«Арт-терапия»

***

      На острове Тарт есть своя философия, которая гласит, что лучший путь излечиться — это работать в команде. В этом есть искренность, граничащая с наивностью, и она почти смешна, но Джейме не может над этим смеяться. Если война чему и научила его, так это тому, что образ мышления людей не меняется. И он не хочет напрасно сотрясать воздух в попытке их переубедить.       Доктор Сэмвелл — «Зовите меня Сэм» — принимает Джейме каждую среду, проверяет процесс заживления его руки. Он постоянно намекает Джейме на необходимость посетить Старшего Брата, местного психотерапевта. Этим утром он в очередной раз напоминает, что подход реабилитации на Тарте — это «исцеление тела, разума и духа». Доктор говорит Джейме, что ему не пройти этот путь одному, в одиночку это сложно, если не невозможно.       Затем он расспрашивает об арт-терапии, и помогает ли она Джейме. Он не отвечает. В нем начинает зреть гнев, образуя горячий тяжелый шар внутри его живота. Джейме не хочет говорить о Бриенне или думать о ней вне занятий на террасе. Вопрос глупый и бессмысленный. Доктор — глупый и бессмысленный. Он заканчивает накладывать Джейме свежую повязку на его культю, а идиотская болтовня о преимуществах арт-терапии продолжает литься из его пухлого розового рта. Джейме покидает процедурную, прерывая доктора на полуслове.       Он возвращается в свою комнату и тяжело оседает на край кровати. Со времени его дневного кошмарного сна прошло два дня. Он глядит на минутную часовую стрелку, то, как она с тиканьем продвигается по циферблату. Джейме абсолютно точно не считает, что до арт-терапии остается восемьдесят шесть, восемьдесят пять, восемьдесят четыре минуты.       В окно проникает бриз, ласково касается его лица, ерошит волосы. Он чувствует, как злость от встречи с доктором Тарли рассеивается. Воздух свеж и чист, он пронизан соленым запахом океана. Однако Джейме ощущает кое-что еще, он замечает кисловатый душок. Он резко осознает, что это пахнут его жирные волосы и немытое тело. Когда он глядит на дверь ванной комнаты, его охватывает стыд. От мысли о душе его пробивает холодный пот. Он сразу отбрасывает ее, стоит ему вспомнить о потоке воды из пожарного шланга в Харренхоле. Но вот ванная — наполненная горячей водой — на это пойти можно.       Джейме наполняет ванну, вода едва слышно журчит по ее бортику. От ее поверхности поднимается пар, столь отличный от безжалостного холода Харренхола. Он опускает крышку унитаза и присаживается, затем сбрасывает с ног темно-коричневые тапочки. Джейме тянется за спину, чтобы, сжав футболку левой рукой в кулак, неловко стянуть ее через голову на сгиб локтя. Он снимает одежду с левой руки, а после осторожно стягивает ее с все еще болезненной культи. Глядя на стерильно белую повязку, Джейме хмурится. Он знает, что ему следует вызвать медсестру, чтобы та обернула ее пластиком, но нахер это все, со злостью думает он. Джейме — взрослый мужчина, а не мелкий пацан, которой не вымоется без помощи няньки. Он поднимается и тянет шнур пижамных брюк, развязывая свободный полуузел, который ему удалось состряпать во время последнего посещения туалета. Брюки так широки, что тут же спадают к его лодыжкам. За ними следуют боксеры, и Джейме, цепляясь за край фарфоровой раковины, вышагивает из одежды на полу.       Он разглядывает себя в зеркале, прикрепленном к двери, и едва узнает себя. Он выглядит как полутруп… темные круги под глазами, впавшие щеки, короткая бороденка, почти вся седая. Тазовые кости выступают, и он может пересчитать все свои ребра.       Неудивительно, что Серсея не может выносить его вида, что уж говорить о нежелании прикоснуться к нему.       Джейме тяжело сглатывает и отворачивается. Он перекрывает кран и ступает в исходящую паром воду, достаточно горячую, чтобы почти обжечь его, но недостаточно, чтобы от нее перехватило дыхание. Джейме глубоко вдыхает пар и выдыхает, представляя, что вместе с выдохом избавляется от тяжелого бремени. Ему это по силам.       Он осторожно смачивает мочалку и кладет ее на колени, затем хватает кусок мыла из ближайшего держателя и трет его о ткань, пока на ней не образуется облако белой пены. Чистый запах мыла заполняет воздух, пока Джейме с силой трет под мышками, грудь и пах, ноги. Вот так.       Однако все еще остаются волосы. Погрузить голову в воду… нет! Но Джейме немного склоняется и осторожно промывает сальные пряди, следя за тем, чтобы ни одна капля воды на упала на его лицо. Он выпрямляется и откидывает голову на бортик, его согнутые колени ярко-розовые от горячей воды. Тремор возвращается. Это из-за стресса, сказал бы ему доктор Тарли, и Джейме разражается невеселым смехом от мысли о том, что горячая ванна может быть стрессом, но теперь это его жизнь. Он позволяет руке упасть в воду, уже скорее теплую, чем горячую, посеревшую от смытой грязи, и забывается. Его разум уплывает, и, как это часто бывает, в его мыслях появляется Серсея. Вода, теплая и ласковая, напоминает Джейме о визите в Дорнийские водные сады, о том, как они валялись на полотенцах под ярким солнцем. Он слегка поворачивает голову, чтобы увидеть длинные ноги, растянувшиеся рядом с ним, они мускулистые и молочно-белые, покрытые вихрами и брызгами золотисто-коричневых веснушек. Джейме дождаться не может, когда эти ноги обернут его бедра. Его взгляд скользит дальше к ее скромному сдельному купальнику, к толстой шее и широкому носу, чтобы встретиться с удивительной синевой ее глаз. Бриенна…       Джейме резко садится в ванне. Широко раскрыв глаза, он с удивлением глядит на свою эрекцию. Бриенна. Всему виной Бриенна, не Серсея. Он уже так давно не чувствовал что-то кроме гнева и оцепенения. Вожделение — последнее, на что он рассчитывал.       Джейме понятия не имеет, что ему делать. А до арт-терапии осталось менее часа.