Мышка

— Поднимайся, мамочка пришла, — Мозенрат отвесил пленнице пощечину. Алла потянулась. Постель была мягкой — это было хорошо, пахло жареными каштанами — это тоже было хорошо, возможно, в Цитадели пленных иногда кормили. Алла по-прежнему находилась в плену — это уже было плохо. Для Аллы, разумеется. Мозенрата как раз все устраивало. Аллу больше бы устраивала ситуация, в которой вместо одного наглого, властолюбивого некроманта существовал один симпатичный, неподвижный трупик того же самого некроманта. С Садирой трупик некроманта было бы легко организовать. Садира, в отличие от Аллы, отличалась особой бдительностью и никогда не расставалась с комплектом метательных ножей, а также верным луком. Из Аллы лучница не получилась, несмотря на все упрямые попытки Садиры научить подругу и любовницу сносно владеть этим оружием. Алла плохо стреляла из лука, зато из рогатки хорошо. Достать рогатку из кармана шаровар получилось, а вот найти подходящий камень нет. Точнее, в черной жиже, в которую она угодила стараниями Мозенрата, просто не нашлось никаких камней: ни подходящих, ни самых негодных. Иначе бы Мозенрата, уже благодаря стараниями Аллы, вопрос с престолонаследием никогда больше бы не беспокоил. — Знаешь, Мозенрат, я все-таки рада, что тирдак тебя не сожрал, — заявила Алла, без приглашения некроманта приступая к трапезе — она уже успела проголодаться. — Если бы ты все-таки сдох, я бы потеряла значительную часть моих сбережений. Я верила в тебя, поэтому поставила на тебя мои денежки и не прогадала. Так что ты молодец, — похвалила пленница врага. — Ты редкая гадина, Аладдин, — Мозенрат не растерялся от своеобразной похвалы спасительницы Аграбы и ответил комплиментом на комплимент, некромант уселся рядом с Аллой на тахте, впрочем, пленница поспешила отодвинуться от него, не зная, что взбредет ее самопровозглашенному хозяину в голову. — Только понять не могу: как тебя в герои занесло? Не могу решить, кто из нас более жесток: я или ты? — Хороший вопрос, — хмыкнув, мысленно заметила Алла. Спасительница Аграбы не считала Мозенрата злодеем, скорее, избалованным мальчишкой, не привыкшим слышать отказы. Тирады про завоевывания мира дочь Касима не раз слышала в деревне. Тот же самый Таки, * рыжий веснушчатый мальчишка, например, хвастался, что поймает принцессу и заставит изнеженную высокородную пленницу стирать его носки. Да и сама Алла, будучи юнгой Алом, под хмельком не раз вслух строила планы о захвате мира, разумеется, в присутствии очаровательных хихикающих свидетельниц с большими сиськами. У малышки Хильды, служанки, разносившей горячительные напитки, были особенно большие сиськи. Хильда могла одними сиськами удерживать полную кружку пива. Очарованный талантами Хильды и ее широкой душой хмельной Ал не раз намеревался отправиться в Черные Пески, (Ал слышал об этой стране от Матиаса) добывать трон для малышки Хильды, потому что, по мнению Ала, истинной королеве следовало обладать большой грудью. Других выдающихся достоинств королеве не требовалось. Все завоевательные походы Ала заканчивались под столом, где упившегося в дугу малолетнего героя находил Матиас или Фатих. — Наверное, все-таки я более жестокая, — заметила без ложной скромности Алла, с наслаждением суя жареный каштан в рот. — Вряд ли меня можно назвать паинькой. Я могу быть на редкость дрянной девчонкой. А еще у меня есть яйца, — похвалилась пленница, гордо подняв подбородок, Мозенрат скептически поднял одну бровь: в наличие у пленницы яиц некромант не верил, возможно, он не считал, что болтливая девчонка обладает достаточно твердым характером. Алла знала о чем говорила. До суда Аллы над дядюшкой Матиас не воспринимал шуструю девчонку всерьез, считая, что у нее тонка кишка пойти на убийство. Хотя Матиас признавал: ученица его друга вызывала уважение, хотя бы потому, что не мямлила, а говорила четко, когда общалась с наемниками, заказывая убийства наиболее отличившихся в деревне стражников. Наемников нанял на самом деле Матиас: эти серьезные