Одуванчик: твоя последняя песнь

– Конечно, хорошо сегодня мы разгулялись, – протянул Венти, доедая стаканчик из-под обычного магазинного мороженого на уровень ниже того, что изначально собирался отведать. Прогулка не была закончена. Все пошло не по плану с начала, но это ничего толком не сорвало. Скорее, случай у пруда добавил мрачноватые нотки и привел к осознанию, что их первый сбор вдохновения вышел до смешного неудачным. А то, что они не встретятся неделю и, возможно, больше, могло значить достаточно много: от забвения договора, скрепляемого одиночеством двоих персон и желаний, до незаметного конца общения. О последнем думал больше Сяо в привычном пессимистичном ключе. Представьте, ваш приятель умеет драться. Не на уровне мастера боевых искусств, однако уличные драки зачастую действуют по одному правилу выживания – "выжить во что бы то ни стало", – и это работает как самоучение: чем больше участвуешь, тем становишься находчивее, быстрее и, соответственно, умнее. Необязательно быть победителем мирового ринга. Конечно, вы будете такому навыку рады: он может защитить и себя, и вас, и кого-либо еще. У него хорошая физическая подготовка. На него можно положиться. Но только нужно учитывать и другое: прежде всего, знание точных и быстрых ударов, слабых человеческих мест уже опасно с точки зрения гуманизма. Человек человеку друг; чем общество более прогрессивное, тем люди, несмотря на существование противоречий в ценностях и взглядах, ближе друг к другу. А когда люди, не сдержавшись и не найдя пути сотрудничества или компромисса, дерутся, это становится катастрофой не столько одного момента, сколько личности отдельно взятого: и тех, кто видел, и тех, кто непосредственно участвовал. И чем драки жестче, тем больше травм. Вот ваш друг по прогулке избил человека вроде и неприятного, опасного, а вроде он не сопротивлялся и получил в два раза больше. Неприятно, ведь теория о насилии доказалась на практике. И когда-нибудь объектом практического применения может быть не очередной пьяный придурок, а именно вы. Почти каждый, думая о ситуации, представляет себя рано или поздно главным героем в ней и думает, как же он бы поступил. Тогда же не поздно приходит мысль, что вы тоже в опасности и лучше отстраниться, сбежать. Доверяете ли вы меньше человеку, посмевшего избить кого-то? Скорее, да. Но все это также субъективно. Таково рассуждение Сяо, пусть он часто игнорировал одну из особенностей социального познания. В его описанной ситуации пострадал, будучи наблюдателем, Венти. И не то, чтобы критично, так как поначалу удар в нос был отправлен с вражеской стороны, но то, что стало потом... "Мне стоит поменьше думать, – парень прервал себя как раз перед пролепетавшим впервые за пять минут жующего молчания Венти, – и научиться держать себя в руках хотя бы в плане головы. Как говорила Ху Тао? "Меньше напрягаешься - легче бошкой отрываешься". И пусть будет то, что будет". Ведь на чем у них закончился недавний разговор, когда они еще не вернулись в магазин? Точно не на осуждении и ненависти. Венти слишком открыт в плане взаимодействий. Ненависть в его глазах точно можно отличить – она у всех одна по цвету. По крайне мере, это опять-таки додумки Сяо, но уже не мрачные, а трепетные, с надеждой. Его мысли касательно Венти как-то расцветали, кардинально менялись, словно одуванчик в начале весны незаметно становился другим к концу. – Ты же не пытаешься в сарказм? – Сяо поднял глаза, под тенью изменившиеся в оттенке, и откусил слегка резиновую стенку стаканчика. – О, нет! – Венти посмеялся и продолжил смотреть вокруг как в первый раз. – То, что было сегодня, необычно. Правда, меня пугает частота посещения полицейских участков. – Как часто? – Сяо спросил не сразу, пытаясь обдумать