Одуванчик: твоя последняя песнь

Сяо обомлел и быстрым взглядом оглядел с ног до головы мужчину. Да, это его отец, Чжун Ли, в своей привычной хлопковой рубашке с подвернутыми до острых локтей рукавами, в зауженных брюках со стрелками – иные нельзя было подобрать ввиду излишней вытянутости худощавых длинных ног, если, конечно, не его любимая хлопковая пижама, но и эти штаны были чутка мешковатые к низу. Парень не заметил с первого раза помятость верха, особенно воротника и кармана на груди, отвлекшись на бледное лицо и впалые до ужаса глаза. Казалось, сам организм стыдился, что он сорвался и выплеснул из себя скопившуюся дрянь через слезы, потому веки сужались и чутка вздрагивали, пряча лопнутые сосуды на жемчужной склере глаз; кожа стягивалась на скулах из-за солености; губы, пунцовые и треснувшие, закусывались, уходили в рот. Чжун Ли, как школьник, пойманный за шалостью неожиданным приходом старшего, прижимал руку, с судорогой зажимающую вторую пуговицу от ключиц, и старался улыбаться хотя бы уголками глаз. Нет, даже не школьник, а разбитый терзаниями человек. Это было еще более неловким и грустным. Сын, несмотря на попытки начать разговор со стороны взрослого, в первую минуту догадался о том, что мужчина плакал, и тут же наступил, мгновенно раскрывая знание о том, чего бы лучше он не знал: – Если этот рыжеволосый гад довёл тебя до того, что ты разревелся и даже не следил за временем, стараясь это скрыть, то я отыщу его даже под землей и закопаю заживо, – Алатус развел руками от ударившей в грудь злости и резко опустил их обратно, хмурясь и сглатывая желчь крика. – Кто это, ты скажешь мне лично в конце-концов, или дальше будешь выгонять из дома?! Кадык Чжун Ли подскочил, а затем медленно опустился вниз и даже на миг исчез, будто затянулся с внутренней силой и сдавил горло. Мужчина для начала присел на стул, и Сяо внимательно просмотрел, как длинные пальцы легко отодвинули вскрытый конверт, белоснежный, без марок, который раньше не заметил. Парень, вздернутый медлительностью, неспешностью, с трудом заткнул себя от выкрика: "Он еще и деньги сует, пока тебя за нервы рвет!". В таких "пустых" конвертах, в традициях тайности, всегда лежали купюры крупного характера. Те, кто к ним прикасался вторично, вздергивал закрывающую часть, чтобы только одним глазком просмотреть, уже считались пойманными на крючок – это и не мафиозниками было известно. От мысли, что отец продался скандалистам, убийцам и человеческим живодерам, Сяо бросило в жар и тошноту. До того, как он вошел в родной дом, он из последних сил цеплялся за мысль, что это только неосторожная выдумка Ху Тао, лже-донос, несмотря на то что она точно не могла ошибиться. Надеялся, что Чжун Ли часто встречался не с ним, что не человек в красном шарфе и хищным, безумным оскалом, выдумывающимся подсознанием, был тем самым опасным гостем. А если он не лгал самому себе в том, что ясно, то просто старался отогнать неприятнейшие мысли, мучаясь от вкуса тревоги. Но теперь бедный Сяо, запутавшийся и в своих предположениях, и в раскрывающейся обстановке в этой тусклой комнате с задвинутыми полупрозрачными шторами и припущенными жалюзи, где летала солнечная пыль, ни в чем не был обнадежен, как и ничего не понимал. А потому злость клокотала сильнее, потому что боялась гула еще более тяжелых мыслей, и сам парень был обижен на это долгое молчание в ответ. Чжун Ли как отодвинул конверт, так и продолжал смотреть на свои аккуратные ногти, на худощавые пальцы, лежащие поверх бумаги. Он будто забыл, что сын стоит, дергая края кожаной куртки, и что-то спрашивал в грубой и неожиданно громкой манере. Может, даже что сегодня за день был забыл, что на него не похоже. Но потом медленно отклонил голову набок, опустил руки между раздвинутых коленей и сгорбился. Кость слабо подрагивала на напряженной шее, как и глаза, старающиеся еще больше закрыть позорную красноту. Мужчина собрался и негромко, на выдохе сказал: – Знакомый из мафии просил проконсультировать. – Просто знакомый, да? – недовольный сынишка откашлял