***
Shawn Mendes — Look Up the Stars
Хёнджин делает вдох свежего вечернего воздуха, и прикрывает глаза, чувствуя, как ветер аккуратным движением, похожим на прикосновение ленты, огибает открытую шею. Шарф на плечах болтается, щекоча обнажённые ладони, лацканы пальто с шорохом подрагивают. Домой идти нет желания никакого — только присесть на крыльцо, укутаться посильнее в пальто, чтобы целую ночь смотреть, как вырисовываются на небе линии созвездий. Хёнджин прячет руки в карманы пальто, но тут же рядом с ухом слышится пронзительный короткий визг, а его плечо резко прогибается под напором чужого веса, как будто с неба скинули кувалду; ноги подкашиваются, тело накреняется влево, и он только и успевает, что вытянуть руки вперёд в попытке удержать равновесие. — Ну чо, пацаны, в бар? Рюджин надавливает ему на плечо, равнодушно смотря вперёд. Второй рукой она удерживает Ёнбока за шею, прижимая его к своему боку. — Какой, блин, бар? Хёнджин втягивает воздух сквозь зубы, опуская плечо настолько низко, что приходится согнуть ноги в коленях, и вытягивает своё тело из её хватки. — Да ладно вам! Сходим выпить, развеемся, найдём вам двух красавчиков, чтобы вы перестали страдать. Того и глядишь, уедете вместе с ними, а? — она переводит взгляд с Хёнджина на Ёнбока и, подскакивая на месте, снова обхватывает их за шеи. — Один с кислой рожей целыми днями ходит, второй в коридорах вздыхает. Чего унылые такие, добьётесь вы ещё их внимания. — Ещё одно предложение поехать в клуб, и я пишу докладную на тебя твоему классному руководителю, — прерывает её учительница Мин. Надевая перчатки, она равнодушно проходит мимо троицы — разве что уголки губ против её воли ползут вверх. — Учительница Мин! — в ответ кричит Рюджин. — Давайте с нами? Что у вас по планам на этот вечер? Молодая женщина останавливается, снисходительно улыбаясь ученице. — По планам у меня то же самое, что у всех людей, которые работают пять дней в неделю, Рюджин. Лечь в кровать и уснуть. Рюджин возмущённо охает. — Если ты серьёзно, то я откажусь, — первым сдаётся Ёнбок. — Мне завтра к тесту по английскому готовиться. Рюджин, тщетно пытаясь не закатывать глаза, переводит взгляд на Хёнджина. — Я тоже не пойду, прости, — он легонько закусывает губу. — А у тебя что? Хёнджин, как может, оборачивается в сторону школы, томно выдыхая. — Ты правда, что ли? — усмехается она. Правда, в этой усмешке не слышится ни укор, ни издёвка — Рюджин слишком хорошо знает Хёнджина. Если тот загорелся идеей, то не отступит ни на шаг. — Хочу проводить его до дома, — шепчет Хёнджин. И тут же печально опускает глаза. — Если он ещё не ушёл… — У-у-у, — присвистывает Рюджин. — Если он у подъезда тебя на чай позовёт, знай: это будет далеко не чай. Защита есть с собой? — она тут же отпускает его и принимается копаться в рюкзаке. — Сейчас, погоди, я выдам дежурный презик. — Зачем ты носишь с собой дежурный презик?.. — в недоумении сипит Ёнбок. — Два моих лучших друга — геи, — ворчит она. — И оба без мозгов. Кто-то же должен о них позаботиться. Вдруг Хёнджин сейчас пойдёт провожать Ян Чонина до дома, они поцелуются у подъезда. Потом будет мне доказывать, что не помнит, как в постели оказался, — и она, вытаскивая из глубин рюкзака глянцевый квадратик, торжественно вручает его ошарашенному Хёнджину. Чувствуя дискомфорт от скользкой упаковки в руке, тот поспешно убирает презерватив в карман пальто. Боже. Выкинет по дороге. Ещё чего не хватало — чтобы его кто-нибудь обнаружил. — Только не смей мне врать, что не мечтаешь об этом, — будто читая его мысли, произносит Рюджин. — Мне напомнить, как ты однажды во сне его имя сто… Хёнджин тут же затыкает её губы рукой, оборачиваясь по сторонам, чтобы убедиться, что их никто не услышал. Но, оказывается, лучше бы он не оборачивался, потому что справа до сих пор, никуда не уходя, стояла учительница Мин. Пару раз моргнув, она лишь раскрыла рот, чтобы что-то сказать, но тут же сжала губы, одобрительно кивнув. — Я понятия не имею, о ком вы говорите, — она почесала кончик носа, — но весьма рада, что школьники в наше время заботятся о таких важных вещах, как защита. Только будьте осторожны. Вы оба всё-таки мальчики, это немного… опасно. — Да не собираюсь я с ним спать! — взрывается Хёнджин. — А он с тобой собирается, — вставляет свои пять копеек Ёнбок, тут же прячась за спиной Рюджин. — Мне Чанбин сказал. — Чанбин пусть с тобой спит, — закатывает глаза Хёнджин. — Вы домой пойдёте или нет? — Да идём мы, идём, — вздыхает Рюджин. — Учительница Мин, не подбросите до дома? — она подмигивает женщине. — Нам всё равно по пути. Та потирает переносицу и отмахивается. — Садитесь уже. Только хотя бы в этот раз не включайте свою музыку, ладно? В прошлый раз у меня в голове всю ночь твой рэп крутился. Рюджин с разбегу подлетает к учительнице, чтобы обнять её за талию и прижаться головой к животу. — Спасибо-о-о, — и облизывается, как довольный кот. — Бок-и, пойдём скорее. Ёнбок