ребята были или ему должны, или с ним дружны. Матиас не сильно потратился, выполняя капризы девчонки. Гораздо больше потратилась Заноза, выполняя гастрономические пожелания старшего приятеля — суровый наемник-грек любил хорошо поесть. Нашел Матиас и Салука, бредущего на нетвердых ногах из духана. Связанный Салук дожидался племянницу в подвале. После очень серьезного и важного разговора племянницы и дядюшки, окончившегося для последнего летальным исходом, Матиас окончательно убедился: у Аллы имелись яйца, пусть и в фигуральном смысле. — В тринадцать лет я оскопила и ослепила моего дядюшку, прежде чем напоить его кислотой, — сделала очередное признание Алла, она отпила немного жидкости из фаянсовой пиалы с нарисованными на ней цветами. Мозенрат поперхнулся, закашлялся, он как раз ел лепешку, пленница участливо похлопала Мозенрата по спине, посчитав: ей вряд ли так повезет и Мозенрат не умрет от того, что подавился. — Точнее, кислотой напоил дядю мой греческий друг. У меня бы просто не хватило сил. Но кастрировала его и выжигала ему глаза раскаленной кочергой я. — уточнила Алла. — Это был мой долг. Наказать предателя и отомстить за страдания моего народа. Я — дочь атамана, и я должна вершить правосудие, — последнюю фразу Алла произнесла особенно твердо, чеканя каждое слово. — Правосудие? — недоверчиво переспросил Мозенрат слегка хриплым голосом, кажется, некромант был шокирован. Алле даже показалось: правитель Черных Песков побледнел, точнее, стал еще более бледным, чем обычно. Пленница фыркнула. Еще один неженка отыскался на ее голову. Неженка, воображающий себя великим злодеем, но опасающимся принимать в нужный момент суровые решения. Хотя отец Аллы, Касим, тоже не отличался жесткостью. Елена помогала мужу править, в чрезвычайных ситуациях не брезгуя пытками пленных. (Чаще всего мужчин, Елена никогда не трогала детей). Жители деревни Касима считали: Елена и мертвого способна заставить заговорить. Однако обычно Елена предпочитала обходиться без кровопролития, не мешая, впрочем, казнить людям мужа знатных пленных, которые не приносили пользы и за которых их родственники отказывались дать выкуп. Елену за жесткий и свирепый нрав называли «женщиной-тигрицей». Маленькой Алле очень нравилось быть «тигровой дочкой». В отличие от Елены и Аллы, Садира любила пытки. Маленькой озлобленной девочке, долгое время вынужденной общаться только со змеями, нашлось много чего сказать миру. Садира и высказывалась с большим удовольствием. Алле не раз доводилось удерживать Садиру от очередного убийства какого-нибудь неосторожного на язык, пьяного бедолаги. За оскорбления вроде «отребье», «помойная крыса», «потаскушка» Садира щедро расплачивалась жизнями, отнятыми у глупцов, посмевших в лицо ее оскорбить. За оскорбления Аллы (а позже Аладдина) Садира мстила особенно жестоко. Так однажды она умудрилась вырвать из груди сердце торговца рыбой, дурно отозвавшегося о родителях Аладдина. — Именно, — торжественно подтвердила Алла, медленно кивнув головой. — Думаешь, мне так легко далось казнить дядюшку? Я любила его, — крикнула Алла, поддаваясь гневу. Алла чувствовала: вот-вот ее понесет. Мозенрату следовало заткнуть пленницу, чтобы не слушать новые откровения. Вот только Мозенрат пленницу не затыкал. Кажется, повелителю Черных Песков было интересно познакомиться с темной стороной Аладдина. Алле требовалось высказаться. Обычно спасительница Аграбы высказывалась джинну. Джинни не всегда одобрял решения подруги, но никогда Аллу не осуждал. Джинни, как и Алла, скрывал за внешней веселостью многочисленные душевные травмы. Джинни не забывал, что именно Алла, единственная из его хозяев, дала ему выходной. Правда, выходных стала больше по техническим причинам — самозванный принц Али и освободившийся из лампы Джинни устроили трехдневную пирушку с алкоголем, случайными собутыльниками и неизменным мордобоем, который организовывала прячущаяся под столом во время активных действий Алла, пока активно разминающийся народ с удовольствием