сгусток неприятных слов и проглотил обратно внутрь. – Из мафии и простой... С ними просто так не знакомятся, Чжун Ли. – Я понимаю, Сяо, но с чего ты вообще заинтересовался теми, с кем я веду работу? – наконец Чжун Ли оживился, проведя круг запястьем, и принял настоящий хладнокровный вид после того, как потерел переносицу. – Да, пожалуй, это опасно, учитывая сумасшествие каждой малавиты, но моя работа помочь и оправдать каждого независимо от их профессии, жизненных ценностей и прочего. – И что же он натворил, что не мог обратиться к кому-нибудь из своих, что довел тебя до слез? – Конфиденциальность, Сяо, – резко одернул юрист, едва не прошипев через сомкнутые зубы. – Я ничего не расскажу. И не потому, что их нож у моего горла, ты это знаешь! – Да к какому черту твое профессиональное молчание, пап, если ты можешь пострадать?! – юноша снова развел руками по сторонам, не понимая и с прямым осуждением глядя в глаза опекуна, которые будто не плакали некоторое время назад: они излучали уверенность и мудрость, а так же неожиданную готовность к нападению в случае чего. – Как можно было связаться с ушлёпком из мафии? Сегодня все хорошо – завтра тебе перережут горло дома, взорвут на кухне, отравят подарочным чаем или подстроят аварию, когда ты будешь ехать разбирать бумаги с Гань Юй в агенстве. Ты думал, скажи мне об этом, хоть чуть-чуть, когда принимал эту работу? – Ох, ну какое к черту... – А что, пап, разве не так? Разве фильмы, которые снимаются по рассказам тех самых пентито, не говорят о кровожадности "семьи", о их бесчеловечности, жажде кровавых денег? Разве все это высосано из пальца, выдумка писателей и режиссеров? Они убивают людей, рвут им в пытках глотки и ногти, простреливают кишки бездыханного трупа, пока не кончатся пули. И ты, учащий меня правосудию и гуманности, вступаешь с ними в контакт. Я тебя совершенно не понимаю! – Думаешь, что я слаб и не защищу себя сам?! Я знаю, с кем я имею дело, Сяо! Сяо резко замолк и опустил взгляд. Только что он заметил свое красноречие, которое проявлял крайне редко, хотя по привычке всегда отмалчивался, как-то сдавленно произносил короткие предложения. Или угукал, что повторяла Ху Тао уже ухуканьем. Но из-за беспокойства, расталкивавшего грудь, тут парень уже не смог промолчать. Говорил, как будто с книги, которую сам писал в горечи чувств. О чем пожалел, зная, насколько Чжун Ли во время злости, потеряв хладнонравие, пугающий. – У меня общий стаж непрерывной работы лезет ко второму десятку, а ты думаешь, что я совсем младенец, который ничего не понимает, – даже когда его пробирает, он не повышает голос, не добавляет примесей в интонацию и манеру речи; в такие моменты Сяо не переставал преклоняться перед отцом. – Я видел ужасы и похлеще; я помогал не только пострадавшим, но отмывал и обвиняемых, помогая им выходить сухими из воды, даже если они насиловали детей на протяжении нескольких лет, Сяо. И это за достаточно высокую заработанную плату. То, что я помогаю мафии, является очередной работой, какой бы она мне отвратительной не была. При ней я получаю еще больше денег, что хватит на то, чтобы восстановить какое-нибудь заброшенное здание или отреставрировать памятник. И то, с кем я работаю, не представляет конкретной угрозы: я не государственный адвокат и юрист, я давно работаю индивидуально, лишь сотрудничая с Ху Тао адвокатом семьи, в агенстве и иногда на полставки в конторе знакомой особы. Значит – не полисмэн. Я бы никогда не сел напротив человека, в котором (Чжун Ли мимолетно окинул взглядом конверт) не был бы уверен на девяносто девять и девять тысячных процентов. И ты это, как я думал ранее, знаешь. Или я чего-то не понял? Недоумевая с самого себя, юноша почувствовал следом и стыд: разорался на взрослого, стал выдвигать условия и ставил грубые, неприятные для любого слушателя высказывания. Разве ему позволено? Даже по нормам приличия так себя вести – из ряда вон выходящее поведение. Но с другой стороны Сяо недоумевал и с поведения Чжун Ли: мужчина всегда был статен и соблюдал этику даже в