продолжение разговора за время поглощения неугодного десерта. – Хах, буквально-о... Вчера. Сяо приподнял бровь. Он не спускал глаз с Венти, а потому был поражен, что при такой новости ни один мускул на нежном мягком лице не дрогнул. То есть, все время его съедало беспокойство, а преступников оказалось двое? – Как? – встревоженный парень не заметил, как в руке хрустнуло донце - и остатки мороженого прилипли к пальцам ладони, забравшись под кольца. – Хах, я тоже избил человека, – парень в помятом берете повернул голову, слегка наклонил ее и поглядел невинным положением бровей на собеседника так несерьезно, как бывает только у преданных пучеглазых щенков. – Так избил, что он встретился с единорогом во снах. А кровь у него текла из носа желто-малинового оттенка! Сяо промолчал и прихмурился. Он громко, долго вдыхал, а после, не пикнув, медленно и шумно выдыхал. Его сердце точно не выдержит. Он уже готов убежать, скрыться, провалиться сквозь землю, думая, что это высмеивание, направленное на пристыжение за сегодняшние действия. Что странно. Венти может шутить как угодно и про что, но это не похоже на него. Так бы это осталось непонятым, если б не быстрое продолжение объяснения парня с невинным лицом. – Представляешь: прихожу домой, а у меня на полу кипа каких-то документов. Небольшая, конечно, как влезло через мою дверь - порожек-то маленький. Я взял, прочитал, а там... Всякое юридически мне непонятное. Что-то про завод, про какие-то деньги. Может, о долгах речь была. Не суть; я не стал углубляться! Испугался, потащил поскорее в полицию. Повезло, что меня не приняли каким-то бандитом: иногда связи ой как полезны в жизни, даже когда от них ничего не ждешь. – И что с бумагами? – Алатус измазал нос, доев с ладошки за собой, и уж больно внимательно слушал, что начал в мельчайших деталях, как мог, представлять сценки и прикидывать возможные причины появления бумаг. – Сказали, что будут рассматривать. Выглядело все это как договоры – значит очень важные документы, поэтому, скорее всего, будут искать хозяина. Я и хотел у тебя спросить, когда мы были еще у озера, поступил ли я правильно с точки зрения закона? Вроде, ты сын адвоката, может, знаешь что-то про это. И тебе тем более можно доверять в подобном. Венти пыхнул, увидев острый нос в проблемке. Он вытер быстрым и аккуратным движением пальца кончик в грязи, облизнул подушечку от ванили и продолжил глядеть с вопросом и некоторым волнением. А Сяо ярко покраснел не только от жеста, но и последнего слова. Доверие – это то, что можно никогда не обрести, но постоянно терять, каждый раз выпуская из-под ногтей тонкую нить связи. – По моему мнению, ты сделал все верно, – кивает слушающий "юрист". – Что сказал бы папа, не в курсе. Но стоит подумать, зачем это сделали. Мало ли, вдруг хотели вскрыть квартиру. Обокрасть ее. Бумаги - пометка, предлог... – Хах, да что красть! И глупо совать так глубоко, что не увидишь нормально, взяли или нет. Но продолжай! – Может, хотели что-то незаконное сгрести на тебя. Выставить тебя, невиновного, преступником. А ты сделал ход конем и обогнал их... – Ох, не думаю, что это именно так работает. Я же никогда не солил, кроме Чарльзу своим долгом за алкоголь. И просто так жертв тоже не выбирают для таких махинаций. То, что ты описал, похоже на избавление мафий от ненужных им пешек. По плечам Сяо побежали мурашки, но он вовремя взял себя в крепкий и надежный кулак. Он помнил, что решил насчет Чжун Ли. И понял, что до сих пор не писал папе ни весточки, пусть тоже не видел с утра какой-то отклик на экране оповещения. Кулак разжался. – Может, твой дом выглядит и вправду настолько не жилым, что решили использовать как временное хранилище документов. Правда, так можно и в почтовый ящик