Искусство бесполезного ниндзя

Последнее время он начал плохо спать. Просыпаться, к слову, он начал не лучше. Тело целыми днями ломило, а иногда его знобило и бросало в жар одновременно. Он лежал в постели, не в силах даже подняться: боли в голове усиливались от каждого его движения, словно в его затылок каждый раз вонзался идеально острый кунай. Учиха уже не помнил, как давно он так сильно болел. Он даже не знал, чем болел. И что-то ему подсказывало, что никто не знал. Когда он видел Микото, она то и дело по-минутно закрывала глаза, чтобы сдержать слезы. Фугаку не приходил, но Итачи только радовался этому. Что насчет Саске... Он чуть ли не днями сидел в комнате брата, рассказывая что-то последнему, пока Микото силой не уводила его. Сначала мальчишка пытался вникать в этот детский лепет, что лился из Саске нефконсяемым потоком, но потом просто плюнул и даже не пытался. Это было выше его сил. Ему не давала покоя только одна вещь (помимо мигрени). А точнее, один человек, который оказался вовсе не человеком. Юкимура. С каждой головной болью он вспоминал именно Шинпачи, и, если честно, то его уже начало это раздражать. Итачи заболел слишком неожиданно и слишком быстро. Никто даже понять не успел, как Учиха слег в постель. Первый день был самым легким. Тогда мальчишка просто бредил и просыпался всего лишь пару раз. На второй день у него началась лихорадка. На третий начались эти кошмарные головные боли. Все происходило так быстро, что возникало ощущение, будто болезни сменяют друг друга одна за другой. Иногда Итачи казалось, что вот он, конец. Однако в реальный мир его возвращала именно боль. Через неделю у него начались галлюцинации. Это Итачи определил сам. Не надо быть гением, чтобы отличить галлюцинацию от реальности. Его кто-то звал. Тихий шепот манил его за собой, заставляя судорожно вздыхать и говорить что-то в ответ. С того момента Саске перестал ходить к нему, и Итачи поселили в больнице. Однако галлюцинации не исчезали. Мигрень все еще оставалась. Лучше не становилось. И даже тогда Учиха уже понимал... Понимал, что худшее еще впереди. . . . "..нись, Итачи. Очнись..." Учиха открыл глаза. Снова он. Снова этот проклятый шепот! Да когда же ты оставишь его в покое?! Это просто невыносимо. Каждый день. Каждый день его кто-то зовет. Иногда Итачи начинает слышать его так четко, что его невозможно отличить от настоящего голоса. И тогда ему становится страшно. Он сходит с ума. Медленно. Шаг за шагом. Он идет к той черте, что отделяет понятия "гений" и "безумец". "Итачи" -Нет. Он смотрел четко в потолок, не моргая и никак не шевелясь. Губы беззвучно что-то произносили. В его глазах мелькало подобия мольбы и страха. Что-то его звало. Что-то, чему мальчишка даже не мог дать имени. Безымянный кошмар, преследующий его и ночью и днем. "...жду. Я жду тебя. Мы...<i> все ждем тебя..."</i> -Яметэ, - дрожащий голос. Он медленно тянется руками к ушам, чтоб, наконец, не слышать его, забыть о нем, чтоб перестать чувствовать себя сумасшедшим. "...динь-динь... Слышишь? Динь... Эти колокольчики. Динь-динь... специально для Итачи. Чтобы он нашел... дорогу домой. Динь-динь..." -Пожалуйста перестань. Он зажмурился. Как же все осточертело! Как же надоело лежать здесь! Как же достала эта боль!! Как же противен этот голос!!! "...возвращался быстрее, Итачи..." -Яметэ!! Он моментально сел на кушетке, повторяя, как зачарованный, одно и тоже слово. Один из приборов начал протяжно ныть, и перед глазами медленно поплыло. Все, как в кривом зеркале, начало приобретать странную неестественную для себя форму. Итачи качнулся, пытаясь вернуть зрение. Но вместо этого в глазах только все окончательно потемнело, и мальчишка упал с кровати. -Итачи-кун! . . . Ему что-то вкалывали. Каждые пять часов ему давали таблетки и заставляли пить какую-то отраву. Каждые два к нему приходила медсестра снимая все его показания, начиная с температуры и заканчивая