в живот кинжалом и тогда бы его никакая магия не спасла. Аладдин являлась дикаркой, бешеной, свирепой, неукротимой. Пожалуй, из всей компании Аладдин являлась самым серьезным врагом. Кроме, быть может, джинна. Мозенрат читал в одном из магических трудов, что джиннам не позволялось убивать. Правда, до знакомства с Аладдин, Мозенрат считал: герои убивать не могут, а особенно герои не могут быть более жестокими, чем злодеи. Аладдин являлась самым жестоким героем, которых знал Мозенрат, а ему по долгу службы доводилось не раз сталкиваться с героями, которые вполне укладывались в общепринятые рамки, распространяли по всему миру добро и считали бесчестьем нанести удар в спину, пусть даже врагу. Аладдин к их числу явно не принадлежала, не стесняясь при удобном случае грязно играть, объясняя совершенно не геройское поведение военной хитростью и спасением друзей. Аладдин даже пытать умела, причем такими варварскими способами, к которым некромант бы точно не прибегнул. Мозенрат бы предпочел убить врага с помощью удара магической перчатки. Быстро и легко. Нет, он бы мог быть суровым, пожалуй, даже жестоким к врагам, если был очень зол. Например, ту же Аладдин, попадись она ему в ночь, когда он чуть не попал в пасть тирдака, Мозенрат, не колеблясь, сжег бы с помощью солнечных лучей и крупного бриллианта в одной из камер, Мозенрату как раз требовалось проверить эффект преломления солнечных лучей. Но эта казнь не требовала присутствия повелителя Черных Песков. Мозенрат бы совершенно точно не смог напоить кого-нибудь кислотой ни будучи ребенком, ни будучи взрослым юношей. И тем более одиннадцатилетний мальчишка Моз, в отличие от одиннадцатилетней девчонки Аладдин, не был способен на убийство. Мозенрат нахмурил брови, размышляя о нестандартном для добропорядочного героя поведении Аладдин. Определенно, мышка обладала более жестким характером, чем первоначально думал он. — Похоже, я недооценил тебя, Аладдин, — неохотно признал Мозенрат, ему всегда давалось тяжело признавать ошибки. — Надеюсь, мышка моя, ты не так сильно без меня соскучилась, чтобы начать крушить мой дворец. Пора мне навестить тебя, — решил Мозенрат, выбираясь из купальни. — А затем я посмеюсь в лицо твоим спасателям. Если, конечно, после моих мамелюков от них что-нибудь останется, — некромант рассмеялся, довольный мрачной шуткой. Мозенрат мог бы долго отдыхать в горячей воде, но у него осталось не так много времени перед главным сражением у Кинжальной скалы. Мозенрату также требовалось удостовериться, что с Аладдин все было в порядке. Девчонка не свихнулась. Свихнувшуюся мышку пришлось бы добить, как и мышку, владеющую хотя бы крупицами магии. Однако Аладдин оказалась полностью пустой, без зачатка пусть даже слабого магического дара. Отсутствие у Аладдин магической силы являлось еще одной причиной, по которой некромант пощадил девчонку. Без магии мышка не представляла для господина опасности, если, конечно, вовремя подобрать правильный артефакт с соответствующей магической защитой его владельца. Об этих артефактах Мозенрат знал не понаслышке. Сам когда-то носил подарочек от Дестана — узкий, сжимающий шею ошейник, который старый негодяй нацепил на шею сбежавшего из дома мальчишки, словно паршивому уличному щенку. Ученик Дестана рано научился перевязывать себе шею, скрывая за бинтами сначала постыдное украшение, а затем увечья, полученные от ношения перчатки. К счастью, Дестан позволял ученику прятать его подарок. Мозенрату пришлось несколько лет искать в библиотеке информацию, позволявшую самостоятельно избавиться от ошейника и обрести свободу. Приходилось учиться обманывать проклятый артефакт, который заставлял тело носителя биться в судорогах, если тот хотел нанести вред хозяину артефакта. Проклятый артефакт реагировал даже на мысли, начиная сжимать крепче шею мальчишки Моза, если Моз плохо думал о наставнике. Разумеется, Мозенрат бы не надел на шею Аладдин ошейник. Он