развлекался. Джинни довольно быстро научился прятаться под столом тоже. — Любила, черт возьми! А этот сукин сын предал меня, моих родителей, мой народ! — Алла зарычала, почувствовав, как по щекам ее потекли злые слезы. Пленница попробовала дать себе пощечину, боль отрезвляла Аллу, заставляла мыслить ясно, только Мозенрат в очередной раз перехватил руку Аллы. — Знаешь, что сказал мне дядюшка? — Алла нервно захихикала, плакать она перестала. — «Твоя греческая шлюха-мамаша мне мешала, а твой идиот-отец и сопливый щенок-жених стояли у меня на пути, поэтому я убил их», — Алла сделала паузу, смех душил ее, мешал говорить, но Алла знала: она все равно продолжит рассказывать историю предательства Салука, просто не сможет остановиться. — Еще Салук, моего дядю звали Салук, — пояснила Алла, — хвастался в каких позах трахал мою мать. Только этот скот врал, моя мама скорее бы покончила с собой, чем легла бы под этого ублюдка. Салук убил моего жениха. Милоша. Предательски выстрелил ему в спину из арбалета, — Алла стиснула зубы, ударила кулаком в стену, терпимая физическая боль всегда частично вытесняла душевную, которую терпеть было нельзя. — Я иногда во снах вижу смерть моего жениха. Красное на белом, красное на красном, — Алла вымученно улыбнулась, нервный смех перестал терзать ее. — Совсем я что-то расклеилась, нюни распустила, — заметила Алла. — Теперь можешь злорадствовать, Мозенрат, одно больное мое место у тебя уже есть. Только знаешь, — вымученная улыбка на губах Аллы стала шире, превратившись в торжествующую, — ты все равно не сможешь причинить мне столько боли, сколько причинил мне мой дядя. — Я и не собирался причинять тебе боль, Аладдин, — Мозенрат попробовал взять пленницу за руку, но Алла не позволила. — Не для того я столько с тобой возился, мышка моя, — некромант погладил двумя пальцами ладонь Аллы, пленница дернулась, ожидая подвоха, однако в планы Мозенрата не входило наказание острой на язык девчонки. — У тебя красивые руки, твои пальцы длинные, тонкие, очень изящные, — заметил Мозенрат. — Не думал, что встречу когда-нибудь уличную девчонку с такими красивыми руками. Она не нуждалась в жалости. По крайней мере, не в жалости Мозенрата, оставшегося по-прежнему для нее врагом. Алла отпила немного сладковато-кислого чая. Пленница предпочла бы обняться с бутылкой рома или хотя бы вина. Алкоголь помогал расслабиться, очистить голову от ненужных мыслей. Ковыряться в мозгах Алла не любила. Хотя полностью избавиться от неприятных мыслей не могла. Алла по-прежнему оставалась маминой дочкой. Ей хотелось, чтобы Елена гордилась дочерью, наблюдая за ней с небес. Алла старалась поступать правильно, защищать друзей, но иногда дочь Касима думала: не предала ли она свой народ, служа принцессе Жасмин, о которой в первую их встречу подумала: — Кто выпустил на базар эту дуру? Аллу поразила, что Жасмин была готова заплатить рукой, но не отдать дорогие украшения, которые могли бы задобрить торговца. Однако, уже будучи принцем Али, Алла поменяла мнение о принцессе. Жасмин не отдала торговцу украшения не потому что оказалась жадиной, а потому что растерянная юная принцесса впервые осознала: за все в этой жизни придется платить. Жасмин Алле нравилась, правда, не как женщина, а как наивная, младшая сестренка, которую требовалось защищать от опасностей. Жасмин не учили выживать, не учили править. Жасмин по-прежнему оставалась светлой девочкой. Мечтательницей, идеалисткой. Однако хорошему правителю требовалась ясная голова и мудрость. Жасмин не обладала большими запасами мудрости, предпочитая действовать напролом, не понимая: герой не может быть хорошим правителем, он не способен смотреть на вещи трезво, без розовых очков. Во всяком случае герой, которого изображала из себя Алла, Аладдин, являющийся иллюзией Мираж. К счастью, Жасмин являлась хорошей ученицей и быстро училась, а Алла обладала одновременно большими запасами цинизма и снисходительности к тем, кого любила. — Руки — орудие вора, хороший вор ухаживает