анализами крови. Мальчишка чувствовал себя... Впрочем, он никак себя не чувствовал. Он ничего не чувствовал. Ни боли, ни тела, ни страха, ничего. Теперь Итачи было все равно. Он лежал на спине, глядя в этот чертовски надоевший белый потолок. Временами он еще слышал это "Динь" или "Итачи", но уже не придавал этому особого значения. Теперь он уже не был ни в чем уверен. Он даже не был уверен, где он. Правда ли он лежал в этой палате или на самом деле это ему снится. Он ничего не мог понять. Мигрени хоть и "не было", но мысли все же не хотели быть мыслями. Разум отказывался предлагать ему что-то адекватное, выдавая какие-то бессвязные картинки. Медленно. Час за часом. Он начинал чувствовать, как кровь течет по его жилам и сосудам. Как незримая жизнь наполнят все пространство вокруг него. Как он сам растворяется в этом пространстве. Он начинал чувствовать то, что, по сути, он не мог чувствовать. Зрение Учиха упало, даже нет, не упало, а ухудшилось. Теперь, глядя на какой-либо предмет, он видел его сквозь пелену - размыто и нечетко. Итачи уже не мог понять, что это за предмет, и ему оставалось только закрыть глаза и продолжать лежать дальше, ожидая очередной порции таблеток и непонятных сывороток. К слову, как думал сам Итачи, именно эти лекарства и ухудшали его зрение. Да они вообще все ухудшали. Каждое из его пяти чувств было притуплено. Мальчишка уже начал чувствовать себя обычной мебелью, которую скоро выкинут на свалку. И это его пугало. Пугало и осознание того, что он скоро будет жить на этих таблетках, что они станут для него наркотиком, и если он его не примет, то он умрет. Едва ощутимые касания чьей-то руки до его волос. Брюнет не сразу понял, что его вообще кто-то гладил. Может, с обонянием у Итачи было не очень, и сейчас оно притупилось, но запах Микото он мог узнать всегда. Этот необычный запах жень-шеня и зубной пасты... Это был не он. Этот слышался иначе. Это был запах дождя, запах свежести и непонятной отчужденности. А еще там был запах сладких конфет. Мальчишка медленно открыл глаза. Изображение нечеткое. Слишком нечеткое. Но судя по длинным волосам и кимоно, это женщина. У нее были своеобразные платиновые волосы, совсем не вьющиеся, как у многих женщин. Светлая кожа, похожая на молоко. Кажется, узкие черты лица, но ей это не придавало холодности, наоборот, она выглядела доброй и милой, особенно когда улыбалась. И хотя Итачи не мог видеть эту улыбку, он все равно чувствовал, как она дарит ему тепло. Еще Учиха смог заметить, что кимоно у девушки двуцветное, белое и красное, как символ его клана. "Что она здесь делает?" Итачи сам удивился тому, что он смог сформулировать из своих расплавленных мозгов хотя бы какую-нибудь мысль. Внезапно стало щекотно, и он понял, что незнакомка склонилась над ним, а пряди ее длинных волос упали ему на нос. -К-то ты? Он вздрогнул. Чей это голос? Нет, не мог же этот хрип являться его собственным голосом. Этого просто не может быть. Он отказывается верить в это. Невозможно. Динь-динь... Это же те колокольчики. Учиха с трудом разглядел, что где-то около лица вместо сережек у девушки болтались железные шарики. Наверное, она интерес Итачи, поэтому щелкнула по ним пальцами, от чего послышалось еще одно знакомое: Динь... -Я Унмей*. Её голос был похож на тихое и приятное журчание мелководной речки, бегущей по камням. Унмей еще раз дотронулась до волос мальчишки и отошла назад. Динь... -Постой... Ку-да ты? Итачи протянул бледную ослабшую руку за медленно исчезающим силуэтом девушки. Но та всего лишь весело хохотнула и не спеша выскользнула из палаты. -По-дожди. Рука без сил упала, свиснув с постели. Мальчишка тяжело дышал. Он не понимал, почему хотел пойти за ней. Может, потому что она единственная, кто не спрашивал о его самочувствии, или единственная, кто, наконец-то, улыбнулся ему за все это время. Итачи должен был пойти. Он не знал, что будет, однако понимал, что это его