Порочный ангел

Итак, после нового пробуждения я больше не кричал, не плакал и не чувствовал безнадёжного опустошения. Уверенность в будущем наконец появилась, как только цель выжить получила подпункт «Устранить Германскую Империю». Теперь, сколько бы концов я ни встретил, не перестану стремиться к достижению желаемого результата и не отчаюсь. На улице привычно периодически гремел гром и лил сильный дождь. На улицу я смотреть на этот раз не стал, присутствие ГИ под домом неизменно. Вместо этого заседаю на кухне с чашкой заваренных остатков чая, прозрачный вкус которого перебит сахаром, что делает этот напиток по большей части обычной подслащенной водой. Как убить Германию? Нужно сделать это так, чтобы ко мне не возникло вопросов. Менее запарно и максимально эффективно. Домой его уже не пригласить и в общественном месте не завалить. И лучше бы, если бы это походило на самоубийство. На всякий случай бы ещё человека, который сможет меня прикрыть… Убийство это так сложно, и тем не менее, этот мудак избавлялся от меня каждый раз без доли сомнения. Как он вообще собирался оправдываться перед полицией? Или он хотел уйти вслед за мной? Помнится, один раз он сказал, что не против умереть, но только если я отойду в мир иной тоже. Можно ли как-то использовать это против него? Нет, вряд ли он по глупости согласится расправиться первым делом с самим собой, если я дам обещание покончить с жизнью сразу после. Судя по его истории жизни, если он совершит самоубийство, это будет вполне оправдано. Тогда нужно его убить так, чтобы это можно было расценить как суицид. Заманить на крышу и скинуть вряд ли получится. А вот передозировку снотворным организовать вполне возможно… Боже, и как я ещё при всём этом собирался заставить его страдать перед смертью? С тяжким вздохом роняю голову на стол, вытягивая перед собой руки. Если его убить максимально мучительно, то своими руками, но в таком случае меня загребут в тюрьму. А прожить в заключении драгоценные годы в награду за то, что я наконец-то выживу, как-то не хочется. Я не собираюсь попадать за решётку, но и Германскую Империю так просто не могу отпустить… А что если?.. Рот растягивается в широкой улыбке, тело содрогается от смеха. Есть только один способ организовать всё так, как я хочу. Меня не арестуют, если жестокой расправы не будет. Если я убью себя сразу после мести и вернусь назад, мои руки будут чисты, и останется только избавиться от Германии иначе. Печально, что он ничего не вспомнит, но это необходимые потери. Зато я буду помнить свои действия. Его крики боли, мольбы прекратить, и животный страх в глазах. Движимый сумасшедшей затеей, подскакиваю из-за стола, чтобы рвануть к Германии, пока его ещё можно поймать, но остатки здравого смысла щелкают в голове, призывая незамедлительно остановиться. Я опускаю взгляд на руки: пальцы дрожат. Сердце в груди на секунду сжимается и ударяет, разнося боль по телу, отчего в голове словно образуется трещина, а горло сдавливает изнутри. Глубоко вдыхаю, когда боль отходит и отступаю на шаг. Это безумие! Я схожу с ума! Как подобные идеи могли посетить голову? Как я мог поддаться этому? Моя готовность так легко лишить себя жизни по-настоящему тревожит. Так нельзя. Нет. Отставить суицид и, так уж и быть, жестокую месть. Будет лучше поскорее избавиться от Германии, пока мой разум ещё на месте. Нужно вернуть себе прежнюю жизнь. Месть это хорошо, конечно, но сохранить рассудок как-то поважнее будет. Качнув головой, возвращаюсь за стол. Долго сверлю взглядом «чай» и в итоге отодвигаю его подальше, будучи не в силах продолжать пить это. Нужно