машет Хёнджину и исчезает, когда Рюджин тянет его вниз по лестнице. Хёнджин лишь смотрит, как хлопает дверь машины учительницы, заводится мотор и трещит под напором колёс тонкая корка льда, после чего автомобиль удаляется сквозь кованые ворота. Улыбка тает, и вместе с уголками губ опускается что-то в груди. Подхваченные ветром, крупицы снега кружатся низким вихрем. От шапок бывших сугробов остались лишь дырявые следы на мёрзлой земле. Ладонь слегка покалывает от недавних прикосновений — пальцы Чонина в его руке лежали так боязливо, но доверчиво. Конечно, ведь Хёнджин — сонбэ, с которым они практически не общались. Смутить или напугать Чонина можно простым обращением, а Хёнджин сегодня уделил ему слишком много внимания, чтобы принять это как должное. Хёнджин потирает подбородок, закусывая губу. Может быть, не стоило вот так вот бездумно проявлять неоправданный интерес и неловкую заботу? Они друг другу практически незнакомцы. Просто… Чонин одинок точно так же, как однажды одинок был сам Хёнджин. Приглядывая за ним издалека, он и сам не заметил, как стал задерживать свой взгляд чуть дольше положенного. Пока Хёнджин не окончил школу, он сделает всё, чтобы позволить Чонину чувствовать присутствие заботливого старшего в своей жизни. Однако Чонин человек скрытный, а Хёнджин хочет, чтобы всё было добровольно. Чонин рядом с ним всегда смущается, прячет взгляд и как будто бы не может ему отказать просто потому, что Хван Хёнджин — это Хван Хёнджин: некий образ властного старшего, которого, согласно всеобщим предубеждениям, нужно беспрекословно слушаться. Одна из причин, по которой он не хочет выдавать свою личность, подписываясь в их бумажных самолётиках загадочным Сэмом, заключалась в том, что Хёнджин хотел присматривать за ним издалека и, узнавая, что его тревожит, помогать. Слово ангел-хранитель. — О, сонбэ? Ты ещё не ушёл? Ветер подхватывает волосы, и чёрные пряди волнами прикрывают лицо. Ян Чонин замирает у входа, в недоумении оглядывая одиноко стоящего Хёнджина. Он неуклюже обхватывает квадратную коробку пиццы. — Нет, — улыбается Хёнджин, приближаясь к нему — их тела разделяет несколько сантиметров. — Просто я видел, как твои друзья, — Чонин смотрит в сторону ворот, — ушли, и подумал, что ты тоже, наверное. Боялся, — он прыскает, опуская взгляд, — что я единственный в школе остался. — У нас есть небольшой холодильник за сценой, — размышляет Хёнджин. — Мы с Рюджин там свои порции оставили, всё равно на выходных сюда заглядывать. Может, хочешь тоже положить? — Не стоит, — вежливо качает головой Чонин. — Будет чем перекусить дома. — Ты так и не покушал, правда? — Хёнджин виновато теребит кольцо на пальце. — Да всё нормально, у меня не было аппетита. Тем более рано спать я сегодня не ложусь, ещё найду время поесть. Не переживай, сонбэ. Чонин улыбается. Тусклый фонарный свет забирается в глубокие ямочки на высоких скулах. Округлый кончик носа морщится. В раскосых глазах играют вечерние блики. Безумно красивый… — Какие планы? Чонин задумчиво перебирает в руках коробку. — Завтра… мне нужно будет заниматься в библиотеке, а в воскресенье, наверное, посмотрю фильм или допишу натюрморт. В целом, ничего осо… — Нет-нет, — перебивает его Хёнджин. — Ты сказал, что всё равно не ляжешь спать рано сегодня. Мне… стало интересно, чем, ну, займёшься, чтобы… — А, — резко выдыхает Чонин. — А, я так сказал? — Ну да. — Ой. Чонин теребит мочку уха и неловко заправляет короткие чёрные пряди за ухо. — Я… ничего такого не имел в виду. Просто хотел посмотреть фильм. Ну, нормальный фильм. Типа, «Мстители» там, знаешь… — А ты считаешь, я при слове фильм сразу о порно подумаю? — выпаливает Хёнджин прежде, чем осознаёт, что именно сказал. — Че… чего? Хёнджин прикрывает губы тыльной стороной ладони и отворачивается, пытаясь заглушить сказанное фальшивым приступом кашля. — Нет, я просто пошутил, не обращай внимания, — тараторит он. — Хотя, ну это же нормально, я тоже иногда, ну… ну я имею в виду, я не думал, что ты, конечно, ты же просто хочешь расслабиться в вечер пятницы, а расслабиться… — Хёнджин кусает губу. — В смысле, ты имеешь полное право расслабляться как хочешь, я тебя не осуждаю, я даже не думал тебя осуждать, я не говорю, что это ненормально или противоестественно, если бы ты так делал, и мне вообще всё равно, как ты проводишь вечера, всё равно не в том смысле, что мне на тебя плевать, мне не плевать, — Хёнджин останавливается, почёсывая затылок, — но не плевать… не плевать тоже не в том смысле. Короче… «Мстители». Да. Хороший выбор. Кто твой… любимый персонаж? — отрывисто выдыхает он. — Мне больше всех нравится Баки Барнс. Я однажды хотел сделать на него косплей. Чонин не говорит ни слова хотя бы потому, что Хёнджин не даёт ему на это времени: кажется, он даже вдох сделать не успевает. Хёнджин останавливается, нервно усмехаясь и почёсывая бровь. — Я… пошутил. Неудачно. Прости, пожалуйста, я дебил. Чонин медленно