paracosm

«Ты когда-нибудь спал в гамаке? Если нет, советую попробовать: это довольно схоже со сном в невесомости». Чонгук получил ответное смс за завтраком. Он был настолько им увлечён, что забыл прожевать хлопья, и теперь они разбухали, неприятно прилипая к деснам. Он как следует обдумал свои следующие слова, прежде чем написать их необоснованно дрожащим от волнения большим пальцем. «Я никогда не спал в гамаке, но теперь, думаю, стоит попробовать». Пробежавшись глазами по отправленному сообщению, он заблокировал телефон и вздрогнул, когда тот практически сразу же — стоило только дожевать содержимое во рту — коротко завибрировал. «Несомненно! У Аллана есть гамак на заднем дворе. Попробуй и расскажи мне об ощущениях ;)» Всё бы хорошо, но смайлик в конце вызвал в Чонгуке противоречивые чувства. Какое-то странное волнение завозилось внизу живота, точно с дюжину маленьких змеек запутались в копошащийся клубок. Не успел он написать даже букву, как Тэхён прислал вдогонку ещё одно смс. «Я прослежу за тобой. Мне сверху всё видно». Чонгук улыбнулся и закатил глаза. Тэхён был довольно забавным; своеобразным, конечно, но забавным. — Космические шутки, — сказал мужчина, усмехаясь в сжатый кулак. «Правда всё видно? Тогда докажи. Что я сейчас делаю?» Написал он, забавляясь и решая взять на слабо. Недоеденные хлопья были забыты, разбухая в молоке на дне миски. «Сейчас ты смотришь в телефон и ждешь, что я тебе отвечу». Чонгук закатил глаза. Его прорвало на смех. Чуи был настолько этим удивлён, что вылез из своей полудрёмы на полу с громким испуганным лаем, растерянно оглядываясь по сторонам сквозь собственный непроходимый лес шерсти перед глазами. «Удивительно, ты действительно всё видишь», — на этот раз напечатал Чонгук, особо не раздумывая, быстро и отлажено, словно строчка для книги, которая ждала своего часа непомерно долго, вызубренная и выщербленная на подкорке уже очень давно. После этого Тэхён не написал ничего, но данное обстоятельство не было принято Чонгуком в отрицательном ключе: он знал, что их диалог подошёл к логичной паузе. Хлопья тем утром так и остались недоеденными. —•○•— Вещи, заведомо наверняка причиняющие боль, если к ним притронуться, отпугивали. Обладая возможностью обойти их, человек так и поступал. Но порой изолировать себя от нанесения умышленного ущерба было невозможно. Не испытав боли, жизнь испытать нельзя. Человек рождался, чувствуя её в первые секунды пребывания на свету. Отрекаясь от тепла материнской утробы и попадая наружу со столь невероятным давлением так, что его первый крик переполнялся ужасом и страхом. Чонгук прекрасно знал, что боль — неотъемлемая часть человеческой сущности, но всё никак не мог заставить себя вернуться к чтению дневника Аллана Гарднера. Чонгук включал в себе защитный механизм избегания и занимался всем чем угодно, но только не важной работой, которую ему предстояло выполнить. Но, надо сказать, хотя он и не делал необходимого, он также не делал и ненужного, больше вникая в то, о чём ему предстояло писать. Чонгук читал о деменции, вникал в причины возникновения данного заболевания; размышлял о том, как грамотно и выгодно следовало преподнести информацию. Пока он занимался этим, казалось, всё было под чётким контролем. Всё, кроме, разве что, возникшей переписки с человеком вне его поля гравитации. «Спать в гамаке было ужасной затеей», — написал он Тэхёну спустя сутки после последнего их диалога. Он последовал чужому совету в тот же день, как получил его. Гамак, натянутый меж двух тисовых деревьев, и вправду находился на заднем дворе, укромно спрятанный в тени густой листвы, сквозь которую проглядывал свет застенчивыми кокетливыми лучами. Мерно качаясь и смотря вверх на игру солнца