Подарки зятя или эльфийское проклятье

Лондон 1953 год Маленькая улочка, район Сохо Пансион «Аврора»

      Полина Сазерленд придавала шарм и обаяние всему, к чему бы ни прикасалась. Пансион, доставшийся ей в наследство от покойного мужа, процветал не только потому, что имел достойную славу за пределами Лондона, но ещё и из-за того, что его хозяйка всегда знала, как и кому угодить, как разрешить споры, в которых никогда не участвовала, или запасть в сердце самому привередливому гостю. Куда бы она ни ступала, за «очаровательной вдовушкой» тянулся шлейф красоты и изящества. Полина искусно подгадывала момент и, когда появлялась необходимость, уходила «по-английски». Одни называли это удивительнейшее качество житейским умом, вторые природным обаянием, третьи просто удачей — и те и другие были по-своему правы, — но в районе Сохо, прослывшем на всю Англию предместьем развлечений, театров, кино и ресторанов, не нашлось бы общества приятнее.       Полина никогда не позволяла себе выглядеть хуже, чем идеальная домохозяйка с обложки VOGUE, и каждый раз, когда она появлялась перед гостями «Авроры», те отмечали, как миссис Сазерленд шла красная помада, оттенявшая белизну её кожи и голубизну её глаз, как крупные завитки светлых волос очаровательно обрамляли её овальное личико, и особенно мужчины любили, когда она украшала причёску лентами или цветами. Даже старый отставной полковник Вудсток, проживавший в «Авроре» с семьёй на время, пока шли приготовления к свадьбе его старшей дочери, считал хозяйку «прелестнейшей из женщин», «настоящей герцогиней» и никогда не позволял обижать её.       — Ваш утренний кофе, мистер Вудсток. — Если Полина и вмешивалась в семейные посиделки постояльцев у камина, то лишь по строжайшей необходимости. — Без сахара, а то вы знаете. У вас суставы…       Даже самым ранним утром вместительные кресла с красной обивкой, пледом — весной в Лондоне всё ещё бывало ветрено, — и мягкими подушками никогда не пустовали. В гостиной «Авроры» всегда пахло тюльпанами — любимыми цветами хозяйки, — а над каминной полкой рядом с маленьким, почти декоративным зеркалом висел портрет молодой принцессы Елизаветы. Совсем недавно оттуда сняли изображение её отца Георга… Даст бог, к лету принцессу уже коронуют!       — Будь на вашем месте другая, милочка, — по-солдатски гоготал Вудсток и даже ложкой махал в её сторону так, как будто держал гранату, — то я бы её отчитал. Этот старый прохвост, мой врач…       — Никогда не ошибается и самый лучший в Лондоне, — мягко улыбалась Полина, прижимая пустой поднос к груди, и даже подмигнула старому военному так, будто не читала ему нотаций: — А теперь лучше пейте… скоро принесу ваши лекарства. Их-то вы не будете ждать с таким нетерпением. Да-да! Не спорьте. Иначе обижусь. Миссис Вудсток, мисс Вудсток…       Отец семейства весело хохотнул, а Полина, присев в реверансе и кивнув его жене и дочерям, удалилась лёгкой походкой к лестнице. Старый Вудсток — бедняга! — прикован к инвалидной коляске с конца сорок второго года, и, хотя с тех пор он даже научился ходить с тростью дальше, чем на два-три метра, то ранение навсегда поставило крест на его карьере. Зато сделало национальным героем! Имя полковника Вудстока, предрешившего исход битвы при Эль-Аламейне в североамериканской компании октября сорок второго и пожертвовавшего ради этой цели собственным здоровьем, звучало тогда из каждого утюга. Ну и чего ждать от семейки потомственных военных? Пусть во времена Джейн Остин их предки и были мелкопоместными джентри и подарили миру множество священников и моряков, прославил свой род именно предок, героически погибший при Ватерлоо.       — И как она это делает? — У дверей Полина услышала, как средняя из дочерей Вудстока, Сесили, засплетничала с младшей сестрой. — Чтобы даже наш отец стал как шёлковый… Да она ведьма!       — Хотела бы я быть, как она, — мечтательно отозвалась малышка Элис, — она как спичка — всех зажигает!       «Иногда даже против воли», — скорбно вздохнула миссис Сазерленд. Она не сразу научилась управлять своими чарами, и сколько же горя они принесли ей!       