Порочный ангел

Сегодня утром на улице ХХХ было найдено два тела. Оба принадлежат сотрудникам стриптиз-клуба «Дицентра». Полиция… Что… Нет, быть не может! Почему они погибли? Почему они, а не я? Пячусь назад и падаю на диван. Шокированный взгляд трудно оторвать от экрана телевизора, на котором показывают фото знакомых мне людей. Ещё совсем недавно живших, дышащих, говорящих, кои теперь бездвижно лежат на земле где-то там, совсем недалеко от клуба, и больше никогда не встанут… Выключаю телевизор и откидываю пульт в сторону. Голова гудит. Так, допустим, сейчас утро субботы. Время, когда я должен погибнуть, но почему-то вместо меня из жизни ушли совершенно другие люди? Неужели такова цена моего спасения? Сегодня и правда должна случиться чья-то смерть, и этого никак не избежать? Аргх, чёртов Германская Империя! Ненавижу его! Что он хочет?! И почему они, а не я, раз на то пошло?! Подушки с дивана летят в разные стороны. Бью кулаками сам диван, пока руки не ослабевают, а я сам не опускаю голову, прижимая лоб к мягкой обивке. Ну уж нет, я отказываюсь принимать такую цену за свое спасение. Умереть не должен никто. Иначе не прощу себя! Те люди… Не были виноваты ни в чем. Они не заслужили такой кончины. На их месте изначально должен был быть я… Нужно срочно найти Германию. Придушу этот кусок дерьма собственными, черт возьми, руками. Пальцы проходятся по обивке дивана, царапая. Губа закусывается до крови. Не хочу умирать, но… Но и жить так не смогу. Мне нужна ещё одна попытка. Лишь бы были ещё шансы, пожалуйста… Глубоко вдохнув, на выдохе подрываюсь с дивана и уверенно иду в спальню за тёплым халатом, накинув который, выхожу на улицу. Снаружи, к удивлению или нет, не видно его наглой рожи. Прежде чем убедиться, что Германии в самом деле нет, мне пришлось обойти дом вокруг. Похоже, я слишком привык к тому, что он всегда поблизости. Конечно же, он чисто физически не может быть рядом двадцать четыре на семь! Но, зная Империю, он бы очень постарался. Всплескиваю руками под свои раздумья и встаю на месте, задумавшись. Через секунду щелкаю пальцами и стремительно иду в свою любимую кофейню, где эта падаль работает. По дороге в голове всплывает мысль: для него в стриптиз-клубе все подряд, что ли, ангелы, коих «спасти» жизненно необходимо? Притон для созданий божьих или что? Если не меня, так других избавит от столь «мучительной участи жить на этой сраной земле»? Нет, нет… По его словам и поведению очевидно, что нацелился он лишь на меня. Должна быть другая причина. Возможно… Возможно… Думай, Польша, думай! Вчера он меня спас, я отказался ехать с ним… Как это могло привести к такому? Ладно, черт с ним. Главное, что я всё исправлю. Мысль о скорой вынужденной смерти сжимает всё внутри. Не хочу снова умирать… Но тогда мои коллеги навсегда останутся мёртвыми. Я не могу этого допустить. Это моя битва, и она касается лишь нас с Германской Империей. Дверь кофейни чуть не отлетает, когда открываю её. Испугавшаяся бариста подпрыгивает с места и встаёт на кассу, с недопониманием смотря на меня. — Где Германская Империя? — без лишних предисловий задаю главный вопрос. — Он фрилансер, и сегодня на работу не выходил, — разводит руками девушка. Блять… — А-а, вот как, — дёргано натягиваю улыбку и, развернувшись, ухожу, постаравшись не хлопнуть со всей дури дверью. Кофейня уж точно ни при чем. Сделав несколько шагов от кофейни, понимаю кое-что: бариста хотела что-то спросить, но как только она открыла рот, я ушёл. Думаю, нетрудно догадаться, что именно её интересовало, ибо не каждый день по улице щеголяет человек в пижаме и халате, тем более осенью. Возвращаясь к теме фриланса. Как мне теперь его искать? И где. Погодите-ка… Зачем его искать мне, если он сам может найти меня! Ну точно! Осталось только придумать, как привлечь его. При каких в принципе обстоятельствах мы пересекались? Ну, во-первых, он сам подстерегал у дома, даже у квартиры. Ещё он приносил пиццу, но не факт, что всё будет точно так же спустя столько дней. А в стриптиз-клуб выходить на смену не просто поздно — теперь он, скорее всего, закроется на время из-за убийства сотрудников. Пойти в