в зелёных кронах, голова очищалась, становясь полой, так что постучи ты ладонью по лбу — раздастся глухой отзвук. Затуманенное сознание было подвержено быстрому ускользанию, отчего вскоре Чонгук предался беззаботному сну. Его убаюкивало покачивание, мягкий тёплый ветер и колыбельная птиц, тихо чирикающих что-то друг другу с соседних ветвей. «Почему же?» — от воспоминаний Чонгука отвлёк звук входящего уведомления. Палец на мгновение завис, нерешительно задрожав над кнопкой «отправить». Пришлось вздохнуть, чтобы опустить его вниз. «Я упал с него». Как оказалось, гамак не был создан для изворотливых и вертлявых, любящих беспокойно переворачиваться с боку на бок в фазе быстрого сна. Прямо для таких, как Чонгук. «Ты в порядке?» Был ли Тэхён действительно обеспокоен или же задал стандартный шаблонный вопрос? Чонгук не мог это выяснить, потому что Тэхён — человек за гранью. Его распознать, не узрев воочию, — всё равно что пытаться отыскать утерянное кольцо на глубоком дне, глядя в воду вниз с палубы. «Всё хорошо, набил пару шишек. Но, признаюсь, в тот момент я даже позавидовал тебе». «Позавидовал? Чему же?» Чонгук расположился поудобнее на диване, не в силах побороть бесконтрольные эмоции: улыбку, неудержимо стремящуюся уголками губ вверх. «В невесомости невозможно упасть. Я сразу об этом подумал, стоило моему затылку встретиться с землей». «Да уж, но, с другой стороны, на земле тебе не угрожают летающие предметы». «В первый день я стукнулся лбом о ложку». Чонгук запрокинул голову и прикрыл глаза, сразу же представив это. Он тихо засмеялся: картинка вышла презабавной. «Случались ли с тобой ещё какие-нибудь патовые ситуации? Спрашиваю исключительно ради ознакомления». «Ничего такого, но есть действительно забавная история, связанная с Алланом. Знаешь, её можно найти в интернете, если хорошо поискать. Она о летающих экскрементах в пакете». Глаза Чонгука на секунду расширились. Он нахмурился, выпрямляясь и глядя в экран телефона неоднозначным взглядом. Точно ли он понял смысл чужих слов? «В пакете?» В диалоговом окне то мелькал, то исчезал пишущий карандаш. «Ты правда работаешь над книгой об астронавте и не знаешь о нюансах похода в туалет на орбите?» Пристыдили. Чонгук ощутил себя действительно не в своей тарелке. Он не интересовался этим, даже не думал. В конце концов, в книгах никогда не упоминается туалетная тема. Мало кто станет описывать поход в уборную — не важно, находится тот на Земле или вне её пределов. Не то чтобы Чонгук совсем ничего не знал, в действительности он смотрел уйму документалок и читал десятки автобиографий, но в них тоже опускали подобную тему. «Я не задавался столь щепетильным вопросом, признаю». «Хорошо, я тебя понял. Тогда можешь прочесть об этом здесь (ссылка) ;)» Так Чонгук оказался в Википедии. Она пояснила ему все нюансы, после которых он ещё долго пребывал в некотором растерянном оцепенении. «Вы действительно утилизируете это в пакет с химией». «Ты удивлён?» «Мягко сказано». «А представь, как удивятся пришельцы. Люди успели засорить не только свою планету, но и космос». Брови Чонгука приподнялись, он неверующе покачал головой, потому что быть такого не могло, чтобы Тэхён — астронавт — мог верить во что-то, чего ни природа, ни ученые пока не доказали. «Ты веришь в пришельцев?» — Если бы Чонгук произносил это в слух, то у него, несомненно, был бы ироничный тон голоса, а одна бровь вздёрнута. «Конечно! А ты нет?» Верил ли Чонгук? В детстве он много об этом думал, а затем вырос и перестал. «Я не рассуждал на их счет», — ответил он честно и без прикрас. «Чонгук, ты удивительно незаинтересован. Я уверен, что внеземная жизнь есть. Существует нескончаемое множество галактик и мультивселенных, мы просто не