infatuated with you

      Ливень перестаёт идти глубокой ночью. Тучи с неохотой рассеиваются, сквозь проталины черничного неба выпуская бледный лунный свет. Только солёные капли тянутся по тонким голым ветвям, тяжело падая на асфальт. Временами с улицы доносится шорох колёс по мокрому гравию — в глубокой колее образовались грязные лужи. Дождь старался размыть воспоминания об уходящей зиме. Жёсткие чёрные сугробы сломались и растаяли, утонув в воде, растеклись по земле ручейками, обнажив старую пожухлую траву, прибившуюся к грунту. В воздухе повисла влага.       В спальне становится тихо и тепло. Чанбин возмущённо хрипит в подушку, когда снова просыпается посреди ночи. Голову тянет ноющая боль, отзываясь звоном на уровне затылка и тяжестью в глазах. Он покорно приподнимается, дрожащим предплечьем облокачиваясь о матрас. Ноги гудят после долгого дня, царапины на локтях и коленях нарывают. Он надеялся высыпаться перед началом новой недели, но сон, как и тучи на небе, рассеивался. Чанбин чувствует себя разбитым.       Очертания комнаты становятся всё более отчётливыми. Ёнбок улизнул к краю кровати, утащив вместе с собой одеяло — благосклонно оставил Чанбину небольшой участок. Он спит как ни чём не бывало, обнимая подушку и утыкаясь приоткрытыми губами в уголок. Временами с его стороны доносится шёпот. На щеках розоватыми полосками отпечатались складки наволочки, спутавшиеся волосы упали на ресницы. Кажется, когда атмосфера так и тянет утонуть в мягком одеяле и таких же нежных объятиях, просыпаться будет преступлением.       Чанбин даже не понял, смог ли он заснуть. Перед глазами всё время пробегали картинки прошедшего дня, начиная с бедного Чонина, испытавшего приступ панической атаки в толпе, и заканчивая их ужином с мамой Ёнбока, мешая сосредоточиться, а в голове до сих пор неестественно громко звучали рождественские мелодии с катка. Чанбин прячет опухшее лицо в ладонях, потирая глаза и щёки. Нужно, наверное, умыться или хлебнуть тёплой воды — по крайней мере, это всегда помогает во время бессонницы. Завтра начало новой учебной недели, он же не хочет спать на уроках, как Чонин. А то ещё проснётся с бумажным самолётиком на парте и останется дежурить вне графика.       Чанбин осторожно приподнимает голову Ёнбока, укладывая того на подушку — чужие ладони податливо складываются лодочкой под щекой. Он поправляет одеяло, бережно подталкивая его под хрупким телом, и, наклоняясь к уху, одними губами шепчет: «Я скоро вернусь».       Чанбин выскальзывает в коридор, надавливая на ручку, чтобы закрыть дверь как можно тише. И направляется на первый этаж, спешно переступая по лестнице — не разбудить бы тётю Ёнми.       Дом семьи Ёнбока был для Чанбина местом особенным. Несмотря на то, что здесь его всегда принимали, он смущался заходить в гости чаще остальных друзей: не хотелось злоупотреблять гостеприимством и заставлять родителей суетиться, чтобы позаботиться о нём. Он считал, что должен отплатить им за эту доброту — и, самое главное, за то, что они разрешают ему находиться рядом с их сыном. Потому что Чанбин и сам понимает, как неприкрыто влюблённо они друг с другом себя ведут. Меньшее, чего он хотел, это наглеть перед ними, как это делал бессовестный Хёнджин. Чанбин ещё не чувствовал себя, если можно так выразиться, достойным этой любви. Он маленькими, неторопливыми шажками пытался стать зрелым, чтобы доказать, что Ёнбока сможет защитить и уберечь, и был предельно осторожен и благодарен всякий раз, как этот дом снова открывал перед ним двери.       Он соскакивает с последней ступени, направляясь в сторону кухни, но тусклое сияние цепляет его взгляд и заставляет обернуться в сторону гостиной. Голубая дымка тянется от дивана вверх, круглым пятном ложась на потолок. Чанбин щурится.       — Тётя Ёнми?.. — сипит он. Глаза привыкают к темноте, и взгляд выуживает очертания тела. Мама Ёнбока сидит в полной темноте на диване гостиной с ноутбуком в руках в той же позе, в которой Чанбин видел её в последний раз после совместного ужина. Женщина отзывается на его голос: поправляя упавшие на лицо пряди, она оборачивается и с таким же недоумением смотрит на Чанбина.       — Чанбин-и? — она потирает глаза. — Что-то случилось?       — Нет… — задумывается он. Неужели она даже не ложилась спать? Сидела всё это время в гостиной, завершая свои задачи? Ёнбок так сладко спал, будто на часах далеко за четыре зашло, но ведь не могла же женщина настолько сильно потерять счёт времени? Или же… — А у вас? Всё хорошо? — уточняет Чанбин.       — Да, конечно, я просто… работала.       — Уже поздно… — теряется Чанбин. — Не выспитесь ведь.       Он пытается прочесть что-либо в её глазах, но находит лишь пустоту. Будто стеклянные, они смотрят перед собой, не улавливая чётких образов. Кажется, она даже не собиралась отрываться.       — Да я ведь не впервые… — отмахивается женщина с задумчивой улыбкой. — Не беспокойся.       Отблеск экрана предательски освещает черты её исхудавшего лица. Чанбин замечает впалые скулы и тёмные круги под глазами. Конечно, он не вправе указывать: взрослая жизнь слишком сложная, чтобы просто так бросить дела и отправиться спать, особенно когда есть обязательства перед другими людьми. Но работать глубокой ночью значит потратить время впустую, ведь наутро наверняка придётся переделывать ошибки и недочёты. Он качает головой. Будь на её месте Ёнбок, Чанбин погнал бы его спать. Взрослые так любят говорить, что всё в порядке.       — Вы разве не устали? Вы же работаете с тех пор, как мы пришли.       — Устала, — хмыкает тётя Ёнми. — Но что поделать, когда ты руководитель отдела?.. Нужно устранить пару ошибок до утра. Ты сам-то чего не спишь?       — Переутомился, кажется, — пожимает плечами он. — Сон никак не идёт.       — Ещё один полуночник, — усмехается женщина.       Чанбин останавливается у лестницы, не убирая ладони с перил. Не то чтобы они не были близки — просто дело в том, что он редко оставался с ними наедине на долгое время, тем более в подобных… обстоятельствах. Совместные ужины всегда проходили быстро и заканчивались тем, что Ёнбок утаскивал Чанбина в свою комнату; во время загородных поездок на природу взаимодействия Чанбина с отцом Ли ограничивались приготовлением барбекю и беседами о повседневных делах; Чанбин был не против общения, просто боялся показаться назойливым. И он бы с радостью влился в их семью, но, к сожалению, стабильной возможности не представлялось. В этом плане Хёнджин и Рюджин были Ёнбоку ближе. Возможно, дело в том, что Хёнджину и Рюджин незачем преувеличивать важность родителей Ёнбока. А Чанбин хотел их впечатлить.       — Может быть, вам чем-нибудь помочь?.. — произносит он. — Я имею в виду… чай заварить или кофе? Не хотите перекусить?       Женщина не отрывает взгляда от одной точки в экране.       — Ромашковый чай помогает уснуть, — предлагает Чанбин, но в ответ слышит лишь тишину. Как будто мама Ёнбока вновь погрузилась в свой собственный мир. — Не будете?       Она смиренно закрывает пару вкладок и опускает крышку ноутбука, оставляя инициированный процесс. Что-то бормочет себе под нос — вроде «попозже посмотрю» — и поднимается с дивана, разминая руки.       — Беги спать, — смеётся тётя Ёнми. Сладко зевая, она проходит мимо Чанбина в сторону кухни. — Вам завтра в школу.       — Мне несложно, правда, — оборачивается он вслед за ней. — Я всё равно спустился попить воды.       Женщина треплет копну его взлохмаченных волос.       — Ёнбок спит?       — Настолько крепко, что я ему завидую, — хрипло смеётся Чанбин.       — Ну пойдём, раз так сильно хочешь.       Чанбин с радостью следует за тётей Ёнми, поднимается на носочки, чтобы дотянуться до шкафчика с чаем, и выуживает открытую коробку. Сухие листья с шорохом падают в заварочный чайник, чуть позже растворяясь в кипячёной воде и кружа ураганчиком в стеклянных стенках. Чанбин садится напротив мамы Ёнбока и кладёт руки на стол, ложась на предплечья головой. Посреди стола в изящной вазе стоит букет тюльпанов с гипсофилами. Розовые лепестки постепенно раскрываются. Чанбин смущённо улыбается.       — И часто вы так засиживаетесь? — интересуется он.       — Случается, — признаётся она. — Мы готовимся к запуску нового программного обеспечения. Завтра вечером презентация. Мои подчинённые тоже хотели доделать всё ночью, но я отправила их спать. Попрошу руководство выписать им премию в этом месяце.       — Теперь понятно, в кого Ёнбок такой… — Чанбин усмехается. — Упёртый.       Женщина лениво выгибает бровь.       — Правда?       — Мне кажется, он больше всех старается в секции. Сценарием занимается, костюмы готовит, рисует, музыку аранжирует. Прошу его отдохнуть немного, но он не слушается, — вздыхает он. — Видимо, это семейное. Я рад, что мы смогли выбраться в парк развлечений. Иначе он бы поселился в школе.       — Кажется, ему нравится театр, — замечает мама. — Он часто показывает мне видео с репетиций. Так здорово, что Ёнбок нашёл то, что пришлось ему по душе. Он говорил, что хочет поступать на актёрский. Но я думаю, с его находчивостью он вполне может стать режиссёром или продюсером.       — И правда, он большой молодец, — соглашается Чанбин. — Я очень им горжусь.       Он приподнимается, чтобы разлить заварившийся чай по кружкам. По кухне тянется кисловатый травянистый аромат.       — А ты сам чем хочешь заниматься? — спрашивает женщина. — Ты вроде мальчик не глупый. Не хочешь развиваться в сфере информационных технологий? Если что, смогу пристроить тебя к себе в отдел.       Чанбин густо краснеет, вежливо отказываясь.       — Большое спасибо вам, но я не дружу с точными науками. Я уже думал о будущей профессии и… Ёнбок помог мне определиться. Точнее, дал мне понять, в чём я могу быть хорош, — он застенчиво опускается, огибая горячую кружку ладонями. Скромный взгляд из-под ресниц ищет одобрение в глазах чужой матери. Чанбин произносит это торжественно, словно он нашёл занятие, которое и правда будет иметь для него колоссальное значение. — Я хочу быть психологом. Думаю, что мне будет интересно это изучать.       