Одуванчик: твоя последняя песнь

Ноги прошли всего ничего, но были тяжелее вольфрама, каменнее, холоднее скальных вершин у неба. Какой бы физической выносливостью не обладал Сяо с рождения, любой организм теряет особенность, полезность, когда изнуряется отсутствием как такового сна, продолжительной беспрерывной ходьбой и, вдобавок, расшатанной с веселого утра нервной системой. Это расстраивало парня, который хотел вытянуть день до конца, пожертвовав максимальными настройками, и всегда думал, что не был простым человеком. Но мысль, что он не один – есть убежавший музыкант, возможно валяющийся в кровати и тяжело ухающий, как сова, от похожей тягости, – утешала. О Венти. Редко мысли во время дороги отстранялись от темноволосой фигуры на что-то или кого-то еще. Сейчас задумалось, как он там: действительно ли лежит и отдыхает, или сорвался куда-то в очередную дорогу. Бродяжка, что с него взять! Да непредсказуемый, со странной, своеобразной логикой. Как, например, то упоминание про песню, не дававшее пройти поездке до "клиента" умиротворенно. Не бывало, чтобы, воспитанный лучшим юристом и человеком, сын что-то забывал: это было заучено дурным тоном и неуважением. Но тут что-то пошло не так. Сяо судорожно мял пальцы о поручень до самой остановки, пытаясь вспомнить и простить себя за спешку и выраженное на лице недоумение перед глазами собеседника. Когда, в отличие от него, другой на такое не посмотрит с видом: "Это точно что-то значило". Сам момент разговора чудом вспомнился на половине пути: трудно воспроизвести что-нибудь, что ты слышал или о чем думал за минуту до сонного провала. И это только больше разжигало огонь непонимания. "Но как? – мысль кидало в стороны, как людей при поворотах автобуса. – Никогда не писал что-то для гитары. Я не брал ее в руки, чтобы понимать на практике, как это делается. Или это пишется отдельно: сначала стих, потом музыка? Я никогда ничего и не писал, не увлекался стихотворениями, тем более. Читать что-то не по программе я перестал от слова совсем с выпуска из старшей школы, поэтому сейчас точно не доводится хотя бы структуру увидеть. Что он имел в виду?..." После выхода из транспорта Сяо отвлекся на неприятную морось. Но она была терпима, даже незаметна, как если б снежинки на варежку попадали и, тая, моментально высыхали до следующих. Следом отвлеклись и мысли, пусть глаза внимательно смотрели по сторонам, ища табличку конкретной улицы и номер дома. "Может, это предлог чаще гулять вместе? Сказать прямо намного лучше и понятнее. Но это не то. Он конкретно говорил, что хочет выступить с собственной песней. Но разве можно что-то сочинить, гуляя где-то? Даже если я меломан, при углублении с профессиональной точки зрения понимаю совсем немного... Это просто причуды творческих личностей – искать вдохновение не за бумагой, а в окружении, обществе и природе? Хотя кто иначе создавал шедевры..." Такими размышлениями парень наконец поднялся на нужный этаж и сейчас стоял у квартиры, вытирая рукавом коробку от капелек. Мысли свелись к точке, что он посмотрит дальнейших ход событий и спросит при встрече, что конкретно Венти хотел сказать под предлогом "вместе писать песню" – как, конкретно и о чем. И перешли, как к началу повествования, на гудящие ноги и ожидание хозяина, к которому и постучались три раза. Дверь открылась скоро – не успел еще начаться настоящий дождь за прямоугольным к потолку окном; мысли сформироваться в бессмысленное повторение строчек какой-то песни, услышанной некоторое время назад из телефона пассажира без наушников. В коридор выглянула макушка, после показалось и лицо с прищуренными под очками глазами. Старичок, ростом ниже Сяо, открыл дверь пошире, сняв цепочку, когда быстро оглядел и заметил руки, точнее – коробку, прижимаемую к животу. – Здравствуйте, молодой человек! – и недоверчивое поджатие губ сменилось приветливой