сунуть. Странно... Теперь уже Венти неловко отвел взгляд. Он подумал, поразмыслил в короткой передышке и сам протяжно вздохнул, наконец доев кусочек мягкого вафельного стакана в руке. – Если никто не появлялся за ними, значит просто мусор подсунул сосед. Или почтальон. Или просто случайность. Хотя случайности не случайны, как говорят! Но лучше думать, что случайность. Так будет спокойней. Мозги перегружать вредно, не так ли? – Пожалуй, соглашусь. И они примолкли на время. Ах, мирная тишина... Она тиха, но не молчалива. Что-то озвучивает почти неслышно, отражается в ушах через ветер, спутника любых вестей. В тиши будто проскальзывают мысли одного человека другому, но люди, будучи еще юными, неопытными, поглощены лишь собственными. Только спустя время до них доходит, и они начинают слушать друг друга. Хотя тут, скорее, нет ярой попытки тихим свистом донести обеспокоенность Сяо, выражающуюся не в думах о друге, а об отце и об исправительных работах, о которых родитель по-любому узнал; нет желания раскрыть "что-то" в мыслях Венти. Они сидят в тишине, но она работает барьером, не дающим раскрыть до нужного момента тузы в рукавах. А ветер плутливо играется с нитками немой связи серебряных колец и брошки на груди, не веря, что такие посредственные и понятные каждому дураку мысли не могут почувствовать. Хотя шепот крутится вокруг ушей, но тихо, – значит один другого косвенно слышит. Сяо посмотрел в сторону магазина. Того самого, у которого они пристроились неподалеку. Он чувствовал, что Венти смотрит туда же. Жаль, что они не у парка около озера. Полицейский участок соответственно расположен там, где отдыхающие не будут чувствовать себя в постоянном напряжении – то есть, ближе к спальным улочкам. На воду было бы смотреть куда интереснее, может, и на обитающих там уток. А тут единственной достопримечательностью являлся магазинчик, где закупались недавно два раза за день. Продуктовый был с некрупным, скучноватым ассортиментом, но довольно практичный, имеющий все для утоления базовых потребностей. Для местных он вовсе место развлечения - один из основных пунктов встречи, потому там к вечеру стало толпиться много разносортных людей, как на подбор. Ветерок резко подул на щеку. Сяо перевел взгляд в сторону и заметил Венти, который сократил расстояние между ними до маленькой прорези, схожей с видом сверху у ножа, и наклонился чутка вперед. Затем закрасневший в щеках мальчишка похлопал осторожно, аккуратно, как боялся спугнуть, по плечу и тихо-тихо сказал, хотя нужды в том не было: – Видишь тех подростков? Оба парни низкорослые. Один еще выглядит модно обвешанным и черно-ярким, но второй, как грибочек под листом, неприметный и тусклый. А там далеко, у ступенек магазина, стоят высокие подростки в кружочке, громко смеются, перекидываются упаковкой жвачки. Их головы переливаются самыми неестественными цветами, да в таких прическах, что тесаки позавидуют остроте; один из них не боится быть в осенний холод полуголым, в кожаном жилете на безрукавку, пока второй с бородкой козлиной стоял с зеркальцем и поправлял макияж. Разница-то в пять-семь лет, но поколение Сяо и Венти воспринимается другими как старым. Однако почему высокие парни и девушки по плечо вдруг подростки? – Что не так? – сразу спросил Сяо, смеряя кошачьим взглядом каждого из привлекших внимание друга. – Их прически, – одно из отличий, стереотипное в обществе, помогает примерно определить возраст, пусть с погрешностью – внешний вид. – Я очень давно хотел покрасить кончики, попробовать из интереса, но это стоит дороговато для меня. И страшно, хотя моя же безбашенность выше этого. А они, когда их жизнь еще совсем не кончена, не боятся всю бошку разукрасить, да сразу в три цвета. Это же немного не здоро́во для кожи. И их