моргает и кивает. — Я не смотрю порно. — Да я понял! — смеётся Хёнджин, отмахиваясь. — Нет, в смысле, не потому, что ты не выглядишь, как человек, который смотрит порно, а потому что… ну… — Я его читаю. Хёнджин выплёвывает воздух из лёгких и заходится в кашле. — Сонбэ, ты устал, наверное? Всё нормально, я прекрасно понял, что ты хотел сказать. Хёнджин успокаивается и с неловкой, вымученной улыбкой кивает. Господи, ну и позорище. — У меня не было какого-то чёткого плана на этот вечер, — задумывается Чонин. — Просто не хотелось тратить время впустую. — А как же… как же семья? — вдруг вспоминает Хёнджин. — Вы не проводите вместе вечера? Чонин грустно усмехается, возводя голову к небу. — Если бы ещё была эта семья… Хёнджин резко замолкает. Ветер треплет волосы, и тонкие губы сдерживают недосказанные слова. Ещё один ребёнок, который не спешит домой. Хёнджин прекрасно понимает, каково это — после тяжёлой недели никуда не торопиться, а от одного лишь воспоминания о доме не чувствовать ничего, кроме пустоты. — Значит, не торопишься особо? — Нет. — В таком случае… Хёнджин не знает, как предложить правильно. Если так подумать, это просто дружеская встреча, на какие он обычно звал Ёнбока после окончания уроков. Вот только с Ян Чонином они практически не знакомы, а учитывая, как громко стучит его сердце, пока он собирается с мыслями, это больше похоже на приглашение на свидание. — Не хочешь… — Хёнджин громко глотает, — на пикник? — На пикник? — хмурится Чонин, оглядывая окрестности. — Будь здесь Чанбин, он сказал бы, что мы бубенцы отморозим. — Да нет, нет. Я немного не это имел в виду. Чонин настороженно выгибает бровь. Хёнджин наклоняется и складывает ладонь лодочкой у губ. Волнистые пряди укрывают лицо, и на короткое мгновение в его глазах сверкают блики. — Ты когда-нибудь бывал в театре ночью?***
ONEWE — Universe
Если бы год назад Чонину сказали, что одним мартовским вечером он будет красться по пустой лестнице за руку со своим любимым человеком, он бы — нет, не посмеялся; скорее, он бы проигнорировал эти слова. Разве это не обыкновенная мечта, сюжет которой он придумывает поздней ночью? Когда обнимал одеяло и представлял чужой образ? Когда шептал его имя, красивое и нежное? Когда с придыханием отскакивали от зубов три слога: хён, джи, ни, — и, как только его рука касалась призрачной ладони, прозрачный облик исчезал? Но прямо сейчас их шаги эхом отдаются вверх по высоким стенам, пока они сбегают вниз по пожарной лестнице к закрытому входу в актовый зал, и чужая ладонь бережно накрывает его собственную, будто этот человек боится, что Чонин упадёт или заблудится. Чонин ногтями чувствует прикосновение холодного металла колец и лёгкую щекотку от браслетов из бисера. Он накрывает большим пальцем чужие костяшки и невольно присматривается к своей ладони: под ногтем осталось пятнышко зелёной краски, на указательном пальце ноет лунка мозоли от кисти, засохшие от мороза ладони покрылись ромбовидным узором. Их руки такие разные, но всё ещё держат друг друга. Хёнджин толкает громоздкую дверь, пропуская в коридор волну сквозняка. Сизый луч пробегается по тонкому слою пыли на сколах невысокой лестницы, цепляет дёрнувшийся на ветру бархатный занавес, бросает блики на план эвакуации. — А нас здесь никто не увидит? — настороженно спрашивает Чонин. — Да какие дураки пойдут ночью в актовый зал? — Хёнджин шарит по карманам и выуживает длинный ключ. — Мы ведь пошли, — задумчиво отвечает Чонин. Хёнджин усмехается. С одним поворотом ключа он раскрывает дверь и щёлкает по выключателю: дребезжа, жёлтый свет расходится по узкой комнатке с низким потолком. — Мы — это другое, — подмечает Хёнджин. — У нас тут, считай, — он оборачивается, — свидание. Чонин резко выдыхает. Хёнджин пробирается внутрь, утягивая младшего за собой. В узкой комнатке выделяется низкий стол, пара стульев и мини-холодильник. Для актёров, которые нередко задерживаются до поздней ночи, этот укромный уголок служил местом, где можно отдохнуть. Чуть глубже Чонин замечает дверь, к которой прибита табличка «Гримёрная». — Какие сладости любишь? — интересуется Хёнджин, наклоняясь над холодильником. — Все печенья съела Рюджин, так что у нас остались шоколадки и пара кусков торта, — он лениво перебирает пальцем содержимое. — Ягодный вроде… — У вас есть торт? — Будешь? — Хёнджин предлагает угощение так, будто они зашли не в каморку театрального зала, а к нему домой. — Нет, я имею в виду… у вас здесь целые запасы. — А, ну… — Хёнджин почёсывает затылок. — Мы иногда репетируем в выходные. Тем более мы доедаем далеко не все закуски, которые покупаем, так что оставляем их здесь, — в доказательство своих слов он демонстрирует оставшуюся на полке коробку чьей-то пиццы. — Ну так что, будешь торт? — Мне неловко, я ведь не покупал… Хёнджин выпрямляется, облокачиваясь о крышку холодильника. — Чонин, ты часть нашей семьи. А сегодня — мой гость. Я просто хочу угостить тебя. Чонину