за своим орудием, а я вор хороший, — Алла задумчиво посмотрела на свои пальцы. Только один человек хвалил руки Аллы, хвалил и целовал каждый пальчик. Этим человеком являлся Милош, в порыве мальчишеской горячности готовый увезти Аллу на край света, но не отдавать княжичу из Одифера. Уже с девяти лет будущая героиня осознала: дворцы на самом деле являлись дворцовыми клетками. Принцессы не лазали по скалам, не сражались деревянными мечами, не прыгали с утесов в холодное море. Дочь Касима ненавидела Одифер, куда бы ее, тринадцатилетнюю девочку, увезли, чтобы, когда Алла выросла, выдать замуж за Анкутму. Дочь атамана стала бы княжной благодаря дипломатии Елены. Но Алла только бы внешне стала княжной, оставаясь в глубине души все такой же гордячкой-дикаркой. — Ненавижу дворцы, — призналась Алла. — Всегда считала их муравейниками. Хотя в детстве я была бы не против их разграбить, а награбленное добро разделить между моими воинами. Я даже мечтала поймать принца, притащить его в деревню на аркане и заставить жениться на моей подруге, — Алла сдержанно хихикнула в кулачок. — Мне даже в страшном сне не могло присниться: принц заарканит меня, — с грустью добавила Алла. — Для меня всегда богатые задницы являлись добычей. Теперь я стала добычей богатой задницы. — Следи за языком, Аладдин, — лениво пригрозил Мозенрат, Алла опасливо от него отодвинулась, готовая в случае опасности убежать, ну, или попробовать убежать от некроманта. — Надеюсь, до тебя уже дошло: меня лучше не злить, — Мозенрат хищно улыбнулся, провел костяной рукой по бедру пленницы, вызвав придушенный писк Аллы. — Ты боишься меня, мышка моя. Знаю: ты меня боишься. Можешь не отпираться. Не утруждай себя неубедительной ложью. Алла открыла рот, собираясь начать спорить. Дочери атамана не следовало никого бояться. Впрочем, пленница решила промолчать. Мозенрат был прав. Следовало врать убедительно. Убедительно врать в этой ситуации у Аллы не получалось. Девушка принялась есть жареные каштаны. Каштаны являлись для Аллы любимым блюдом с детства. Садира жарила для нее каштаны. Садира почти никогда не приходила в лачугу Аллы с пустыми руками, носила Аладдину гостинцы. Алла любила крыс, у нее одно время жил Чак, умный, ласковый крысеныш, одомашненный Аллой. Чака все время пыталась сожрать Клеопатра — удав Садиры, но девушкам вовремя удавалось решить конфликт живности. Клеопатра являлась незаменимым членом инспекционной комиссии. Садира любила быть инспектором, проверять, как идет торговля в Аграбе. Клеопатра угрожающе шипела на торговцев, угрожая укусить их в пах, Садира проявляла чудеса красноречия, будучи особенно убедительной с кинжалом у горла жертвы, Алла, как послушная девочка, собирала в мешок все понравившиеся Садире товары. Алла охотно делилась добром с бедными жителями Аграбы: сиротами, матерями с маленькими детишками, калеками, вдовами, кое-что доставалось шлюхам и таким же уличным мышкам, как Алла. Садира никому не позволяла обижать Аллу. Садира прикончила бы Мозенрата, если бы находилась в лачуге. Садира сначала убивала, а потом разбиралась что к чему. — Надеюсь, Жасмин тебя хорошо погоняет, — Алла почесала нос, с удовольствием принимаясь за сыр. — Похоже, ты разозлил принцессу. Пленнице нравилось дразнить Мозенрата. Алла была довольно вредной девчонкой. Наверное, если бы Аладдин существовал на самом деле, они бы постоянно ругались. Во всяком случае Алле нравилось бы доводить слишком правильного братишку. Героям следовало научиться цинично смотреть на мир. Восторженные мальчишки-идеалисты в настоящей жизни погибали очень быстро. — Мышка моя, молись, чтобы твоя принцесса не разозлила меня, — ответил Мозенрат новой угрозой на колкость пленницы. — Не думаешь ли ты, что я буду трепетать у ее маленьких ножек? — Я трепетала, — честно ответила Алла. — Когда принцесса Жасмин натравила на меня своего тигра Раджу из-за того, что я чуть не убила Султана. Я довела отца Жасмин до сердечного приступа. — Мышка моя, как твой господин, я обязательно должен