нынешние принципы чуть ли не в анархию ударяются. Я... Я восхищен!!! Венти говорил как восторженный ребенок, увидевший радугу. Сяо, поглядев на него, мог только приулыбнуться, прищуриться с приподнятыми кверху ресницами. Он даже немного испугался возможного выражения своего лица, что прикоснулся немного липкими пальцами к губам. И удивился, не заметив обычного гвоздика-пирсинга. Видимо, подсознательно он уже давно решил такое снять. Неудобно. Надоело. И людей вокруг напрягает. – Просто интересно, каково покраситься? – переспросил парень, когда на него перевели сверкающий взгляд камешков мечт и надежд. – Хах, да! Ты ведь тоже себе красил, пусть и немного, да? Сильно волосы сушились? – Зависит от краски и волос, ухода. У меня немного подсушились. Нестрашно. Сяо сглотнул и почувствовал, как его сердце напряглось. Он не смог держать взгляд, когда предложил: – Попробуем в домашних условиях. Мне Ху Тао так делала. А я теперь сделаю тебе. По инструкции ничего сложного. Расходы на мне. – Ха-ха! – собеседник звонко засмеялся в руку, а затем ею же, но тыльной стороной, мягко прикоснулся к противоположному плечу. – О, Сяо, ты несерьезно же?! Конечно, я не против такого! Однако твои деньги... Я ведь самостоятельный, но почему-то только при тебе попадаю впросак. Ты мое проклятье... В самые неудобные моменты... Я согласен! – Ты продекламировал длинную тираду об отказе, чтобы согласиться. Весьма странно. – Я – король противоречий! Сяо взглянул на нежную руку Венти, которая аккуратно увелась в сторону. И нос испустил вздох, чутка обрывистый и волнительный, некого разочарования. Благо из-за смешков непоседы было этого вообще не слышно. – Тебе приятно смотреть на них? – спрашивает прихмуренный парень и достает телефон. – Что, хочешь сфотографировать на память и вдохновение? – лукавится веселый юноша. – Я думал, мы с этим на сегодня покончили. Но да, фотографируй! Незаметно, в один клик, подростки сохранились в памяти телефона. Сяо еще раз проверил стену оповещений, но там было, хорошо или нет, пусто. А затем он отвернулся, неосознанно натянув улыбку, чтобы показать все фотографии и даже те, что были давно и не в тему. Как вдруг через несколько минут оба подняли головы, вздрогнув от раздавшегося вскрика: – Пошла нахер! Ты никто, и право так говорить со мной ты не и имеешь! В их сторону шли женщина в возрасте и девушка с коляской. Не было понятно, о чем они ссорились до, но крик старшей стал кульминацией ссоры. Может, они что-то не поделили: обычное проявление конфликта между двумя поколениями. А может, кто-то из них друг друга словесно облил без причины, что затем пошло по-нарастающей. Но парни увидели только разъяренные лица, обращенные друг к другу и наплевавшие на спящего ребенка в каютке на колесах. Они не слышали ничего, чтобы объяснило конец конфликта. – Да пошла ты к черту, дура! – последнее, что было расслышано со стороны молодой. Когда незаурядная пара прошла мимо, Венти, задумавшийся и прижавший палец к губам, выдал: – Родные люди по крови, да хуже волков в общей стае. Другой потер пирсинг в ухе. Ему стало очень неловко: он представил лицо отца. Как вернется домой, поднимется на второй этаж, пройдет мимо открытого кабинета, а тот взглянет исподлобья, оторвавшись от чтения любимой книги по истории, громко вздохнет, тем самым остановив, и тихо произнесет одно, вложив нехилый и понятный только им двоим смысл: – Алатус. От такой мысли Сяо не сдержался и передернулся. Он положил руку на плечо, растер пальцами мышцу, которая треснула внутри от испуга, и тихо цокнул, сдвинув лохматненькие брови в привычной манере вновь. – Нет, у меня никогда не было дочери. А маму давно не видел. Но я бы просто не смог накричать благим матом на близкого человека. Я бы скорее... Скорее