ощущает лёгкий стыд — пора бы ему перестать ощущать себя лишним. Даже девочки из художественного вели себя намного смелее с местными. У него был определённо мешающий ему жить комплекс: он чувствовал не то вину, не то обязанность, когда другие люди проявляли к нему заботу. Ведь Сэм тоже хотел угостить его в качестве извинения, и Чонин не очень понимал, почему радикально от этого отказывался. А теперь история повторяется с Хёнджином. — Хорошо, — пытается улыбнуться Чонин. — Доставай торт. Но у меня будет одно условие. — Да? — тут же ободряется Хёнджин. — Я в ответ угощу тебя пиццей. — По рукам, — Хёнджин даёт ему «пять» и подбородком указывает в сторону выхода. — Ну что, пойдём? Чонин оглядывается. Сквозь дверной проём угадывается край закруглённой сцены. — Что, прямо… — О, ты ещё не бывал на сцене ночью, — Хёнджин достаёт упаковку торта и водружает на коробку с пиццей. — Это намного красивее, чем ты можешь себе представить. Можешь пока выходить, я догоню. Чонин кивает и выбирается наружу. Света из каморки хватает лишь на пару метров вперёд. За кулисами дрожит тьма. — Будь осторожен, — слышится голос Хёнджина. — Я сейчас включу свет. Чонин поднимается по старым ступеням. Под тяжестью его шагов старые деревянные панели отзываются надрывным завыванием. В воздухе пахнет сладковатым ароматом пыли; порывы воздуха долетают до тяжёлого занавеса, и бархатные волны гладят паркет нежным прикосновением. Проглядываются очертания узкой деревянной скамьи, кожаный переплёт сборника пьес, гитара, пустые склянки парфюма. Напольная вешалка тяготилась под весом сценических костюмов. Чонин отодвигает занавес. И, поддевая пальцами массивный занавес, наконец делает первый шаг на главную часть сцены. Потолок, кажется, поднимается всё выше, когда он следует взглядом по бархатным рядам пустующих кресел. Блеск винной ткани напоминает мерцание далёких созвездий, и как только глаза фокусируются на дальних рядах, кажется, что первые уже утопают в водах чёрного океана. Делая глубокий вдох, Чонин расправляет плечи и поднимает голову вверх. И включается свет. Трещат лампы. Моргая, свет распространяется медленно, в самом начале укрывая волной поверхность сцены. Он играется с туманом тьмы над зрительскими креслами: и невесомо вплывает в него. Подобно лентам, он завивается в воздухе и возносится к самому потолку, а затем опускается и выискивает потайные уголки, закрадываясь под ножки кресел, выбивая пылинки из-под ступеней, заигрывая с занавесками, усаживаясь на подоконники и любопытно выглядывая на улицу. Чонин чувствует лёгкое головокружение. Когда он поднимает взгляд, тело ведёт неконтролируемая сила, и он делает непроизвольный шаг назад. Но не успевает самостоятельно удержать равновесие, потому что под спину его подхватывают чужие руки и Чонин падает в надёжные объятия. — Очаровывает, правда? Он поднимает голову. Хёнджин ласково улыбается, а глаза его смотрят с пониманием — заботливым, тёплым, обволакивающим. Чонин задерживает взгляд на длинных ресницах и на пятнах золотистых теней; облокачиваясь головой о плечо, он смотрит Хёнджину прямо в его глубокие ореховые глаза, и с губ срывается выдох. Чёрные пряди, вздрагивая, касаются кончика носа Чонина. — Это… очень красиво, сонбэ. — Тебе понравилось? — А разве это может не понравиться? — Согласен. Глупый вопрос. Хёнджин отводит взгляд, но не убирает рук. Пальцы сжимают правое плечо и едва ощутимо касаются талии. Он скорее страхует, но столь обходительно, будто это не Чонин только что упал на него, а сам Хёнджин захотел… держать его. — У меня поначалу тоже кружилась голова, — произносит он. — Я витал в своих мыслях и изучал зал, а потом падал или валил с ног проходящих мимо, — уголки его губ приподнимаются в усмешке. — Меня ругали, конечно. А я молчал и думал: неужели они этого не замечают? Не замечают, как обыкновенный школьный зал превращается в отдельную планету? Конечно, в тот момент они к нему привыкли. Но вот я… уже третий год ежедневно прихожу сюда, а зал до сих пор завораживает меня, как в первый раз. Он в облегчении смеётся. Чонин медленно моргает, изучая Хёнджина, пока тот не видит. Любопытный взгляд сонбэ направлен на водопад сахарно-красного бархата, а взгляд Чонина — на морщинки по краям его глаз, вздёрнутый кончик носа, высокие скулы, угол идеально ровной линии челюсти, на большие пухлые губы. Хёнджин прелестен настолько, что кажется, будто за право смотреть на него придётся платить. — Действительно… — говорит Чонин. — Удивительно красиво. Хёнджин был похож на волшебство. — Ты долго ещё так стоять собираешься? Уголки губ не опускаются, и Хёнджин до сих пор смотрит на ряды пустых кресел, но, кажется, боковым зрением он замечает, с каким восхищением Чонин смотрит на него. Чонин резко отрывается от чужого пальто. Руки Хёнджина плавно выпускают его тело. — Прости… Что-то… резко в глазах потемнело. — Ничего страшного, я всё понимаю, — усмехается Хёнджин. — К человеку, который