купить продукты. Если пойду в магазин чуть-чуть позже, то смогу избежать встречи с Германией. Сегодня не хочу его видеть, пора отдохнуть от этой череды смертей и борьбы за жизнь. Посмотреть фильм, нормально поговорить с Венгрией… Всё это время я либо отвечал, что занят, либо пытался общаться с ним на автопилоте, а бывало и так, что подолгу не отвечал в принципе, за что сейчас неистово гложет совесть. Как хорошо, что всё это оказалось стёрто без остатка, и у меня есть шанс исправиться. Я не должен был так вести себя с Венгрией, но моё состояние… У меня не выходило иначе. Выливаю недопитую воду с лёгким привкусом трав в раковину и покидаю кухню. Занавески в гостиной оказываются плотно запахнуты, из-за чего комната погружается во мрак. Пушистый ковёр на полу, по которому мне всегда так нравилось ходить, больше не кажется столь привлекательным, чтобы придать значение длинным ворсинкам, щекочущим пальцы. Я прохожу к дивану и падаю на него бревном. Желудок сворачивает от голода, холод окутывает со всех сторон. Жаль, что от Германии нельзя избавиться щелчком пальцев. Мне хотя бы кнопочку «сделать всё хорошо», я много прошу что ли? Когда этот ад закончится, расскажу Вену о том, что происходило. Он верил мне до этого — поверит снова. Ему нужно знать эту историю, а мне требуется высказаться. Подобное невозможно держать в себе вот так. Попасть в петлю… Как глупо и нереалистично. Как будто я в книге или фильме. Почему это явление существует? Нет, я не против всё ещё быть живым. Просто… Почему? Ладно, как бы то ни было, сейчас нужно думать о другом: как убить Германию. Устроить ему передозировку снотворного как вариант, но без рецепта никто мне не продаст таблетки. Тогда как насчёт любых препаратов, содержащих мелатонин? Если смешать это с алкоголем, нужный эффект будет обеспечен. «Германская Империя всё же не вынес смерти любимого, не смог понести на себе груз убийства и покончил с собой» звучит хорошо, не так ли? Надеюсь, всё получится так, как я хочу. Если бы он был психически здоров и если бы у него не было причин накладывать на себя руки, тогда стало бы сложнее расправиться с ним и выйти чистым из воды. Хоть что-то удачно сложилось. Остается решить вопрос, как его заставить это выпить. И, кажется, я знаю ответ. Споить его в клубе будет проще простого, как и подсыпать расколоченные в порошок таблетки. Ближе к концу недели меня попросят выйти на работу, там будет Германия, который захочет заказать приватный танец. Мы останемся наедине, и тогда останется лишь аккуратно подмешать таблетки в бокал. Всё же не только Империя будет наблюдать, там так же висят камеры видеонаблюдения. Главное, улизнуть до того, как он умрёт на моих глазах. Боже, лишь бы всё прошло гладко. Умереть по глупости и начинать сначала уж очень не хочется…

***

Неделю я прожил почти как в самый первый раз. Разве что с Германией контактировал меньше: когда пошёл в магазин и вернулся, он всё же объявился, предложил помощь, но я коротко его послал и ретировался; потом не стал заказывать пиццу; не пошёл в кофейню, когда выносил мусор. Торчал дома и коротал время за просмотром телевизора, разговорами с Венгрией и заодно сходил в аптеку за таблетками и растер их большое количество в порошок, но до того, как в доме появились камеры. Жить под надзором было дико неприятно, но избавиться от них я позволить себе не мог, дабы случайно не изменить ход необходимых событий. Это было отвратительно: жить, зная, что на меня могут смотреть в любой момент. Пока принимаю душ, пока сплю, пока ем. Каждый шаг может быть виден этому мудаку. Посему мои действия часто были неловкими