улыбкой. – Это Вы – Сяо? О Вас говорила Ху Тао. Юноша немного отмолчался. Он собирался с мыслями, хотел сказать хоть что-то, но приличное, незнакомому человеку. – С Днём Рождения, – и остановился на поздравлении – как раз кстати. – Это подарок от семьи Ху. – Тао-тао всегда была милой девушкой! – старший качает головой и, мягко покашляв в руку, открывает дверь шире. – Проходи, проходи, не стесняйся... О, и даже не смотри так удивленно: я рад друзьям друзей семьи! Особенно если их порекомендовали. – Я Вас не стесню? – Сяо прихмурился и был крайне насторожен; последнее для него – это рушить чей-то праздник и мешать его проведению. – До празднества далеко – еще сын, всегда во всем первый, не приехал, – дедуля приглашает внутрь грациозным взмахом руки в длинном рукаве, уходя по тамбуру к себе. – Неси тяжесть сюда, на кухню. Перед входом в саму квартиру парень снял ботинки, поменяв на предложенные радушно тапочки, и, даже носа не высунув, сразу почувствовал запах пряностей, от которых покраснели щеки. А когда прошел, бегло оглядев стены и утварь, на кухню, то остановился и сглотнул. Глаза, как у кошки, расширились в большие новолуния; картинка готовящихся на плите блюд раскрасилась в теплые, вкусные цвета, как только нос учуял томленую свинину. Он не мог поверить, что еще раз услышит знакомый запах, который уже несколько лет не появлялся ни в стенах дома, ни в предуниверситетской забегаловке. И, как ни странно, воспоминания о детстве, начатом с Чжун Ли, сразу нахлынули в голову; чужой дом вмиг стал местом, которому можно доверять, назвать убежищем. – Вкусно пахнет, да? – хозяин демонстративно поднял крышечку одной из кастрюлек, покрутил внутри половничком и, приподняв его с жидкостью, понюхал. – Вчера я готовил десерт и баоцзы, а сегодня заканчиваю основной праздничный ужин. Если уже нос радуется, то и до языка недалеко. Я прав? – Безусловно, сяньшень, – Сяо наконец-то избавился от груза, перекинув его на стул, и поклонился со сложенными на груди руками. – Я могу только позавидовать Вашим гостям на... – Оставь формальности: и без того видно, как хорошо научил тебя манерам Чжун Ли, – в ответ на официоз только ухмыльнулись. – Этот мужчина хорош, кажется, во всем, что только может быть на свете: от науки до отношений. – Я обязательно передам отцу, – молодой человек смутился и стал внимательно наблюдать, опустив напряженные руки по пояс, за немного дрожащие в старческом треморе руками, осторожно прорезающие кухонным ножом цветной скотч сверху. – Не стоит... Это точно не стоит передавать: все равно, что сплетня. – Понял Вас... Сяо провалился в попытке стать более разговорчивым и решил помолчать. Все его внимание привлекли малостраничные книги в мягком бумажном переплете, вытащенные в первую очередь вместе с ярко-красным конвертом сверху. Они были сложены ровной стопочкой и, не покачнувшись, перекочевали рядом на стульчик. Следом старший осторожно вытащил маленькую статуэтку журавля из камня, схожим с нефритом. – Маленькая Ху постаралась на славу, – на морщинистом лице, полуприкрытом бородкой, засияла улыбка еще шире и теплее, чем при первом знакомстве с гостем. – Ох, тут еще и записка... Прочти мне, если несложно, пожалуйста: мое зрение совсем не подходит для этого почерка. – Пишет Ху Тао: "С Днем Рождения, сяньшень, – парень принял маленький розовый листок, читая многовосклицательные предложения без интонации. – Вам исполняется уже так много, и я рада, что у Вас не убавилось здоровья. Надеюсь, Вы прочитаете некоторые книги, про которые мне передал Дядюшка Мэн, из библиотеки дедули и воспользуетесь нашими услугами не раньше, чем с этого дня пройдет десять лет". Закончив чтение, он недоуменно похлопал глазами. Такое разве можно писать на праздники? Иногда Тао и правда перегибает палку! – Ха-ха! – но именинник лишь добродушно посмеялся, уходя со статуэткой в коридор во время