бы согласился, – тот подозрительно не в тему посмеялся, – может, даже бы всегда соглашался, не думая о своем мнении. Хотя... А судьи кто? Не мне, не нам судить. – А у тебя все хорошо с родителями? Парень не ожидал такого спросить. Однако это вырвалось как-то само, невольно. Что на языке, то и на душе. И сразу после этого он навострил дьявольские уши, желая узнать что-то большее о Венти. – Мы редко общаемся, – мягко ответил парень не глядя, обрушив всевозможные ожидания спрашивающего; скорее, отрезал – ничего и не спросишь деликатного для уточнения. – Вот как. ... – Прости. – Поверь, мы любим друг друга, Сяо, в свойской нам манере. Я, кажется, сильнее всего. Так что не думай, что ты спросил что-то страшное. Все равно лучше сразу узнать, чем потом будет очень-очень неловко. Сяо взглянул на розовенькое лицо Венти. Его глаза широко раскрылись, и он невольно прикоснулся пальцами чистой ладони к плечу парня, слабо сжав рукав верхней теплой одежды. В этот же момент на голову Венти прилетел опавший листочек, и бедняга, громко шмыгнув носом, взял хрупкое растительное тельце в теплую ручку и осмотрел, смахнув ресницами слезы. Слабо дунув ртом, притихший и побледневший за считанную секунду, он осторожно продолжил чужой путь, а после погладил костяшки Сяо, оставив всегда жаркие пальцы поверх холодных. – Как у меня резко меняется настроение все-таки, – он не плакал так явно и сильно, но голос осип и не мог сказать что-то выше и громче, чем уставший лепет. – Ты устал. Тяжелый день был, – вторил тиши, которую они смогли услышать, второй. – Все в порядке. Сяо подумал, что промелькнувшая перед глазами ситуация заставила вспомнить Венти о чем-то плохом, неприятном. Это отдавалось болью и ему. И доказывало, как человек может повернуть любую ситуацию на себя. – Если уж ты так говоришь... – плачущий помотал головой и вытер следующую покатившуюся слезу. – Воспоминания о семье, когда вы не рядом, доставляют боль. Понимаю, как могу. Сяо не смыкал рот. Но ничего не говорил. Он встретился с сине-зеленым морем, шумным и вновь недоступным, и потонул. Как голова может не сломаться, когда при виде плачущего трясущегося кролика в такой неестественной близи, а то же сердце уже не бьется. Что сказать? Что вообще можно пискнуть, когда проблема вроде и понятна, а вроде это настолько не ясно, что слово, как шаг, – и расстрел? А Венти все смотрел на него, на сжимавшего плечико, и даже не поджимал губы, пусть они подрагивали как нижние веки. Он еще пару раз потерся рукавом по ресницам, увлажнив их с бровками, и громко-громко выдохнул. Затем хотел вроде как улыбнуться, но рот не послушался и чутка искривился вбок. – Голова заболела сильнее. Конечно, хорошо сегодня мы погуляли. Как от сигнала старта в гонке, горгулья вскочила со скамейки и потерла руки о джинсы. Затем пугающий парень круто развернулся к Венти спиной и присогнулся в коленях. Его локти, согнутые в половинку "о", намекающе подергались, как бы приглашая на плоскую палубу. И расстроенный невинный, как чувствовал спиною неожиданный трансформер-транспорт, сначала долго смотрел, ничегошеньки не понимая, а затем издал одобрительный смешок и забрался. Тело было легким. Сяо даже не сразу понял, что держит чужие ляшки в крепких ладонях. И только когда Венти сказал, что можно идти, и уложил голову на плечо, тогда парень и пошел. – Впервые меня кто-то катает за долгие годы. Спасибо, но не стоило, – голос был все еще потерянным. – Ха, ходить с раскалывающейся головой небезопасно... Будем рады Вашим отзывам по окончании поездки на сайте, – ноги сразу побежали, куда глядели засиявшие солнцем глаза, не обращая на вес ни малейшего внимания. – Сяо!? – стало легче в полутораста раз от одного звонкого и счастливого, что ничем не скроешь, смеха.