или слишком резкими, поначалу и засыпалось с трудом. Пришлось даже прибегнуть к приёму остатка тех таблеток, которые я купил Германии. Это весьма странное ощущение: принимать препарат, которым ты скоро лишишь кого-то жизни. Глотки воды было сложно совершать, горло сжималось, несмотря на понимание, что я не собираюсь передозировываться. Чем ближе был день убийства, тем волнительнее становилось, но предвкушение так же заставляло сердце биться чаще. Главное не оступиться, не сглупить. Не попасться, не погибнуть. Никакого лишнего контакта с Германией. Не позволять ему сомкнуть руки на моей шее. Не пить самому ни в коем случае. И вот в день икс я иду на смену. Сербия, не ожидавший увидеть моё лицо так скоро, снова встречает меня с удивлением. Я объясняю ему про Нидерланды, просившего подменить, и ухожу готовиться. Надеюсь, Германия любит алкоголь покрепче, хотя я в любом случае уговорю его взять что-то с большим градусом ради незабываемой ночи. Через часы ожидания Империя как по расписанию появляется в клубе и садится в то же кресло, что раньше. Незамедлительно подхожу к нему и сажусь на колени, пересиливая себя. Всё будет в порядке, всё хорошо… — Кого это тут занесло? Мой соблазнительный преследователь собственной персоной, — говорю сладким голосом, ведя пальцем вниз по груди Германии. Он улыбается, кладёт руки на мои бока и притягивает ближе. Припадаю к его груди, наши лица оказываются в считанных сантиметрах друг от друга. — Я бы хотел заказать приват, — так ожидаемо говорит он, опаляя горячим дыханием моё лицо. Мило улыбаюсь и киваю. Это именно то, чего я ждал. Время начинать шоу. — Конечно, идём за мной. — Встаю с колен Германии и подаю ему руку. Он ухмыляется и берётся за меня. Веду его через клуб в свободную комнату, где приглашаю присесть на диванчик. — Не хочешь выпить? — шепчу в его губы, наклоняясь ниже. Руки упираются в спинку дивана по бокам от его головы. Германия задумывается над ответом, сомневается. — Я буду счастлив принести для тебя бокальчик алкоголя, дабы скрасить времяпрепровождение, — тороплюсь уговорить его, пока не услышал отказ. Ну же, соглашайся, для тебя это так сложно? — Хорошо, — наконец-то кивает Германия. — Но возвращайся скорее, я весь в нетерпении. Я чувствую, как его ладонь оглаживает моё бедро. Больших усилий стоит не сдернуть его нахальную руку с себя. Вместо этого сладко улыбаюсь и удаляюсь из комнаты. Как только дверь закрывается за мной, бегу к стойке и прошу Сербию срочно налить мне бокальчик чего покрепче из того алкоголя, который у нас есть. Если что, проценты спирта добьют этот дивный коктейль до нужного эффекта, чтоб уж наверняка этот подонок помер. Без вопросов Се́рбушка исполняет заказ и отдаёт мне с хитрой улыбкой. Наверняка думает о том, что я собираюсь скорее споить клиента и содрать с него больше денег, но содрать я хочу с Германии разве что шкуру. Радостно забираю стакан рома и по пути назад как можно более незаметно высыпаю туда растёртые таблетки, конвертик с которыми всё это время прятался в кармашке короткого жилета, ожидая своего звёздного часа. Разбалтываю жидкость движениями руки, алкоголь мутнеет, но не думаю, что это будет заметно в полумраке. А вот вкус — другое дело. Остаётся надеяться, что Германия не поймёт подвоха. Если приковать всё его внимание ко мне, быть может, прокатит. Возвращаюсь в комнату, глаза Германии горят нетерпением. Плавно подхожу к нему и протягиваю ром. Империя берет его не глядя, но пить не торопится. — Приступим? — спрашиваю его и выпрямляюсь, готовясь к танцу. — Подожди, — вдруг останавливает меня Империя, вытанув ладонь перед