шанс понять этот непонятный мир, где он чувствовал себя лишним, чужим. Итачи медленно поднялся на кровати. Потом, шатаясь, свесил ноги с кровати и, опираясь на все, что он чувствовал под рукой, двинулся к выходу. С каждым шагом Учиха все больше и больше понимал, что идти будет тяжело: голова начинала кружиться, а вместе с ней и комната; все начинало двоиться, даже троиться; ноги подкашивались; и Итачи терял ориентацию в пространстве. Он уже не мог сказать стоял ли он или лежал на полу. Брюнет начал думать, что его мысли были абсурдными, тем более на больную голову здоровых мыслей не придет, и вообще это все - очередная галлюцинация. Но как только мальчишка открыл дверь и свалился на колени, он услышал знакомый голос девушки. -Сюда, Итачи! Динь-динь... Он попытался сфокусировать взгляд на ней. Унмей стояла в коридоре около поворота и, кажется, махала ему рукой. Видимо, она все же звала его с собой. Мальчишка рывком поднялся на ноги, отчего потемнело в глазах, и через минуту уже медленно шел в сторону знакомой незнакомки, опираясь о стену. Учиха нисколько не волновал вопрос, откуда она знала его имя. Почему-то Итачи верил этой девушке, он хотел верить. Она появлялась то здесь, то там. Каждый раз ее колокольчики звенели, и Итачи уже знал, куда идти. Они выбирались на улицу, Унмей поманила мальчишку за собой в один из переулков. А он слепо шел за ней, как послушный ребёнок, как послушный шиноби. Он не чувствовал, если наступал на остервенений мелкие камни на дороге. Не чувствовал, как он падал в пыль, и как его толкали из стороны в сторону люди. Как он налетел на какую-то торговую лавку, и мужик, грубо крикнув: "Слепой, что ли?! Смотри, куда прешь!!", поднял его за шкирку и швырнул на другой конец улицы. Динь-динь... -Итачи! Иди за мной, Итачи! -Я н-е могу. Он сплюнул кровь, которая появилась после удара с чем-то твердым. И мутным взглядом посмотрел на девушку, стоящую на месте недалеко от него. Она махала ему, но Учиха лишь слабо мотал головой, мол, сил больше нет. -Иначе ты никогда не найдешь дорогу домой. Внезапно Унмей снова растворилась в толпе. И мальчишка быстро, насколько мог, огляделся по сторонам. Ее нигде не было. -Ос-тановись. О чем ты гово-ри-шь? Итачи снова поднялся. . . . Она вывела его за пределы Конохи, и теперь они шли по лесу. Хвастаясь за одно дерево и отталкиваюсь от другого, Итачи иногда переводил сбившееся дыхание. Другой бы на его месте давно бы отказался от этой глупой и бессмысленной затеи, но Учиха шел, вслушиваясь в странную тишину леса, в которой иногда раздавалось: Динь... Это словно его Александрийский маяк, не дающий свернуть с пути. И Итачи был неважен этот путь, ему было неважно, чей он - его или чей-то другой - неважно, правильный или неправильный. Ему просто хотелось идти хотя бы куда-то. Он больше не мог оставаться в той белой палате, в той мертвой "точке отсчета", на том нуле. Он просто не мог больше ждать, ждать того, что может показать ему другой путь, и поэтому он пошел за ней. За той, что не держала его на одном месте, а заставила сделать первый шаг. Сквозь листву он смог заметить полоску света. Это означало лишь одно - лес расступался. Итачи уже не слышал веселый смех Унмей. Ни звона колокольчика, зовущего за собой. Не видел смутные очертания девушки. Не чувствовал ее присутствия. Учиха остановился только тогда, когда увидел перед собой обрыв. Солнце медленно катилось к горизонту, и если бы мальчишка бы постоял тут еще час, то смог бы увидеть живописный закат. Что было на дне обрыва, брюнет не знал, или из-за того, что плохо видел, или из-за тумана, клубившегося где-то внизу, или просто по той причине, что Итачи не подходил к обрыву слишком близко. Так значит, сюда она хотела его привести. Но зачем? Что она хотела показать? Какой смысл... Дыхание внезапно стало рваным, а в глазах снова начало рябить. Учиха медленно осел на землю, тяжело дыша и бессмысленно глядя