Эти беззаботные, невинные девочки, которые не успели вкусить «прелестей войны», спокойно и без потрясений провели всё детство и юность в большом фамильном доме в Гилфорде, графстве Суррей, учились в частной школе, наверняка страдали от дюжины банальных подростковых проблем: прыщи, мальчики, строгие преподаватели! И, хотя сейчас эти девчонки так думали, они бы ни за что не захотели «уметь» так же, если бы только могли видеть оборотную сторону! Разве они догадывались, через что Полине Сазерленд пришлось пройти, чтобы вырастить сына, поднять на ноги пансион, не лишиться рассудка после смерти мужа? Они завидовали ей, но, узнав всю правду, разве захотели бы оказаться на её месте?       Тошнота подступила к горлу, когда перед глазами яркой вспышкой пронеслись события почти десятилетней давности: сестринские курсы в Дорсете, благотворительный вечер для детей умерших солдат в Лондоне, где Уильям, ещё обыкновенный рядовой, впервые пригласил её на танец… Страшные ранения, стоны, множество трупов… Полина пошатнулась, схватилась за косяк двери, приложила руку к животу и зажмурилась. Покойный муж становился порой чересчур ревнив, но разве она сама не виновата в том, что с ним случилось?       — У меня осталось множество пасхальных печений. — Миссис Сазерленд снова натянуто улыбнулась и обернулась через плечо к Вудстокам, когда Маргарет, старшая из дочерей, спросила, «всё ли с ней хорошо». — Думаю, даже мистеру Вудстоку можно немного… Сейчас принесу!       Быстро-быстро молодая женщина преодолела несколько ступенек и, оставшись одна, приложилась затылком к стене, отдышалась. Вудстоки ведь не единственные гости пансиона, пусть и самые ранние пташки, а, значит, скоро проснутся и другие… Старый русский эмигрант, Евгений Орлов, проживавший здесь с тех пор, когда пансион ещё принадлежал родителям Уильяма, и утверждавший, что он русский граф, чьи предки бежали в Англию после большевистской революции… Чопорная мисс Стинг, которая никогда не была замужем, постоянно фыркала в спину девочкам Вудсток, стоило тем только надеть юбку-солнце или платье-футляр чуть выше колена, и пререкалась с Орловым из-за политики СССР, итальянская многодетная семейка Россини, приехавшая в Лондон на заработки… Не дай бог Фредерико и Стефании поругаться — весь пансион тогда не спал ночью!       — Миссис Сазерленд, Ma’am! Ma’am, вы слышите меня?       Эдна — хорошенькая, только что поступившая на службу, но очень проворная горничная из Кента — несколько раз помахала перед хозяйкой, прежде чем та её заметила. Полина поморгала, чтобы хрупкий силуэт девушки перестал расплываться, и только тогда заметила взволнованный огонёк в карих глазах горничной. И чепчик на голове покосился, и передник взмок!       — Что такое, Эдна? Что случилось?       — Ваш сын…       — Бенджамин?!       — Всё никак не угомонится, — осуждающе покачала головой горничная и понизила голос так, будто собиралась сказать что-то неприличное, — он уже битый час стоит на кухне у крана и… режет воду ножницами.       Облегчённый смех вырвался из груди миссис Сазерленд. Разве она плохо знала своего сына? Как это на него похоже! И динозавры-то никак не выходили у него из головы, и инопланетяне на Марсе не давали покоя! И никого не слушался, и даже открыто грубил, когда злился. Одна миссис Вудсток находила на него управу… Этому негоднику зимой исполнилось девять лет, а он уже доводил учителей до нервных срывов своими «почемучками», и разве что не спрашивал, откуда брались дети!       Но это ей ещё предстояло…       — Я что только ему не говорила, — всё негодовала Эдна, поспешным шагом догонявшая Полину, которая уже умчалась дальше по коридору, поправляла на ходу цветы в вазах, раздавала поручения, — а он отвечает: «Я хочу понять! Я хочу всё-всё понять!».       Полина улыбнулась. Проходя мимо второго этажа, услышала громкие старческие голоса. Орлов и мисс Стинг опять сцепились. Покачала головой, отправила экономку разузнать, в чём же обстояло дело, и пошла дальше… Из гостиной послышалось, как Вудсток по десятому кругу рассказывал жене и дочерям о своих подвигах при Эль-Аламейне или о том, как сильно ненавидел немцев.       — Эти фашисты, — грозился полковник, трясся кулаком в воздухе. — Мы их одной левой…        — Но, дорогой, — отзывалась всегда уместная миссис Вудсток за вязанием, — не все немцы — фашисты…       — Немчура они, немчура! И тогда, при Эль-Аламейне, Фрицы навсегда запомнили, что такое английский боевой дух!       