нравится, всегда хочется прикоснуться. — Нет, прости, я упал случайно и… не нужно было меня хватать, я бы удержал равновесие, правда… Чонин потирает локоть, по привычке сжимаясь. Плечи горят ознобом от недостатка чужого прикосновения. — Да я же… пошутил, Чонин-и, — тише проговаривает Хёнджин. — Я не имел в виду… — Это не потому, что ты мне нравишься… — бросает Чонин, и глаза его округляется прежде, чем он понимает смысл сказанного. — В смысле… — он хватается за мочку уха, натирая кожу. — Боже, я хочу сказать, что даже если бы там стоял не ты, а кто-то другой, я бы всё равно свалился, так что спасибо, что поддержал меня и… — Всё нормально. Мне стоило предупредить тебя, что я подхожу, поэтому это я должен извиняться. Не переживай. Если вспомнить, сколько раз мы с ребятами тут падали друг на друга, — Хёнджин присвистнул. — Облапали всех вдоль и поперёк. — Вот как… — расслабляясь, посмеивается Чонин. — Понятно. — Давай лучше присядем? — Угу. Они складывают пальто на паркет, усаживаясь в позе лотоса и доставая по куску пиццы. Хёнджин наливает им обоим по стакану холодного фруктового чая. — Какую музыку хочешь включить? — вдруг спрашивает он, нажимая иконку стримингового сервиса. — Не знаю, а тебе самому что нравится? — Свои любимые песни я уже слушал, — отвечает тот, — теперь хочу послушать твои. — Тогда, может, Heize? — предполагает Чонин. — Любую песню, мне все нравятся. Хёнджин с интересом вводит её имя и включает плейлист. Из динамика телефона под плавную мелодию фортепиано льётся тихий голос. Звук заполняет подмостки. — Любишь что-то умеренное? — интересуется Хёнджин. — Угу. Я всегда её слушаю, когда учусь или отдыхаю. Даже заснуть иногда получается. Особенно когда бессонница накатывает. — О, бессонница, — с энтузиазмом отзывается Хёнджин. — Знакомо. — Серьёзно? — удивляется Чонин. — Ты тоже мучишься? Хёнджин удивлённо пожимает плечами — мол, скажи ведь, откуда только такие проблемы в восемнадцать лет? — Бывает порой. В выпускном классе много ответственности. Я раньше спрашивал старших, сложно ли им учиться, и они выдыхали вместо ответа. Тогда я думал, что преувеличивают, а сейчас всё понимаю. Нужно готовиться к экзаменам, не забывать про репетиции, раз уж взялся за главную роль… Скоро очередное прослушивание, и у меня не так много времени, чтобы подучить сценарий, а дома этим нормально и не займёшься. — Почему? — удивляется Чонин. — Да там отец… — Хёнджин почёсывает бровь. — Он категорично выступает против моего выбора. Говорит, нужно получать достойное образование, а не по сцене бегать. Мама, конечно, пытается его переубедить, но это плохо помогает. Я боюсь даже репетировать в своей комнате, а то услышит ещё. Поэтому учительница Мин дала мне запасной ключ, чтобы я если что — сразу сюда… — вздыхает он. — Отец уже уверен в том, что я учу математику или право, да и плевать, если честно, что он там думает. Просто из этого вытекают семейные скандалы и я так лежу в своей кровати, а стены собственной комнаты кажутся чужими. Столько мыслей в голове… Друзьям говорить не всегда хочется, они и так во всём меня поддерживают, и лишний повод для волнений давать как-то стыдно, что ли… Вокалистка затягивает высокую ноту в припеве под аккомпанемент тяжёлых ударов барабанов, а Хёнджин закусывает хрустящую корочку пиццы. — Но ты же так талантлив… — поражается Чонин. — Неужели они хотят зарыть твоё желание в землю? — В моей семье всем плевать на мои желания, — будто давно смирившись с этим, отвечает Хёнджин. — Не знаю, на что я до сих пор надеюсь. — Но ты же создан для сцены, — вдруг произносит Чонин. Хёнджин заинтересованно поднимает глаза. — Я… — тушуется Ян. — Имею в виду, у тебя приятная внешность, мелодичный голос. Идеальный набор успешного актёра. — Ты так думаешь? — протягивает Хёнджин. — Да, все так думают, — кусает губу Чонин. — Ты ведь популярен. — Знаешь, — улыбается Хёнджин, — когда я только пришёл сюда, я был очень надоедливым ребёнком. — Правда?.. — Угу, — грустно улыбается он. — Всё мельтешил по сцене, пытался помочь и актёрам, и декораторам, и звуковикам, в итоге забывал про половину поручений, по неосторожности ломал оборудование и пачкал костюмы. И однажды мне сказали: «Хван Хёнджин, не мешайся, а?» До сих пор помню, как они закатывали глаза, как только я входил в зал. Как только они замечали меня, то пытались отослать куда подальше, пока учительница не заметила несправедливость. Дала мне второстепенную роль, и они не могли ей возразить. Тем более я хорошо играл. Один крохотный пазл из пары деталей быстро складывается в голове Чонина. Прикрывая губы пальцами, он ошеломлённо шепчет: — Поэтому ты?.. — Поэтому. Когда я увидел, как ты случайно уронил кусок пиццы на ватман, мне меньше всего хотелось услышать: «Ян Чонин, не мешайся, а?» Учитывая, как сложно тебе было решиться прийти к нам, я не хотел, чтобы маленькая неприятность спугнула тебя. Как когда-то едва не спугнула меня. Хёнджин