мутными глазами перед собой. Динь... -Где... ты? Он еще раз тяжело выдохнул. Теперь его голос еще и осип. Он с трудом осознавал то, что это его голос. Учиха вообще тяжело понимал, что тело, некогда так хорошо натренированное, сейчас безвольно падает от пары шагов. Он до сих пор не мог подумать, что он, гений клана, обладатель Шарингана, еле видит. У Итачи не было сил в это верить. Теперь у него не было сил ни во что верить. Поэтому для него был так важен этот последний огонек надежды, что могла подарить ему Унмей. Динь-динь... -Эй! От-кликнись! Он попытался понять, откуда раздаётся звук. Но чем больше мальчишка прислушивался, тем больше он понимал, что звук идет отовсюду. Слева и справа, сзади и спереди, сверху и где-то внутри него, все это пространство наполнялось этим: Динь... -Ну ска-жи хоть что... что-нибудь. Он окончательно потерял ориентацию по местности. Изображение стало еще более нечетким, а осязательные чувства напрочь отшибло. Брюнет ничего не понимал и не хотел понимать. Все в последнее минуты стало настолько странным, что потом, думая над этим, Учиха все больше и больше удивлялся произошедшим событиям. -Итачи... Снова этот тихий шепот. Но теперь он не кажется страшным, и теперь Итачи не все равно. Теперь хочется понять одно: куда же звал его этот голос. -Итачи... Он медленно моргнул и попытался... подняться? Он же сейчас сидел? Или стоял? Пытаясь ни о чем не думать и сдерживать более-менее четкое изображение, он двинулся вперед. Навстречу манящему голосу. -Итачи... Шаг. Еще один. Он качнулся, пытаясь удержать равновесие. Он стоял прямо над бездной. Легкий ветерок теребил его белую больничную рубашку. Приятные мурашки пробежались по его телу. Как это приятно осознавать, что ты стоишь на краю обрыва. Только ты хозяин своей жизни, и никто больше над ней не властен. Шаг вперед - и ты покойник. Шаг назад - и будешь жить. Динь-динь... Внезапно мальчишка почувствовал, что ничего не чувствовал. Кто-то толкнул его. Тихий шепот начал угасать, а силуэт девушки все четче и четче вырисовываться на склоне обрыва. Итачи посмотрел на ее лицо и вдруг заметил, что ее глаза стали похожи на цвет свежей крови. И прежде чем туман подхватил Учиха в свои объятия, он услышал, как Унмей произнесла: -Это твоя судьба, Итачи. Динь-динь. . . . Шинпачи приходил к нему каждый день. Разговаривал с ним, что-то рассказывал ему, просил проснуться, просил даже ударить его. Но эффекта не было. И у Юкимуры было две мысли на счет этого. Либо Итачи его не слышит. Либо он не хочет его слушать. Последние два дня Учиха выглядел не очень, у него был жар, а иногда он бредил, говоря что-то во сне. Тогда Юкимуре ничего не оставалось, как звать медсестру или кого-нибудь, кто проходил мимо, чтобы тебе помогли. Итачи выглядел больным. Даже очень. Его кожа стала еще бледней, чем обычно. За эти две недели он заметно похудел. Темные волосы потеряли весь свой жизненный блеск. Губы потрескались, под веками непонятно почему появились темные круги, а еще руки Итачи все время были холодными. Даже когда у мальчишки был жар, они все равно были холодными. Иногда Шинпачи казалось, что он вообще не очнется, и это его пугало. Пугало то, что он будет причиной смерти Учиха. Конечно, он тут вообще крайний, но все же Юкимура приписывал состояние Итачи на свой счет. Была бы его воля, он бы повесил на себя все смертные грехи и чистосердечно признался, что два года назад на Коноху напал он. Юкимура болтал ногами, сидя на подоконнике. Сегодня была хорошая погода, можно было погулять по Конохе или сходить на речку... Но он сидел здесь. Если бы Шинпачи сейчас радовался и веселился, то тогда бы он чувствовал еще большую вину перед Итачи, ведь тот-то сейчас лежит здесь и не имеет ни единого шанса выбраться наружу. В общем, совесть, наконец-то, в Юкимуре проснулась. -Знаешь, Итачи-чан, а я не злюсь на тебя за то, что тогда произошло, ну, две недели назад... Было, конечно, больно... Обидно... Противно... Но я совсем не злился на тебя... А тебе...