Женщина в приятном удивлении улыбается, делая глоток чая.       — Очень мудро. Ты молодец. Я сама иногда посещаю психолога, но из-за занятости это получается не так часто.       Чанбин с азартом двигается ближе к столу.       — Я смогу вам чем-то помочь? Можете поделиться со мной… — и тут же тушуется. — Если захотите, конечно.       Она отмахивается.       — Будешь ещё взрослые проблемы слушать. Не беспокойся, обо мне позаботятся. Но если ты так хочешь помочь, то я буду рада, если ты останешься рядом с Ёнбоком.       Чанбин заинтересованно прислушивается.       — Я не могу уделять ему достаточно времени, — она с сожалением поджимает губы. — Хоть мы и находимся в хороших отношениях, думаю, постепенно мы всё равно отдаляемся. Это нормально, он же растёт, но…. Для меня важно знать, что он в порядке, а он ведь многого не расскажет, я и сама подозреваю. Я тоже в своё время не хотела заставлять своих родителей волноваться по пустякам. Так что я рада, что у него есть такой друг, как ты. Ну или… — женщина бросает взгляд на букет, — вы ведь в более… кхм.       Чанбин отводит взгляд.       — Мы… мы ещё не встречаемся. Но мы правда близки.       — Просто наслаждайтесь жизнью и ни о чём не о беспокойтесь, — советует тётя Ёнми. — Может быть, временами я подозреваю, что Бок-и что-то от меня скрывает, что его до сих пор, знаешь… обижают. Но рядом с тобой он так светится, что я понимаю: всё лучше, чем я думаю. Этого кошмара больше не повторится.       Чанбин старается подавить гордую довольную улыбку, вливая в себя горячий чай.       — Не знаю, насколько это честно, — продолжает тётя Ёнми, — но можешь сказать мне, как у него дела?       Чанбин расслабленно выдыхает.       — Всё хорошо. Правда. У него много друзей. Учителя его любят. И он каждый месяц хочет взяться за новое хобби, — они вдвоём тихо смеются. — Всё наладилось. Он даже помогает Хёнджину в его любовных делах.       — Господи, это точно в его стиле.       — Просто Ёнбок такой. Когда он счастлив, он хочет, чтобы все вокруг него тоже были счастливы. Настоящее солнышко.       За окнами тихо свистит ветер. Кажется, погода будет бушевать целую ночь. В кухне зябко, но чай согревает изнутри, так что даже в простой хлопковой футболке Чанбин перестаёт дрожать от холода.       — А вы с ним?.. — аккуратно намекает она.       — Мы решили повременить с отношениями до поступления в университет, — понимая, к чему она ведёт, признаётся Чанбин. — Наши чувства всё равно никуда не денутся и мы всегда будем заботиться друг о друге, но встаёт вопрос безопасности. К тому же мы думали о том, чтобы съехаться после школы, а для этого нужно стать финансово независимыми. К отношениям нужно подходить серьёзно. Тем более для меня это не что-то мимолётное. Я всегда считал, что если начну встречаться с кем-то, то это должен быть такой человек, с которым я буду согласен разделить…       Размышляя, Чанбин не замечает, что женщина не отводит от него взгляд. Поддерживая подбородок рукой, она вслушивается в его слова и едва заметно кивает.       — … всю жизнь, — тяжело сглатывает он, пытаясь понять её реакцию. Тётя Ёнми не перебивает его. — И я надеюсь… вы не против…       — Я безумно рада, что он встретил тебя однажды. Именно тебя, Чанбин.       — Да ладно вам, — усмехается он. — Я обычный парень. Нет во мне ничего особенного.       — То, как ты любишь Ёнбока, вот что особенное, — произносит мама. — То, как ты его ценишь, как заботишься о нём. Это редкость. Оставайтесь друг рядом с другом. Если надо, просите совет. Знаешь, я нечасто могу сказать это. Надеюсь, ты воспримешь мои слова всерьёз.       Они смотрят друг другу в глаза, и Чанбин понимает, что сейчас они думают об одном и том же. Они бы никогда не признались при других обстоятельствах. Всё, что было нужно, это дождь, ночь, кухня и ромашковый чай в стеклянных кружках. Таких разговоров обычно избегают, даже когда уверены в своих чувствах. Но Чанбин несомненно рад, что смог доверить маме Ёнбока хотя бы часть того, что у него на душе. Она должна знать. Да и сама женщина наверняка хотела узнать Чанбина ближе. Открываться вот так, наедине, немного сонными и измотанными, оказалось даже легче. Разговор шёл плавно, они не отвлекались на ненужные, отнимающие время эмоции, и со взрослым человеком… обсуждать серьёзные вопросы оказалось легче, чем Чанбин думал.       — Спасибо вам, — выдыхает он. — Правда, большое спасибо. Нечасто встретятся понимающие родители.       Они остаются на кухне ещё ненадолго, допивая чай и прислушиваясь к размеренному стуку капель по металлу подоконника. Переходят к повседневным темам и невинным шуткам, как будто избавляются от балласта, годами лежавшего на сердце, и заполняют резко освободившееся место положительными эмоциями. Чем дольше держишь в себе слова, которые не решаешься сказать, тем быстрее теряешь смысл когда-либо их говорить, и хоть Чанбин, возможно, не всем поделился, но он был уверен в том, что дал понять свои намерения. А мама Ёнбока их одобрила. Они могут быть спокойны относительно будущего.       Чай и правда помогает. Отступает головная боль, проясняются мысли, тело теряет вес. Желая друг другу спокойной ночи, они наконец расходятся по своим комнатам.       Чанбин находит Ёнбока в прежнем положении — тот во сне даже не подвинулся. Всё так же послушно лёжа под натянутом до подбородка одеяле, он бормочет что-то тихое и несвязное, иногда ёрзая лбом по наволочке в попытке убрать волосы с лица. Чанбин опускается на постель сначала одним коленом, затем вторым, медленно доползая к другому краю. Приподнимает одеяло и ложится рядом.       Одна ладонь Ёнбока мгновенно отрывается от подушки в поисках чужого тела. Чанбин вовремя перехватывает её и кладёт себе на грудь.       — Доброй ночи, — шепчет он, убирая назойливые пряди, что щекочут Бок-и нос. И поглаживает по ушку, чувствуя, как тот размякает под его прикосновениями. Ёнбок бы гордился тем, что его любимый человек и его мама нашли общий язык и поговорили. Нужно будет как-нибудь ему рассказать об этой ночи. Потом, конечно, попозже. — Кстати, знаешь, что вспомнил? — говорит Чанбин больше себе, чем Ёнбоку. — У нас с тобой скоро третья годовщина знакомства. Нужно будет приготовить тебе подарок.       Чанбин укрывает их одеялом и позволяет себе положить ладонь Ёнбоку на талию, чтобы согреть его зябкой ночью. Как только он прикрывает глаза, то проваливается в приятный глубокий сон.

***

Kassy — Forever Love

Три года назад

      Апрель пришёл незаметно.       Затяжные ливни с каждым днём утихали, и по вечерам в глубоких лужах всё чаще стали отражаться перламутровые переливы закатного неба. Сквозь влажный воздух чётко угадывались кисло-сладкие нотки цветущих деревьев, а полосы просвета на горизонте становились шире. Щебетание утренних птиц вырывало из сна, когда Чанбин, спросонья дрожа от утренней свежести, прятал руки в карманах и нахохлившись медленно шагал в школу. С каждым новым днём просыпаться становилось легче, тело освобождалось от груза апатичного состояния. Когда Чанбин впервые почувствовал, как взлохмаченные волосы на макушке припекает солнце, он понял: неумолимо, никого не спрашивая и ни с кем не советуясь, наступила весна.       Лучи теперь сопровождали его практически всегда. Тянулись в кабинеты, играясь солнечными зайчиками на стенах, отсвечивали написанное на доске, зависали волшебную дымку в коридорах. И стоило Чанбину заснуть посреди большого перерыва в своём классе, они согревали бархатистую кожу его рук и ныряли в чёрные волосы.       Они любили следовать за ним по пятам. Освещали ему дорогу на рассвете, тонким ковром расстилаясь на ещё не хоженых дорожках, стучались в окно спальни, приветствуя его ранним утром, всплывали на ряби озера в ближайшем парке и прокрадывались к нему сквозь пышные кроны низких вишен. Чанбин никогда прежде внимания на солнце не обращал, но в пятнадцать лет впервые почувствовал, что рискует в него влюбиться.       Солнечные лучи проникали в широкие окна библиотеки, вытягиваясь полосами вдоль стеллажей. Казалось, искрился даже контур чёрных букв на старых страницах. Апрельский воздух забегал тонким сквозняком, рассеивая под потолком аромат цветущей вишни. Розовые лепестки, временами заглядывающие в окна, заговорщицки звали улизнуть на улицу, отчего рабочий настрой постепенно исчезал. От домашнего задания отвлекали доносившийся со двора детский смех и далёкое гудение мопедов. Желудок урчал от голода, мысли терялись; в такие тёплые дни хочется бродить по городу до самой ночи, а не корпеть над эссе по литературе. Староста класса Ёнджун старательно изучает статьи в учебнике и выделяет нужные цитаты. Его черновик полон набросков будущего доклада, а у Чанбина в тетради есть только вымученное название и неумелая карикатура на главного героя. Он лениво поглядывает в чужую работу, томно вздыхая, и подпирает щёку кулаком.       — Скажи мне честно, ты откуда-то списываешь? — подавленно мычит он.       — Просто беру статьи литературных критиков и перефразирую их, — непринуждённо отвечает Ёнджун. — Мне тоже влом думать, на завтра ещё презентацию по истории готовить.       — Ну, то есть в каком-то роде ты всё равно списываешь?       — Можно и так сказать. Но если придётся оправдываться, я скажу, что изучал мысли знаменитых авторов, формируя собственное мнение, потому что на фоне жизненного опыта подростка вряд ли можно вынести вывод о взрослом персонаже.       Чанбин морщится.       — Вам, отличникам, лишь бы повыпендриваться.       — Мы просто знаем требования учителей и подстраиваемся под них, — подмигивает ему Ёнджун. — Ничего особенного.       — Но это же бред, невозможно накатать несколько страниц, когда не понимаешь произведения! — возмущается Чанбин. — Главный герой — мудак. Изменил жене, подставил любовницу, убил друга, застрелился сам. Ну что, что я должен написать о его мотивах? Конченый он был придурок с синдромом нарцисса, который не умел брать ответственность за свои поступки. Можно я ей так и напишу в эссе?       