самостоятельно вызывается на дни самоуправления ассистировать учителям, участвует в волонтёрских программах и помогает всем участникам секции. Он человек добрый, поэтому его доброта распространилась и на Чонина, который оказался в затруднительном положении. Чонин вновь уговаривает себя, что Хёнджин так со всеми. — К тому же старшие должны помогать младшим, — продолжает Хёнджин. — Не стесняйся просить меня о помощи. С тех пор как мои собственные сонбэ окончили школу, наш класс, в особенности я и Рюджин, поняли, что надо заявить о себе. Мы пытаемся заботиться о других и быть лидерами во всех смыслах. Так что если возникнут проблемы, стычка произойдёт — сразу говори мне, не терпи. Мы здесь решаем вопросы сразу. Хорошо? — Просто не всегда хочется обременять и без того занятых людей, знаешь… — поджимает губы Чонин. — С некоторыми проблемами можно разобраться самому. — Ян Чонин, — Хёнджин наклоняется к нему, протягивая сложённую в кулак ладонь, и тут же шевелит мизинцем. — Не стесняйся меня, ладно? Пообещай. Мне правда жаль, что рядом со мной ты скован, постоянно заикаешься и краснеешь… — произносит он, а Чонин от каждого слова заливается краской ещё сильнее. — Дрожишь, стесняешься поздороваться, уступаешь мне, — он улыбается. — Я постараюсь сделать всё, чтобы тебе было комфортно. Пообещаешь, что перестанешь бояться меня? Или хотя бы дашь мне понять, что тебя пугает во мне, и я перестану себя так вести рядом с тобой. Я ведь просто предлагаю тебе стать друзьями, ты чего? Или я… слишком настойчив? — Вовсе нет, нет-нет, — лепечет тот. — Просто… мне сложно заводить дружбу с людьми. — У тебя нет друзей? — удивляется Хёнджин. — Только Со Чанбин. Если ты вдруг его знаешь. Хёнджин смеётся. — Ну да, Со Чанбин очень своеобразный. Сойдёт за несколько человек одновременно. А как же художественная секция? Неужели и там нет никого? — Там есть Хвиин, — задумывается Чонин, — но мы с ней помогаем друг другу по учёбе, не больше. — Получается, вы, художники, не очень-то и сплочённые? — с сожалением произносит Хёнджин. — Не сказал бы. Групповых проектов у нас практически нет, мы все как сольные артисты, которые поодиночке развивают свои навыки. Хёнджин понимающе кивает. — Ну… послушай… в нашем кружке все участники доброжелательные, так что ты легко можешь влиться. Всё же лучше, чем чувствовать одиночество в большой компании. Хёнджин настойчиво протягивает мизинец, смотря на Чонина снизу вверх. — М? — он склоняет голову вбок. — Давай? — Чего? Хёнджин шевелит пальцем. — Давай попробуем стать друзьями? Сквозь выдох у Чонина вырывается смешок. — Ну… почему бы… почему бы и нет? Но учти: я молчаливый, так что болтать придётся тебе. — Я такой болтливый, что ты меня заткнуть не сможешь, — щурится Хёнджин. — Ладно, — Чонин сдаётся и хватается мизинцем за мизинец Хёнджина. Они стукаются подушечками больших пальцев, будто закрепляют обещание печатью. — Отлично, — Хёнджин как ни в чём не бывало возвращается к пицце и берёт еще один кусок. — Мам, у меня новый друг. Чонин заливисто смеётся. Хрустящее тесто с корочки рассыпается ему на подбородок. Хёнджин сдержанно улыбается, едва заметно задерживая взгляд на своём собеседнике, и, понимая, что шутка вышла немного нелепой, тоже хмыкает. Если бы в тот момент Чонин открыл глаза, то увидел бы, как стеснительно Хёнджин поглаживает свою шею. — Вот чтобы всегда так, хорошо? — Хёнджин возвращает себе самообладание. Чонин засовывает кусок в рот целиком, угукая. Песня, что звучит из динамика, медленно подходит к концу: солистка затягивает высокие ноты, и мелодия фортепиано приобретает более печальный, даже унылый оттенок. — Если тебе не нравится, можешь переключить, — предлагает Чонин. — Меня всё устраивает. Как раз искал что-нибудь новое. — А ты сам что слушаешь? Хёнджин пожимает плечами. — Всё подряд, — прыскает он. — Но если говорить про что-то особенное, то, — он прикладывает ладонь к груди, — песни из мюзиклов навсегда здесь. Могу спеть что-нибудь из «Ромео и Джульетты». Чонин водружает себе на колени упаковку торта и, отламывая кусок с щедрым количеством крема, кладёт его себе в рот заинтересованно говорит: — Давай, я готов. Хёнджин включает отрывок старой записи спектакля и мотает на нужный момент. Когда хор голосов завершает вторую часть куплета, вступает он. Чонин подносит ложку с кремом к губам —и не ожидает, что у него не останется сил прикоснуться к ней.