тебе было...больно, м-м? -...жи хоть...что-нибудь... -Итачи-чан? - невнятное бормотание заставило мальчишку обернуться. Итачи что-то говорил. Его губы беззвучно шевелились, веки подрагивали, пальцы крепко вцепились в одеяло, а дыхания стало рваным. У него сново начался бред. Шинпачи стиснул зубы. Как же так? Итачи здесь, ему нужна помощь, а он не в силах ничего сделать, как просто кого-нибудь позвать. От осознания собственной бесполезности ему хотелось удариться головой обо что-нибудь. Юкимура спрыгнул с подоконника, прикусывая губу и подходя ближе к постели. Что там говорила та девушка? Ждать и молиться? При мальчишке всегда были четки, но они почему-то никогда ему помогали, поэтому Шинпачи не особо на них надеялся. Однако сейчас, взглянув на состояние друга, он потянулся в рукав за ними. Его отец делал их сам. Черные, блестящие, совершенно гладкие и приятные на ощупь. Как бы это странно не звучало, но Рейден знал толк в четках. -Я верю,...они помогут тебе, Итачи-чан... - прошептав, он улыбнулся и присел на кушетку, рядом с Учиха, кладя четки на подушку. -Итачи-чан... - это прозвучало как-то...устало, печально, тоскливо... В общем, как-то слишком уж жалостливо и в тоже время виновато, будто Юкимура не имел никакого права называть его так. Хотя он и хотел, чтобы тот очнулся. Вообще Шинпачи чувствовал себя так, словно очень порядочный и воспитанней человек, сделавший непростительную ошибку, за которую его так и не наказали, поэтому сейчас его пожирает совесть со всеми потрохами. Вот и Юкимуру тоже сжигала совесть, а еще он вдобавок ждал своего наказания, которое должен был ему назначить Итачи. Ведь именно перед ним он чувствовал вину, значит, перед ним же он будет извиняться. Однако для этого сначала нужно дождаться пробуждения Учиха. И он его покорно ждал, и хотя, по сути, он должен был бояться того дня, когда брюнет проснется, но Шинпачи надеялся на то, что все же это случиться как можно быстрее. Одним словом, у Юкимуры были весьма противоречивые чувства. Итачи внезапно дернулся, будто чего-то испугался. Юкимура дотронулся до его немного подрагивающего руки... Внезапно мальчишка почувствовал, как кто-то хватает его за рукав, а потом, потом он услышал частое дыхание около своего уха... Учиха пробивал озноб, но он все же очнулся. Крепко хвастаясь за мягкую ткань темно-синего ханьфу, он пытался выровнять сбившееся дыхание. Пару минут назад он был уверен, что...что он падал... Итачи глубоко выдохнул. Сон. Какой же ужасный кошмар, а самое главное все так...реалистично. Брюнет немного отодвинулся от неподвижного Шинпачи, который, кажись, потерял дар речи, и посмотрел на него немного мутным взглядом. Длинные волосы, немного худые черты лица, придающие ему сходство с красивой девочкой, и немного ошарашенный вид. Это Юкимура. Настоящий. И он уж точно не сон. Он хотел было что-то сказать, но вдруг услышал... Динь-динь... Он вздрогнул. Этот звук колокольчиков... Он обернулся. На дверной ручке висели старые металлические колокольчики, привязанные, видно, Шинпачи на удачу, ибо никому бы в голову не пришло привязать их в палате больного. И теперь при каждом дуновении ветра или при дерганье ручки они звенели. Динь... -Так это...был ты... - внезапно он понял, понял, кто все время шептал ему какой-то бред. Юкимура. Да кто его вообще об этом просил?! Да и как он может сидеть здесь, когда Учиха сделал такое... Мальчишка отвернулся, глядя куда-то в сторону. Лишь бы не смотреть на Шинпачи. Хоть бы он ушел. И так он будет мучаться от того, что сорвался на нем, так теперь и чувствовать себя должным ему. Нет, меньше всего ему сейчас хотелось видеть именно Юкимуру. Он что, специально пришел сюда, чтобы постоять у него над душой и помучать вместе с совестью? Если так, то пусть лучше еще раз его подорвет... -Итачи-чан, - он улыбнулся. Наконец-то, наконец-то он дождался. А ведь он знал, знал, что это скоро случиться. В каком-то странном порыве Шинпачи его обнял. Он и сам не знал, что это с ним, но какое-то приятное чувство встало над всеми другими, и он просто радостно улыбался. -Я так рад, так рад снова видеть тебя! Ты, наконец-то, очнулся. Учиха вздрогнул. Что он...