Полина застопорилась посреди коридора.       Точно! Новый посетитель!       Она вздрогнула, когда в главную входную дверь «Авроры» раздался звонок, и бессильно зажмурилась, закусила нижнюю губу. Как же неудобно получилось! Полина вспомнила о просьбе свекрови приютить сына подруги только тогда, когда тот уже прибыл… Да ещё и в такой момент, когда Вудсток снова впал в ненависть к фашистам, Бенджамин играл в привычную «почемучку», а Орлов с мисс Стинг обсуждали Советы.       Час от часу не легче!       — Я открою. — Сделав два глубоких вдоха — разве так не проходил каждый её день под этой крышей с тех пор, как она стала здесь хозяйкой? Разве она уже не привыкла? — Полина дружелюбно коснулась плеча Эдны. — Ты иди и приготовь комнату… У нас новый постоялец. А с Бенджамином я поговорю позже!       Полина уже давно не жила своей жизнью и всю себя посвящала сыну и пансиону. И, хотя мужчины зачастую удивлялись тому, как хрупкие плечи несли такое бремя и ещё не согнулись под ним окончательно, на эти их расспросы миссис Сазерленд лишь улыбалась. После войны многие молодые женщины её возраста несли похожее бремя! К тому же у неё находились и свои маленькие радости: Бенджамин и постоянная занятость, отвлекавшая от неприятных мыслей. Да и что уж греха таить… Восхищённые взгляды девочек Вудсток ей, конечно, очень льстили. А всё это благодаря одному: она хорошая актриса, и в сокрытии истинных чувств и желаний ей уже давно не находилось равных. Да только сердце ведь всё равно… Тосковало?       Среди белого дня Полина предпочитала казаться счастливой и безупречной, и никому не позволяла себя жалеть. Да только по вечерам, когда Эдна приготавливала для хозяйки горячую ванну, а та устало скользила туда, смывая все тяготы дня, она позволяла себе быть настоящей. Плакала, вспоминая почившего супруга, погубленную войной молодость, девичьи мечты о сцене и… крепком мужском плече. Холодная постель не грела, а обжигала, и в долгие зимние ночи Полина почти физически ощущала своё одиночество. Никто даже не коснётся её со спины тёплыми пальцами пианиста, не обожжёт шею дыханием, не поможет снять жемчужное ожерелье и не расстегнёт пуговицы платья…       В дверь стучали всё настырнее. Прошептав глухое «coming!», Полина ускорила шаг, и стук её каблучков отдавался эхом по коридору. Она всё-таки остановилась у зеркала, поправила локоны, проверила, не стёрлась ли помада в уголках губ, и только потом…       — Доброе утро! — Незнакомец снял мягкую фетровую шляпу и поклонился. — Вы миссис Сазерленд? Я прошу прощения, что так рано. Поезд прибыл раньше срока. Меня зовут Михаэль. Михаэль Штерн. Я приехал в Лондон и… Впустите?       Рука невольно замерла на ручке двери, а губы сами растянулись в улыбке. Полина беззвучно рассмеялась. В лицо дунуло свежим весенним ветерком, а владельцы Шевроле и американского Бьюика за спиной у посетителя ругнулись друг на друга отборным матом, когда чуть не стукнулись капотами в пробке на Сохо, Фредерико на верхних этажах снова брился под Фрэнка Синатру, а его жена с криками и руганью одевала детей. Миссис Сазерленд устало вздохнула. Речь гостя — собранного, приятной наружности юноши лет двадцати, — получилась сбивчивой и многословной — и надо же: почти без акцента! — но стыдно почему-то стало ей. Нечего сказать: тёпленький, истинно английский приём. Как будто прочитав её мысли, юноша слегка улыбнулся и кивнул — мол, не переживайте, я всё понимаю, — и Полину с ног до головы обдало тёплой волной.       — Да, всё верно. Я миссис Сазерленд, — непринуждённо произнесла Полина и отошла в сторону. — Извиняться нужно мне… Видите, как суетлив порой наш любимый Лондон? Проходите, не стесняйтесь и…       Вдруг молодой человек положил на порог поклажи и небольшой синий дорожный чемодан, и, не дав Полине договорить, поцеловал ей руку. От неожиданности миссис Сазерленд вздрогнула, не отрывая взора от его тёмной макушки.       — Очень приятно познакомиться, ma’am, — проговорил он серьёзно и, пока хозяйка пансиона недоумённо хлопала ресницами, поднял со ступенек два пакета и передал их ей.       — Это гостинцы от моей матери. Она очень благодарна, что вы согласились помочь мне, но она не знала, как ещё вас отблагодарить, поэтому…       — Как мило с её стороны, — вздохнула Полина.       