Одуванчик: твоя последняя песнь

Неритмичная, с частыми остановками и периодичной поспешностью дробь пальцев о стол разносилась по кухне, не перебивая заунывный вой ветра через приоткрытую форточку. Сяо вечно отвлекался на свист, нервно передергивался, но окно не прикрывал. Нужно было прогнать застоявшийся запах понапиханного в раковину, которая до его появления в этих желто-серых, как старый пергамент, стенах напоминало о существовании мусорных полигонов, иначе даже собака, привыкшая к пассивному старческому образу жизни, скоро станет засушливой шкурой на ножках. Казалось, Двалин так же дурно пах, как и все здесь, впитав белой шкурой каждый отзвук сгнившего яблока, кислого молока и плесневелых чайных заварок. Нос предательски фантазировал эту гниль вблизи, отчего парень не мог перестать раз в несколько минут сухо шелестеть ладонями друг о друга. Было бы странно, если бы Сяо не чуял такое после часа уборки только на кухне. «Как Венти может жить здесь?» — не проходило и минуты без острого вопроса в усталой, забитой до отказа голове. До этого Сяо умудрился еще полтора часа, двигаясь тише мыши, кое-как, где считал возможным, подчистить комнату, в которой спал под алкоголем бледный, полу-убитый Венти. На часах, которые магически тикали между маленькими пейзажами островов в картинных рамках сбоку, было приблизительно шесть утра, когда «хозяюшка» так присел и смолк. Не зная для кого, он проявил всю выносливость, стойкость тела, что боялся потерять когда-то; поспав с добрым два часа без таблеток, проворочавшись рядом с недвижимым телом друга еще полтора и помучавшись с мыслями обо всем и о Чжун Ли, он сидел без лица, без желания и без жизни, как статуя, что могла только перебирать руками. И постоянно вздыхал, не зная, как разложить все по каким-нибудь шатким полочкам хотя бы на день, чтобы не чувствовать боль в висках. Хотя это может быть так же и от недосыпа, но неважно. Что он здесь делает? Мог бы вызвать такси, поехать домой, как только уложил друга-дурака спать. Но почему-то остался, поиграл в клининг и даже поизучал внутреннее убранство, оценивая для себя пустоту души бедного обладателя квартиры. Что-то внутри щемило и говорило не возвращаться домой, не думая о том, что не предупредил отца, который мог выдумать все что угодно. И Сяо покорно слушался внутреннего шепотка. Даже в двадцать и старше можно побыть бунтовщиком. Или ребенком, дизориентированным в доверии. Ветер затих, замер снаружи. Тень скользнула от стоп хозяина по полу и переплыла вперед. Парень вздохнул, положил голову на стол и лишь приподнял бровь, глядя, как его же теневая часть увеличилась в размерах, неестественно загораживая кусок стены. Оно безмолвно повернулось на Сяо. А затем, неизвестно зачем приходив, исчезла, как только Двалин бесшумно остановился в проемах и взглянул чистыми умными глазами на гостя. — Привет, — Сяо нехотя, через силу отвел взгляд, который расплывался в полулежачем положении, на вытянутую морду и махнул длинными пальцами. Он не видел собаку с того момента, как вошёл в дом. Видимо, Двалин не из тех, кто жалует гостей. И, хоть парень знал, что тот прятался под кроватью и не отходил от хозяина, был весьма удивлен увидеть его перед собой в целом обличии. Как будто ему, неизвестно кому, видевшись единожды, стали наивно, как умеют только собаки, верить. Пес ничего не ответил. Только сел. Даже, вернее сказать, плюхнулся, поджав задние беспокойные лапы, и не отводил взгляда от Сяо. — Неразговорчивый, — добавил едва слышно Сяо и скользнул взглядом на лоток в углу, моргнув. — Не мешаю. Или не верили, пожирая так взглядом, а просто решили сделать биологические дела. В любом случае, увидеть белую вздымающуюся шерсть стало интересным событием. Это помогло отвлечься от пульсирующих до боли в затылке мыслей на что-то приземленное, настоящее и действительное. Глаза снова стали рассматривать собачонку, искать в снежной шерсти что-то другое, выходящее из общего тона; осматривали морду, которая походила немного на акулью или, лучше сравнить, драконью, но не