парк? Звучит, как самый подходящий и к тому же безопасный вариант. Решено! Только стоило бы переодеться для начала… Забегаю в подъезд под косые взгляды прохожих и поднимаюсь на этаж с некой долей надежды встретить Империю перед дверью. Да, возможно, это будет значить неминуемую смерть, но, хэй, я хотя бы успею узнать у него мотив преступления, направленного, как неожиданно, не в мою сторону! А помереть в любом случае придётся. От его рук или нет, но мне надо распрощаться с жизнью, дабы вернуть всё обратно. Хах, кто бы мог подумать, что однажды я буду готов в прямом смысле отдать жизнь за своих коллег. Можно даже сказать, друзей… Да, пожалуй, мы были куда дружнее простых коллег, но почему я осознал это так поздно?.. Ненавижу это. В парке людей гуляло предостаточно. Выходной, хули. Но сколько бы я не ходил по округе, встретить нужную личность не удавалось. Можно было бы его призвать и через камеры, наверное, но в этот раз он их не устанавливал. Без понятия, что такого я учудил, чтобы одно из, казалось бы, обязательных событий не случилось, но этого правда не произошло. Он внезапно решил не прокрадываться ко мне, не ставить камеры, не увеличивать слежку. Можно ли считать это странностью, и влияет ли это же на смену цели убийства? Что-то точно не так в этой временной линии. Как же сложно понять кого-то такого, как он… Двинутый на всю голову псих. Не представляю, что творится в его черепушке. После невыносимо длинного часа бессмысленной прогулки, которая дала мне, разве что, умерить пыл и принять неизбежное, возвращаюсь домой, где с ужасом обнаруживаю открытую входную дверь. Разве мог я?.. Аккуратно достаю ключ из замочной скважины и убираю его в карман. Дрожащей рукой тянусь к ручке, сглатывая комок в горле. Он там, несомненно. Я не мог забыть запереть дверь даже на эмоциях. У меня чёртовы рефлексы на сие действие! Однозначно Германская Империя. С одной стороны, это хорошо, ибо мне не придётся бегать за ним, но, черт возьми, с другой стороны, он у меня дома! Куда страшнее прийти в свою обитель, можно сказать, саму душу, и обнаружить его там, чем встретить на улице. Это две совершенно разные вещи. Нет смысла быть тихим, раз уж себя я давно выдал и раз уж цели выжить у меня, к пугающему удивлению, на этот раз нет. Именно поэтому бесцеремонно влетаю в квартиру, сразу осматриваясь и прислушиваясь. Германская Империя не скрывается и сразу выходит встречать меня в прихожую. — Польша, — мягко тянет он, раскинув руки для объятий и направляясь в мою сторону. Стоит мне дёрнуться назад, как он тут же подается вперед и стискивает. — Отпусти! — упираюсь в его грудь и со всей силы отталкиваю. На удивление, Германия поддается. Он отшатывается, состроив недоумённое лицо. Всё внутри так и рвётся убежать, однако вместо этого захлопываю входную дверь за спиной, из-за чего на лице Империи расплывается довольная улыбка. Мне нельзя отступать, как бы ни хотелось. Сжав руки в кулаки, выпрямляю спину, показывая всю свою уверенность и ссаное бесстрашие. — Зачем? — твёрдо задаю вопрос, грозно нахмурив брови. Думаю, уточнять не требуется, он прекра-а-асно понимает, о чем я. — Как же зачем? — ГИ склонят голову набок, расплываясь в жуткой улыбке и медленно приближается, словно растягивает удовольствие, понимая, что никуда я не денусь. — Они мне мешали. — Как, блять, они тебе могли помешать?! — возмущённо раскидываю руки в стороны. Какого хера происходит? Всё это время я находился в зоне доступности и не контактировал ни с кем из стриптиз-клуба, так почему? Логичнее было бы, если бы он убил того извращенца из бара. Так зачем трогать тех, кто не виновен абсолютно ни в чём?! Поймав момент, Германия подхватывает меня на руки и уносит на диван в гостиной, игнорируя мои почти что удавшиеся попытки вырваться. Таким образом, почти поцеловав пару раз пол, я оказываюсь на диване придавленным сверху чужим тяжёлым телом. Германия заводит руки за мою спину и прижимает к себе, упокоив голову на моей груди. — Гадина, объясни нормально! И хватит так давить, мне больно! — извиваюсь до тех пор, пока хватка не станет слабее и замираю в ожидании информации, после получения