знать все подробности. Рассказывай, — велел заинтригованный Мозенрат. Похоже, ему действительно нравились истории о приключениях Аладдина. Аладдин являлся довольно нестандартным героем. Точнее, относительно нестандартным. В присутствии принцессы Жасмин Алла вела себя прилично. Или, по крайней мере, старалась. Душа спасительницы Аграбы требовала выпивки и хитрых манипуляций, позволяющих обдурить очередного дурачка. Алле больше нравилось облапошивать всяких идиотов, чем нести полные пафоса речи о торжестве добра, казавшиеся спасительнице Аграбы откровенно бредовыми. Но героям полагалось быть благородными кретинами, а не хитрожопыми аферистами. Повеселиться Алле не давал и джинн, время от времени напоминающий: — Ал, понимаешь, мы должны спасать Аграбу, а не позорить ее. В отсутствии джинна Алла оставалась предоставленной самой себе и могла развлекаться, рассказывая сказки Матиаса несостоявшимся женихам принцессы, с ослиным упрямством добивающегося руки Жасмин. После сказок Матиаса женихи Жасмин испарялись, как по волшебству. Больше всего досталось принцу Вазу. Султан велел будущему зятю погулять с принцем по улицам Аграбы, а заодно и развлечь его. Алла развлекла принца по полной программе, когда Вазу приказал: — Веди моего коня, крысеныш, я утомился. Вазу утомился еще больше от сказочек Аллы, точнее, сказочек Матиаса. Принц попеременно становился то красным, то желтым, то зеленым, прямо как светофор из рассказов джинна о будущем. Очевидно сказочки принца Вазу впечатлили. Алла использовала всю силу народного фольклора Аграбы. Начиная с Бездонной Фатимы и заканчивая одним молодым магом-завоевателем, который умел перемещаться в пространстве и колдовать по-особому, снимая штаны и натирая готовое к бою орудие. В этой магии наглядно демонстрировался принцип бешеного огурца. Алла хихикнула в кулачок. Определенно, Мозенрату следовало знать новые тенденции колдовства — волшебная перчатка это хорошо, а волшебный шланг еще лучше. Правда, гордые жители Аграбы молчать не станут, они тоже в ответ колдовать начнут. — Аладдин, не смей меня игнорировать. Я жду подробностей твоих отношений с принцессой, — бесцеремонно напомнил о себе Мозенрат. — Это будет интересно, мышка моя. Я с удовольствием послушаю историю твоего неудачного покушения на Султана. — Ну, это скорее не покушение, а несчастный случай, — признала Алла. — Ты знаком с царицей Гипсодет? Это был риторический вопрос. На самом деле Аллу не волновало знакомство Мозенрата и Гипсодет. А вот сама Гипсодет Аллу волновала. По мнению Аллы, Гипсодет являлась чудо-женщиной, воплощением величия, красоты и силы. Алла любила сильных женщин и была бы рада поступить к Гипсодет на службу. Только вот Жасмин требовался Аладдин, Жасмин требовалось оберегать, а также осторожно знакомить с изнанкой жизни. — Нас похитили, героев всегда похищают. Традиция такая, — объяснила Алла. На самом деле похитили одну принцессу Жасмин. Гипсодет намеревалась сделать из нее амазонку. Только вот Жасмин становится амазонкой не хотела, жизнь принцессы и невесты героя ее вполне устраивала. — Амазонки дамы. С дамами драться моветон, — Алла наставительно подняла вверх указательный палец. — Швыряться в дам грязью, особенно, если это дамы принцессы, тоже моветон. — Принцессам не нужно совать нос в чужие дела, — процедил сквозь зубы Мозенрат, отлично понимая намек. Некромант отложил поднос с едой в сторону, придвинулся к Алле, настраиваясь на более близкое общение, похоже, правителю Черных Песков требовался второй раунд. — Но я приятно удивлен твоей образованностью. Не ожидал слышать умные слова от бродяжки, пусть даже и начитанной милашки вроде тебя. — Я станцевала для Гипсодет в одних трусах. Из скрепок, — сделала очередное признание Алла, раскрывая Мозенрату скрытые детали геройской жизни. — Впрочем, не только для Гипсодет, но и для всех свидетелей вольных и невольных. В Галафеме появилась вакансия царского стриптизера. Можешь попробовать трудоустроиться… Мозенрат проигнорировал очередной