чтения и возвращаясь к кастрюлям. – Какая же хозяйка "Ваншэн" проказливая! Скучаю по ней: хочется снова провести время за одним столом, но так жаль, что она вечно занятой мотылек, как мой сынок-помощник. Но ничего – на следующих выходных она точно не сбежит, хе-хе. Юноша не знал, что сказать, и он, отложив записку на красный конверт, не касаясь его пальцами, встал в проеме, напряженно сжал руки в замок и утихомирил дыхание. Что ему теперь делать? Посылку он доставил, помог, о чем попросили, и его пребывание здесь теряет всякий смысл, особенно когда лично его не пригласили. Стоит ли ему задерживаться или пойти, хотя другими делами он, вроде как, пока не занял себя? – Не стой, ноги устанут! – но шквал сомнений разрезали тесаком, вмиг оставив позади. – Присаживайся. Я был бы не против узнать семью Чжун поближе, особенно прямого наследника. Хе-хе... Я так старомоден, уж прости меня! – Никакая помощь больше не нужна? – Садись, садись! Я почти все сделал. Сейчас, только чай налью нам. И Сяо ничего не оставалось, как послушно присесть, потеребив рукава. Перечить хозяину, особенно его великодушию, считалось опять-таки противоположностью знаниям этикета, и этому Чжун Ли его так же не учил. За это время, пока возились с чайником, гость смог внимательнее рассмотреть убранство. Говорят, что как выглядит личное пространство человека, такой он внутри. Судя по картинам, основанным больше на мифологии, и маленькой книжной полочкой сверху, куда дотянуться – только на стул встать, кое-кто был достаточно образованным и высококультурным. А с образованностью зачастую приходит не только воспитанность: с такими людьми всегда есть о чем поговорить, даже если двух слов трудно связать, а так же есть чему поучиться. Для Сяо таким наставником стал никто иной как Чжун Ли, поэтому уверенность, что при беседе с похожим все пройдет гладко, укрепила дальнейшую смелость неразговорчивого рта. Если перевести взгляд на кухонные тумбы, то можно было заметить не только очевидную плиту с почти готовыми блюдами, но и банки специй, несколько висящих полотенец и рукавичек, а в ящиках сверху – сервизы. Пусть именинник куда старше Чжун Ли, но ощущение одного поколения еще больше навевало тоску о теплой кровати и знакомом окне с цветущими кустарниками на подоконнике, с высоким деревом неподалеку за стеклом. Оттого здесь, у чужого, было приятно находиться, как дома, с каждой проведенной минутой и вдыхаемым запахом свининки. Когда чашка была поставлена, мужчина неожиданно сморщился, как изюм, и постучал пальцем по точке между бровями. – Я забыл тебя спросить, какой чай ты любишь... Это так неосмотрительно с моей стороны, хах: привык к сыну. Прежде, чем ответить, Сяо пригубил горячий напиток и, немного прихмурившись от еще не отошедшего кипятка, распробовал кисло-сладкий привкус. – Каркаде... Необычно. Не переживайте: я буду пить все, что предложите. – Ох, какое счастье! – и старик с такой же жидкостью сел сбоку квадратного стола. – Все равно прости меня. Обычно я более внимателен, но сегодня все мои мысли заняты не тем: подготовка к гостям, какой наряд выбрать и какими развлечениями занять... – Сегодня хорошая погода, – неожиданно издал Сяо. Отец однажды сказал: "Если нужно отвлечь собеседника, то лучше всего указать на небо, солнечнее его затуманенной головы". Конечно, с оговорочкой – если о погоде еще не говорили. Однако о второй оговорочке забылось: погода должна соответствовать всем требованиям, о которых высказывались уста. – Разве ты не пришел слегка взмокшим? – от зоркого ума это не скрылось. – На улице в ближайший час припустит сильный ливень по прогнозу. Парню пришлось немного промолчать, глядя равнодушным взором в чужие темные, но улыбающиеся глаза. – Любая погода становится солнечной, когда общаешься с хорошим человеком. – Хе-хе, – такая льстивая речь, о которой Сяо никогда не предполагал даже