не был варваром. Роль ошейника могло выполнять какое-нибудь изящное золотое ожерелье, которое мог снять только владелец артефакта. Ожерелье не должно было убивать — Аладдин не боялась смерти, наоборот, ждала ее, как с нетерпением ждал влюбленный появление возлюбленной. Мозенрату едва удалось удержать душу чокнутой девчонки в этом мире. Смерть являлась для Аладдин наградой. Некромант не знал, кого видела Аладдин, лишь почувствовал приближение энергетических паразитов из другого мира. Девчонку мучило постоянное чувство вины, она несла на себе нелегкий груз страданий и душевной боли, однако держалась стойко, смело смотрела в лицо опасности и смеялась. Аладдин по натуре являлась воином и привыкла быть стойкой и храброй. Определенно, Жасмин проигрывала Аладдин в силе духа и характера, как проигрывали изнеженные, выросшие во дворцах принцессы диким непокорным варваркам, чьи народы жили в суровых природных условиях и умели лучше остальных людей выживать. Именно поэтому Мозенрат хотел от Аладдин ребенка, которого с твердой силой характера матери и мощной магией отца ждало великое будущее. — Ну, каковы потери? Надеюсь, спасательный отряд уничтожен? — спросил некромант у влетевшего купальню Ксерксиса. По правде говоря, Мозенрата больше интересовало состояние Аладдин. Вероятно, не следовало подвергать ее ментальной атаке. У мышки без всяких ментальных атак имелись проблемы с головой, в частности с инстинктом самосохранения. Девчонка Мозенрату нравилась. Принцесса Жасмин Мозенрату нравилась тоже. Но Мозенрат предпочел бы принцессе мышку. Мышка не капризничала, умела успокаиваться самостоятельно, постоянно несла бред и находилась в движении. С этой девчонкой не следовало беспокоиться о быстроте реакции. Стоило чуть-чуть отвлечься, и Аладдин уже в стиле тирдака сломя голову носилась по Цитадели и истошно орала. По крайней мере, некромант считал: Аладдин поступит именно так, если предоставить ей такую возможность. Шустрая нахальная мышка вызывала у Мозенрата неизменные ассоциации с тирдаком. — Нет, мы… — просипел угорь, качая головой, внешний вид хозяина его не смущал, к моменту появления Ксерксиса Мозенрат успел полностью одеться. — Мои… мамелюки… повержены простыми смертными? — Мозенрат гневно сверкнул глазаи, сжал кулаки — следовало проверить по спискам, какие именно мамелюки находились в пограничном отряде, чтобы устроить недотепам хорошую головомойку. К счастью, Аладдин не слышала о поражении мамелюков, иначе бы девчонка точно высказалась, а Мозенрату бы в очередной раз захотелось нахалку придушить. Мозенрату следовало в короткий срок составить для мышки систему поощрений и наказаний. Аладдин вела себя слишком вольно. Непозволительно вольно. — Они же не отвяжутся, правда, Ксеркс? — спросил Мозенрат, потирая ноющий затылок. Угорь помотал головой. Мозенрат вздохнул. Пожалуй, он погорячился, когда заявил: — У меня есть Аладдин, значит будет и джинн. План претерпел серьезные изменения, когда противный наглый крысеныш оказался на самом деле отнюдь не противной, наглой, очень хорошенькой и энергичной мышкой. Слишком энергичной. Об энергичном крысеныше не следовало беспокоиться. Покойники не отличались особой подвижностью. Точнее, они совсем не обладали подвижностью, если, конечно, не сделать их наполовину живыми с помощью темной магии. Мышку убивать Мозенрат не планировал, однако сочетание Аладдин с джинном на территории Цитадели его напрягало. Оба пленника являлись очень подвижными. — Надеюсь, для друзей Аладдина я оставил довольно красноречивый знак? — задал риторический вопрос Мозенрат, вспоминая изувеченное тело юного героя, привязанного к скале. (Тело героя являлось на самом деле грудой камней). — Впрочем, если они посмеют явиться в мой дом без приглашения, я в состоянии им устроить подобающий прием. — Мозенрат обманет друзей Аладдина? — угорь захихикал, довольный хитростью хозяина. — Нет, Ксерксис, — ответил Мозенрат. — Я, пожалуй, встречусь