язвительный совет, занятый поцелуями шеи пленницы. Алла позволяла Мозенрату целовать свое тело, снимать с нее одежду. Очевидно рассказ о танце в одних трусах со скрепками Мозенрата взволновал всерьез. Здоровая рука Мозенрата уверенно легла на грудь Аллы, в то время как костяная занималась шароварами пленницы. Мозенрату приспичило снова залезть на спасительницу Аграбы. Алле по всем законам здравого смысла требовалось дать некроманту. От наложницы требовалось регулярно давать господину. Повелителю Черных Песков долгое время было некуда пристроить шланг. Ну, разве только мамелюкам и Ксерксису. Аллу в этой ситуации радовало только одно. Она больше не являлась напуганной, невинной девочкой, какой была во время первого раза с Садирой. Садира убедила подругу расстаться с девственностью при любой удобной возможности с партнером, не вызывающем отвращение. Целомудрие являлось непозволительной роскошью для уличных мышек, юные, соблазнительные тела которых позволяли им выжить. Иногда уличным мышкам приходилось спать с настоящими крокодилами. Алле повезло. Первой партнершей Аллы оказалась Садира, достаточно чуткая, чтобы утешить после секса плачущую подругу и любовницу, испытывавшую вину перед погибшим женихом. Алла больше не плакала, получая от близости удовольствие. Мозенрат не был крокодилом. Да и личный опыт говорил Алле: лучше быть живой грешницей, чем мертвой праведницей. Живая грешница могла защитить друзей. — Как я буду с начальством объясняться? — пробормотала Алла, оказавшись под Мозенратом, которому приспичило попробовать грудь пленницы на вкус, точнее, соски. Шустрому некроманту раздеваться не пришлось. На нем была лишь одна шелковая рубашка, которую Мозенрат отчего-то отказался снимать. Алле же пришлось раздеваться полностью. Точнее, Мозенрат снял с пленницы одежду самостоятельно. — Я твое начальство, Аладдин. Алла помотала головой, отказываясь принимать над собой власть Мозенрата. Ощутив между ног мужской орган пленница зажмурилась. Она все еще испытывала страх перед близостью с мужчиной. Печальный опыт со стражником остался надолго в памяти Аллы. — Это просто перепихон, — запротестовала Алла, пленница невольно вскрикнула, когда Мозенрат подался бедрами вперед, проникая в неподготовленное тело Аллы слишком резко и глубоко. Алле с трудом удалось подавить болезненный вскрик. К счастью, Мозенрат догадался: он поторопился. Некромант двигаться не спешил, позволяя наложнице привыкнуть к новым ощущениям. Костяная рука Мозенрата осторожно поглаживала живот Аллы, а пальцы здоровой руки массировали клитор. Теплые губы играли с мочками ушей девушки. Сама Алла, стараясь расслабиться, взъерошивала мягкие черные кудри некроманта. Алле всегда нравилось возиться с чужими волосами. — Ты моя, — объявил Мозенрат, осторожно начиная двигаться. — Я никогда не стану твоей, — прошептала Алла в ухо Мозенрата. — Ты родишь мне сына, — решил Мозенрат, толкаясь бедрами вперед. — Рожу, но не тебе, — простонала Алла, получая удовольствие от ласк некроманта. Поглаживания клитора Алле нравились, а вот проникновение не очень. Алла не могла ни как понять, какое удовольствие должна была ей приносить крупная, неповоротливая палка, находящаяся у нее между ног. — Ты только донор спермы, — пробормотала Алла, получив от обидевшегося некроманта пощечину и поцелуй в губы, властный, требовательный, обжигающий. Мозенрат желал подчинить Аллу, сделать ее своей, не понимая: дикарка никогда не расстанется со свободой. Алла получала удовольствие от поцелуя. Так требовательно, жадно целовал дочь атамана Милош в пещере, их убежище от остального мира. Мозенрат двигался, увеличивая темп. Алла обнимала некроманта ногами, издавая громкие сладострастные стоны. В отличие от тихонько постанывающего Мозенрата, она не сдерживалась. — Тебе нравится, Аладдин? — прошептал Мозенрат, проникая как можно глубже. — Мышка моя, ты такая громкая. — А ты такой мерзкий, — парировала Алла, желая стереть самодовольную улыбочку с отвратительно красивого лица злодея.