подумать, утолила маленький человеческий эгоизм, заставляя еще раз выйти улыбке. – Правильные слова в правильное время. Я поражен, правда! Хоть я и предполагал, что иначе быть не могло, но я все равно крайне впечатлен. – Не стоит, – Сяо хмыкнул и сам повелся на комплименты, что не сдержал смущения. – Бери печенье, конфеты! – и, как настоящий дедушка, хозяин принялся ухаживать, переставляя коробочки с теми или иными вкусностями. – И на тебя, и на праздник хватит – для всех предостаточно. Мне не жаль, особенно такому милому и сильному юноше. Парень не наглец. Он взял, как его попросили, одно печенье и больше не хотел ни с точки зрения совести, ни с точки зрения голода. – Спасибо. Очень вкусно, – Сяо не был ценителем сладкого, поэтому для него мармеладки, шоколад, торты и прочее были практически на один вкус, но все равно был польщен съесть что-то из чужого запаса; он сразу запихнул целый кругляшок, присыпанный сахарком, и запил. – Я думаю, вашим гостям так же понравится. Как и все, что Вы с такой любовью приготовили. – Спасибо, спасибо, Сяо, хех... Когда я услышал, что меня навестит сын Чжун Ли, я правда не мог себе и представить не то, что конкретный характер, но и внешность. Увидев тебя, мне было сначала не по себе (в этот момент юноша потрогал проколотое ухо, поправляя, якобы, серьги, и на секунду прикрыл кончиком языка нижнюю губу), и я подумал, что ошиблись дверью. Ведь Чжун Ли порядочный, аристократичный, а ты подростково-модный, грубый. Но как только ты поздоровался... Хах, я тут же постыдился предвзятости! Парень немного напрягся. Ох, старики такие болтливые! За чаем их языки развязываются хлеще, чем за алкоголем, и порой они забываются и говорят душой, а не разумом. Но не это было неловким для Сяо. – Позвольте спросить: Вы знаете моего отца? Вы часто говорите, вспоминаете, даже сейчас видите вместо меня его. – Хех... – старик загадочно отвел глаза на маленькое деревце на подоконнике. – Трудно не восхищаться перед родственником о том человеке, кто особенно в эти дни вертится на уме. Прости, смущаю тебя. Но и поделать ничего с собой не могу. Знаю ли я твоего отца? Да. Но знает ли он меня – не в лицо. Мы не приятели, не друзья, и знакомыми назвать нас тоже сложно. Но ничего не мешает знать о том, что он делает по работе, так как сын мой им восхищается не меньше. Ты, скорее всего, понимаешь, Сяо: таких, как Чжун Ли, вряд ли больше трех ста тысяч за столетие. Разумные, нашедшие личное счастье люди любят за такими наблюдать, иногда возвышать до идолов. Потому что они не похожи на обычных людей. Другие, у которых тьма съедает по кусочку, завидуют им. Но не стоит забывать, что все, как Чжун Ли, – обычные люди, у которых свои поражения, тайны и тени... Алатус сглотнул и прихмурился. Он не был на что-то зол, а только удивлен, что кто-то может думать многое время о человеке, которому обратного дела нет. К чему это? – И меня часть этого баланса беспокоит, как ни странно. Потому что она кое-как связана со мной. Сяо ответил двумя глотками подряд из чашки. То, как раскрылись его глаза, можно было увидеть из дома, расположенном противоположно окну, не используя бинокль. Все слова старшего звучали пугающе и предвещающе что-то, что давно хотело выйти в свет, но с отсутствием помощи и рокового часа таилось за кулисами. – Я давно хотел встретиться либо с Чжун Ли, либо с его близким, о чем часто передавал сыну. И, раз уж мы заговорили о Мораксе, то не стоит медлить... Хозяин внешне сохранял приветливую улыбку, пусть глаза были полны серьезности. Он поспешил встать и, слегка прихватив рукой бок, ушел в коридор, в другую комнату. Доносящееся пошаркивание говорило о том, что он в чем-то рылся, пока не замер, не заскрипел стулом не спустил со стуком тяжелое нечто. "Что отец мог натворить?" – только готов был поверить, что может довериться человеку, как наступила точка начала переворота.