можем знать, что там!» Чонгук, качаясь в гамаке с телефоном в руках, задумчиво посмотрел в небо. Он представил, как там, глядя в иллюминатор и видя с высоты всю планету как на ладони, некий Ким Тэхён, астронавт и просто человек, о котором Чонгук почти ничего не знал, сейчас говорил с ним о пришельцах. Осознание этого вызывало легкую улыбку и трепет в груди. «Аллан вот был согласен со мной. Хочешь узнать о его любимом фильме?» «Конечно». «Люди в черном». — Нет, — протянул Чонгук, усмехаясь и отталкиваясь босой ногой о землю, раскачивая себя и деревья, возмущенно постанывающие старыми ветвями в ответ. — Быть не может. «Жаль, что он не сможет увидеть продолжение. Четвёртая часть должна выйти в этом году». Смех сошел на нет. Чонгук зажевал губу, косо посмотрев в сторону чужого дома, постояльцем которого он стал. Люди умирали, трагично и не очень. Умирали каждую секунду, как и каждую секунду кто-то на планете оплакивал их жизни, подошедшие к концу. Мысли о смерти всегда пугали. Особенно Чонгука страшил счётчик жизней, который он иногда просматривал в интернете из собственного любопытства. Числа рождённых и умерших изменялись, стоило только моргнуть. Величие цифр, хранивших в себе статистику всемирного населения, действительно ужасало; всё возрастающее количество смертей заставляло узел в животе туго затягиваться. Строчка «умерло сегодня» всегда вызывала в Чонгуке легкий тремор рук и сухость в горле. Но, помимо прочего, невзирая на ужас, живущий под кожей, она давала надежду. Ведь, говоря про себя «сегодня умерло сто пятьдесят две тысячи человек — радуйся, что ты не один из них», можно было избавиться от внезапной хандры, связанной с собственным ощущением бесполезности. Повторяя себе это в дни особенной грусти, пожирающей мысли вязкой дегтевой чернотой, Чонгуку действительно становилось легче. «Может, и нет. Возможно, фильм выйдет сплошным разочарованием». Чонгук не был асом в утешении, он осознал это, как только сообщение было доставлено. С укором он прикусил внутреннюю стороны щеки, досадно жуя её. «Думаю, тогда мне вовсе не следует его смотреть. Буду думать, что он плох и что Аллан ничего не упустил». Чонгук поморщился: не этого он хотел. От внутреннего волнения его палец оказался во рту, ноготь был подвергнут натиску зубов. «Думаю, он бы хотел, чтобы ты посмотрел его. Ограничивать себя в чем-то из-за чьей-то смерти никогда не будет правильно». Было ли это нормально — говорить о чём-то столь личном, столь щепетильном с человеком, которого Чонгук знал всего пару дней? Он скривился, потому что не до конца понимал, соблюдал ли нормы. Ясно одно — Чонгук не знал меры. У него отсутствовали внутренние часы, все те инстинкты, позволяющие прочувствовать грань — момент, когда нужно ударить по тормозам. Обычно Чонгук влетал на всех скоростях, разбиваясь всмятку. «Думаю, ты прав», — ответил Тэхён спустя ужасно много времени, в течение которого Чонгук был вынужден покрываться коррозийным волнением, которым медленно зарастали его внутренности. Ответ от Тэхёна заставил его мгновенно успокоиться и понять, что он не перешёл через черту и мог неспешно двигаться дальше. —•○•— Во вторник Чонгук заставил себя приступить к делу. Блокнот в кожаной обложке лежал открытым перед его лицом. «Я сидел совсем один, смотрел в потолок и был потерян, потому что не понимал, кто я и где. Болезнь атакует так быстро. Что я делал до этого? Зачем я сел писать дневник? Я не хотел делать этого на протяжении недель, а сейчас вдруг с мыслью «это важно» ринулся искать ручку. Никак не мог найти её: она оказалась запрятана мной в стаканчик с зубными щетками. У вещей теперь нет своих мест: они перестали иметь то значение, которое было у них изначально. Так… зачем я начал