Она никак не могла подавить улыбки, даже когда мальчик со всей серьёзностью начал расписывать ей, как Соня Штерн, его мать, остановилась на деревенском мёде и имбирном чае в качестве подарков для миссис Сазерленд, потому что посчитала, что, если даже та не любила чай или мёд, среди постояльцев пансиона всегда найдутся ценители. Герр Штерн, его дядя, не раз отмечал целебные свойства мёда в врачебной практике, и если миссис Сазерленд ещё ни разу не испробовала их на себе, то ей, безусловно, следовало начать.       Всё, что говорил этот юноша, Полина слушала вполуха и всё любовалась его деятельным тоном и ответственным подходом даже к мёду и имбирному чаю.       «Какой душка», — с нежностью размышляла она, пока скулы не стали болеть от улыбки. Михаэль вёл себя так естественно и легко, что она могла бы заподозрить его в желании очаровать её, если бы только не видела по глазам, что он просто был собой, а галантностью дышал как воздухом.       — Ладно-ладно, герр Штерн, — кокетливо перебила его Полина, — уверена, что гостинцам вашей матери найдётся под этой крышей достойное применение. Если только она сама не заберёт их обратно, когда узнает, что я заставила вас так долго простоять в дверях.       — Что вы, — тотчас вмешался Михаэль, как только миссис Сазерленд взяла под обе руки пакеты и засобиралась внутрь, — они же тяжёлые! Я сам понесу.       «Ещё немного и я влюблюсь!» — с беззаботной самоиронией подумала Полина и, когда он пропустил её вперёд, с готовностью прошла под козырьком.       Со смертью Уильяма и войной в её жизни редко находилось время и место для таких приятных мгновений, но и их вскоре заволок быт.       — В каждой комнате есть ванная. Здесь у нас кухня, а тут мы обычно проводим наш досуг… книги, бильярд, фортепьяно…        — Фортепьяно? — с готовностью подхватил Михаэль. — Я очень люблю на нём играть.       Полина понимающе кивнула. Она и сама была без ума от музыки, и в особенности от музыки афроамериканских бойз-бендов, пусть об этом и говорили вполголоса. Лёгкой хозяйской рукой она показывала Михаэлю лестницу, витражные окна и портреты на стенах, вела по бесчисленным коридорам и ступенькам… Она видела, как он рассматривал всё разинув рот, а однажды даже попросил её рассказывать помедленнее, чтобы он успевал записывать. Полина вновь не сдержала улыбки. О том, что пансион некогда принадлежал её свёкру, о том, что здесь всё пропитано фамильной историей Сазерлендов или о том, что Бенджамин уже давно не видел деда и бабку, винивших в смерти сына Полину, она умолчала. Ровно как и о том, что то письмо, которое свекровь написала ей о «сыне подруги», стало едва ли не первым за многие-многие годы, что она вообще получала от родителей мужа из Хэмпшира. Стоило ли говорить о таком постороннему?       Не прошло и десяти минут, как Михаэль и его прекрасная спутница нырнули под кров «Авроры», как на них со всех сторон обрушились проблемы: оказалось, что Бен всё ещё не слушался горничных, младший сын Стефании разбил зуб, пока бегал от матери по комнате, а мистер Вудсток…       — Я уже говорил вам это тысячу раз и скажу ещё, — твердил он семье и другим постояльцам пансиона в тот момент, когда Полина привела к ним новенького. — Я никогда не уважал народ проклятого Гитлера и не стану! Им легко говорить: «Нас одурачили! Нами управляли!». Да вот только если они позволили обмануть себя, значит, в них уже сидел червячок, и даже не пытайтесь меня переубедить!       Часы отбили девять утра, и в столовой комнате уже собрались люди, стучали вилками и ложками, а кто-то и вовсе замер с кусочком хлеба и маслом. Горничные обхаживали гостей вокруг стола и попеременно убегали на кухню за солью, сахаром или недостающим стаканом, а запах свежей десертной выпечки разошёлся по всему пансиону. В этот редкий утренний час все постояльцы по привычке собирались за столом, и миссис Сазерленд посчитала хорошей идеей познакомить Михаэля с ними прежде, чем тот отправится в номер, да и остальные разойдутся. Так она делала всегда, когда в пансион заселялся кто-то новый, но на этот раз чутьё подвело её.       