***

Со свистнувшим стоном ветра заглохла дверь входная. Сяо поднял взгляд с ботинок и уже открыл рот, как остановился не только из-за охватившего сердце неприятного чувства, но и от громкого вскрика кота. Аждаха вылетел из-за угла с привычным ему топотом, как вибрация землетрясения, и кинулся на ноги младшего хозяина, вместо мяуканья зарычав. Его лапа стала скрестить по ботинкам, клыки кусать шнурки, пока Сяо только призакатил глаза на сие представление и первым делом расстегнул куртку. "Похолодало, сильно потемнело. Хорошо, что он уже дома. И я". Парень поднял за шкирку Аждаху, взглянул зеркально в его острые зрачки и выдохнул носом в нос. Кот уже хотел ответить, занеся лапу, но и Сяо не промах: он обнял его, зажав пары конечностей друг с другом, и стал носком стягивать с пятки последнюю уличную деталь. И когда кот забрыкался уж так невыносимо, юноша отпустил его в свободный полет. Кот-безумец умудрился оттолкнуться от стенки, элегантно прыгнуть на тумбу, ничего не сбив, и устремиться по лестнице. По этим заскрипевшим так невовремя ступенькам. "Была не была. Он уже услышал и приготовил все то, что нужно для взгляда". Алатус дважды провел пальцем под носом и тихо, намеренно неспешно стал подниматься. Его глаза смотрели только на пальцы, идущие по перилам, немного подрагивающие и в то же время изящные при своем страхе. Он не боялся бить ими лицо неприятному и вонючему человеку. Но в то же время боится лица другого, холодного и спокойного. Парень прошел перед кабинетом с открытой дверью. Он ступил два раза слегка ускорено, а затем сделал еще шаг и замер. – Алатус. Сяо тут же обернулся. Но никого в кресле, даже в комнате не оказалось. А это был все равно что оклик его встревоженного сознания. – Отец? – громко спросил тот, посмотрев вниз, а затем вновь в зашторенную комнату. – Пап? Никто не отозвался. Где-то из его комнаты только кот хрюкнул. Но... Как же это? В такое время? Он точно был дома, но куда унесло его потом? Сяо ступил в кабинет отца и включил свет. Он не привык вот так вламываться в чужое пространство, особенно отцовское, потому что был весьма приличным. Но сейчас его заинтересовало, прячется ли тот где-то у себя, поджидая для неожиданного нападения. Но за дверью, мешающей обзору, тоже никого не было. Настольная лампа, выставленные вперемешку нужные кодексы и книги на небольшой полке над столиком. И сам стол, на котором лежало что-то, похожее на записку. Ни одной живой души. "Может, отец оставил?" Парень почувствовал скачок сердца и тут же подошел к столу. Правда, тут же сомнение выстрелило в голове: "Была бы записка мне, оставил бы на кухне или в комнате, а то и вовсе написал бы". Однако когда пальцы взяли помятую бумагу, было поздно отворачиваться. Отсутствие даты. Довольно мелкий, каллиграфически-округлый почерк. Точно не отцовский: «Дорогой М., Я Вам признался. Во всем, что мог и вспомнил. И Вы, сейчас читая мою глупую записку от руки вместо печати, недавно это услышали. Зачем же тогда я дал Вам письмо и заставляю читать его при мне? Что мне еще сказать? Я не романтик. Отнюдь. Меня же все считают юмористом, Вы это знаете и не являетесь исключением. Нелегко осознавать, что для других ты представляешься оболочкой из шутливости, глупости и безумства, но, поверьте, я доволен: лучше стать идиотом в чьих-то глазах, чем быть постоянно под подозрением и терпеть из-за этого трудности в работе. Особенно на моей, той самой. Хотя моя привычка признаваться сразу кто я немного доставляет хлопот... Благо, Вас она сделала исключением до сего момента. Поэтому причина, по которой я пишу, кроется не в шутке. Совсем не в ней, дорогой М. Вы поняли по стилю текста. Вы злы сейчас, определенно. Нельзя не злиться после