такое говорит? О чем он? Он что, снова играет с ним? Решил отомстить за тот раз в больнице и за унижение во дворе академии? О, Юкимура , да ты коварней всех, кого знал Итачи. Даже Кейджи до такого не додумался бы. А ведь самое главное, что еще и прикидываемся дураком. -Перестань, - мальчишка слабо отпихнул от себя Шинпачи, все так же не глядя на него. Почему-то...было больно. Просто что-то заболело от осознания того, что перед ним ненастоящий Юкимура. Настоящий...настоящий где-то под этой маской дурака. Под маской дружелюбного паренька, вечного бездельника и ужасного лентяя. Под этой настолько реалистичней маской, которую невозможно отличить от настоящего лица. Но истинное лицо Шинпачи Юкимуры еще никто не видел, это эгоистичный, самодовольный, хитрый, безнравственный, совершенно бесстыдный человек, способный на любую подлость, лишь бы достичь желаемого. И, по воле судьбы, этим желаемым стал Итачи. А точнее, победа над Итачи. Унижение Итачи. Его моральное убийство и оскорбление. Учиха знал, он знал, что этот мальчишка обязательно ударит ему в спину, как только он согласится ему поверить. Как только он признает его другом, как только начнет ему доверять, как только сам Юкимура станет для него дорогим человеком, то он сразу же подставит его, вытерт об него ноги еще хуже, чем это сделал Итачи. Шинпачи откроет свое истинное лицо. Исчезнет та маска, маска дурака. И появится подлый и жестокий человек, которого еще никто не видел. Итачи чувствовал это, и этого он боялся больше всего, боялся, что этот мальчишка все же сделает это. И эта мысль заставляла его кровь стыть в жилах. И это заставляло его сердце болеть. Болеть от осознания того, что друг, о котором он так долго мечтал, всего на всего лишь иллюзия его воображения. Что его друг лишь маска. Маска дурака. -А, прости, тебе, наверное, неприятно. Прости, - он встал с постели, немного погрустнев. Снова Итачи его терпеть не может. Снова и снова. И почему-то снова больно... Очень больно. "Ну почему, Итачи-чан?" -Я же сказал, прекрати, - он сжал белую ткань своего одеяла. Еще немного этой игры, и он не выдержит. Не выдержит и... А тут Итачи не знал, что будет дальше, или он расплачется, что с роду не бывало и что маловероятно, или он не сможет противостоять этой великолепный игре и...и просто сдасться. Сдастся. И проиграет. Проиграет этому фальшивому дураку... -А? О чем ты? -Перестань притворяться... Я же ненавижу тебя, так перестань. Не видишь,...я тебе не верю? И никогда не поверю. Перестань мне так мстить. Хочешь унизить меня - унизь. Избить - избей. Только перестань это делать, мне... - в какой-то момент он хотел сказать больно, но передумал, -...противно. Ты вызываешь отвращение. Ты только сам себя унижаешь, перестань. На удивление, Учиха говорил спокойно и ровно с долей того де самого отвращения. И от этого Юкимуре становилось еще больней. Итачи...он что, не хочет быть его другом? У него именно это вызывает отвращение? Он что, думает, что быть другом Юкимуры настолько жалко и противно? Уже какой раз ему стало тяжело дышать. Ну почему, почему же так...больно? Шинпачи с силой сжал кулаки. Он...ненавидит его? Нет, он не может вот так все бросить и сдаться. Не может вот так нарушить свое обещание. Просто не может. Но...им не быть друзьями. Хорошо, как бы тяжело это не звучало, но им действительно ими не быть, тогда...