Ёнджун выгибает бровь и поджимает губы. С таким скрытым укором обычно на непослушного ребёнка смотрят родители или учителя. Чанбин сдерживается, чтобы не простонать усталое «ну что ещё?..»       — Ты озвучил самое нужное, — пожимает плечами Ёнджун. — Только замени конченого придурка на социопата, ладно? — и, словно в подтверждение своим мыслям, цокает, качая головой. — Чанбин, иногда ты бываешь непреднамеренно проницательным, но не используешь это во благо. Просто прочитай пару рецензий и попытайся обосновать, что причины поступков героя не озвучены напрямую автором. Они более глубинные.       Чанбин недовольно отворачивается, засматриваясь на ветвистую вишню под окном.       — Вредный такой. Нет чтобы забить на всё и пойти ужинать.       Ёнджун косится с тенью улыбки на пухлых губах и возвращается к своему эссе, не отрывая грифеля от бумаги. Чанбин понимает, что план уговорить старосту класса бросить домашнее задание и уйти слоняться по улицам явно не сработает. Поэтому он выбирает наобум учебник из стопки и возвращается к работе. На некоторое время они погружаются в тишину. Чанбин через силу составляет план, отмечает параграфы и иногда позволяет себе смухлевать, отправляясь в интернет в поисках ответа. Ёнджун учтиво напоминает, что учительница проходит это произведение с учениками каждый год и все сочинения из интернета уже выучила наизусть. Чанбин отмечает, что Ёнджун похож на ангела на плече, только очень, очень, очень занудного. Они перекидываются язвительными комментариями, когда у стеллажа неподалёку слышится грохот.       Чанбин закатывает глаза и со скрипом отодвигается на стуле назад.       — Надоел мне твой анализ. Пойду посмотрю, кто там свалился.       Чанбин лениво разминает мышцы плеч. Дома допишет сочинение. Он неспешно прогуливается между стеллажами, следя, как тень вытягивается под его ногами, и едва не спотыкается об уголок учебника, выглядывающий в проход. С тихим вопросительным «о?» он останавливается. Как только Чанбин наклоняется, то натыкается взглядом на белёсую макушку.       Худощавый парень в несоразмерно большой школьной рубашке сидит на коленях, собирая разбросанные учебники. Чанбин ухмыляется. Видимо, уронил, пока брал с полки. Тут же неслышно опускаясь рядом, он поднимает рабочую тетрадь по английскому языку, ребром ладони смахивая с неё пыль. Блондин мгновенно поднимает взгляд, когда тень Чанбина падает на пол.       Он смотрит с недоумением из-под пушащихся прядей белоснежной чёлки, и в этом взгляде Чанбин как будто читает опаску.       — А я всё думаю, кто это решил погром в школе устроить, — произносит он, подхватывая тонкий томик с правилами грамматики.       — Прости, — незнакомец виновато потупляет взгляд. — Не ожидал, что так шумно получится… Набрал себе книг, а силу не рассчитал.       Чанбин понимающе выгибает брови, хватая сборник рассказов. У этого парниши пусанский акцент. Новенький, что ли?       — Случается здесь такое. Ничего страшного, я тоже пару раз косячил.       — Я правда не хотел мешать остальным, — оправдывается тот.       — Забей. Любой, кто осмелится посмотреть на тебя косо, будет иметь дело со мной.       Паренёк вздрагивает, едва не роняя собранные книги обратно на пол.       — Да ладно тебе, — удивлённо выдыхает Чанбин, внезапно понимая, что его дружеские шутки незнакомцам могут показаться слегка фамильярными. — Я… пытался разрядить обстановку. Я имею в виду… обычное это дело, книги ронять. Не волнуйся, ты никого не потревожил. Вряд ли у нас в библиотеке вообще стараются соблюдать тишину.       Чанбин дотягивается рукой до сборника для подготовки к экзамену, который упал разворотом вниз. Страницы примялись под тяжестью обложки, с которой гордо смотрел флаг Великобритании. Все учебники были по английскому языку. Видимо, кому-то предстоит контрольная.       Чанбин косится в сторону незнакомца. Его светлые пряди ослепительно блестят на солнце, будто снег морозным утром. Мальчик выглядит, как знаменитость, случайно попавшая в самую посредственную и скучную школу на свете. Отчего-то на подкорке мозга подкрадывается сравнение с алмазом, который закинули в кучу мусора. Вот только зря он, конечно, с выкрашенными волосами появился в школе… Директор подобное не жалует.       Чанбин качает головой и, не отрывая взгляда от его волос, наобум тянется за книжкой, что успела залететь под шкаф. Ладонь шарит по холодному полу, но вместо мягкой обложки натыкается на что-то тёплое. Чужие пальцы.       Чанбин осторожно опускает голову, смотря, как его рука бережно накрывает другую. Кожа ощущает прикосновение гладкого металла колец. Книга лежит в паре сантиметров, коварно закравшись в узкую щель между нижней полкой и полом. Чанбин слепо смотрит на её синий уголок, не в силах пошевелиться.       Паренёк сжимает пальцы в кулак, осторожно отодвигая ладонь. Рука Чанбина остаётся в таком же положении, словно в отчаянии замирает, теряя что-то важное.       — Извини… — шепчут они в унисон. Терпкий голос незнакомца заставляет Чанбина громко выдохнуть. Он поднимает глаза.       И пропадает.       Солнце просачивается в светлые пряди, наполняя их искрящимся светом. В ярком ореоле сияют крохотные волоски, выбивающиеся из общей причёски — они похожи на пух одуванчика-молочника, что вот-вот сорвётся на ветру. Как если бы до этого солнце скрывали облака, а теперь оно вышло на небосвод, лучи ярче прежнего заиграли на бледной коже. Весеннее солнце не просто так следовало за ним по пятам. Оно вело его к определённой цели.       Из-под длинной чёлки на Чанбина смотрят большие оленьи глаза. Радужки сверкают каре-зелёным, фисташковым, оттенком, постепенно сужаясь. На пару мгновений опускаются длинные ресницы, будто света настолько много, что он не находит в себе силы впитать его.       Чанбина как магнитом тянет. Интерес, сбивая уговоры совести, заставляет его неосознанно приблизиться к незнакомцу на пару сантиметров. Хрупкие веснушки сверкают, как тот самый контур букв на желтеющих страницах учебника. Они складываются в чарующую картину, солнце пишет пейзаж прямо на полотне его лица. Только если учебники Чанбину были совершенно неинтересны, то этого незнакомца хотелось читать не отрываясь.       Чанбин стыдливо прячет взгляд, складывая учебники в стопку и на всякий случай выравнивая книги по краю, хотя на это надобности нет.       — Я помогу тебе донести, хорошо?       — Да… — отзывается тот. — Да, давай. Если тебе не сложно…       Они делят книжки на две части. Чанбин забирает самые громоздкие, складывая их у груди и подпирая подбородком. Светловолосый мальчик берёт на себя сборники упражнений и приподнимается, направляясь к столу в противоположной стороне.       — Большое спасибо, — произносит незнакомец. — Я бы там, наверное, полчаса ползал.       — Впереди контрольная? — с пониманием спрашивает Чанбин.       — Да, завтра будет тест. Я новенький в классе, а в своей школе эту тему ещё не проходил. Учительница сказала, что даст мне возможность переписать позже, но я решил позаниматься сегодня.       Значит, новенький. Вот как. Действительно, такого парня в коридорах своей школы он бы навернякп заметил раньше — мимо него пройти невозможно. Похоже, с директором тот ещё не встречался — либо не замечал на себе его испепеляющего взгляда. Чанбин приветливо улыбается.       — Давно ты у нас?       — Пару дней, — он чешет затылок. — Я в третьем классе учусь. Меня зовут Ли Ёнбок.       Ли Ёнбок глубоко кланяется, и Чанбин, теряясь от этого жеста, так же кланяется в ответ.       — Со Чанбин… второй класс.       — Так ты младше меня, — Ёнбок тут же расплывается в улыбке. — Надо же, ещё такой маленький, а уже такой сильный.       Улыбка у него до безумия прелестная. Чанбин не позволяет себе любоваться ей слишком долго — он отворачивается, притворяясь, что его заинтересовало фото на обложке учебника. Да, снимок иностранных студентов, которые вытянули перед собой большой палец вверх, поможет отвлечься.       — Я просто… спортом занимаюсь.       — Здорово, — восхищённо протягивает Ёнбок. — Хотел бы я тоже… Немного комплексую из-за своей худобы.       — Ты очень красивый.       Ёнбок застенчиво перебирает пальцы. Спрятанные длинными рукавами, они кажутся совсем крошечными. Коротко стриженные ногти царапают кожу на внутренней стороне ладоней. В такие ладони даже книга вряд ли поместится. Чанбин чувствует гордость от того, что решил помочь пареньку. В конце концов, должна же его сила идти во благо.       — В смысле… я хотел сказать, что не всем нужно, ну… быть мускулистыми, типа… ну то есть — какой есть человек, такой он и есть. И это хорошо. Все люди красивы в своей уникальности.       — Я… — сипит Ёнбок. — Я тебя понял…       — Ну, я надеюсь, что тебе у нас понравится. Если… если что, можешь меня найти. Я помогу.       Не дожидаясь его реакции, Чанбин убегает обратно с бешено стучащим сердцем. Кажется, оно заглушает даже шум его шагов, потому что он совершенно не слышит, как ноги стучат о деревянный пол — колоколами оно отдаётся в ушах.       Боже, сколько неуместных слов за какие-то пять минут он мог выдать незнакомцу!.. Чанбин не помог ему, он скорее напугал его своим напором. Ещё и разглядывал мальчика бесстыдно, будто экспонат в музее. Так жадно, словно не мог оторваться от его внешности — она была притягательно красивой и уничтожающе манящей. Такой, какую все — родители, друзья, великие писатели, художники — обычно приписывают девушкам. А Чанбин нашёл её в мальчике.       Он падает на стул напротив Ёнджуна и невидящим взглядом смотрит в раскрытую тетрадь. Залетевший в окно сквозняк перевернул страницу на предыдущий разворот. Ёнджун тихо щёлкает пальцами у него перед лицом и заинтересованно наклоняется, выгибая губы в хитрой улыбке.       — Эй, ты чего там? Привидение встретил?       — Ёнджун, я уверовал, — громко выдыхает Чанбин.       Тот посмеивается, фыркая.       — Нет, правда. Я увидел ангела.       — Ну и кто она? — равнодушно спрашивает Ёнджун, вертя в руке карандаш.       — Не она.       Староста молчит пару секунд и возвращается к эссе. Карандаш издевательски скрипит по бумаге.       — Всё с тобой понятно.       — Не дави на больное, я и так в шоке от того, что парень может быть настолько красив.       — Ах, любовь с первого взгляда, — наигранно вздыхает Ёнджун. — Как прелестно. Прямо как в той повести, за тест по которой у тебя двойка.       У Чанбина не найдётся даже сил шлёпнуть тетрадью ему по плечу. Он прикрывает лицо ладонью, обжигая дыханием пальцы.       О боже…       Ли Ёнбок, третий класс. Новенький мальчик со светлыми волосами и изящным узором веснушек на лице. Если бы только было можно, Чанбин написал бы эссе не о главном герое книги, а о Ёнбоке и его маленьких ладонях, спешно собирающих книги с пола. Потому что сейчас его уставший мозг настроен работать только на воспоминания о нём.       — Не смешно, он правда… От него тяжело оторваться.       Он боялся нашуметь в библиотеке и помешать остальным.       На языке шипучей конфетой появляется лишь одно слово. Нежный.       Будто сами лепестки вишни — нежный.       — Ну так чего не остался с ним?       — Наговорил всякой фигни и сбежал. Я трус.       — Лол.       — Ну и… он же занят был! — Чанбин стучит по столу. — Не могу я его отвлекать. Просто помочь подошёл. Я… в следующий раз.       — Хочу на это посмотреть. Как Со Чанбин смущается и краснеет перед красивым мальчиком. Интересно, как быстро тот всё поймёт.       — Хватит меня подкалывать. Мне успокоиться нужно.       — Думаю, ему хватит нескольких минут. Ну и дела, пришёл учиться, а к нему катят шары.       Чанбин сдерживается, скрипя зубами, и пропускает пальцы сквозь волосы, взлохмачивая свои непослушные кудри.       — Если я вернусь к эссе, ты замолкнешь?       — Только ради литературы я иду на такие жертвы.       Но Чанбин, естественно, успокоиться не может.       Вернее, мысли об учёбе кое-как отвлекают его, но когда он уже вечером шагает по узкой улочке вверх к своему дому, то воспоминания накрывают свежей холодной волной, заставляя его вздрогнуть и вновь подумать об ореховом оттенке этих глаз.       Даже слово — ореховый — стало казаться чересчур волшебным. Будто из книжки.       Чанбину должны были нравиться девушки. По крайней мере, он так считал. Потому, что мальчикам в его классе они нравились, потому, что это показывали по телевизору, потому, что так говорил отец. Чанбин и сам верил, что однажды в какую-нибудь и влюбится, просто не сейчас. Не потому, что его голова была забита учёбой в отличие от легкомысленных одноклассников (скорее, он сам этим легкомысленным одноклассником и был), а потому, что он считал себя недостаточно зрелым для того, чтобы испытывать настолько серьёзные чувства к противоположному полу. Ведь ему всего лишь пятнадцать лет, откуда ей взяться, этой влюблённости? Он сам ещё несмышлёный ребёнок, не способный взять на себя такую ответственность. Однажды, в эфемерном будущем, может, да.       На его удивление, все эти доводы рассудка мигом обрушились, как учебники английского из рук Ёнбока, уступив место навязчивым мыслям о незнакомом мальчике. Который зацепил его настолько, что Чанбин уже третью ночь не спал, подолгу смотря в потолок и гоняя по кругу одни и те же вопросы, на которые не получал ответов. Как будто карта его мировоззрения была недостаточно широка для того, чтобы найти разгадку. Образ Ёнбока понемногу тускнел, но Чанбин пытался уловить в памяти каждый оттенок, потому что просто вспоминать его было до смущённой улыбки на губах приятно. Случается такое, что в пелене серых будней внезапно расцветает что-то волшебное, одним своим существованием придавая смысл новому дню и убаюкивая перед сном. Чанбин понимал, что это в какой-то степени нагло, но не мог не думать об усыпанном веснушками лице и маленьких ладонях, которых было недостаточно, чтобы обхватить учебник целиком.       То ли это ощущение, которое испытывают другие мальчики, когда влюбляются в девочек? Такое же ли оно сильное и поглощающее? Это из-за его ростка в сердце они целыми днями бегают за бедными девчонками и просят обратить на них внимание? Чанбин всегда считал глупым тонуть в другом человеке, но так ли это глупо на самом деле? Может быть, это просто такая же потребность? Такое же желание быть рядом и…       Заботиться.       Помогать.       Защищать.       Он даже не знает его, они виделись всего лишь раз, но Чанбина тянет быть рядом с ним на постоянной основе.       Ли Ёнбок хрупкий и осторожный. А Со Чанбину хочется узнать его поближе. Ровно так же, как не хочется его пугать, отчего он целую неделю не слоняется по школе и не ищет его нарочно, несмотря на то, что тот дал подсказку. С Ёнбоком хотелось так же, бережливо и постепенно. Медленно, давая самому себе возможность прояснить, что там такое внутри взрывается фейерверками.       К счастью, будто услышав каждую его мысль, Ёнбок сам находит его. Только вовсе не так, как этого ожидает Чанбин.       Всё вокруг оставалось прежним, крутилось вокруг Чанбина, погружённого в свои мысли, привычным ходом, и ничего в реальном мире не менялось. Декорации остались теми же — это только в его личном сценарии поменялся ход сюжета. Солнце продолжало стоять в небе высоко-высоко, а вишня — цвести, украшая тротуары пёстрым ковром лепестков. С каждым днём температура воздуха повышалась, и в школьном жилете уже становилось жарко — Чанбин расстёгивал пару верхних пуговиц, расслабляя галстук. В коридорах переставали включать лампы; с самого утра главная лестница в холле была залита светом, и это словно добавляло суеты в и без того шумные коридоры. Староста, отличник и капитан школьной футбольной команды Ёнджун такой погодой был ужасно доволен. Чанбин озлобленно косится: вон он, шагает вприпрыжку, перескакивая через ступени, с ещё одной высокой оценкой в кармане, настроенный на новые свершения.       — Да ладно тебе, — Ёнджун шутливо толкает Чанбина в бок. — Ты чего такой понурый?       — Так она два балла снизила! — будто ожидая этого вопроса, наконец взрывается Чанбин. — Сказала, что я скатал из интернета.       Ёнджун прыскает.       — Так ты и правда скатал. Я же говорил, лучше в учебнике ответ поискать.       — Но я же сам к выводу пришел! — возражает Чанбин, настолько громко, что от него испуганно шарахается проходящая рядом одноклассница. — При тебе, ты свидетель был! Это же правильный ответ, почему она не хочет его принимать? Я вообще не списывал, я просто искал… способ объяснить свои мысли чуть красивее. Развивал письменную речь.       — Сомневаюсь, что она поверит троечнику.       Чанбин только закатывает глаза.       — В чём смысл стараться, если твои усилия не заметят?       — У тебя ещё есть шанс исправить свои оценки, всё будет в порядке.       — Да в жопу эту литературу, — ворчит Чанбин.       Но только нога соскакивает с нижней ступени, до него доносится густой, рокочущий голос директора, и он замирает на месте, сжимая перила. Ёнджун едва не поскальзывается, хватается за Чанбина и из-за его плеч выглядывает в холл. Заходящие в центральные двери ученики останавливаются на местах, а рыщущие в своих шкафчиках — испуганно оборачиваются на звук.       Солнце просачивается в широкие окна, подсвечивая белую макушку. Пушистые волосы искрятся, словно вокруг них витают сотни маленьких светлячков.       У Чанбина дыхание спирает.       — Ты объяснишь мне, что это значит?!       Ли Ёнбок опускает взгляд, испуганно вжимая голову в плечи. Глаза спрятаны под чёлкой, но Чанбин уверен, что Ёнбок зажмурился. Директор склонился над ним грозовой тучей, бессовестно пользуясь разницей в их размере: широкоплечему мужчине под два метра ростом очень легко запугивать низенького худощавого подростка. Ёнбок отступает на пару шагов назад.       — Я… Извините меня…       — Я просил объяснить, а не извиняться, — рычит директор. — Это, по-твоему, нормально?       — Я не знал… — лепечет Ёнбок. — Извините меня, пожалуйста… Я с-совсем недавно перевёлся.       Чанбин едва слышно ахает. Кажется, он понимает, о чём идёт речь. Это невозможно не заметить. Сразу бросается в глаза. Само солнце указывает на эту характеристику.       — То есть прежде чем перевестись в новую школу, ты первым делом подумал покрасить волосы? По-твоему, так должен выглядеть прилежный ученик? Ты больше похож на оборвыша с улицы, чем на отличника.       Ёнбок переплетает свои пальцы, растерянно оглядываясь в поисках помощи. Рубашка мешком висит на плечах и рукавами скрывает ладони. Он выглядит совсем беззащитным птенцом.       По коридору проходит волна перешёптываний. Конечно, никто не собирается принимать на себя удар — ученики слишком сильно боятся директора.       — Но это же… натуральный цвет волос… — тихо возражает Ёнбок. — Я же не в зелёный…       Над ухом Чанбина звучит голос Ёнджуна, неестественно вклинивающийся в общую тишину:       — Он бессмертный. Честное слово, бессмертный.       Директор Чхве был тираном. Когда Чанбин вспоминал Ёнбока, то время от времени интересовался, почему его выбор пал именно на эту школу — и с сожалением вздыхал, понимая, как тяжело придётся здесь новенькому. Он даже не о хулиганах в первую очередь думал, а об учителях и руководстве: здесь все жили по строгим правилам под непрерывным наблюдением педагогов. Внешний вид находился под чужим контролем. Запрещалось пользоваться косметикой, осветлять волосы, носить броские украшения — и в случае нарушения ученику не просто мягко указывали на проступок, на него прилюдно кричали. И упаси боже попасться на директора.       — Ты ходишь в школу, чтобы получать знания? — продолжает мужчина. — Или чтобы красоваться?       Ёнбок пробует поднять глаза.       — Получать знания, конечно, но…       — Никаких «но»! — взрывается директор, и Ёнбок снова жмурится. — Ты что, девчонка?! Почему таким занимается молодой мужчина?!       Ёнджун громко вздыхает.       — Погоди, так это твой ангел, что ли? — и в предвкушении выговора продолжительно цокает. — А ты любишь плохих мальчиков, Чанбин.       