со спасателями Аладдина лицом к лицу. Только мне больше нет смысла торчать целый день у дурацкой скалы. Крысеныш никуда не сбежит. Кроме того, у нас появился новый жилец, — добавил он. — Я должен позаботится о его состоянии и усыпить нашего нового друга на несколько часов. Будет здорово, если Аладдин не станет путаться у меня под ногами на этот раз. — Мозенрат убьет Аладдина, — обрадовался угорь. Он принялся энергично кружиться возле хозяина. Ксерксис всегда становился особенно подвижным, когда радовался или, наоборот, беспокоился. Ксерксис любил много двигаться. Оставаться подолгу без движения Ксекрсису давалось нелегко. Поэтому научные труды Мозенрат изучал в одиночестве. Мозенрат мог долго просидеть на одном месте за книгами. Иногда он засыпал за письменным столом, уткнувшись щекой в толстый том. В таких случаях верный Ксерксис всегда притаскивал любимому хозяину в зубах одеяло. - Нет, Ксерксис, Мозенрат пощадил девчонку, - ответил Мозенрат, схватив питомца за хвост. Некромант сделал ударение на слове «пощадил». - Мышка может стать нам полезной. Как я уже говорил, она может варить тебе суп, а мне помогать с переводами. Аладдин хвалилась, что знает несколько языков. Я охотно проверю ее знания. Слетай на кухню к слугам, - велел он. - Пусть приготовят ужин на двух человек. Я хочу, чтобы его принесли ко мне в опочивальню. Если найдутся каштаны, пусть их пожарят. В остальном все как обычно. Угорь кивнул и поспешно полетел выполнять приказ хозяина. Мозенрат покинул купальню, намереваясь заварить каркаде. Мозенрат любил каркаде. В детстве христианка няня заваривала именно этот чай. Няню мальчишка Моз любил больше матери. Назира всегда относилась к сыну прохладно. Материнский долг она исполняла, заботясь о всестороннем образовании сына. Но Назира очень редко обнимала сына, сухо целовала Моза в лоб. Возможно, Назира не любила сына, потому что не любила мужа. Моз однажды слышал, как две молодые служанки болтали, будто бы их госпожа отравила их господина. Отца Мозенрат почти не помнил, болезнь загнала его в могилу, когда Мозенрат был совсем маленьким. Служанок, болтавших о его матери, Мозенрат тоже не помнил. Джафар, случайно услышавший их разговор, что-то с ними сделал. Мозенрат никогда не интересовался, что именно. Но больше этих служанок он никогда не видел. Мозенрат стоял у глиняной чаши в одной из многочисленных комнат Цитадели. Под чашей горел магический огонь. Перчатка отнимала жизнь, но и давала почти абсолютную силу. Мозенрат всегда сам заваривал себе чай. Это занятие успокаивало его. В теплицах у некроманта росли, кроме опасных растений, розеллы. Именно из сушеных лепестков розеллы изготовлялся каркаде. Чаю требовалось дать настояться несколько минут. Мозенрат рассматривал лепестки в чаше, одновременно думая об Аладдин. Красный цвет каркаде напоминал ему о крови, которую он едва не пролил. Мозенрату доводилось убивать женщин, но не пытать их. Испытал бы он чувство сожаления, когда увидел, что мучительно казнил не крысеныша, а бойкую безмозглую мышку? Наверное, все-таки испытал бы. Ты был добр ко мне. Спасибо, - сказала мышка. Добр... Мозенрат усмехнулся. У Аладдин было своеобразное понятие о добре. Возможно, попадись он в плен к девчонке, она бы его не пощадила. Бессознательная Аладдин выглядела невинно и обманчиво беззащитно. От нее пахло травами, чуть покусанные губы мечтательно улыбались, а взъерошенные жесткие кудряшки так и просили прикоснуться к ним рукой. Аладдин выглядела неухожено по сравнению с принцессой Жасмин, но даже и в этой неухоженности было что-то притягательное для Мозенрата. Аладдин оставалась чистоплотной, несмотря на уличное прошлое. Мышка не казалась жестокой убийцей, но тем не менее была ею. Маленький распутный демоненок заставил Мозенрата любоваться варварской, дикой красотой. Вне сомнения зло обладало загадочной привлекательностью гораздо большей, чем предсказуемое наивное добро.