писать? Я нашёл телефон на полке в холодильнике: кажется, мне кто-то звонил. Но кто? Никак не могу вспомнить». «У неё красивые глаза, я всегда обожал смотреть в них. Звёзды, которые горят целые сутки, можно было увидеть в них. Только вот… какого они цвета? Голубые, как облака, или тёмные, как ночь? Это ужасно — забывать». «С другой стороны, кажется, благодаря этому переживать разлуку не так больно. В моменты, когда я не осознаю, что нахожусь в собственной спальне, в нашей спальне, я могу ни о чём не думать. Абсолютно. В этот миг всё затихает. Нет той огромной чёрной дыры внутри». «Телефон зазвонил вновь, я нашёл его в холодильнике. Было смутное ощущение, что я уже переживал это раньше. Когда я упомянул об этом звонившему, тот ответил, что мы разговариваем каждый день. Жаль, но для меня наш разговор как первый. Я пишу это, всё ещё будучи на линии со своим новым знакомым. Знаю, что забуду сделать запись, как только вызов завершится, поэтому запишу всё, не прерывая разговор. Для начала Тэхён — космонавт, как и я. Моё дыхание сбилось, когда он сказал, что стал им благодаря мне. Я попытался вспомнить, когда мне удалось этому поспособствовать, но не смог. Спрашивать не захотелось: казалось, вопрос о столь важном расстроит Тэхёна. Я горд за него, хоть и совсем ничего о нём не помню. Невыносимо осознавать, что завтра всё это повторится, а я даже не буду подозревать об этом». «Эбигейл нет дома целый день. Не понимаю, где она». «Позвонил некий Ким Тэхён — космонавт, как и я. Он сказал, что Эбигейл сейчас с ним — я успокоился. Попросил дать ей трубку, но он ответил, что сейчас она на экспедиции в открытом космосе и не может разговаривать. Моя маленькая храбрая девочка. Буду ждать, когда она вернётся, чтобы сказать ей об этом». Чонгук поджал губы и зажмурился; в груди у него всё сдавило. Ему вновь нужна была передышка и кофе. Возможно, с виски. Читать подобное было для него очень сложно. Что-то такое сумбурное, болезненное и совершенно точно правдивое. —•○•— «Мне кое-что интересно», — написал Чонгук, сидя на диване с открытой французской дверью, запускающей внутрь тёплый сентябрьский воздух. В его руке был стакан, на дне которого тихо шумели подтаявшие кубики льда. Часом ранее Чонгук бессовестно достал из коллекции алкоголя семьи Гарднеров одну из бутылок, будучи на порядок удивлённым такой широтой ассортимента, казалось бы, чересчур порядочных людей. «Да, спрашивай». «Почему ты не прекратил звонить Аллану?» «О чём ты?» Чонгук улыбнулся, делая глоток. Чуи, лежавший рядом с ним на полу, фыркнул. «Почему ты продолжал звонить ему, если это не имело никакого смысла? Разве не было больно оттого, что он никогда не помнил тебя?» Тэхён не отвечал. Минуту. Две. Пять. Чонгук успел осушить стакан, когда его телефон наконец отозвался вибрацией. «Мне никогда не было больно из-за того, что он не узнавал меня. Аллан всегда был очень счастливым, когда я говорил о себе. Мне это нравилось». Чонгук не успел ответить, как Тэхён продолжил, дополняя: «Звучит ужасно, да? Ты, наверное, думаешь, что я лицемер». Чонгук отставил стакан на журнальный столик и откинулся назад, растекаясь по диванным подушкам бесформенной массой. «Я могу тебя понять. Думаю, каждый человек лицемер, но не считаю, что это так уж плохо». «Правда?» «Да, не переживай из-за этого слишком сильно». «А ты?» «А что я?» «Поступил бы ты так же на моём месте?» Чонгук действительно задумался, зависая пальцем над горящим диалоговым окном. Звонил бы он вновь и вновь человеку, который не помнил даже его имени, чтобы напоминать, как много он привнёс в его жизнь и какой её важной частью был? Тут не нужно было сомневаться. «Я бы поступил так же». Чонгук не понимал, почему Тэхён сомневался в себе. В