— Мы занимаемся любовью, проживаем жизнь, день за днём, ночь за ночью, — тихо, но уверенно поёт Хёнджин. Слова отскакивают от языка, и хоть он прячет взгляд, притворяясь, что всматривается в актёров, Чонин по его спокойному и расслабленному выражению лица видит, что песню он знает наизусть, и не просто знает — он чувствует её так, словно текст резонирует в самом сердце. Но главнее всего — голос. Пел он так, будто эта песня спасала его, когда он безвылазно зарывался в собственные мысли и находил в ней ответ. Ровный, красивый альт, которому в тот момент был необходим аккомпанемент самого оркестра, расстилался эхом по сцене, словно туман, завораживая слух. — Время подобно ветру, для нас важно — жить. Нам плевать на мораль. Ведь мы знаем, что не делаем ничего плохого. Чонин замирает. Голос Хёнджина был поставлен профессионально — он пел ровным, уверенным тоном, как будто и не напрягался вовсе. Строки льются из самого сердца и постепенно сливаются с мелодией. Невероятно трогательной и пробирающей до глубины души. Чонин аплодирует. Хёнджин робко улыбается и делает поклон. — Ты так красиво поёшь… — шепчет младший. И чего он ожидал? Конечно, будущий актёр театра, скорее всего, развивает свой вокал. Чонин тихо хмыкает. Угораздило же его влюбиться в человека, который умеет всё. — Спасибо. Полезный навык, кстати, особенно на прослушиваниях. — Поэтому вы решили поставить мюзикл? — тут же догадывается Чонин. Хёнджин самодовольно кивает. — Изначально я предложил адаптировать «Ла-Ла Лэнд» под школьную постановку, но учительница Мин сомневалась — нужно было исполнять песни практически в каждой сцене. Но она всё-таки согласилась. Я умею петь, Рюджин тоже — мы вместе учились. У Ёнбока были неплохие вокальные данные, и он до сих пор практикуется, к тому же на всякий случай под его партии мы включим фонограмму. Ребята из хора будут помогать. Но Чонин его даже не слушает: в голове этот хрипловатый голос теперь звучит ласковым анданте. А с другой стороны кажется, будто это совершенно для Хёнджина привычно — было бы куда удивительнее, если бы петь он не умел. — Это будет замечательно, — шепчет Чонин. — Думаешь? — снова подмигивает ему Хёнджин. На прежних репетициях Чонин практически не слышал его пения. Может, оттого, что и мюзиклов они раньше не ставили, а может, оттого, что при чужих Хёнджин петь стеснялся. К тмоу же Чонин старался приходить не так часто. Он категорически мало знал о своём кумире. Но раскрывать эти стороны вот так, не во время спектаклей, а наедине, в пустом зале, казалось более волнительным. — Знаю, — выдыхает он. — Эх, Ян Чонин, — Хёнджин проглатывает кусок торта, — хватит меня смущать, ну, — с набитыми щеками бормочет он. — Это я-то? — задыхается от возмущения Чонин. — Ты подмигиваешь мне целый день! Вместо ответа Хёнджин подмигивает снова. — Да иди ты. Хёнджин смеётся. — Прости. У меня такой способ общения. Не обращай внимания. Ёнбок и Рюджин на меня уже не реагируют, поэтому я стал искать новую жертву. — И ей оказался именно я? — Ну конечно, сладкий, — Хёнджин подаётся вперёд, вытягивая губы трубочкой. Чонин вздрагивает, прикрывая глаза. А Хёнджин, наоборот, смеётся ещё громче, едва не заваливаясь на бок. — Нашёлся шутник, — пытаясь скрыть волнение, Чонин закидывает в рот ещё один кусок торта. — Ну Чонин-и-и-и, — Хёнджин прочищает горло. — Прости. Если неприятно, могу прекратить. — Размечтался. Может, я тебя ещё переиграю. — Ну попробуй. — Ты случайно не огород? Хёнджин резко выпрямляется, заинтригованно смотря Чонину в глаза. — В смысле? — Ну… просто я чувствую себя шлангом — тоже тащусь по тебе. Первую пару секунд Хёнджин совершенно пустым и невидящим взглядом смотрит Чонину в глаза, даже замирая. А потом резко распахивает ресницы, стремительно осознавая смысл шутки, и падает на пол, хлопая в ладони от смеха. — Это лучшее, Ян Чонин. Ты выиграл. Чонин потирает мочку уха и растягивает губы в такой спокойной, умиротворённой улыбке, будто рад больше не тому, что смог удачно пошутить, а тому, что заставил Хёнджина улыбнуться. В конце концов он ведь думал о том, как помочь ему забыть случившееся. Кажется, у него получается. — Ты где такого набрался? — Хёнджин смахивает слезу с ресниц. — Чанбин научил. Сказал, что это на парнях работает. — В этом он прав, — Хёнджин растягивается на полу, подпирая голову руками на манер подушки. Вдруг в его глазах сверкают блёстки. И голос становится тише, превращаясь в нежный шёпот. — Хэй, Ян Чонин… хочешь ещё кое-что покажу? — М? Хёнджин хлопает по месту рядом с собой, закусывая губу, видимо, в предвкушении. Хмурясь, Чонин настороженно приближается и укладывается на спину, практически под бок Хёнджину. И тот, посмеиваясь, как будто поймал младшего в ловушку, ложится рядом, в качестве подушек используя сложенные пальто. На мгновение Чонин улавливает свежий и холодный аромат наступающей ночи, после чего понимает, что на самом деле хотел показать ему Хёнджин. Чонин не участвовал в концертах, постановках и конкурсах, для него зал ограничивался тем мистическим, окутанным дымкой амфитеатром, за кулисами оставался неизведанный мир. Поднимая взгляд, Чонин видит развевающиеся полосы ткани, заплетённые в аккуратные дуги, и металлическую конструкцию софитного подъёма. Выключенные лампы напоминают уснувших на ветвях птиц. Высокий потолок как будто вместе с рядами кресел вытягивается всё дальше, и при взгляде на широкий необъятный белый квадрат голова снова кружится. — Красиво, правда? — Возникает ощущение, что