собой. Одариваю его недоумённым взглядом и вскидываю бровь. — Мне не нужен танец, на самом деле. Мне нужно кое-что другое. Блять, только не секс… Я не собираюсь ещё раз подставлять ему свою задницу! Ни за что! Отхожу на шаг, хмурюсь и перекрещиваю руки перед собой в защитном жесте. Если он сделает что-то лишнее, я имею право покинуть комнату и сделаю это. — У нас не разрешён секс с посетителями, — быстро отвечаю и отхожу ещё на шаг. Ну как бы выебать его ещё раз я не против, но не здесь, не сейчас и не с моим летальным исходом. — Нет-нет, — быстро качает головой Германия, протягивая руку в мою сторону в просьбе не уходить. — Я просто хочу провести время наедине. — И как же именно ты хочешь это время провести? — Всё ещё не опускаю руки и не подхожу ближе. Кто знает, что у него сейчас на уме. Смерть придёт оттуда, откуда не будешь ждать. — Прикосновения разрешены? — уточняет он. — За это я сдеру с тебя больше денег, но они не должны переходить черту, — сразу предупреждаю и, вроде как, немного успокаиваюсь. Раз он спросил, вряд ли станет действовать без разрешения, да? Он выглядит безобидно сейчас. Хотя этот вопрос про прикосновения настораживает. Что он удумал? — Я согласен заплатить, сколько требуется. Только позволь прикоснуться к тебе. — Он приглашающе протягивает руку ко мне и ждёт. Если на этих условиях он выпьет отраву, я, так уж и быть, согласен. Лишь бы этот кошмар поскорее подошёл к концу. И почему он сразу не хлебнул алкоголя? Уже скоро и помер бы. Глубоко вдохнув и выдохнув, приближаюсь к Германии и усаживаюсь к нему на колени. Он радостно улыбается и отставляет стакан рома на подлокотник. Лишь бы ничего не разлилось. У меня нет запасного плана. Разве что заставить его слизывать это дело с пола. Долго взгляд на стакане стараюсь не задерживать, дабы не вызвать подозрений. Смотрю на Германию, но он увлечённо оглаживает мои бока и бёдра, пальцами слегка заходя под одежду, которая на мне вообще есть. Жилет, обтягивающее нижнее бельё и галстук-бабочка на шее — единственное, что сейчас защищает тело. И когда он уже, черт возьми, выпьет то, что я намешал?! Как только его пальцы касаются пуговиц на жилете с намерением расстегнуть его, тороплюсь сказать: — Раздевание тоже стоит денег. — Хорошо, я не против. Он ловко расстегивает пуговицы и снимает жилет. Аккуратно откладывает его на диван и теперь бродит руками по груди и животу, заворожённо рассматривая моё тело и вызывая мурашки. Как скучно ждать его смерти. И как отвратительно вот так поддаваться прикосновениям. Возможно, стоит быть настойчивее и просто влить этот алкоголь в него? Нет… Надо терпеть, держаться, ждать. Он должен выпить это сам. Осознание, что на камерах не будет видно, чтобы Германия что-то сам себе подмешал, приходит как-то поздно, но пути назад нет. Если что, он принял наркоту перед тем, как прийти сюда. Подойдёт легенда? Надеюсь, да. Иначе не поздоровится ни мне, ни Сербии, который наливал алкоголь. Интересно, что хуже: ебаться с полицией или с Германской Империей? — Не хочешь выбраться отсюда? — вдруг звучит вопрос с его стороны. Он поднимает на меня глаза в ожидании ответа, который наверняка уже сам придумал себе в голове. — Я бы давно уволился, если бы хотел, — произношу, вскинув бровь. Знаю я его «выбраться». Ни к чему хорошему это не приведёт. Для Германии выход есть только на тот свет. И я уж очень надеюсь, что туда он попадёт как-нибудь без моего сопровождения. Империя мычит в ответ и припадает к моей шее губами. По коже проходит стадо неприятных мурашек, всё внутри замирает. Спешу отодвинуть его от себя, впечатываю спиной в диван