Ёнбок дрожит от страха. Он, возможно, хотел бы обернуться в поисках подмоги. Но сам понимал, что за новенького никто не вступится. Ребята пытались слиться со стеной или улизнуть. Лишь он один остался в центре внимания под предательски ярким солнечным светом.       А Чанбин глотает громко, и рука соскальзывает с перил. Он не соображает, что делает — собственный голос звучит чужим.       — Это не противоречит уставу школы.       Словно волна горячего воздуха, по холлу пролетают тихие возгласы. Хватка Ёнджуна цепкая, но Чанбин стягивает с плеча его руку и делает уверенный шаг вперёд. Директор заинтересованно оборачивается, бросая на Чанбина мрачный взгляд.       — Кто посмел вякнуть на директора?       Шаги Чанбина тяжёлые и эхом отдаются по высоким стенам. Он ступает на залитый солнечным светом пол, оказываясь на импровизированной сцене под прожектором, как главный герой. Рядом с Ёнбоком.       — Устав школы не может запрещать изменения во внешнем виде. Я читал его.       Ёнбок осторожно оборачивается. Они на короткое мгновение встречаются взглядами, и Чанбин очень хотел бы сообщить ему, чтобы тот не боялся.       — Имя.       — Со Чанбин, второй класс, — не отводя глаз от Ёнбока, говорит он.       Со стороны слышится волна удивлённых вздохов. Директор прикрывает глаза, а когда вновь распахивает ресницы, его разъярённый взгляд ложится уже на Чанбина. Ёнбок крепче сжимает лямку своего рюкзака. Он вопросительно и жалостливо вскидывает брови, возможно, ожидая, что Чанбин его обнадёжит. И Чанбин действительно успокаивающе кивает.       — Ко мне в кабинет. Оба.       Чанбин уверен, что Ёнджун сейчас потирает переносицу и разочарованно жмурится, ворча о том, какой его друг безрассудный.       — Пойдём, — шепчет Чанбин. — Не переживай, мы во всём разберёмся.       — Хочу на это посмотреть, — неожиданно громко реагирует директор. — Вперёд.       Чанбин лишь качает головой, но послушно разворачивается и следом за мужчиной направляется к его кабинету. Страх атрофировался: грудь наполняет храбрость, Чанбин чувствует, что способен горы свернуть. Он знает, что прямо сейчас идёт на выговор, перед которым их ожидает взбучка, но не может оставаться в стороне.       Ёнбок семенит позади него. Чанбин осторожно косится. Новенький опускает голову, словно надеется, что сможет спрятаться от всего мира за длинной чёлкой. Боже. Это для Чанбина вызов директора ничего не значит — но кто знает, какими последствиями это отразится Ёнбоку? Вдруг у него строгие родители? Вдруг на него и так свалились проблемы? А вдруг он вообще тихоня-отличник, для которого попасть в кабинет к директору за проступок — стыд и позор? Чанбин понимающе вздыхает. Нужно урегулировать всё как можно скорее.       Когда они покидали холл, их окружала мрачная тишина. Ученики замерли в осторожном ожидании. Казалось, эта же напряжённая тишина оставалась с ними всю дорогу, будто намекая им приготовиться к чему-то важному.       Директор закрывает дверь своего кабинета, и Чанбин с Ёнбоком опускаются на кожаный диванчик напротив массивного стола. Прижимая рюкзак к груди, Ёнбок растерянно осматривается, окидывая взглядом рабочую документацию, фото и награды. Наверное, ему было бы куда интереснее здесь при других обстоятельствах.       — Вы что, заодно?       Его голос заставляет вздрогнуть обоих. Чанбин поднимает глаза исподлобья.       — А если да? Нам нельзя?       Ёнбок оборачивается в его сторону, до уха доносится робкое «Чанбин…»       — Как ты смеешь при директоре…       — Вы ругали ученика без повода, — говорит Чанбин. — Посмотрите, до чего вы его довели. Он же дрожит от страха.       — Ты будешь указывать мне, как работать?       Чанбин опускает голову, просто чтобы не показать, как сильно закатил глаза. Началось.       — Ответьте мне на вопрос, — продолжает мужчина. У Чанбина по телу мурашки от той желчи, с которой директор произносит свои слова. — С каких это пор мы ходим в школу, как на показ мод, а? Сегодня он волосы красит, а завтра что? Юбку наденет?       — Я… — шепчет Ёнбок.       — Громче.       Чанбину хочется ударить мужчину головой о стол. Ты и так всё слышишь, придурок.       — Мне нравится, как я выгляжу с обесцвеченными волосами. Поэтому я покрасился. Это не броский цвет, в моей прежней школе многие девочки красились в блонд.       — Ты не первый и не последний ученик в школе, который зациклен на своей внешности, и думаешь, именно тебе я спущу это с рук?       Ёнбок с надеждой смотрит на Чанбина.       — Но ведь если уставом и правда не запрещено…       — Мне плевать, что запрещено уставом, а что нет! — взрывается директор. — Вы что, дети безмозглые? Неужели непонятно, что школа вам не подиум? Здесь учиться нужно, а не красоваться!       Ёнбок вжимается в спинку дивана, приподнимая плечи.       — Извините…       — Мы уже поняли, что так делать нельзя, — встревает Чанбин. — Сколько ещё вы будете нам это повторять? Ёнбок новенький в нашей школе, он не знал правил. Он же сейчас ничего не сможет исправить, хватит кричать на него.       Зубы сжимаются от злости. Да, у директора в школе есть власть, но в чём её смысл, если он использует её исключительно для запугивания? И возможно ли усмирить её логикой?       — Со Чанбин, ты хочешь конфликта с директором? — цедит тот сквозь зубы. — Или отчисления?       Чанбин молчит.       — Отвечай мне.       Лучше не усугублять ситуацию. Иначе из-за его бунтарства лишний раз попадёт Ёнбоку.       — Я не хочу отчисления.       — Значит, молчи. И не смей мне перечить. А ты, Ёнбок, не понимаешь, что своим видом отвлекаешь других учеников от учебного процесса?       — Но они могут просто не смотреть…       Чанбин жмурится.       — Может, лицо ещё размалюешь, раз тебе так хочется поэкспериментировать со своей внешностью?       — Но… хорошо, я понял, но Чанбин прав, я ведь не смогу сейчас ничего исправить. Извините меня за этот проступок.       — Ты понимаешь, что сегодня утром оторвал меня от работы, чтобы я сделал тебе выговор?       — Понимаю, — сдаётся Ёнбок. — Но не понимаю за что. Я хорошо учусь, не прогуливаю занятия, не устраиваю драки. Я не совершаю ничего плохого.       — Если продолжишь разгуливать по коридорам в таком виде, за тобой начнут повторять остальные. На следующий же день, — он стучит по столу. Гремит табличка с его именем, и Ёнбок вновь вздрагивает. — И куда денется вся дисциплина?! Одни волосы красят, другие ногти, третьи — лицо?! Школа превратится в сброд мусора? Вы ученики, вы дети, вы должны получать знания, а не влюбляться.       Чанбин задерживает дыхание. «Только не спрашивай, что плохого в любви, я тебя умоляю, иначе мы ещё на час здесь застрянем».       — Ладно, — сухо отвечает Ёнбок. — Извините.       — Мне не извинения твои нужны. Скажи, что исправишься.       Ёнбок набирает воздух в лёгкие.       — Я…       В дверь стучат. Директор злобно косится.       — Кто там?       Чанбин слышит голос учительницы истории.       — Директор Чхве, извините, это разговор личного характера. Очень срочный.       Мужчина поднимается со своего места и отходит к двери. Чанбин и Ёнбок прослеживают за ним взглядом и облегчённо выдыхают, когда он выходит в коридор и оставляет их наедине в кабинете.       — Я не исправлюсь, — заявляет Ёнбок.       Чанбин мгновенно опускает голову. В глазах напротив читаются злость и обида, уголки губ опущены, подбородок поджат. Даже ладони, обнимающие рюкзак, сжались в кулаки.       — Ёнбок…       — Он вообще… вообще что себе позволяет…       — Ёнбок, он конченый, — успокаивает его Чанбин. — Не принимай на свой счёт, ладно? Он постоянно на кого-нибудь срывается. Омерзительно.       Ёнбок прячет лицо в рюкзак. Пальцы с шорохом царапают ткань. Теперь, когда они остались наедине, кажется, что даже пыль летает в кабинете чересчур громко. Солнце упрямо заглядывает сквозь жалюзи, настырно желая лечь на пушистые волосы. День начался так бодро: кажется, он не был предназначен для слёз.       Чанбину хочется его коснуться.       — Ты ни в чём не виноват, Ёнбок… — произносит он совсем тихо.       Ёнбок молчит. Надрывно дышит, сдерживая всхлипы. Его руки слабо дрожат.       — Понимаешь, он такой человек… — Чанбин старается подобрать цензурное выражение. — Несговорчивый. У нас вот Минджу в классе на прошлой неделе накрасила глаза… ну этой… штукой…       — Тушью? — слышится приглушённый голос. Чанбин не может не приподнять уголки губ.       — Да, тушью, — с нарастающим энтузиазмом продолжает он. — И у неё почти получилось весь день с ней проходить, но она по неосторожности растёрла её под глазом, учительница заметила. Отвела её в туалет, а она вернулась опухшей от слёз, представляешь…       Ёнбок молчит пару секунд.       — Я не знаю, что ей наговорили… — продолжает Чанбин. — Но, видимо, на неё это сильно повлияло. Устав по закону не может накладывать табу на внешний вид, не считая формы, но наши учителя так строго относятся к этому, что многие предпочитают с ними не связываться. И… иногда это доходит до абсурда. Один парень в третьем классе однажды пришел на занятия, потому что у него была важная контрольная. Пришел в футболке и джинсах. Его выгнали и поставили неуд за контрольную. Знаешь, почему он пришёл без формы?       Ёнбок выдыхает короткое «м?»       — Он вернулся с похорон своего отца. Ради контрольной.       Ёнбок затихает на мгновение. Пальцы перестают царапать ткань рюкзака, он осторожно отрывается.       — Всё настолько плохо?       — Школа у нас далеко не лучшая. Я не завидовал тебе, когда узнал, что ты перевёлся.       Ёнбок скромно перебирает в пальцах брелок на лямке.       — Значит, рано или поздно я бы с таким столкнулся.       — Скорее всего. Девчонки у нас почти каждую неделю отдирают лак с ногтей. Ты очень смелый.       Директор возвращается в кабинет вместе с учительницей истории, двумя учениками и их родителями.       — Ли Ёнбок, завтра приведи ко мне своего отца. На сегодня вы оба можете быть свободны.