конце концов, его поступки можно было назвать мужественными и в полной мере солидарными, но тогда почему же он так плохо о себе думал? Чонгук не знал и колебался над тем, что когда-нибудь это поймёт, хотя ему ужасно хотелось. —•○•— Дело продвигалось медленно и трудоёмко. Чонгук читал, писал, стирал текст, выдергивал страницы и волосы, метался, унывал и снова поднимался на ноги. Иногда он выпадал из реальности, находя себя пребывавшим после несколько минутной истерики на кровати с телефоном, разрывавшимся мелодией, и Чуи, громко завывавшим с нижнего этажа. Звонил Тэхён. Чонгук не знал, зачем, потерянно оглядываясь вокруг себя, так и не поднимая трубку. Вокруг был разгром: пол устлан скомканными страницами, фантиками и пустыми кружками, испачканными кофейной гущей. Через распахнутую настежь дверь в гостиную врывался осенний воздух, который, подхватывая за собой исчёрканную бумагу, возвращался обратно на улицу. Шёл дождь, и свежий влажный воздух был как нельзя кстати, чтобы привести Чонгука в чувства. Замолчавший несколькими секундами ранее телефон вновь раздался мелодией; номер Тэхёна почти что клеймом отпечатался на сетчатке. Чонгук прокашлялся, прежде чем принял вызов. — Да? — спросил он чуть хрипло. Тэхён молчал. Его тихое размеренное дыхание смешивалось с шумом дождя, создавая странную комбинацию звуков. Чонгук тоже молчал. Он не представлял, по какой причине Тэхён звонил ему, и думал, что тишина на том конце означала, что Тэхён тоже этого не знал. — У тебя дождь? — огласился наконец неловкий вопрос. Чонгук моргнул, пробуждаясь и осознавая, что звуки неугомонно стучавших по плитке балкона капель и чужое дыхание на мгновение ввели его в транс. — Да, — ответил не менее скованно, поспешив закрыть двери, стремясь заглушить весьма громкую барабанную симфонию с улицы. — Здорово, — прозвучало несчастно и одновременно благоговейно, что послужило причиной вспомнить, кем именно являлся Тэхён и где он пребывал в данную секунду времени. — Скучаешь по дождю? — не удержал Чонгук язык за зубами. — О, ну я… — Тэхён запнулся, как если бы не был уверен над ответом или не обладал им в принципе, — конечно. Тут все по нему скучают. Да и не только по нему. — Я вот не люблю дождь, — признался Чонгук. Зачем? Он и сам не знал. Ему просто хотелось забиться в угол дивана, прижаться к подушке и говорить, говорить — не важно о чём. — Почему? Было много причин не любить его: он мокрый, холодный и громкий. Но было также ещё нечто более весомое для того, чтобы отправить дождь в чёрный список. — Он вызывает меланхолию, — не стал скрывать Чонгук, глядя в окно на дерево, яростно раскачивавшееся под гнётом ветра. — Ничего не хочется делать, разве что пить кофе и читать Ремарка. — Не люблю кофе и Ремарка. После признания Тэхёна последовала пауза, прежде чем оба заполнили её тихим смехом, ведь никто не ожидал, что они начнут бросаться подобными заявлениями, словно бы соревнуясь. — Хорошо, — перевел Чонгук дыхание, обнимая подушку, — почему ты любишь дождь? — Кто сказал, что люблю? — В интонации сквозили нотки лёгкого недоумения. — Я сказал, что скучаю. Скучать и любить — не одно и то же. — Значит, ты скучаешь по тому, что не любишь? Тэхён выдохнул, явно не подготовленный к точному ответу. — Я пока ещё не понял, нравится ли он мне, — сказал он осторожно. — Интересно, — удивился Чонгук, но не подсчитал лучшим решением продолжать эту тему. — В любом случае… Раздался громкий, пронзительный вой с нижнего этажа. Настолько печальный и горький, будто животное ни больше ни меньше резали на живую. Чонгук скривил лицо. — Что это было? — встрепенулся Тэхён. — Кто, — проворчал Чонгук, поднимаясь на ноги, — это мой пёс. — Пёс? Что с ним случилось? — И было в этом вопросе