так заметна в положении анфаса. Особенное внимание было уделено лапам, которые были весьма аккуратно подстрижены. Кошатнику, чьи руки пережили не одну войну с шумным Аждахой, редко удавалось запечатлеть умиротворенный сеанс маникюра. Потому представлялось, насколько то же самое выглядит с собакой, но куда опаснее. Все-таки укусы той же маленькой топающей жабки в шубе не сравнятся с челюстью вечного охотника. От воображения, подлого и неловкого, пробрало холодом. Тем не менее, возникло размышление. Молодой парень выглядит бродягой улиц, вечным завсегдатаем детских площадок, парков и шумных мероприятий. Его открытая душа кричала: «Улица! Ветер в уши! Много-много шагов, обойти бы всю планету!». И, конечно, такой, как носатый старичок со странной привычкой ведущего какого-либо слепца, не поддерживает идеи юношеских лет ввиду состояния. Дрожащие лапки, не умеющие приземлять туловище нежно и медленно, не вынесут больше часа. Это было проверено. Что же настолько разных животных связывало? Хотя глупо не учитывать далекую юность Двалина: щенком он был активнее самого Венти-ребенка, это точно. А откуда та самая животная привычка? Сяо приподнял бровь и выпрямился, отклеившись от стола. Внимательно посмотрел, как песель ушел, и печально вздохнул. Какая бы любовь не переполняла живот и сердце кошколюба, но домашние волки заслуживали отдельную комнатку внутри. Раз уж наблюдатель снова остался один с шумом ранней природы, он встал и решил подумать, что ему еще поделать для Венти и чем просто себя занять. Отвлекся на чайник, открыл крышку и заглянул внутрь, преисполнившись любопытством и семейной традицией. Но разочаровался, не увидев и намека на воду, а затем вздрогнул и обернулся. На полу лежал ошейник. А рядом с ним сидел Двалин, лениво виляющий хвостом. Это что еще за ново? — Хм… — парень убирает немного наглые руки от чужой утвари. Он заинтересованно наклоняет голову и, как кошка, плавно подходит, опускаясь на колено. Притронувшись к ошейнику, парень взглянул в пронзительные собачьи глаза и уловил более интенсивные покачивания «маятника» за спиной. Неужели Двалин был настолько умным, чтобы понимать смысл вещи и доносить информацию, помимо ее формирования в ушастой головушке, до человека? Это удивляло. И намекало, насколько все в семье «ветряных» безумное, не такое строгое и ровное, как в «яшмовой». — Хороший друг, — сказал Сяо и выставил кожаное кольцо перед собакой, в которое тут же протиснулась морда. Парень закрепил не туго, но крепко, подергал за поводок и поднялся. А затем снова посмотрел в сторону лотка. Вроде Венти вскользь упоминал тотальную одомашненность пса, но сейчас это представление разрушалось неосознанно, но быстро. Не успев на мягкую голову подумать, что-то взвесить и прикинуть, только захватив пакеты мусора, Сяо был утянут псом, который, развернувшись, пошел, не прилагая усилий, к входной двери. Там он стал скрести лапой о грязный коврик, на который с очередным вздохом встал двуногий. Квартира так пуста, пыльна и одинока. А ведь она — внешний вид сердца человека, пока комната, где тот спит, хранится сердце. Только Венти на такую мрачную обстановку подозрительно не похож. Безумец-сорвиголова и завядшая комната в мусорном беспорядке как солнце и тень, отбрасываемая объектами под яркими лучами. Хотя откуда взялась уверенность, что Сяо что-то знает о нем?.. Парень передернулся на ровном месте, крепче сжал поводок и обернулся. Нет. Показалось. Даже с мешающей обзору стенкой было видно, как бледная рука свисала на пол; до ушей доносилось сопение, не похожее ни на обычного дыхание полузабитого носа, ни на храп. Хозяин, неаккуратный и разбитый алкоголем, шумел как тихий мини-вентилятор у попутчика-соседа из электрички. Одновременно напоминая о жизни и о смерти. «Надо поскорее прогулять Двалина, выбросить мусор и вернуться, чтобы Венти не заметил». Снова фырк, мимолетный и ощутимый, совести отразился в сердце. Сяо не понимал, когда он может перегибать границы с тем, что по сути добро. Еще немного — и его выкинут на порог, подарив