того, что Вы услышали недавно. Надеюсь, эта исповедь немного сгладит углы конфликта... Я так многословен, прям как Вы, заметили? Но лучше быть таким. Хотя бы перед Вами. Хотя бы на листе. Мне жаль, что все так вышло. Что Вы узнали мое нутро, которое Вам никогда не будет прельщать исходя из вида деятельности моей и Вашей соответственно. Но я хочу оставить то, что сохранится, желательно, навсегда и что будем знать только мы. И сказать, что я болен. А объектом моей "болезни" являетесь Вы. Никто более не открывал мне глаза на подобное. Хотя, может, это и не просто увлечение, а жанр "одной-единственной любви на всю жизнь"? Звучит как ложь; не хочу говорить еще больше глупостей и раздражать Вас. Но это точно не чувство дружбы. А нечто большее. Просто друг не стал бы ждать, когда Вы улыбнетесь ему и из-за него. Просто друг не стал бы признаваться в, по сути, гомосексуальности. Но я трус, который признается во всем только тогда, когда следует расставание навсегда. Вам ведь на пользу. Насколько я знаю, Вы совсем не такой. И я, несмотря на незнакомое мне чувство скованности внутри, рад, что Вы прочитаете мои мысли передо мной. А потом счастливый, что знаю такого человека, как Вы, уйду, как только дело Дамы разрешится. Если, конечно, не случится что-то непредвиденное. Это вряд ли, очень вряд ли. Желаю Вам закончить это дело так же успешно, как все остальные, и испить любимого вина после. И если можете, то я хотел бы услышать ответ на все это. Не в момент прочтения. Когда-нибудь. Если нет, то на "нет" и суда нет. С любовью, Ваш непокорный лисёнок». В конце, немного сбоку, неразборчивая подпись. С каждым предложением столь откровенного и личного письма Сяо стеснялся все больше. Его щеки краснели, горели; дыхание замерло от прочитанного; глаза расширились, а зрачки, кажется, сузились, как у кота при свете солнца. Но тут светило вместо лучей совершенная нагота чужой души. Невольно парень представлял, как на такое реагировал отец, когда читал это вслух да еще и перед виновником данного текста. Ему становилось вдвойне неловко. И одновременно он испытывал жуткое недоумение. Однополая любовь в современном мире не новшество. Но чтобы она коснулась кого-то из родных? Учитывая, что в прошлом этот самый "дорогой М." любил каменным сердцем милую и чудесную даму? Это обречено на провал. На самый безумный в истории их семьи провал. Опалённый юноша не мог понять, кого ему больше жаль: "лисёнка", хотевшего сочинить мадригал, вместо этого исполнившего романс, шепча о тайне его волнения, или папу, которому пришлось испытать это на себе и еще остаться за ответом. Взрослый мужчина, похоронивший, по его словам, единственную любовь всей жизни, ведь не может испытывать то же самое после всего пережитого. Так? Сяо стало плохо. Нет, никакого отвращения к столь необузданной форме любви. Парень не понимал ее, как много других еще не пережитых лично чувств, и осуждать тем более не мог. Ему стало плохо от боли в голове и от потекших мыслей. Он знает, кто это. Он помнит, когда это письмо было передано. Он видел, в каком состоянии был Чжун Ли в тот момент. Плакал. Почему? "Зачем я прочитал это? Зачем? Зачем? Зачем?" – назойливый вопрос зазвенел в ушах. Алатус крепко сжал пальцами бока и так мятого листка. Он начал проклинать это письмо за то, что раскрыло вновь секрет, которому ему так же, как последний, не стоило знать. Проклинал и себя за нарастающую любопытность и жадность до нее. И ему очень хотелось прямо сейчас порвать показания "самоубийцы", как будто так он лишится воспоминаний об этом. Но через минуту, выдохнув, положил на место, прихлопнув довольно громко ладонью сверху. – Не обернись ты только проблемой, глупец. Не мне с тобой разбираться.