***

Сяо сидел за столом домашней кухни. Она пахла ничем. Не было ни томленой свинины, ни пряностей, как утром. Иногда из приоткрытого окошечка веяло сыростью, мокрой травой; иногда кот забирался тяжелыми лапами, топая, на стол и зевал прямо в нос, даря привкус рыбного паштета. Но было пусто. Холодновато, несмотря на согревающиеся о чашку пальцы. И страшно: то же чувство, когда он просыпался, охватило его вечером, но другого плана. Все время он избегал бумаги, скрепленные в желтый тонкий корешок, которые внимательно читал сейчас. Когда он получил их в руки со словами: "Это стоит передать Мораксу", ему хватило прочитать начало, пару строк и тут же отложить подальше, чтобы даже локоть не соприкасался. Но он забрал их – куда деваться? – и сидел в автобусе сгорбленный, напряженный, как будто держал на плечах не сумку с делом, а небосвод с Луной, Солнцем и созвездиями. А дома даже не донес сумку до второго этажа. Но вскоре этот страх заставил сесть за ромашковым чаем, открыть обложку и вчитаться в одну из пяти страниц, не отпуская кружку и не обращая внимания на того же Аждаху, который был рассержен рокотом дождя и топал туда-сюда по дому. Судьба в момент может стать роком. В мыслях, в чувствах, в происшествиях и в людях, которые вроде не мешают. В этот раз перелом нашелся здесь, в черных буквах на сероватой, передержанной бумаге. Казалось бы, что могло пойти не так, если парень был готов отпустить ситуацию, довериться работе Чжун Ли и не нагнетать непрошеной помощью: они оба взрослые и должны осознавать свои и чужие поступки. Но от одних слов, перетекающие к другим, доверие потихоньку натягивалось, как струны между подставкой и колками гитары. Через некоторое время чтения они вовсе смешались в кучу, и на смену строчкам пришло воображение, представляющую картину убийства в переулке Цветов и Бисера того самого человека и осматривающих его криминалистов и полицейских. – Сяо, боялся ли ты когда-нибудь этих глаз? – он иногда спрашивал, поправляя развратно-красное одеяние и закуривая третий раз за час тонкую трубку. – Как рыбы, они смотрят на тебя и отражают твое лицо после смерти. Не думал их выкалывать, чтобы в них кто-нибудь другой не увидел тебя? "Бред, – а Сяо не вспоминал, но глубоко внутри все помнил. – Глаза после смерти не видят отражения солнца, как и лица убийцы. Этот человек просто запугивал меня, манипулировал в очередной раз, когда кто-то переходил ему дорогу из хутунов и не хотел, чтобы я стал для него тем же. Боялся ли он сам, что его глаза станут такими, как у выброшенного в шторм на берег дельфина? Хотел ли смерти перед пулей в лоб? Вот, как он умер... Если господин отдал мне копию этого, несмотря на последнее в карьере дело, значит ли это, что все подозрения до сих пор Чжун Ли, пусть оно закрыто? Он никогда не говорил мне, как умер содержатель, никогда не имел видных проблем с законом. А теперь он для кого-то на крючке, вечно под подозрением, которое с каждым каким-то ходом, поступком усиливается. Из всех врагов оставался только я, даже не "братья" и "сестры", покинувшие наш мир задолго до того дня, потому что он был совершенно не приметной сошкой – стыдно признавать это только в осознанном возрасте. Чжун Ли сказал, что это был несчастный случай. Пулей в лоб? Конечно, неудивительно, что дело быстро замяли – все хотели поскорее избавиться от столь проблематичного квартала... Но почему он скрывал от меня подробности, хотя я точно помню, что он ездил в полицию не только из-за аварии Гуй Чжун, но и из-за опекуна? Знали ли он подробности?" – Знал. – Хах, он знал... Парень сложил руки на уши и поджал губы. – Знал, – все равно повторилось в голове. – Чжун Ли знал, как он умер. Он знал все подробности, он не мог оставить просто так, на самотек, когда забрал меня, потому что он совершенно не такой безответственный человек. И молчал, хотя знал, что я хотел... – Убил, – насмешливо донеслось одновременно снаружи и изнутри. – Он убил? – Сяо широко раскрыл глаза. – Мог ли он сам убить? Смешно, он же слишком справедливый, мягкий. Он сам говорил, что такое делать – убивать самого себя! И в глазах поплыло. Вспомнилось, как в какой-то день из прошлого не мог нормально заснуть на новом, теплом, человеческом месте и бродил в темноте, натыкаясь на разные углы, предметы, неосторожно падая. Он искал в пустом доме Чжун Ли и не мог его найти, отчего вскоре забился в угол и заплакал. Тогда перенервничавший от нахлынувших жизненных