на прощание сладкий, крепкий пинок под зад. Как бы парень за это не переживал, а действовать иначе с его нравственной точки зрения было большим злом, нежели это. Выйдя на лестничную клетку с доверившимся псом, Сяо закрыл дверь на один оборот, пока кто-то шаркал рядом и какие-то еще шаги исчезали внизу, и остановился. Он поднял голову и увидел стоящую бабушку на нижней ступеньке, которая, видимо, возвращалась рано утром от мусоропровода. У стариков свои причуды, и даже в округе парня можно было встретить таких. А некоторым удавалось и жить с ними. Только если те, улыбаясь и любезно помахивая тросточкой, были настроены на разговор и доброту в любое время суток, морщинистая соседка же была хмурой, непонятно почему озлобленной. А дальнейшее высказывание, произнесенное завораживающим загробно-мрачным голосом, повергло Сяо, привыкшего к старческому лепету, в неприятный шок: — Наконец-то кого-то стал к себе таскать… Не закончилось бы это плачевно… — Извините? — парень даже не сразу понял, к кому обращалась бормочущая под нос и стоило ли поднимать голос. Но бабушка, словно невидящая, прошла мимо — к своей квартире, — брякнув, как ужасно громкими колокольчиками, ключами. И Сяо, которому стало неловко и брезгливо, отвернулся, смущаясь неловкого извинения, и последовал за собакой-повадырем, ушедший при длинном кожанном поводке на три ступеньки вниз. Сначала до мусоропровода, а затем и на улицу. Как под дулом чеховского ружья, парень выбрался из подъезда, из давящих бетонных стен с слезающей штукатуркой по нижнему краю. Он вдохнул свежий воздух, едва не подавившись ветром, и снова дрогнул от прозвучавшего голоса бабули. «Не закончилось бы это плачевно», — что? Неужели Венти, водя кого-то еще в скромное убежище, когда-то наделал шуму? С его натурой и всякими обстоятельствами это вполне возможно. В общем-то, многие юноши, независимо от характера, могут устраивать вечеринки, громкое застолье, ненамеренно тревожа охрану порядка. Это точно не преступление-заговор или убийство. Практически. Но голос, которым прозвучали опасения, внушал нечто более мрачное, чем просто административно-шумовое нарушение. Двалин вернул из начинающихся размышлений на землю тихим гавком. Послушного двуногого собака потащила в сторону, слабо стуча коготками по асфальтированной дорожке, и вскоре юркнула под кусты, где, потираясь шерстью о ветки с полусгнившими листьями, стал возиться, что-то копать и, скорее всего, делать дела. Сяо не смотрел: он всегда отворачивался, чтобы не смущать животных от проявлений их потребностей, пусть тем было все равно перед кем как «выделываться». По крайне мере, натуральные процессы юношу не интересовали. Поэтому он оглядывал деревья вокруг, тревожные и танцующие, небо, ни подвижное, ни мертвое, и сидящего на скамейке у другого подъезда человека, прикрывающегося надвинутой на глаза шляпой. Вопросов об окружении никаких не возникло. Скорее, голову он забыл на лестничной клетке и не вернул на место. И пусть глаза проследили за вставшем редким прохожим, докурившим сигарету, мысли были все еще не рядом. «Интересно, напился ли Венти просто так, или что-то его тревожило. Пьяницами не всегда становятся только потому, что нравится вкус алкоголя. Пока мозгу не нужно избавиться от боли или воспоминаний, он отвратителен на вкус. Хуже надкушенного твердого перчика». Вроде Сяо не был жутким мыслителем. Чаще он просто не думал, так как появлялись неприятные импульсы в голове, чуть сверху ушей. Но с начала общения с кое-кем все чаще появлялось что-то новое. Или глубоко закрытое за ширмой рассудительности и состредоточенности внутри. Постепенно парень был сам на себя не похож. Особенно сейчас, пытаясь убежать от того, на что у него просто не было гипотетического ответа. Парень поскорее отвел взгляд на вышедшего из кустов пса. Двуногий, привлеченный тихим фырком, присел и искусно стал вытаскивать грязь из белой шерсти послушного зевающего животного, почесывая и разглядывая поближе кожу. Под шерстинками та была немного черной и кое-где скукоженной от естественной