и держу руки на его плечах, не позволяя приблизиться снова. — Такому ангелу, как ты, не стоит гнить в подобном месте. — И тем не менее, я здесь. К тому же, никакой я не ангел. — Ангелы не танцуют стриптиз, не матерятся и не намереваются лишить кого-то жизни. — На самом деле, я безумно люблю тебя, — шепчет Германия и, быстрым движением скинув мои руки со своих плеч, притягивает ближе для объятий. Да уж, заметно, насколько безумно он любит меня. Убийственно просто. Удушающее чувство любви. Купидон с ножами вместо стрел, сука. Тяжко вздыхаю и, проигнорировав его бессмысленное признание, говорю с напором: — Что ты хочешь ещё сделать? У тебя были ещё планы, кроме поглаживаний и объятий? Точно не хочешь танец? Или как насчёт выпить немного? Неужели я зря старался и нес тебе алкоголь? — вмиг делаю свое выражение лица и голос жалостливыми и вожу пальчиком по его плечу. Германия некоторое время молчит и наконец ломается. — Хорошо, ради тебя. — Он позволяет мне отстраниться и протягивает руку к бокалу. Наблюдаю за этим и чувствую, как мой взгляд становится бешеным от вкуса победы. Широкая улыбка расползается по лицу, но как только Империя возвращает ко мне взгляд, делаю в момент спокойное выражение. Лёгкая улыбка озаряет лицо. — На самом деле я хотел бы позволить себе больше, но раз правила не позволяют, обойдусь этим, — напоследок говорит он и совершает первые глотки. Победно наблюдаю за тем, как его горло содрогается от глотательных движений, и пропускаю мимо ушей слова, смысл которых доходит позже. — Больше? Насколько? — из любопытства всё-таки интересуюсь. — Хотелось бы прикасаться к тебе больше, — прокашлявшись, отвечает Германия. — Доставить удовольствие. Я хочу быть ближе к тебе. — Он проводит ладонью по моей щеке и смотрит с сожалением. — Я правда люблю тебя. Ты изменил мою жизнь, подарил мне смысл двигаться дальше. Я рад встрече с тобой. О да, это звучало бы более трогательно и романтично, если бы ты за всем этим не горел желанием отправить меня на небеса. — Понятно, — вежливо улыбаюсь и отвожу взгляд. Таблетки должны подействовать скоро. К тому времени меня уже не будет в этой комнате, да и Германия наверняка покинет клуб и тихонечко подохнет где-то на улице. — С правилами ничего не поделать. Так что… — Договорить мне не даёт Германия, притянувший за затылок к себе. Наши губы соприкасаются. Чувствую, как алкоголь вливается через поцелуй в мой рот и из-за рефлексов организма проходит через горло. Всё тело от страха вмиг холодеет. В панике скорее отбиваюсь, что выходит не сразу, и бью пощёчину Германии. — Тварь! — в гневе кричу и подскакиваю с его колен, но быстро оказываюсь утянут обратно. Меня валят на диван и нависают сверху. — Двойное самоубийство даже лучше, — мурлычет Германия. — Ты же не думал, что я не пойму подвоха, когда попробую то, что ты принёс? Я знаю, алкоголь не должен так горчить. — Очень сильно надеялся, — цежу сквозь зубы. Блядство. И я вот так снова умру, серьёзно?! Это несправедливо! Почему я должен каждый грёбаный раз лишаться жизни из-за этого обмудка?! В комнату врывается охрана и оттаскивает Германию от меня. Он сопротивляется, тяфкает на них в требовании отпустить и смотрит на меня в надежде, что я что-то скажу им, но я лишь сижу на диване, пиля его разгневанным взглядом. Смерть свою встречаю уже в гримёрке. Захлёбываюсь в слюне и бьюсь от тщетных попыток ухватиться за жизнь, проклиная всё, на чем свет стоит. Кто-то влетает в комнату, с грохотом распахнув дверь, когда сознание уже уходит. Последнее, что я слышу перед тем, как отключиться, это крик: — Скорая уже здесь! Польша, держись!