Вялые разговоры за завтраком прекратились, как только Михаэль и миссис Сазерленд прошли в столовую, и даже маленькие Россини, уже набившие рты джемом до отвала, перестали жевать. Полина закусила губу и виновато посмотрела на парня, а тот всё стоял — руки по швам, стеклянный взгляд — и не двигался.       — Ну, голубушка, — обратился к миссис Сазерленд Вудсток, отставив нож на блюдце, — чего молчишь, как будто воды в рот набрала? Правильно ли мы понимаем: хочешь познакомить нас с этим юношей?       — Смотри, какой симпатичный, — шепнула сестре Сесили, толкнув её в бок локтем, — хотя бы и правда жил тут… С ума сойти можно среди всех этих стариков.        — Сесили! — густо зарумянилась Элис, но, заметив, как звучал её голос, сестра хихикнула в маленький кулачок.       — Ну что сразу Сесили?! У самой глаза загорелись! Смотри-смотри, скромница!       — Вы вдвоём, — шикнула на младших Маргарет, нахмурив лоб, — что себе позволяете?       Сесили показала Маргарет язык, как делала всегда, когда та «читала мораль», и, ничуть не смутившись, откусила хлеба с ветчиной, пока Элис неотрывно смотрела на юношу. Как он расстроился после слов отца!       — Это правда, — зазвучал его голос прежде, чем миссис Сазерленд успела представить его, да и по акценту парня «все всё поняли», — мы оплошали. На нашей совести… Много крови. Но не думайте, что только вы страдали. Мой дядя до сих пор не может воссоединиться с семьёй, потому что хотел защитить их, а я ничего толком не знаю о своём отце и никогда его не видел.       — Михаэль Штерн, — эхом отозвалась Полина и немного осуждающе воззрилась на Вудстока, — наш новый постоялец.       Фредерико Россини издевательски присвистнул, приобняв жену, и шепнул ей что-то на ухо, Евгений Орлов расплылся в усмешке на все тридцать два зуба и продолжил, ухмыляясь, копаться в омлете вилкой, а мисс Стинг застегнула блузку на все пуговицы и запахнулась шалью по самое горло.       — Дожили, — процедила она сквозь зубы, пожав плечами, — будем делить одну крышу с фашистом.       — Мэри! Как ты можешь… — возмутилась миссис Вудсток и, обернувшись к мужу, шлёпнула его по рукам. — Джордж! Смотри, что ты наделал!       За столом зашумели, но, прежде чем миссис Сазерленд смогла бы вмешаться и остановить их, из кухни выбежала Эдна и окликнула хозяйку.       — Ma’ am! Бенджамин… Ваш сын…       Глаза Полины округлились от ужаса, когда Бен предстал перед ней с мокрыми волосами, пропитанной то ли потом, то ли водой штанишками, достал из кармана аквариумную рыбку, расплылся в улыбке, в которой не хватало двух передних зубов, и потряс животинкой в воздухе.       — Мама, смотри! — всё хвастался мальчонка, пока Полина лихорадочно вытирала полотенцем его белёсые волосы. — Я выловил её из аквариума на втором этаже! — Затем улыбка резко сошла с его лица. — Он задохнётся, если я не верну его в воду, да? Прости, рыбка!        — Извините! — прошептала Полина одними губами, смотря на Михаэля в упор, и вложила в этот взгляд столько сожаления и стыда, сколько только могла. Он ответил ей лёгким кивком головы, и Полина поняла, что на неё он не злился. Миссис Сазерленд немного успокоилась и, пока за столом обменивались враждебными ремарками, привлекла сына к себе:       — Что это такое, молодой человек? Почему рубашка мокрая и волосы липкие, словно их маслом намазали? И, да: рыбка умрёт, если не вернёшь её в аквариум. — Это не масло, это арахис!       Так, споря и пререкаясь, они исчезли за поворотом. Михаэль проводил Полину и её сына долгим взглядом, после чего обернулся к столу.       — Приятного аппетита вам, — сказал он сдержанно и низко поклонился, — от фашиста.       С достоинством развернувшись, немец поднял чемодан за ручки и вышел из столовой с такой стремительностью, что пола его серого пальто сверкнули вдали. Сесили и Элис как одна вытянули шеи, чтобы увидеть ещё немного его силуэта, но именно в этот момент удостоились подзатыльника от Маргарет.       — Бесстыдницы! — фыркнула старшая сестра, задрав подбородок, пока младшие потирали ушибленные места на затылках, — на что только смотрите?! Приличные девушки себя так не ведут.       — Всё равно, — не удостоив её ответом, буркнула Сесили, — ещё не вечер. Я знаю, где миссис Сазерленд прячет малиновое варенье. Пусть ждёт: ночью наведаемся.        — Что ты имеешь в виду? — в ужасе спросила Элис.