старости. — Больше не хочешь? — спросил, не ждя ответа, но ушастый как бы понял, дернул головой, подвигал «верхними антеннами», встал и опять натянул поводок, стремясь к двери. «Надеюсь, тот еще не проснулся, — ошибочно надеялся Сяо, который отсутствовал, впрочем, не больше пяти минут. — И этот Двалин… Он тоже странный. Каким был, таким и остался. Только с чего вдруг он так человечно себя ведет? Нет, кажется… Таблетки не принял, вот и чудится. Нужно подумать чем заменить, пока не дома». Его надежды прийти незамеченным и сесть, как ничего не появлялось и не бывало, разрушил соня, который встал у двери как раз в тот момент, когда дернулась замочная скважина. Первым делом Венти удивился, отражая честным личиком, существованию вернувшегося Сяо; его не напрягло то, что в комнате было чисто, как, кажется, впервые в жизни мальчугана; не напрягала излишняя тишина. Не волновало с первых секунд пробуждения где собака и гость, которого любезно оставил на ночь. О последнем, кажется, вовсе забыл. Простой вопрос: «Что ты тут делаешь?» поставил в очередной ступор, прозвучал как традиция. Пора уже привыкнуть попадать в неловкость перед Венти. — А, постой, я вспомнил вроде бы… — хозяин с перепутавшимися волосами потер горячий лоб, жмуря глаз. — Ты… Ээ… — Я что? — Сяо освободил пса и стал раздеваться, снимать обувь, не отнимая взгляда от Венти. — Я напился, да? Память частенько подводить стала! Надеюсь, я не говорил чего-то лишнего… — Ты точно согласился больше не пить, — на секунду мелькнула хитрая улыбка, и парень, вроде бы не говоря неправду, подошел и отнял ладонь от лба, прикасаясь самому с холода. — Болит голова! — Что? Я не… Ээ… — заторможенного прижали в угол, и тот, не успев ответить на первое, потерялся во втором. — Да, наверное, скорее всего… — Лекарство против похмелья так рано не купить. Ты бы спать шел. Слишком рано встал, особенно для твоего состояния. Венти странно хихикнул, когда Сяо обратил на это внимания, и живо, задорно ответил: — Вообще-то пописать шел, а затем лечь дальше храпеть. А теперь точно останусь, как бы не хотел спать! Ведь ты должен был уйти, а остался. Грех тогда не составить компанию. И парень, тыкнув в нос собеседнику, ушел за белесую дверь, где располагался санузел, чуть не врезавшись, правда, в косяк. — Должен был?.. — не понял наивный, предполагая, что определенно сделал что-то не так. — Чёрт… Сяо развернулся к двери и схватился за ручку. Порывом совести он уже был за порогом. Только в мыслях. А на деле проверил, крепко ли запер за собой, и начал раздеваться. Довести человека до дома, раздеть, уложить, убрать квартиру и выгулять собаку, а потом так молча, ни с чего уйти — самая большая ошибка, о которой можно подумать и, благо, не совершить. Даже если его не ожидали увидеть дома, разве с точки зрения морали можно оставить пьяного человека в тотальном одиночестве, в страшной убогой квартирке нищенского вида? Нет. Но насколько она должна быть навязчивой, эта мораль, перетекающая в личную нравственность, чтобы наступил конец всему? Проверять на собственной шкуре не хотелось. Наоборот, Сяо желал избавиться от ощущения, что он не человек вовсе. Что он имеет право быть таким, какой есть, пока не переходит границу. Ведь самое страшное — сорваться. — Тебе сделать кофе? — спросил Сяо, когда встал у чайника и снова протер его снаружи тряпочкой. — Ого! Сяо, это ты все убрал? — Венти подбежал к раковине, промыл руки и, как дитя малое, с широко открытыми глазами осмотрелся, не веря, что это его квартира. — Вот это да… И тебе было несложно? А что я ничего не слышал? Сяо, да ты настоящий герой, спасибо! Расчувствовавшись заботой, болтунишка незамедлительно обнял серьезного заварщика, что у того выступил румянец. Сяо привык давно к касаниям Венти, нежным, пусть немного резкими из-за бурлящей энергии и некоторой импульсивности. Потому парень смущенно похлопал по ладони весельчаку-соне и все же положил чайный пакетик вместо растворимых кофейных крупиц, не дождавшись ответа. — Не за что. — Я обязательно тебя отблагодарю… Нет! Я