столько тревоги и беспокойства, что у Чонгука возникло безудержное желание запрокинуть голову и засмеяться. — С ним случилась трусость. Он боится высоты. «Недалеко ушёл от хозяина», — подумал Чонгук с раздражением, быстро соскакивая со ступенек. — Боится высоты и поэтому?.. — Поэтому он давит на жалость, чтобы я поднял его тридцатифунтовую тушу наверх. Тэхён молчал около секунды, прежде чем сказать — как Чонгуку показалось — нечто совершенно необдуманное. — Представляю, какой ты сильный. Воцарилась неловкая тишина. Чуи, не чувствуя атмосферы, радостно лаял, наблюдая за приближением хозяина. — Да, вполне, — на губах вырисовалась усмешка, — но, уверен, недостаточно, чтобы соперничать с космонавтом. Тэхён засмеялся. Тихо и чисто, без мягкой, свойственной ему хрипоты на конце. — Наверняка. — Над чем сейчас пролетаете? — поинтересовался Чонгук, ставя чайник на газовую плиту. Ему отчего-то казалось, что это происходило уже сотню раз. Словно он стоял так, зажимая ухом и плечом телефон, не впервые. Может, когда-то в прошлом такое уже происходило с ним? Может, он говорил с кем-то недосягаемым давным-давно, но успел позабыть об этом? — Над Россией. — О, я был там однажды, — отозвался, роясь в баночках в поиске сахара. — Путешествовал? — Не совсем. — Перед глазами возникли воспоминания о промёрзлых буднях и предельно честных, хмурых людях. — Тогда я писал «Костяные крылья». Навряд ли ты чита… — Я читал её, — не дал договорить Тэхён. — Жестокая история. — Да, — Чонгук сухо сглотнул. — Мало кому она нравится. — Мне нравится, — возразил с детским упрямством. — Это было… очень честно написано. — Не люблю ложь, — строго и откровенно, без всяких подоплёк и ухищрений. Тэхён резко выдохнул. Он молчал недолго, но, казалось, прошло невероятно много времени, прежде чем он наконец заговорил вновь. — Прости, — сказал, словно куда-то торопясь, что заставило Чонгука напрячься, а спину по струнке выпрямиться. — Я солгал тебе. И Тэхён остановился. Как и сердцебиение Чонгука. Было страшно услышать, в какой лжи он хотел признаться. Могло ли это заставить Чонгука поменять свои взгляды? Заставило бы разочароваться? — Я не люблю «Костяные крылья», — осторожно и медленно, с оттенками явного сожаления. — Она действительно слишком жестокая. Все эти подробности... клянусь, меня подташнивало при прочтении. Плечи Чонгука ослабли и опали, освободившись от тяжести. Ему невыносимо захотелось дать Тэхёну ментальный подзатыльник. Чуть резче, чем нужно было, он добавил в кофе найденный в буфете сахар, немного рассыпая его по краям кружки. — Я знал это, — выдохнул он, присаживаясь и помешивая ложкой напиток. Чуи, пыхтя, положил голову ему на бедро. — Мне, если честно, не особо верится, что тебе нравятся мои книги. — Почему же? — Просто, — он запнулся, оглядываясь на окно, к стеклу которого прилип подёрнутый по краям желтизной кленовый лист, — ты похож на фаната Кинга, знаешь, Брэдбери и Гейла. От тебя веет любовью к выдумкам. Тэхён хмыкнул. Его минутное молчание походило на тихие волны успокоившегося после шторма океана. — Мне интересны реальные вещи, когда они меня не касаются, — сказал он нечто совершенно для Чонгука непонятное. Порой его выражения вводили в ступор, и Чонгук сомневался, говорили ли они на одном языке. Слова вроде те же, но то же ли они имели значение? И вообще, можно ли было понимать друг друга, если смысл, привнесённый в те или иные слова, разительно отличался для обоих? Может, на самом деле никто никогда и вовсе полностью не понимал другого? Ведь в мире существовало не сто пятьдесят языков — семь с половиной миллиардов. В конце концов, каждый человек говорил на своём собственном. — Порой мне кажется, что мы с разных планет, — сказал Чонгук, у которого