пределах дома, бессомненно, но то, как он отмалчивался и был готов защищаться, пронзая ледяным взглядом и смелым тоном, выбивало из колеи. Будто Сяо будет нападать с кулаками! Неужели Чжун Ли не понимает, почему юноша так беспокоился и нагло дергал его? Неужели он, видевший самые жестокие дела преступников, которые приходилось не раз грамотно упорядочить, не понимает опасности? Неужели ему все равно... Сяо подошел к отцу и сел на корточки перед ним. Взгляд мгновенно растаял и больше не метал искры, не винил ни в чем. Он приложил ладонь к руке Чжун Ли и сдержался от вздрога, почувствовав до ужаса холодную руку, как будто с нее секунду назад сошел лёд. Кошки заскребли по сердце, начали дергать за связки: – Почему ты плакал? Это же не относится к конфиденциальности, ты можешь рассказать, папа. Парень с надеждой смотрел в спокойное лицо Чжун Ли, надеясь на ответ хотя бы в глазах. Но мужчина был тих, как штиль моря, и только покачал головой. Одним знаком он дал понять Сяо, что даже под дулом пистолета не расскажет, что его тревожит, и это расстроило так сильно, что юноша не смог сдержаться: не только уголки глаз опустились вниз, но и губы искривились в обратную сторону улыбки. – Просто не хочу об этом говорить, – поспешил утешить его Моракс, убрав руку из-под ладони и положив ее на худощавую щеку. – Это нормально, Сяо. Я просто пока еще не готов объяснять. Мне самому нужно обдумать это. – Не уверен, что это нормально. – Просто поверь мне. Если я сейчас начну рассказывать, то в будущем явно пожалею, – мужчина на некоторое время притих, пока гладил по щеке сына, но после встал и отошел к чайнику, чтобы вновь приняться за крепкий и успокаивающий напиток, действовавший одурманивающим препаратом. Сяо сел на место отца и наклонил голову набок. Теперь легкая иголка вины на самого себя впилась в сердце вместо кошек, когда он, прокручивая еще раз разговор в голове, услышал возглас отца. Парень все меньше был собой: к неуклюжести прибавились разговорчивость, как бывает у шумных трещалок в приемной больниц, и сомнение в столь каменных вещах, как характер опекуна. Но что на него так влияет? Прежде чем Сяо начал себя грызть, Чжун Ли негромко окликнул: – Где гулял? Юноша внимательно смотрел на спину мужчины и собирался с мыслями, отмахиваясь от предыдущих: стоит ли рассказать о Венти, или так же, как с Ху Тао, промолчать. Папа, с одной стороны, не чужой человек, каким бы родственником – кровным или душевным – не являлся. Но сейчас ему вряд ли будет дело до чего-либо чужого, раз уж есть то, что не дает ему покоя внутри, так что всё сказаное станет пустым звуком. С томным вздохом Сяо пересказал то же, что недавно девчушке на улице: был в магазине, купил книги для учебы, побывал в кофейне. Но уже без малейшей капли энтузиазма. Скорее, каменно, как и привык выражаться, в попытке прийти в чувства. – "Мел"? Так далеко? – хмыкает Чжун Ли. – Не похоже на тебя. Ты ошивался обычно вблизи да в барах и пабах. Хотя если бы я тебя не выгонял, то ты бы из комнаты не вылезал, так что изначально помышляло что-то нечистое. – Захотел перемен, – фыркнул Алатус, нахмурившись и промолчав от неудобных колкостей. – Мне было интересно, какие еще места есть в городе. Если торчать в родном квартале, то засохнешь от однообразия. – Что ж, я рад, что тебе понравилось что-то новенькое. На этом они и закончили. Мужчина стоял и наливал себе чай, а Сяо смотрел и все думал, думал. Пубертатный возраст сводится на "нет", осталось приблизительно короткое время, и последние проблемы человека, встающего на путь ответственности, решатся – не успеет и глаз моргнуть. А значит его характер и мировоззрение давно поменялись и укоренились в сознании, никуда они не денутся так быстро, могут лишь перетечь в схожие черты. Что тогда им движит, когда он громко стукает по луже ногой, рассеянно готовит и так неумелыми руками; когда он нравоучает отца и думает, что тот глупец? Может, на него сказывается бессоница в последнее время? Звучит более, чем правдоподобно. Нет. Это точно из-за кошмаров, Сяо уверен. Они