***

      Капли холодной воды остужают горячее лицо и брызгами остаются на глади грязного зеркала. Ёнбок спешно умывается, практически не отрываясь от раковины. Когда слёзы настигают внезапно и в публичном месте, хочется вымыть их изнутри — кажется, что получится выскрести даже алеющие пятна на щеках и кончике носа. Чанбин прислоняется к холодной стене. Хочется сказать слова поддержки и обнять его, но вместо этого он кусает губы и скрещивает руки на груди.       Ёнбок выключает воду и, облокачиваясь о раковину, переводит дыхание. Белоснежная рубашка пропиталась серыми пятнами капель.       — Ужасно… — выдыхает Ёнбок, разочарованно качая головой. — Расплакался прямо в школе…       — Да этот урод кого хочешь до слёз доведёт, — цокает Чанбин. — Нет чтобы насущные проблемы решать — он наказывает за цвет волос.       — Такой бред… — дрожащим голосом произносит Ёнбок. — Какая разница, как выглядит человек, пока он хорошо учится? Пусть попробует найти ещё одного такого новенького, который сразу бы влился в материал.       — Забей на него большой и толстый. К сожалению, даже отличникам здесь за что-нибудь да влетает.       Ёнбок наконец поднимает голову.       — А тебе?       — Ещё бы, — фыркает Чанбин. — Я иногда сам, конечно, виноват, ну там, физру прогуливаю, но мне уже из принципа не хочется соблюдать здешние правила. Я немного тебе завидую. Тебе всего лишь год отучиться. Мне ещё два терпеть, — он посвистывает. — Добро пожаловать, бунтарь.       Ёнбок прыскает.       — Это типа, в кабинете директора сидит хулиган, который только что побил половину класса, а я рядом с ним на диванчике со своими волосами такой: «Baby, I’m a gangster too»?       — Ну вроде того, — вместе с ним улыбается Чанбин. — Давай я тебе воду вытру, ладно?       Ёнбок согласно кивает. Чанбин отрывает бумажные полотенца с запасом и облокачивается о раковину, слегка наклоняясь. Капли сверкают на бархатной коже под светом солнечных лучей. Они похожи на ожерелье из драгоценных камней. Чанбин осторожно прикасается уголком полотенца к шее, немного жалея, что убирает эту красоту.       Ёнбок послушно стоит на месте, даже не двигаясь. Он складывает ладони на уровне пояса и податливо отодвигает воротник, чтобы Чанбин смог добраться до каждой капли, что улизнула под рубашку. Они покинули кабинет директора уже после звонка на урок. Коридоры опустели, в здании воцарилась тишина. От проникающего в окно сквозняка скрипели порой хлипкие двери кабинок. Чанбину было плевать, какой урок дальше по расписанию. Он отвёл Ёнбока в уборную, потому что в тот момент успокоить его было самой важной задачей.       Указательным и средним пальцем Чанбин приподнимет его подбородок, большой укладывая на линии челюсти. Убирает воду из-под галстука и вытягивает губы, дыханием подсушивая капли на одежде. На всё той же безразмерной белой рубашке.       Он не заметил этого в их первую встречу, но Ёнбок немного выше. На пару сантиметров, конечно, только взгляд его ореховых глаз сверху вниз настолько проникновенный и внимательный, что начинает казаться, будто Чанбин стоит перед ним на коленях. Чанбин старается не поднимать головы, фокусируясь на его шее и плечах, но кончик чужого носа преступно близко. Он делает глубокий вдох, опуская ресницы.       — Почему ты помог мне? — спрашивает Ёнбок. Чанбин чувствует, как от его мягкого шёпота вздрагивают пряди чёлки.       — Меня учили заступаться за тех, кто слабее.       — Но мы с тобой практически не знакомы… — Ёнбок хочет добавить, и губы остаются раскрытыми, он не произносит ни звука.       Чанбин опускает руку с мокрым полотенцем. Капли остались на белоснежных волосах, сверкая, будто вплетённые в пряди жемчужины. Ресницы окрашиваются медово-рыжим.       — Не в этом дело. Ты ведь новенький в школе. У тебя нет друзей, за тебя некому вступиться. Тебе никто не объяснил ещё, по каким правилам мы живём. И, пожалуйста, — Чанбин откашливается, — не заставляй меня придумывать причины, по которым я захотел тебя защитить. Я просто хотел. Вот и всё.       Ёнбок растерянно отворачивается, горячо выдыхая. Чанбин вытирает капли с волос и отстраняется.       — Слушай… Не хочешь сбежать отсюда?       — Сбежать?       Ёнбок хмурится, будто сомневается, что правильно услышал вопрос.       — Ну, с уроков. У меня впереди ещё две математики, а если я хотя бы полчаса посижу в душном классе, голова взорвётся.       — То есть ты предлагаешь мне прогулять?       Чанбин усмехается.       — Ну да, — и задумчиво выгибает бровь, — вернее, если ты, конечно, хочешь…       — Я никогда в жизни не прогуливал.       Чанбина будто с небес на землю возвращают этим уверенным и строгим тоном. И что он только возомнил? Не освободили же их от занятий на весь день. Класс Чанбина этажом выше прямо сейчас пишет тест по естествознанию, а он позволяет себе прохлаждаться (знает ведь, что за это ещё один выговор получит). Кажется, пора ему завязывать с этими прогулами, он уже их не только старосте, но и новенькому предлагает.       — Да… — почёсывая кончик носа, вздыхает он. — Ты же отличник.       — Но мне нечего терять.       Чанбин отскакивает.       — Моего отца всё равно уже в школу вызвали, — отмахивается Ёнбок. — Не думаю, что прогул что-то изменит.       — Боже мой, я что, отличника развращаю?       Ёнбок поправляет рюкзак на плече и разворачивается в сторону выхода.       — Пойдём.       — Правда, что ли?       — Я слишком обижен на директора и у меня вряд ли найдутся моральные силы учиться. И заплаканным в класс я возвращаться тоже не хочу. Так что, — он пожимает плечами, — пойдём куда-нибудь. Хотя бы ненадолго. Чувствую, что мне нужно проветриться.       На губах Чанбина повисает хитрая ухмылка. Он отталкивается от раковины и, пряча ладони в задних карманах, лениво вышагивает к Ёнбоку.       — Не переживай ты так, — он кладёт свою руку ему на плечо. — Хочешь одно классное местечко тебе покажу?       Ёнбок наконец улыбается.       — Давай. Всегда подозревал, что у троечников в арсенале найдётся что-нибудь интересное.       — Их даже больше, чем ты можешь себе представить.

***

      Город купался в солнечных лучах. Временами над головой проплывали пушистые облака, отбрасывая массивные тени на зеленеющие кроны и широкие дороги. Свежий ветер касался кожи, остужая её от прикосновений солнца, по обнажённым предплечьям бегали мурашки, ноги в лёгких тряпочных кроссовках ступали по нагретому асфальту. До лета ещё далеко, но кажется, сама природа находилась в томительном предвкушении приятной жары.       — Даже не верится, что я гуляю в такое время, — вздыхает Ёнбок, осматриваясь по сторонам. Они прячутся в тени между жилых домов и уютных лавочек, бесцельно шатаясь по длинным лестницам и узким переулочкам, с обеих сторон скрытых кирпичными стенами.       — Никогда не прогуливал? — ухмыляется Чанбин.       — Да я даже не видел в этом смысла… — задумчиво отвечает Ёнбок. — Я обычно выбираюсь на улицу после учёбы или по воскресеньям. Так что я привык к другой обстановке. Закат, например, очень люблю фотографировать. Проветриваюсь поздним вечером, дышу свежим воздухом. По вечерам и выходным на улице гораздо больше людей, так что заслуженный отдых всегда ассоциируется у меня с толпой. И сейчас я так странно себя чувствую. На часах двенадцать, а я могу спокойно гулять, не окружённый людьми.       — Отчасти поэтому я и прогуливаю, — соглашается Чанбин. — Хочется обрести спокойствие.       Ёнбок заинтересованно оборачивается, едва не подскакивая на месте от удивления.       — А тебе за это не попадает?       — Попадает, конечно, — посмеивается Чанбин. — Но моему отцу на это всё равно. Он уже давно на меня забил.       Ёнбок тяжело вздыхает.       — Печально…       — Пофиг. Может, за мозги возьмусь в старшей школе. Пока что меня всё устраивает.       Они спускаются по пологой улочке прямо по проезжей части, мимо припаркованных под окнами автомобилей. Сбоку проезжает доставщик на мотоцикле, оставляя после себя облачко выхлопов и отголоски громко ревущего мотора. Улицы и правда пустуют: продавцы в окошках продуктовых и цветочных магазинов лениво зевают, разбирая товары. Через дорогу, осматриваясь по сторонам, на пушистых лапках перебегает лохматый рыжий кот.       — А почему, если не секрет?       — Школа так себе. Нас только контролируют, а знаний нормальных нам не дают. И дело не в том, что я выпендриваюсь там, учиться не хочу — я правда хочу, и меня любой предмет может заинтересовать, но каждый раз, когда я хочу взяться за голову, учителя не собираются этого поощрять. Я недавно подошёл к учительнице по физике, попросил посоветовать мне какие-нибудь учебники дополнительные, видео-уроки. Мы начали изучать оптику, и я как-то сразу влился в тему, не хотел потерять прогресс, а она знаешь что мне сказала? — (Ёнбок кивает, прося продолжить). — Ты, мол, наукой заниматься не собираешься, зачем я буду на троечника время тратить? Я лучше уделю больше времени Ёнджуну и Хисыну, они хотя бы подают надежды, в отличие от тебя.       Феликс кривит губы в отвращении.       — Серьёзно?..       — Абсолютно. Так и сказала.       — Ужасно.       — Так же и с остальными. Я прошу дать мне больше заданий, даже пытаюсь, помимо обычной домашки, прочитать что-нибудь ещё, в библиотеку записался… но в меня никто не верит. Я недавно в тесте по истории ответил на все вопросы правильно. Потому что меня очень интересовала культура восемнадцатого века, я даже на выставку в музей сходил. Я специально выучил больше положенного, сдал тест спустя двадцать минут, и на следующий день она поставила мне низший балл. Потому что троечник не может сходу получить пятёрку. Потому что я, по словам учителя, списал. Да больно нужно мне её тесты списывать…       — Ты просто хотел показать, что тебе интересно…       Чанбин усмехается на выдохе и косится на Ёнбока.       — Вообще-то, именно так. Я всего лишь хотел показать, что тоже учусь. Просто не зубрю, а уделяю внимание тому, что мне больше нравится.       — Как отличник я немного тебе завидую… — посвистывает Ёнбок. — Я привык быть продуктивным. Не вини Ёнджуна и Хисына, думаешь, мы сами так фанатеем от учёбы? Нисколько нет. Просто есть внутри это желание доказать себе, что ты чего-то стоишь, что стараешься не зря, что ты лучше других. Ещё и родители давить могут. Мои, например, не давят, но они успешно продвигаются по карьерной лестнице, и я хочу следовать их примеру. Тоже стать кем-то значимым. К сожалению, пока я могу достичь этого только оценками и усердной учёбой. И мне нравится, что ты грамотно распределяешь свои ресурсы. Например, сейчас ты гуляешь, а вечером, если захочешь, будешь что-то изучать. Ты не зависишь от расписания.       Чанбин едва краской не заливается. Ещё никто никогда так не реагировал на его прогулы. Даже Ёнджун неодобрительно качал головой и старался отшучиваться, чтобы не рассориться. И как бы Чанбин ни объяснял, не только учителя, но и одноклассники ему не верили.       — Ну, я… — он переводит взгляд на случайное объявление на фонаре, — я стараюсь. Извлекаю максимум пользы из того, что мне дают.       — Пора бы и мне начать, — вздыхает Ёнбок. — В последнее время замечаю, что недостаточно расслабляюсь. Меня даже мама просит прогулять, представляешь?       — Ты поэтому согласился?       Ёнбок смотрит на Чанбина, и этот взгляд очень заметен. Он согревает так же сильно, как и солнечные лучи. Это невозможно отрицать — Чанбин с самой первой встречи считает его каким-то непозволительно красивым. Настолько, что Ёнбок может об этом догадаться.       — И поэтому тоже. Подумал, если скажу родителям правду, они даже похвалят меня.       — Что ж, тогда нужно хорошенько отдохнуть, чтобы это было не зря.       — Мне будет достаточно прогуляться, — успокаивает его Ёнбок. — Запомню этот весенний день и буду возвращаться к нему, когда устану.       Ёнбок кажется особенным. Может, потому, что у Чанбина никогда таких друзей не было. Вернее, он и не стремился заводить дружбу с ровесниками — он не вливался в коллектив и не верил, что стоит сближаться с людьми, которые изначально косо на него смотрят. Он обходился поверхностным общением с Ёнджуном — просто потому, что их посадили рядом в классе. И думал, что это с ним что-то не так или его мировоззрение сильно отличается, раз он ни с кем не может найти общий язык.       И теперь, когда они выходят к набережной, практически плечом к плечу, и поддерживают ленивый, ни к чему не обязывающий диалог, Чанбин понимает, что ошибался. Но не в себе. А в других людях.       Потому что с Ёнбоком они видятся лишь второй раз, но тот не считает его странным, не осуждает и ничего ему не советует. Просто принимает спокойно всё, в чём Чанбин решает признаться. Как взрослый мудрый человек, не стремящийся подстроить остальных под свои устои. И уважающий жизнь, которая была у Чанбина до встречи с ним.       Сухой асфальт под ногами сменяется деревянными перекладинами, робко скрипящими от каждого шага, запах воды проникает в лёгкие и освобождает их от пыльного городского воздуха. Кроны вишен склоняются к заборчикам. Птицы кружат над водой и мягко пикируют на гладь озера, захватывая клювом добычу и распушая крылья. Предупредительно звякая, на велосипеде проезжает мужчина средних лет в спортивной форме. Вдалеке на газоне занимается йогой группа бабушек. В парке пусто и непривычно тихо. Возможно, Ёнбоку захочется остаться здесь подольше.       — Знаешь, родители меня учили стоять за себя, — внезапно признаётся тот. — Бороться за то, что мне нравится. Но я чувствую, что пока не могу противостоять остальным.       Ёнбок останавливается и кладёт руки на ограждение, уже нагретое солнцем. Лучи мгновенно окрашивают в светло-коричневый волосы на его руках. Чанбин становится рядом, отталкивается от заборчика и припадает к нему снова.       — И это угнетает, — продолжает Ёнбок. — Ты стойко держался рядом с директором. Я правда восхищаюсь тобой. К сожалению, сам я так пока не могу. И я даже… даже не знаю, что бы делал там без тебя. Если бы не расплакался в его кабинете, то расплакался бы в классе. Прорвало бы. И остаток дня ещё с таким противным осадком провёл бы… — Ёнбок морщится. — А ты меня отвлёк. Показал, что это не великая трагедия.       — Не бывает учеников без выговоров, — напоминает Чанбин. — Рано или поздно мы все оказываемся в его кабинете. Если ты уверен в своих знаниях и в том, что поступаешь правильно, чужие слова на тебя повлиять не должны. Оступиться не страшно. Мы все люди. К тому же ты даже не оступался.       Сказали бы Чанбину пару лет назад о том, что он будет сбегать с отличником и утешать его в парке под цветущей вишней, он бы посмеялся. Отличником? Примерным мальчиком, который усердно готовился к тесту по английскому, пока сам Чанбин планировал, как списать сочинение? Это не то что маловероятно, это неправдоподобно. Но сейчас Чанбин коснулся рукой параллельной вселенной и увидел, какие красивые и завораживающие в ней могут быть созвездия. Ёнбок оказался человеком, которого Чанбину захотелось поддержать. Действительно, само солнце указывало на Ёнбока — главного героя пьесы Чанбина. И вело его к нему.       — Не знаю, как тебя отблагодарить… — вздыхает Ёнбок. Оборачивается, слегка щурясь, и замечает позади них фургончик с мороженым. Уголки губ мгновенно поднимаются. — О! Не хочешь перекусить?       — Да ладно тебе…       Но Ёнбок отрывается от ограждения и шлёпает по дощатой дорожке к прилавку. Чанбин замечает, как его шнурки, что вот-вот развяжутся, тащатся по земле, и с улыбкой качает головой. Ёнбок смело вытаскивает из бумажника купюру и кладёт возле кассы, заказывая себе пару шариков с клубникой.       — Чанбин, ты что будешь?       Он неспешно приближается и, бегло читая меню, останавливается на своём любимом вкусе.       — Ореховое.       Как только продавец вручает им вафельные рожки, они отправляются вперёд по дорожке, огибая озеро. Ёнбок мягко обхватывает шарик губами, лакая сладость, как котёнок — молоко, и облизывается, как только пломбир норовит сбежать к ямочке на подбородке.       Он весь такой… отличник. Даже мороженое ест аккуратно, слишком прилично, как будто для этого вообще существуют какие-то правила. И Чанбин поначалу не может распознать, успел ли Ёнбок перепачкаться или же это цвет его губ повторяет цвет клубничного мороженого. Всё сочетается в невероятной гармонии.       — Это меньшее, что я могу сделать, — чужой голос ветром врывается в его мысли. — В следующий раз угощу тебя вкусным обедом, ладно? И вообще… Я бы хотел, чтобы ты тоже обращался ко мне за помощью. Конечно, может быть, я не смогу заступиться… или полезть в драку… но я ведь на год тебя старше, верно? У меня остались разные контрольные и сочинения с предыдущего года, вдруг пригодятся…       Чанбин сразу говорит себе, что не будет пользоваться чужой добротой, потому что во многом привык полагаться на себя и злоупотреблять помощью не любил, но лишь смеётся по-доброму в ответ и кивает.       — А ещё… — вспоминает Ёнбок, выкидывая палец вверх, — не зови меня хён, ладно? Мне не очень нравится это обращение. Я привык, что друзья называют меня по имени. И ты тоже зови.       — Хорошо, хён.       Ёнбок шутливо ударяет его в плечо, и Чанбин подыгрывает, отшатываясь в сторону, но тут же возвращается, сталкиваясь со старшим плечами. Они на мгновение встречаются взглядами и тут же отводят их.       Ёнбок назвал его другом, хотя они почти не знакомы. Может быть, мелькает в голове у Чанбина, у него есть шанс наконец сблизиться с кем-нибудь из ровесников. И с Ёнбоком — он очень даже не против.       Они вновь останавливаются у ограждения. На другом берегу, будто прорастая из крон розовых вишен, тянутся к небу высокие бизнес-центры и жилые дома. Тот мир кажется совсем чужим и далёким, другой планетой, на которую они смотрят с маленькой и одинокой звёздочки. Здесь вкусно пахнет прохладной водой. Ёнбок встаёт на нижнюю планку ограждения, мгновенно возвышаясь над Чанбином, и жадно вдыхает приятный аромат свежести.       — Я переехал из Пусана, — вдруг начинает он. — Наша квартира находилась в центре города, но мои бабушка с дедушкой жили на побережье, и окна их дома выходили на море. Я часто сбегал к ним по выходным, просто чтобы почитать на берегу или подышать солёным воздухом. Но компания, в которой работает моя мама, предложила ей должность руководителя отдела в Сеуле, и мы не думая переехали. Я ещё сомневался, хотел остаться в Пусане, ведь там моя школа, мои бабушка с дедушкой и моё море, а потом подумал… может быть, в Сеуле я наконец пойму, чем хочу заниматься? Сменю обстановку.       — Не очень хорошее первое впечатление, да?       — Да нет, почему… — дует губы Ёнбок. — Я вообще больше всего боялся, что буду скучать по морю, но в Сеуле тоже много воды, так что пока что даже не чувствую желания вернуться обратно. Здесь тоже можно найти свой уют.       — Многие говорят, что жизнь в столице очень шумная и суетливая.       Ёнбок отмахивается.       — Всегда мечтал о такой жизни. Бурлящей, как волны. А ты здесь с рождения?       Он поворачивается, но ветер развевает его волосы, и светлые пряди липнут к розовому шарику мороженого. Чанбин привстаёт на носочки, протягивая руку. Ёнбок внимательно следит за движениями его пальцев.       Чанбин не привык за кем-то ухаживать. Если бы на месте Ёнбока стоял Ёнджун, он бы просто посмеялся. Но Ёнбок кажется беззащитным не только перед лицом директора, но и перед всем миром, и Чанбин аккуратно вытирает липкую сладость, заправляя выпавшую прядь за ухо.       — Кушай осторожно.       Широкая улыбка уходит с лица напротив, и Ёнбок спешит убрать волосы, тихо извиняясь. Он возвращается обратно на дорожку.       — Да, я здесь родился, — отвечает Чанбин. Вкус грецкого ореха расходится по языку. — Мне кажется, я не смогу отсюда никуда уехать. Разве что в такой же мегаполис. Потому что не понимаю, как жить по-другому. Но я всегда мечтал побывать на море.       Ёнбок игриво морщит нос.       — Поедешь со мной на каникулах?       Чанбин кивает, понимая, что тот, скорее всего, предлагает из вежливости.       — Поеду. А взамен покажу тебе Сеул.       — Договорились.       Назавтра их ждут выговоры от классных руководителей и гора долгов по домашнему заданию, но в этот момент думать о них совершенно не хочется. В этот момент на улице пахнет тёплой весной, а под ногами стелятся ковром нежные и хрупкие лепестки. Перепрыгивая с ветви на ветвь, заливисто поют птицы, и на земле распускается насыщенно-зелёная трава. Чанбин бы остался здесь на весь день.       Они выходят к пологому спуску к воде. Недалеко от них, за изгибом берега, на земле сидит пожилой мужчина, вокруг которого бегает, громко и весело гавкая, белая кудрявая собака. Ёнбок тихо смеётся, глядя, как питомец распугивает плавающих уток.       — Тоже хочешь присесть? — спрашивает Чанбин. Ёнбок водит мыском кроссовки по земле и собирает пару свежих капель.       — Да тут мокро…       Чанбин открывает рюкзак и достаёт плотную толстовку. Ёнбок следит за чужими действиями, поначалу не понимая его намерений, и когда Чанбин стелет одежду на землю, он вытягивает перед собой руки и виновато машет.       — Нет, нет, ты чего!.. Мы же могли где-нибудь на лавочке посидеть, зачем же такие жертвы?       — Да забей, — вздыхает Чанбин, опускаясь на толстовку. — Она уже старая, ношу её с собой на всякий случай. Вот и случай появился.       Ёнбок мнётся на месте.       — Правда? Нам тесно не будет?       — Места достаточно. Я не впервые так делаю, если это тебя беспокоит, — улыбается младший, похлопывая по толстовке. — Оно стоит того.       Ёнбок сбрасывает рюкзак и садится рядом. Он поджимает колени и обнимает их руками — их плечи ненадолго сталкиваются, и по телу проходится если не разряд тока, то что-то интересное и немного волнующее. Ощущение прикосновения к другому телу, к другому человеку. Это не хочется прекращать. Это интересно. Ёнбок ёрзает немного на толстовке, но всё же расслабляется и глубоко выдыхает. Раскинувшаяся над ними крона вишни оберегает их от солнечных лучей, создавая мягкую и ласковую тень. Вздрагивая на ветру, розовые лепестки падают с ветвей и ковром ложатся на рябь прохладного озера. Ими усыпана и земля вокруг.       