перепутий, недоросший организм ребенка не смог справиться даже с таким маленьким, привычным вроде бы стрессом и долго дрожал, царапался и шмыгал. Пока его все же не подняли и не сказали запутанным языком, оставив на щеке что-то мокрое (а дождя в тот день не было – за окном было ужасно тихо что добавляла мрачности): – Забыл... На утро ребенок осознал не только по вчерашнему дню, но и настроению, что в первый раз Чжун Ли перепил и до сих пор последний. – Неужели он мог убить под хмелем? Бред, еще больший бред! – вернувшись из прошлого, Сяо поддался эмоциям, вышедшим наружу бесконтрольным быстрым шепотом. – Он не мог убить. Взрослому еще легче попасться, чем сироте без документов. Не на кого свалить. Тогда почему его подозревают? – Тогда к чему эти терки с мафией? – смех раздался слева так близко, будто говорящий стоял за спиной, поглаживая губами ушко. – Нет! – Сяо резко встал и рванул воздух рукой, отгоняя привидение. – К черту. Этот мужчина просто хотел меня одурачить надумками. Лучше спрятать эту копию. На настоящее дело ни у кого нет ни времени, ни знаний, раз уж основной следователь на пенсии. – Ты боишься так же правды, как я – рыб? – но знакомый голос вернулся у другого уха, и на шее почудились холодные, мокрые пальцы. – Каково это узнать, что творится по ту сторону Луны? Почему он связался с мафией, почему недоговаривает тебе, единственному близкому человеку, оставшемуся рядом? Почему он не сказал тебе правду, как он меня убил. Дыхание сперло в горле. Парень застыл на месте, слушая нарастающий хохот, отдающий по ушам, и сжал воздух между худощавых пальцев. Из-под них начал исходить неожиданный пар; запахло кровью и все тем же дождем с засохшими листьями. Голова, как и зрение, видимо, поплыла и снова впало в панику. – Он убил, а ты его покрываешь. А как роптал за несправедливость, щенок! – голос закричал, хотел наклонить голову, но Сяо будто замер во временном пространстве. – Карманники должны отдать все, что своровали, или больше. Убийцы – умереть, как их жертвы. Насильников должны изнасиловать самих. Ты никак не вырос! Что еще глупее, ты стал только хуже: кому ты, такой больной, вообще сдался? Да ты сейчас с катушек полетишь и весь дом разгромишь. Что, разочаровался, не успев это сделать твой "папочка" по отношению к тебе? Совесть или кошмар говорил это голосом, который Сяо никогда не хотел более слышать, – неважно. Это точно не его слова, иначе бы все терзания проявились еще задолго до всех рыжих мафиозников и походов к врачу. Он прекрасно понимал, что это снова накатанная усталость, сбивающая работу и так тяжелой психики. Но при этом ничего не мог сделать с тем, чтобы перестать видеть несуществующий пар, якобы сжигающий тонкую плоть с кольцами. Голос продолжал громко-громко смеяться; за ним пошли шепоты самой разной тональности, громкости и пожеланий. Парня душило терзаниями и порезами по спине, пока не зазвонил телефон пугающе резкой музыкой. Какой дурак ставит такое не из желания довести до остановки сердца? От перенапряжения ноги не выдержали и повалились коленями на пол, больно стукнувшись. Сяо громко вдохнул, сжимая край скатерти, и испустил дух, посмотрев на отложенный на тумбочку источник звука. На удивление, тот замолк быстро, не успел парень через секунды встать и подойти. "Почему Венти звонил?" Парень стер со лба пот и необдуманно отпрянул руку от лица. Он с прищуром оглядел ее снова и убедился только, что сходит с ума, потому что мгновение назад ему показалось, в том числе и по прикосновению, что там были одни кости. Но Сяо решил поскорее отвлечься и, все еще переводя дыхание, стал еще подрагивающими пальцами смотреть сообщения, чтобы написать, почему звонил, прежде, чем самому это сделать. И не прогадал. Через короткое время после звонка появилось сообщение в мессенджере: "Збавтимфпч". И через секунду, что было очень странно, пошло и второе: "Забери меня", – с указанием координат. – Что за... – непонятно было, во сне Сяо еще или наяву. Но, обернувшись на стол, все было так, как в реальном мире, с ненавистными недочитанными бумагами. Парень вздохнул и подошел к ним, положив руку на тонкую обложку. – Не хочу с этим разбираться... Надо спрятать. Он, как герой, был готов сорваться на помощь, не обдумав ни последствия, ни даже причину беды. Но точно не разбираться с чем-то, что, возможно, не укладывалось под его возраст и жизненный опыт, мировоззрение. Хотя Сяо всегда считал, что они с Чжун Ли одних взглядов.