вдруг развязался язык. И вновь этот непонятный, не весёлый, но и не грустный смешок. Странный звук для такого же странного человека. — Мне тоже. Чонгук покачал головой, делая короткий глоток кофе. — Так, теперь мне любопытно, — он тихо откашлялся, немного смущенный из-за того вопроса, который хотел задать, — тебе не понравились «Костяные крылья», а что понравилось? Тэхён задумчиво замычал, находя вопрос весьма сложным. Чонгук задержал дыхание, ожидая его ответа. — Наверное, «Сердце моё — пепельница». Кофе пролилось, когда рука Чонгука дрогнула. Он моргнул, растерянно смотря на тёмную кляксу посреди стола. Его уши на секунду забили воздушные пробки, будто бы его организм сопротивлялся и давал отпор, не желая ничего более слушать. — О, неожиданно, мало кто о ней знает. Она совсем непопулярна, — говорил он взволнованно. — Первые проекты редко такими бывают, но она мне понравилась. Не знаю... — Тэхён тихо хмыкнул, — я впервые так сопереживал герою. Чонгук прикусил губу, чувствуя предательское жжение в глазах. Он сморгнул это чувство, заставляя себя сделать глубокий вдох и успокоиться. — Ладно, понял тебя. Что насчет других книг? Какая твоя любимая? — он переводил тему, не желая больше ни секунды оставаться на прошлой. — Маленький принц. — Я знал, что ты любитель выдумок. — Эй! Это очень серьёзная книга, и вообще, Экзюпери отчасти написал её автобиографичной. И так они говорили, говорили и говорили. И уж давно закончился кофе, а беседа всё не смолкала. Тихий голос из трубки усыплял, и Чонгук, замотанный в плед в углу дивана, тихонечко зевал, наслаждаясь историями и лишь изредка вставляя что-то своё в ответ. — ...Они пробовали запускать в космос кошек. В конце концов, это животное с лучшей координацией на планете. Попробуй сбросить его с четвёртого этажа, а оно всё равно найдет себя в пространстве и приземлится на четыре лапы. Самое сложное, впервые попав на орбиту — сориентировать собственное тело. — На что это похоже? — еле слышно спросил Чонгук. Его глаза были закрыты, а сердце мерно билось, пребывая в абсолютном спокойствии. — Х-м-м. Будто ты в желе? Словно левую руку пришили к правой, а правую к левой. — Не люблю желе, — Чонгук зевнул. Голос Тэхёна на том конце стал приглушённым. Его дыхание вырывалось на свободу и шуршало через динамики Чонгуку в ухо так усыпляюще, что Чонгук, в самом деле, на секунду подумал, что хотел бы всегда слушать его ночью перед сном. — Ты совсем сонный. Пойдешь спать? — было сказано так мягко и с такой безграничной заботой, что у мужчины поджались пальцы на ногах. — Нет. Ты не закончил про кошек. Мне интересно. — Ах, — Тэхёна чуть засмеялся и, возможно — только возможно, — потому что Чонгук ещё не знал его достаточно хорошо, закатил глаза. — Кошки, точно. В общем, они решили, что, конечно, это лучшее животное для полетов в космосе. Однако их эксперимент провалился: кошки были невероятно напуганы новой средой. Оказалось, что собаки справляются лучше. — Явно не Чуи, — Чонгук отфыркнулся. — Боже, я даже не представляю, что бы с ним случилось, попади он в невесомость. — Чуи? — Мой пёс. — Я думал, ты не любишь выдумки, — зазвучали в голосе нотки подозрения. Если бы Чонгуку довелось описывать такой тон, он бы прозвал его «шерлоковским». — Однако ты поклонник «Звёздных войн»? — Я не смотрел ни одного фильма, — Чонгук возразил. — Ты шутишь! — воскликнул Тэхён, да так громко, что ресницы его полуспящего слушателя вздрогнули. — Я правда не смотрел, — заверил Чонгук. Губы его чуть дернулись, совсем немного, можно было сказать, «лениво» изогнувшись. — Это невероятно. «Звездные войны» — культовый блокбастер. Как ты мог его не смотреть? Почему твою собаку так зовут, если ты не фанат? Чонгук нахмурился, а Чуи