я сейчас взлечу. — В этом и смысл! — радостно откликается Хёнджин. — Ты лежишь на полу, зная, что никуда не упадёшь, но вместе с этим тело опустошается, теряет свой вес. — Как будто засыпаешь. — Примерно так. Я однажды и правда заснул, — признаётся Хёнджин. — Серьёзно? — Чонин поворачивается. — И никто тебя не обнаружил? — Нет, я просто проспал в школе часов до двух ночи, а потом взял такси, чтобы доехать до дома. Хотя предпочёл бы остаться здесь, конечно, — Хёнджин прикрывает глаза. — Почему? — Я ведь знаю, что дома меня не ждут. Чонин задерживает на нём свой взгляд. Хёнджин говорит это без сожаления — не потому, что ему нужно высказаться; он говорит это как факт. Сегодня на обед суп на говяжьей кости, на третьем уроке пишем тест, на следующей неделе ожидается потепление, дома меня не ждут. Привычные слова для ребёнка, который, понимая, что не нужен семье, начинает искать дом в другом месте. Жёлтый свет отбрасывает тени на лицо Хёнджина. Плечи всё ещё горят воспоминанием о недавнем прикосновении к его телу, и, как кадр киноплёнки, перед глазами возникают ниспадающие на лицо волны густых прядей, широкая ладонь, плавно огибающая его талию. И собственные руки, которые Чонин неосознанно сжимал в кулаки. Действительно ли Хёнджин подошёл так неслышно, что Чонин не почувствовал его, или же он был слишком восхищён открывшимся перед ним видом? Знал ли Хёнджин, что Чонин начнёт валиться с ног, и заранее подстраховывал его, или же прибежал на помощь так скоро, как только смог? А самое главное, представлял ли он сам хоть на секунду, что способен творить с сердцем своего юного поклонника, который никому не позволяет к себе прикасаться? А желание коснуться Хёнджина прямо сейчас отчего-то непреодолимо. Чонин делает глубокий вдох. — Ну как тебе? Совершенно не задумываясь, Чонин произносит одно слово: — Спокойно. — Согласен. За спокойствием я сюда и прихожу. — А меня почему позвал? — Хотел удостовериться, что у тебя всё в порядке. Чонин проворачивает голову и встречается с пронизывающим взглядом полуопущенных ресниц, и в груди внезапно становится тихо. — Со мной что-то не так? Я плохо выгляжу? — Да нет, ты просто встревожен. Как будто много вещей навалилось на тебя одновременно. Рядом со мной ты всегда прячешь взгляд, краснеешь и боишься сболтнуть что-то лишнее. Так скажи, у тебя всё хорошо? — Ты… Ты не волнуйся, сонбэ. Просто неделя вышла сумбурная, и теперь я чувствую, как сильно устал. — Помни, ты всегда можешь высказаться и найти поддержку. Если чувствуешь, что никто из ребят тебя не поймёт, иди ко мне, хорошо? — Сонбэ… — Просто пообещай. — Я не привык делиться проблемами с другими людьми. — Значит, начни привыкать. Возражения не принимаются. Чонин попросту молчит. Он просто надеется, что не возникнет ситуаций, из-за которых ему нужно будет открываться. — Мы можем сейчас пойти домой или остаться здесь на какое-то время, — предлагает Хёнджин. Время всё равно позднее, и они наверняка уже пропустили последний автобус — Чонин смирился, что домой придётся идти пешком. Кажется, сегодня с транспортом у него коммуникация нарушена. — А можно остаться здесь? Ты никуда не торопишься? Хёнджин фыркает. — Ещё чего. Я не против провести здесь хоть целую ночь. Включай свои любимые песни. Пятница — день, когда редко можно обрести тишину. Всю неделю Чонин провёл с вибрирующим ощущением тревоги в груди: в понедельник ему прилетело первое послание от анонима, во вторник он нелепо утащил из-под носа Хёнджина клубничное молоко, сегодня опоздал на утреннее собрание секции. Прошлым воскресеньем он даже не думал, что наступающая неделя выкинет его в пучину подозрительных событий, которые отчего-то покажутся чересчур интригующими, чтобы просто так сдаться и забыть. В среду он кричал, что влезет в драку с любым, кто вздумает издеваться над ним, а теперь же, пока он лежит практически плечом к плечу с Хёнджином-сонбэ, смотря на высокий потолок зала для выступлений, мысли укладываются по полочкам в голове. А может, всё действительно не так страшно, как он себе представляет? Если всё время прятаться от людей, очевидно, что взаимодействие с ними начнёт пугать, но если попытаться хоть немного открыться, отпустить ненадолго старые, тем более уже покрывающиеся коркой шрамы, можно начать смотреть на мир с более зрелой точки зрения. Когда заканчивается второй по счёту альбом Heize в его плейлисте, Чонин делает глубокий вдох и разворачивается на бок. — Ну как? Отдохнул? — тихо шепчет Хёнджин, сладко зевая. — Есть немного. Спасибо тебе. — Всегда рад устроить тебе свидание в пустой школе. Хёнджин поднимается, усаживаясь на колени, и потягивается — что-то хрустит у него в спине. — Свидание, — фыркает Чонин. Хёнджин протягивает ему руку и помогает подняться. — Друзья ненавидят, когда я называю так встречи с ними, — отшучивается он. — Но мы же виделись. Поэтому и свидание. Вместе с выдохом у Чонина вырывается смешок. — Домой пойдём? — Домой.