которой можно с чистой душой умирать и пытаться заново всё исправить. — Те люди заставляли тебя говорить, что ты в порядке, верно? Я обещаю, что избавлюсь от всех, а после освобожу тебя. — Внутри всё холодеет от его слов. Все?.. Теперь умрут все?! Вдыхаю и открываю рот, собираясь сказать ему пару ласковых, но вовремя вспоминаю: его не переубедить. — Скажи, ты правда так сильно хочешь убить меня? — спрашиваю с отчаянием. Германия приподнимается, так что теперь я могу видеть его глаза. В них отражено сомнение. — Я люблю тебя и хочу быть всегда рядом, но мне нужно исполнить свой долг и избавить тебя от страданий. — Прямо как ты избавил своего парня?! — вырывается на эмоциях. Германия застывает, смотря на меня абсолютно пустым взглядом. Блять, зря я это ему припомнил. Не ждать мне лёгкой смерти. Империя встряхивает головой и принимает сидячую позу. Он хватается руками за волосы, что-то шепча под нос. Среди нечленораздельного потока слов проскальзывают извинения перед его бывшим и что-то про предательство. Это вполне достаточно, дабы подтолкнуть к срочному побегу. Выдернув ноги из-под Германии, сваливаюсь с грохотом на пол и подскакиваю. Не медля, бегу из гостиной прочь, попутно врезаясь в косяк двери и подмечая боковым зрением, что Германия смотрит уже отнюдь не вниз, а ровно на меня, испепеляя своим страшным взглядом, прорезающимся до самого сердца. Дрожь проходит волной по всему телу. Нагоняют меня уже около двери, и то лишь потому, что я вспоминаю о цели умереть и останавливаюсь. Страшно попадаться в его руки, когда он разъярён, но у меня нет иного выхода. Германия с размахом впечатывает меня в стену. Глухой крик вырывается из груди от боли. — Прости, я люблю тебя, но ты всячески стараешься вызвать во мне чувство жгучей ненависти. Тебе так плохо со мной? — шепчет мне на ухо Германия, с каждым словом всё сильнее сдавливая ладони на шее. — Я не хочу тебя ненавидеть. Но и простить тебя за оскорбление моего любимого не могу… Возможно, ты всё-таки не тот, кем я тебя считал. — Какая же ты переменчивая сука, — хриплю из последних сил до того, как уплывает сознание. Сразу после пробуждения меня ждёт очередная боль, но на этот раз от столкновения с полом. Да уж, каждое моё пробуждение это отдельный вид искусства… Подогнув под себя ноги, усаживаюсь на полу поудобнее и задумываюсь. Уговаривать Германию бесполезно, манипулировать через упоминание его парня — тем более. А делать вид, что я дико счастлив, приведёт к убийству всех, кто со мной даже немного близок… Да этот пидор мне выбора не оставляет! Что мне делать, блять, что делать?! Каждый мой шаг ведет к провалу и повторению одного и того же сценария. Отличия минимальные, финал тот же. И что прикажете с этим делать? Я в ловушке, в ловушке… Очнуться и вернуться к реальности получается только после того, как вся кухня оказывается разнесённой в дребезги. Осколки посуды разбросаны по полу, стол и стулья опрокинуты, где-то даже отлетела ножка. Голова идёт кругом, подступает тошнота. Последняя тарелка вываливается из ослабевшей руки и падает на пол, разлетаясь. Оседаю, съехав спиной по шкафчикам стола и пустым взглядом смотрю в стену напротив. А ведь этот беспорядок даже убирать не придётся: всё вернется на места, как только я умру. Опять. Снова. В который раз скажу жизни «пока» и проснусь в этом дне, в это время, пока на улице будет лить дождь, а Германия — стоять под окном, не решаясь войти в подъезд. До конца этой жизни и нового отчёта петли — неделя. Бесполезные дни, за которые мне не дано что-либо изменить и спасти себя… Неужели теперь я обречён торчать здесь вечно, проходя через нескончаемый цикл смерти и жизни? Это мой персональный ад? Возможно, я немало нагрешил за свои годы, но чем именно заслужил такое? На моём счету нет достаточно тяжких преступлений, дабы моё наказание приобрело подобную форму. Да и в ад я не верю… Как и в рай. А может, именно так и выглядит вечность после смерти? На самом деле я давно погиб, Венгрия плачет по мне на похоронах, но моя душа обречена проживать определенный промежуток времени до гибели в тщетных попытках что-то поменять. Возможно, я найду упокоение, когда