начались еще в юном возрасте, как только его руки прикоснулись к чужой горячей крови и разрезанным мышцам, вытаскивая ножичек с зазубринами. С каждым годом тяжелые сны сводили его с ума все больше, довели до приема лекарств, без которых ему практически не уснуть, только если не довести до бессилия. Он принимает их с восемнадцати лет, но с недавнего времени уже и это перестало помогать. Кошмары стали сильно отличаться своим содержанием, будто какая-то шестеренка выпала, доведя подсознание до "заводских настроек". Теперь это уже не видения скал проткнутых штыками трупов, бесчисленных убийств невинных, не пластинка на повторе их криков, раздирающих уши, а белое пространство. Пустое, замкнутое, без углов и трещин, без единого постороннего звука; только стук сердца, что бьется всегда в одном темпе, не меняясь. Что же не треплет нервы хуже, чем абсолютное ничего? В пустоте своего сердца, как Сяо понял, просто невозможно спать, и он бодрил себя всем возможным и невозможным. Может, отсутствие здорового сна как раз и поменяло его личность, но даже так он не обратится к семейному доктору за помощью. – Пойду разберу свои вещи, – раз уж им не о чем больше говорить, сын решил попрощаться первым, заодно уступая место подошедшему жиробасику-коту, начавшего мяукать басом на папашу. Сначала он по-нормальному разделся в прихожей, взяв сумку, и, проскочив в комнату, первым делом закрыл за собой дверь в берлогу. Комната была на втором этаже, в нее не заглядывали без стука, но Сяо всегда думал о предосторожности и не держал логово открытым: будет очень неловко, если за нервной игрой его будут отвлекать хождением туда-сюда, или вдруг услышат матерные вои, которые, не будь "стенки", были бы отчетливо уловимы на первом. Замок так же помогает во времена раздумий, когда нужно решить внутренние вопросы здесь и сейчас, а на это нужна полная концентрация, без лишних звуков. Закрыта дверь – закрыты уши. Взгляд скользнул на плакаты, развешанные по стене. К классическим "MCR" и "Rise Ag." прибавилась сорванная с улицы афиша "Pal Royal". Алатусу нравилось вот так случайно находить понравившиеся ему вещи, и он старался ценить такие мгновения чуточку дольше: в его жизни редко приходилось чему-то радоваться. Парень подошел к глянцево блестящим листам и поправил положение одного из них. Из-за кривости, которую он раньше не замечал, название было трудновато прочитать, и Сяо это слегка вывело из себя. Благодаря отцовским предубеждениям он старался стремиться к аккуратности дома, потому что, как сам познал, это очень удобно. Но беспорядок в голове он все еще не вывел, как ни иронично. – Вот так. Затем взгляд мягко прошел к столу, понеся за собой ноги. Сяо разложил купленные вещи, прибрав в угол стола, и развалился в кресле. Веки незаметно хлопали, пока парень разъежал вперед-назад по пластиковому ковру, и расслабляли напряженные глаза, уставленные в белоснежный потолок с едва заметными серо-голубыми трещинками. Раньше юноша часто задавался вопросом, почему его "крыша" треснутая, но потом что-то ему это надоело, так как ответ он никогда на это не найдет. Сейчас так же не хотел думать об этом: все его мысли были заняты чем-то до ужаса скучным – земным. Это были такие несуразные человеческие вещи, что другим не стоит забивать такой чепухой голову. Но после поток медленно перетек с книжек и учебы на компьютерную игру, в которую так нещадно звал его интернет-приятель весь день. Встал вопрос: стоит заходить сегодня или нет. И если бы не очередной виброзвук телефона, то Сяо, возможно бы, всё-таки сдался. Включая экран, парень не только щурится от неожиданно максимальной яркости (видимо, автоматически не спала с улицы), но и от того, сколько уведомлений за те минуты перед мужчиной он понабрал. И все от Венти, что было удивительным втройне. Обычно мальчик в берете отмалчивался и писал первым крайне редко не только потому, что чересчур неопытен в набирании текста. Как видел Сяо на прогулке, ему было пока трудновато набирать даже вопрос в поиске. – Мне легче с клавиатурой