Ёнбок тянется вперёд и робко касается прохладной воды. Пальцы подхватывают упавший лепесток, капли мгновенно стекают к широким рукавам. Тихий смешок вырывается из-под губ.       — Чего такое? — интересуется Чанбин.       — Да нет, ничего, — Ёнбок ворошит ковёр лепестков на поверхности, наблюдая, как от его прикосновений расходятся крохотные волны. — Просто подумал, что люди в парке могут нам сказать: «Эй, ученики, а ну идите обратно в школу, почему уроки прогуливаете?» — он имитирует низкий хриплый голос, который мог бы принадлежать пожилому мужчине, играющемуся с собакой.       — Хочешь вернуться обратно?       — Ни в коем случае.       Ёнбок подставляет лицо солнцу. Свет падает на мягкие, округлые черты его лица, искрясь на щеках, крылышках аккуратного носа и прикрытых веках. У Чанбина не было возможности рассмотреть его внимательнее.       Вплоть до этого дня.       Ветер играется в светлых волосах. Подхватывает тонкие пряди и укладывает в небрежную, немного хулиганскую причёску, открывая широкий лоб и сведённые к переносице брови. На локоны падают лепестки вишнёвого дерева, украшая его макушку, будто драгоценные камни. Ёнбок хмурится, но лицо его остаётся расслабленным, блаженным, будто он поймал ту волну спокойствия, к которой так долго стремился. Сомкнутые губы раскрываются на выдохе — на солнце они обретают светло-персиковый оттенок. Чанбин кладёт голову себе на колени и краем глаза любуется тем, каким чётким становится аккуратный и изящный контур пухлых губ.       А веснушки вспыхивают ярким пламенем, будто сотни солнечных зайчиков. Обычно, если Чанбин видел у кого-то на лице веснушки, то только маленькими, едва заметными соцветиями на щеках, а здесь… словно кто-то по неосторожности рассыпал их, а они удачно сплелись в неповторимые волшебные узоры. Чанбин хочет коснуться их… провести подушечкой пальца по кончику носа, прикрыть ладонью скулы, коснуться ушей, потрогать их...       Не с Чанбином он дружить должен, не с Чанбином. Ему бы к таким же прекрасным, очаровательным людям тянуться. И не с Чанбином ему сбегать из школы стоит. Ему бы кого-то романтичнее. Таких, как Ёнбок, должны оберегать руки мягкие и тёплые, а не грубые и мозолистые.       — Чанбин, скажи, — произносит Ёнбок, — о каких проблемах в вашей школе ты говорил? Чего ещё мне стоит остерегаться?       Чанбин набирает воздух в лёгкие и устремляет свой взгляд на утку посреди озера.       — Задир. Наверное, в каждом классе есть. Советую тебе быть уверенным в себе, иначе сразу увидят в тебе жертву. Будь осторожен с ними.       — А что ты имел в виду… — робко спрашивает Ёнбок, — ну, тогда, в библиотеке, когда сказал мне, что любой, кто посмотрит на меня косо, будет иметь дело с тобой?       От удивления губы вытягиваются в улыбке. Чанбин тогда даже не запомнил своих слов. Умчался как ошпаренный, только понимая, что наговорил лишнего. А Ёнбок запомнил всё до мелочей.       — Именно это и имел в виду. Если тебя будут обижать, просто скажи мне. Не важно кто: ученики или вот, как сегодня, директор. Я заступлюсь за тебя.       — Спасибо тебе. Большое спасибо. Я тоже постараюсь позаботиться о тебе.       Чанбин разворачивается.       — А почему ты сказал, что не изменишься? В кабинете у директора. Мне казалось, ты сильно испугался.       Ёнбок откидывается назад и упирается ладонями в мокрую землю.       — Мой отец — адвокат.       — И его позвали в школу? — прыскает Чанбин.       — Да. Не знаю, на что директор надеется. Я-то явно буду в выигрыше.       — Шнурки хоть свои завяжи, глупенький, — прыскает Чанбин. Ёнбок удивлённо косится на свои кроссовки и громко ойкает.       Заливистый смех расходится по парку, зарываясь в розовые ветви.       В тот день они остаются под тенью вишни ещё на пару часов, забываясь в тихих разговорах о пустяках. Чанбин рядом с Ёнбоком расслабляется: как холодная горная река впадает в тёплое, согретое солнцем море, он вливается в этого практически незнакомого мальчика, восхищаясь каждой его мыслью и жадно слушая всё, что тот не стесняется рассказывать.       Ёнбок говорит, что в Пусане у него практически не было друзей — он ладил лишь с соседской девочкой на два года старше, которая заменяла ему старшую сестру, да и парой одноклассников. А ещё в родной деревушке у них есть библиотека, куда он ходил по выходным и где помогал организовывать праздники для детсадовцев. Он иногда занимался волонтёрством, помогая очищать берег от отходов, подрабатывал в рыбном ресторанчике своей бабушки, развозя заказы по округе. Чанбин задаёт вопросы, на которые Ёнбок с охотой отвечает, и жалеет, что не может рассказать ему столько же о себе. Потому что в жизни у него не происходит ничего. Настолько ничего, что, спроси Ёнбок, что такого замечательного случилось с ним в последнее время, Чанбин бы не сомневаясь ответил: «Я встретил тебя».       Они расходятся спустя несколько часов после третьего круга по парку, когда Ёнбоку звонит мама и спрашивает, почему классная руководительница бьёт тревогу. После честного признания что Ёнбок, что мама смеются над ситуацией.       — Всё нормально, мам, я сбежал с уроков. Сейчас гуляю в парке.       — Ты хотя бы покушал? — слышится через динамик.       — Да, немного. Можешь не волноваться, — Ёнбок бросает взгляд на Чанбина, и в его глазах играют солнечные отблески. — Я с другом.

***

      Чанбин открывает дверь квартиры, мгновенно улавливая резкий и кислый аромат алкоголя. Он мизинцем поддевает ручку, осторожно захлопывая дверь, и осматривается по сторонам, делая маленькие, неспешные шаги, чтобы случайно не наступить в битое стекло. Губы искривляются в чём-то наподобие оскала. Из спальни слышен шум футбольного матча по телевизору и рёв тяжёлого храпа. Отец вернулся с ночной смены. Понятно.       Чанбин бегло заглядывает в дверь, мгновенно морща нос и больно сглатывая рвотный позыв. Тут же закрывая рот тыльной стороной ладони, он пытается сосредоточиться на запахе своей кожи и остатках орехового мороженого, вдыхая их, как последний кислород.       На низком столе стоят грязные плошки с прилипшим к стенкам рисом и остатками овощей. Пустые зелёные бутылки сияют под солнечными лучами. Отец спит на диване в рабочей униформе. Даже не удосужился убрать за собой.       Подонок.       Разочарованно качая головой, он просто уходит в свою комнату и захлопывает за собой дверь. Может быть, взрослые были правы, когда давно говорили, что мама ушла в лучшее место.       Чанбин сбрасывает рюкзак на пол и раскрывает настежь окна, чтобы избавиться от призрака густой тошнотворной вони. Благо, аромат цветущих деревьев доносится до его этажа. Чанбин опускается на кровать, упираясь кулаками в матрас, и, жмурясь, делает глубокий вздох.       Ничего в его жизни не поменялось.       Всё так же орёт телевизор из соседней комнаты, всё так же в квартире пахнет пивом и соджу, всё так же назойливо и ослепительно светит солнце, и всё так же отсутствует какое-либо желание двигаться дальше. Он устал. Он очень устал.       Перед глазами вспышками проносится сегодняшний день. Если сравнивать его жизнь с комиксом, то локация «дом» была бы написана в грязно-зелёных, болотно-коричневых и пыльно-серых оттенках. А утренняя прогулка несомненно окрасилась бы в розовый, небесно-голубой и чистый, невинный белый. Губы плывут в улыбке. Веки расслабляются, скулы разжимаются, руки перестают держать вес тела. Поддаваясь волне чувств, Чанбин заваливается на спину.       Ёнбок… Ли Ёнбок…       Он достаёт из тумбы наушники, заглушая неприятный шум. Включает случайную песню в плей-листе и громкость делает максимальную, погружаясь в музыку.       Чанбин долгое время не знал, что такое счастье. В детстве он был слишком маленьким, чтобы понять смысл этого слова, а все прошедшие годы просто его не ощущал. Но мог ли он сегодня хотя бы коснуться его? Ощутить, какое оно мягкое и бархатное под его пальцами? Вдохнуть его аромат, сладкий и свежий, рассмотреть его?.. Пусть и недолго, но было ли это то, что он искал?       Ноты мелодии льются плавно, чётким ритмом барабанов оставляя реальный мир позади. Подушка начинает казаться слишком мягкой, а постельное бельё — прохладным и хрустящим; по обнажённым предплечьям бегут мурашки. Эта пропахшая спиртом квартира крошится в пыль.       Или же в розовые лепестки, которыми была усеяна гладь необъятного озера.       Чанбин таких людей в жизни никогда не встречал. Будто, выйдя за пределы школы, он и правда оказался в параллельной вселенной, где не существует его прошлого и его жизни, где есть только весна и цветущая вишня. Ёнбок говорил, что ему непривычно было гулять днём, в безлюдном парке, и Чанбин тоже почувствовал, будто его мир ненадолго пошатнулся, потому что он никогда ещё не проводил время со столь волшебным и очаровательным человеком. Ёнбок прелестен. И если раньше Чанбин только подозревал, то сегодня он убедился: Ёнбок действительно очень нравится ему внешне. И смысла отрицать нет. Его просто…       невозможно забыть…       То, как он огибал пухлыми губами шарик мороженого и аккуратно, прикрываясь ладонью, пробовал сладость на вкус. То, как болтались его хлипкие шнурки, за которыми Чанбин пристально следил — к сожалению, смелости просто опуститься и завязать их не хватило. То, как тихо он смеялся, наблюдая за забавной собачкой, и то, как прятал маленькие пальцы в рукава рубашки. На улице уже достаточно тепло, но, возможно, ему было прохладно возле водоёма. Чанбин вспоминает каждую мелочь и углубляется в неё, выхватывая всё больше воспоминаний и наслаждаясь отчётливым образом Ёнбока в своей голове.       И то, как внимательно смотрел он на Чанбина сверху вниз, пока тот помогал ему убрать воду с лица.       Даже его имя звучит совершенно особенно. Оно редкое, но мягкое, как пух, Чанбин его только слышал в старых историях и видел в книжках. Возможно, если он снова услышит это имя однажды, то вспомнит мальчика с белоснежными волосами и играющимися на лице веснушками.       Ёнбок был притягательным в своей загадочности. Как бутон тюльпана, который не спешил раскрыться, Ёнбок скрывал своё тело под широкой рубашкой, свои глаза — под длинной чёлкой, и Чанбин уверен, ему так же сложно и в эмоциях своих признаваться. В один короткий миг слёзы Ёнбока стали слезами Чанбина, страх Ёнбока отдался дрожью в сжатых кулаках Чанбина. Он с благодарностью выслушал всё до последнего, пообещав его оберегать. И это обещание он правда хотел сдержать.       Любоваться им должна какая-нибудь девочка. Такая же милая, хорошая, добрая и искренняя. Не Чанбин. Они ведь оба мальчики, никто не воспримет это всерьёз. Да и Ёнбоку наверняка не понравится романтический подтекст в знаках внимания от Чанбина. Так что нужно просто ценить его рядом, а не требовать чего-то взамен.       Может быть, любоваться им будет целый мир однажды — и Ёнбок будет этого достоин. Чанбин засыпает с этими мыслями, видя во сне, как лепестки вишни опускаются на белоснежные волосы.