тогда он хотя бы сначала узнает, почему Итачи его так ненавидит. Ведь даже для ненависти есть причина... Он встряхнул головой. Да что же это такое?! Ненавидит?! Ха! Тогда почему Учиха отводит глаза? Если ненавидит, то пускай скажет это ему в лицо! -Повтори, - тихо произнес Юкимура, посмотрев на мальчишку пристальным и серьезным взглядом. -Ты вызываешь отвра... -Нет, не это. Повтори, что ненавидишь меня, - Юкимура впервые в жизни заметил, как Учиха вздрогнул. Впервые в жизни он вообще заметил, как кто-то вздрагивает от его слов. Вздрагивает от этого серьезного и тихого голоса. Впервые...впервые он делал что-то подобное, что-то серьезное и...взрослое... Да, взрослое... -Я... -Не так, - Итачи снова вздрогнул. Что-то заставляло его вздрагивать при каждом слове Юкимуры. Он не понимал, что это. Но как бы он не хотел от этого избавиться, все равно не получалось. Брюнета что-то...пугало в этом Юкимуре. Не в дураке или эгоисте, а именно в этом. -Скажи мне это в глаза, и я оставлю тебя в покое. Даю тебе слово. Учиха снова вздрогнул и взглянул на Юкимуру. О нет, это уже был не тот Юкимура, которого он знал. Это был...был какой-то неправильный Юкимура. И это пугало его еще больше. Он не знал этого Шинпачи, и не знал, можно ли ему верить. Он уже и сам не знал, чему верить. И во что верить. И зачем верить. Кажется, он даже забыл, как это, верить. Вера просто покинула его. Раз, и ее не стало. Он испарилась, куда-то пропала, исчезла. А вместе с ней ушла и уверенность. Уверенность в себе и своих силах. Словах. Действиях. Поступках. В реалистичности всего происходящего. Однако в одном он точно был уверен - Юкимура не шутит. Его глаза. Это были не глаза Юкимуры. Скорей, они напоминали ему глаза отца, когда кто-то врал ему, а тот пытался добиться правды. И Итачи вдруг сам подумал, что соврал только что... -Я... - он на секунду задумался, а стоит ли вообще это говорить? Однако тут же опомнился, и, пытаясь скрыть свою...заминку спокойным и ровным голосом, он продолжил, - я ненавижу тебя. Спокойным и ровным... Так думал Итачи, однако Юкимура думал по-другому. Он слышал, все слышал в этом тоне. Слышал и понял. Сейчас, этому Юкимуре, требовалось пара секунд, чтобы все понять. -Ты лжешь. Это вовсе не так. -Да что ты обо мне знаешь? - он с небольшим вызовом посмотрел на мальчишку. Учиха никто не мог знать, а Учиха Итачи тем более. О нем не знали ни его отец, ни его мать, никто не знал о нем больше, пока он сам этого не хотел. И Шинпачи не исключение. -Ничего. Но если все расскажешь, я буду знать. Так...будет легче, правда, - Юкимура посмотрел на брюнета. Этот взгляд, только у него был такой взгляд. Взгляд, обещающий помощь. Он просто сам испытывал что-то подобное, но когда рассказал Наги... То стало легче, и он стал тем, кем является сейчас. Почти год его мучила смерть родителей, а сейчас, сейчас он продолжает жить, потому что он хочет жить. Любит жить. И потому что он знает, надо жить. -Ты же сказал, что отстанешь. -Если бы это было правдой, - поправил его мальчишка, повернувшись в сторону выхода, - а ты мне лжешь. Он сделал один шаг. -Ты ошибаешься. Он остановился. Глаз не видно. Тень челки закрыла их, как только Юкимура сжал кулак сильней и наклонил голову. -Это ты ошибаешься. Не обманывай себя. Себе же хуже делаешь. Он снова двинулся к двери. Шаг. Другой. Еще пару. Он схватился за ручку. Динь-динь... -Дурак, - бросил в пустоту Итачи, наклоняя голову. -Сам дурак, - ответил Юкимура, выходя из палаты и закрывая за собой дверь. Судьба... Она сидит на против нас за столом, зная каждый наш ход наперед. Она вертит нами, словно пешками, точнее, мы и есть пешки, которые возомнили себя игроками, способными противостоять Ей. Она сидит за столом, играя сама с собой, а мы всего лишь ходим по Ее правилам. Она дает нам имена и маски, которыми мы пользуемся, и, порой, которые мы видим вместо наших лиц. Маски... Красивые и уродливые, смешные и печальные, жестокие и милосердные, и только одна из них выделяется своей предсказуемой непредсказуемостью. Выделяется, потому что даже сама Судьба...не может знать все о том, кто ее носит. Маска дурака... Unmei (運命 Унмей) - с японского "Судьба".