ноутбука! – оправдывался недружащий с мобильником, но никто его и не корил за это, хотя улыбка то и дело светилась внутри от необычного человечка в современном технологичном мире. Парень проморгал несколько раз и посмотрел на имя собеседника, сверяясь, точно ли это он. Как оказалось, Венти умудрился самостоятельно набрать и голосовое сообщение, что, по правде сказать, стало феерическим достижением. Но, так как оно было первым перед другими сообщениями, содержало в себе мало смысла: сам Венти удивился, что такое может сотворить, а потому спешил этим похвастаться задорным голоском. "Я хотел бы поговорить насчет следующей встречи! – письменная переписка снизу имела большего смысла. – Я хотел записать вновь аудиосообщение, но поймал себя на том, что микрофон затухал на половине, а потому отказался от этой идеи. Да и так надежнее, ничего не забуду и смогу добавить без лишнего мусора в диалоге! В общем, лучше начну издалека". Так как Венти был тем еще стариком, по их общей шутке, то все абзацы распределялись в отдельные сообщения, отчего их собралось внушительное количество. Сначала парнишка не знал, что конкретную клавишу, как отправку, можно отключить, но потом просто привык к тому, что текст разделялся на пару частей. От набора букв не рябило глаза, а читать удобнее. "Я впервые так гулял с кем-то! Ну, на мою память возник только этот случай. Иные прогулки проходили только в одном узком месте, в них было нескучно только потому, что всегда было шумно в компании. А тут, как я и сказал, первый раз обошел весь свой городок, да еще и не потратил ни цента! Ой, ну, это так, обескураживающие комплименты – я обязательно верну те деньги, что ты потратил на меня (не отказывайся, пожалуйста)". "И я уже придумал, когда мы сможем встретиться! Ты не забыл, о чем мы говорили? То место просто волшебное, так еще и пустое, потому что разумному человеку не взбредет тратить время на путь к такому короткому для простого обывателя наслаждению. Но мне взбрело, а потому я очень надеюсь на твою поддержку! Уверен, ты не пожалеешь. Так я еще и гитару возьму, термос с одним интересным чаем. Там много цветов, особенно под конец лета; я умею плести венки, если нужно. Мы повеселимся, обещаю! Только не оставляй меня в холодной квартире, ха-ха!" "Мне удалось тебя заинтересовать? Что скажешь?" "Ты, кстати, доехал-то? Не так, как в прошлый раз, надеюсь!". Сяо покачал головой. Он отвернулся к закрытой двери и со скрипом проехался назад, едва ли не соскочив колесами с защитного для деревянного пола ковра. Если так подумать, то они оба одинокие люди, которые, если и тусуются, то в кучке и в шуме, где их порой и неслышно. Как тут не согласиться, учитывая, что не с кем? Теперь-то Сяо не только будет отдыхать на свежем воздухе, что вечно рекомендовали Чжун Ли и Гань Юй для кожи, но и с тем, которому, как кажется сейчас, хочется с ним общаться дружнее. Новые знакомства воодушевляют сильнее музыки Парень мигом ответил на сообщение в скромной манере: обычное "согласен" с точкой. В последующем, не успев еще встать, он указал день и промежуток времени, когда сможет встретиться, чтобы Венти было удобнее подготовиться. И недолго пришлось ждать ответа в виде милого стикера с зайчиком – впрочем, и это тот понял как делать. Хотя чему удивляться? Сяо погладил пальцами точку между бровями, предотвращая не очень приличное и приятное рукалицо из-за легкого отвращения к себе. Хоть это было простым чувством неожиданности, но со стороны смотрится как издевка над бедным человеком, который, увы, не родился компьютерным гением. "Надо бы тоже что-нибудь припасти!" – промелькнуло у старательного юноши. Не успел отдохнуть, как тут же спустился обратно на первый этаж. Он прошел мимо прохода на кухню и краем глаза поймал сидевшего Чжун Ли, который с бледным лицом до сих пор сидел за столом, но уже внимательно читал какую-то бумажонку с совершенно разочарованным лицом. Смотря на это, Сяо пожал плечами и решил больше не приставать к отцу – ему нужно подумать тщательно над тем, чего так боится. – Я в магазин!