по гроб жизни тебе буду обязан… А хотя тоже нет — слишком громко и ненадежно сказано. Давай так: с меня желание, которое я выполню, не смотря ни на что. И, возможно, если сильно захочешь, я тоже уберусь у тебя. — Садись, — немного прихмурился юноша за разливом простого чая из пакетика, практически единственного чистого в доме, и ответил достаточно твердо. — Ничего от тебя не надо. — Какой заботливый… — Венти не стал спорить и плюхнулся на пригретое ранее кем-то местечко, улыбаясь и вытирая пот со лба. — И часто ты злишься, когда пытаешься скрыть волнение и смущение? — Хм-ф… — на этот раз уже Сяо ничего не ответил. Они молча сели и схватили чашки по бокам. Обстановка напоминала вчерашнюю, на кухне Сяо, только окно прикрывали не шторы, а листья высоких деревьев; на столе было пусто, даже салфетница не стояла. И в целом было куда мрачнее за счет стен и опухших глаз Венти. Тот прислонился пухлой щекой к горячей кружке, борясь с жадностью выпить все до дна при возможности оставить ожоги на плутливом языке. Янтарные глаза не сходили с лица хозяина, и, как бы не хотелось замечать, было видно вчерашнее. — Голова болит? — Хм-м… Нет. А должна, к сожалению. Так что ждем веселого похмелья. — Почему ты так перепил? — М? — Венти широко открыл глаза, невинно похлопав длинными ресницами; медленно отстранился губами и руками от посуды, вытер текущие слюни и громко замычал, бегая взглядом по потолку, разворачиваясь назад на шорох ветра, как будто старался уйти от разговора, но ничего в голову не шло. — Перепил нечаянно. Ну, бывает. Хороший алкоголь — стыдно его упустить. — Хочешь сказать, ты не против в будущем стать алкозависимым? — удивился Сяо и поправил положение сидя на стуле, напрягаясь. — Может, да, может, нет… Как меня Земля выносит, — Венти повернулся к собеседнику и широко улыбнулся, как умел — наивно и невинно, с крупицей обворожительной хитрости. — Хотя, как говорят ученые, у каждого действия есть причины, предпосылки и повод. А вот что у меня было — даже сверхъестественному не дано узнать и, скорее всего, понять. Такой вот я человек-загадка. Сяо наклонил голову набок и отвел взгляд на угол желто-зеленой скатерти. Тот был смят, немного черен, как если бы пригорел, и парень, за собой не замечая, смог разглядеть крупицу огне-рыжего сияния. — Разочаровал тебя, да? — сюрпнув, спросил болтунишка, и глаза сине-зеленого юго-восточного океана тут же померкли. — Мне сложно понять, почему ты так сделал. Пытаюсь, но сложно, — Сяо протянул руку и вновь похлопал по чужим костяшкам. — Не только в этом. Во многом тебя не понимаю. И я хотел бы научиться немного включаться в тему, чтобы не отставать. — Хо-хо, как искренне! Впервые у тебя такое настроение, а Новый Год нескоро! Ну, вчерашнее ты лучше забудь, как страшный сон. Выжги себе из памяти, сотри, сдуй пылью из ушей, — Венти звонко щелкнул по серьгам Сяо. — Поэтому… Что ты первым хочешь понять у меня, такого Необузданного Говорящего Объекта? — Песня, — тут же выпалили губы с жаром, с нескрываемым интересом. — Какой-нибудь конкурс будет. А ты хочешь принять участие. И сказал, чтобы не забыл про песню. Как я в этом помогу? И музыкант не удержался. Он, который готов был со всей серьезностью, как показалось, отнестись к проблеме взаимпонимания, тут же сорвался с мелочного вопроса. Аж схаатился за живот, стукнул по столу, что собака в коридоре отозвалась заунывным фырком, и запрокинул голову назад так сильно, что послышался хруст не менее трех позвонков. Сяо еще больше смутился, широко открыв глаза в немом шоке, и крепко сжал руки меж собой в большой кулак. — Как это «чем»? Собой! — Венти сел ровно и хмыкнул, успокоившись через пять минут. — Да хоть сегодня! Ты очень-очень мне поможешь! — Да чем же?! — приподнялся с места растерянный, ничегошеньки не понимая от последнего слова совсем! — Узнаешь, Сяо! — а в ответ лишь хитро сощурились глазки, губы закрылись чашкой; показалось, как хитрюга подмигнул. Никто, действительно никто не знает, что у взбалмошного парня творится в светло-туманной голове.