проскулил от раската грома за окном, пряча морду в складках персидского пледа. — Это имя дали его прошлые хозяева. Я нашел его на дороге по пути домой и оставил себе на время восстановления, но прежние владельцы так и не объявились, хотя на ошейнике был номер. Я звонил по нему, однако никто не брал трубку и не отвечал на сообщения. — Так ты альтруист, — в тоне тэхёнового голоса слышалась улыбка, — я под впечатлением. — Не думай обо мне слишком хорошо. Я был в шаге от того, чтобы отвести его в приют. — Не-е-ет, ты бы так не поступил. Конечно, нет, но Чонгук был слишком смущён, чтобы это признать. — В любом случае, — он откашлялся, кончиком пальца играя с кисточкой от пледа, - не понимаю всей этой шумихи вокруг «Звёздных войн». — Ты даже не смотрел, — походило на лёгкий упрёк. — Конечно ты не поймёшь. — Тебе он нравится? — Да. Мой брат всегда надевал на Хэллоуин маску Дарт Вейдера. Он сам делал её из папье-маше, — упомянул Тэхён с гордостью. — Знаешь, она была невероятно уродлива, но это не мешало ему приносить полные пакеты конфет. — Суть Хэллоуина — быть уродливым, — напомнил Чонгук. — Ну, а что насчет тебя? — М? — Тэхён запнулся, будто забыл о том, что принимал главное участие в беседе и являлся тем, о ком стоило говорить. Чонгук думал, что он был тем самым главным героем, не понимающим, что его роль вовсе не второстепенна. — Кем ты наряжался на Хэллоуин? Тэхён ничего не говорил. У Чонгука было подозрение, что тот, вероятно, мог забыть. Или, может, во всём этом таилась какая-нибудь грустная история о том, что он был слабым ребёнком и каждый ноябрь был вынужден лежать с бронхитом, кашлем и имбирным сиропом вместо карамельных конфет. Но прошло совсем немного времени, прежде чем в трубке послышался тихий смешок, и Тэхён ответил: — Я всегда был в скафандре. Совсем неинтересно. — Это лучше, чем ничего, — последовал рьяный протест. — Я вырос в Пусане. Единственные фотки в костюме, которые у меня есть, были сняты в Лунный Новый Год. На них я наряжен в очаровательный ханбок и похож на девчонку. Что-то похожее на писк умиления прозвучало через динамик. — Я ненавидел Лунный Новый год, — добавил Чонгук с ворчанием. — Как долго ты жил в Корее? — До своего поступления в колледж. Я всегда метил в Нью-Йоркский вуз. Сказав это, Чонгук погрузился в воспоминания о тех временах, когда великой катастрофой было завалить экзамен или, что ещё хуже и обиднее, проспать его после одной из многочисленных вечеринок. — Тэхён? — в возникшей секундной паузе где-то на периферии прозвучал глухой отклик. Благодаря ему Чонгук вспомнил, что не владел бесконечным количеством времени для столь долгих разговоров с человеком, с которым даже ни разу не виделся в жизни. — С кем ты так долго говоришь? — Голос был мужской и совершенно незнакомый. Чонгук предполагал, что он мог принадлежать Гейлу — высокому нидерландцу с настолько длинной фамилией, что она не нашла свободного уголка в его памяти. — Это... — продолжение ответа Тэхёна потухло, потонув в звуке шороха. Чонгук нахмурился, вслушиваясь в шумы, в которых едва ли было возможно распознать голоса. Однако это длилось не больше нескольких секунд, прежде чем Тэхён вернулся со словами: — Извини, мне уже пора. Давай... продолжим наш разговор завтра? — Э... — Чонгука вдруг захлестнуло волнительным чувством. — Хорошо, — ответил в конце с небольшой запинкой, не способный быстро анализировать информацию в столь сонном состоянии. Он почувствовал по интонации чужого вздоха, что Тэхён улыбнулся. — Тогда, спокойной ночи, Чонгук. Так, бесшумно и внезапно, связь прервалась. Затем прервался и дождь. Стало тихо. Настолько, что даже мысли побоялись издавать звуки. Чонгук безмятежно заснул, всё ещё закутанный в плед на диване.