это закончится? Точнее, когда Я это закончу. Лишь тогда наступит вечная тьма и боль уйдёт? Проведя рукой по полу, цепляю осколок и режусь о него. Эта боль оказывается ничтожна по сравнению с тем, что мне пришлось испытать за всё то время, которое я провёл, застряв в этом чёртовом промежутке, длиною в почти шесть дней. Поднимаю руку перед лицом. Из пальца появляется капелька крови, растекаясь по коже багровым пятном. Недолго поразмышляв, беру один из особо крупных осколков и подношу к ладони. С силой давлю на кожу, и та поддаётся, прорезаясь. Кровь выступает из раны и стекает вниз. Боль. Я чувствую её. Не значит ли это, что я всё ещё жив и готов бороться? Насчёт последнего больше не уверен, но жгучее ощущение в руке даёт малую надежду. Надежду на то, что у меня есть шанс. В наваждении веду осколок ниже, к венам. Кожа процарапывается до алых отметин, но не более. Из груди неожиданно вырывается беспричинный смех. — Ничтожество… Ха-ха-х, да-а… Я ничтожество, — продолжаю хихикать, пока в уголках глаз выступают слезы. Осколок посуды летит куда-то в сторону и издаёт характерный звон. Пересиливаю себя и поднимаюсь с пола, особо не заботясь о новых повреждениях на руках, коими упираюсь в пол. Тапки защищают ноги, когда прохожусь по своему «творчеству». Не мешало бы купить поесть, но аппетита нет, как и желания выбираться из квартиры. Туда, где меня опять поджидают. В странном состоянии, оторванном от реальности, умудряюсь просуществовать дня два, если только не сбился и не потерял счёт времени. Большую часть спал, некоторое время пялился в пустоту. Голод настал уже через день, а ко второму дню только усилился, до боли урчал живот в просьбе вспомнить о том, что я человек и для жизни мне нужна пища. И вот, спустя два дня в дверь позвонили. Когда открыл, увидел Германию. Это не было таким уж сюрпризом. Кому ещё ко мне приходить, когда Венгрия не в городе? — Отвали, пидрила, — сам ужасаюсь тому, как звучит мой голос. Хриплый, тихий и до боли безжизненный. Наверняка вид мой не лучше. В зеркало смотреться не приходилось, но по красноречивому выражению лица Империи можно и так всё понять. Дверь захлопывается до того, как он успевает что-то сказать. Пусть идёт лесом. Быть может, сработает, и в таком темпе доживу хотя бы до воскресенья? Если сам себя не убью ещё раньше… Ночью однако же Германия возвращается. На этот раз он беспардонно взламывает дверь. Рефлекторно пугаюсь и прячусь под кровать, выжидая и так уже известного развития событий. Германия медленно ходит по квартире крадущимися, никак иначе это не описать, шагами хищника, с каждым разом подбираясь всё ближе к спальне. У кровати он оказывается даже слишком быстро. Я вижу, как он встаёт на колени, упирается ладонями в пол и наклоняется. Мы пересекаемся взглядами. По коже бегут мурашки, но прежний ужас, который мне следовало бы испытывать, куда-то испаряется. Получив отказ на просьбы вылезти из-под кровати, Германия лично вытягивает меня оттуда и усаживает на кровать, стирая с моих щёк слёзы, которые незаметно для меня полились из глаз. Я не всхлипываю, не сопротивляюсь, не отворачиваюсь. Просто тихо плачу, смотря в рубиновые глаза напротив, ничего не выражающим взглядом. Как-то про себя подмечаю, что его глаза скорее похожи на моря крови, чем на драгоценные камни. Германия наклоняется и мягко касается моих губ, одну руку укладывая на затылок, а вторую упокоив на влажной щеке. Поцелуй получается односторонним, но ему и этого достаточно. Спустя секунды он отстраняется и зачёсывает мою отросшую чёлку назад, запустив пальцы в волосы. — Убей меня быстрее, — прошу потухшим голосом. Империя без раздумий кивает. Похоже, он планировал это заранее. Он пришёл сюда только с одной целью, кою сейчас исполнит. Ублюдок… Империя забирается на кровать, размещается за спиной и берется за мой подбородок, отворачивая голову вбок и укладывая её на своё плечо, тем самым открывая себе шею. Слышится шуршание, после которого на коже ощущается ледяной металл. Германия проводит плоской частью лезвия вдоль шеи, что выглядит, как прощание со мной, после чего убирает нож. Проходит секунда и… Я просыпаюсь.