Одуванчик: твоя последняя песнь

Сяо думал, что ему присуще действительно странное поведение. Заключалось оно больше не в действиях, хотя не оставалось без этого, а в лице, которое в важных ситуациях к неудаче отражает больше злость и агрессивную отстраненность, чем истинные эмоции. Парень также был почти уверен, что совсем не умел подбирать верные и интеллигентные формы речи в щепетильные моменты, потому чаще всего только с большим трудом, словно удочкой с крепким удилищем, можно вытянуть из его головы слово. Однако же, встретив Венти, все его предположения о своей странности размылились, почти погасли перед странностью другого. Причем той, что его даже не отталкивала, а несколько учила воспринимать мир иначе и… Говорить. Лежа в темноте под боком спящего больного, сложив руки на животе, Сяо пялился в потолок и мыслил. Долго, обо всем. Сначала его голова строила крепкие конструкции, связанные между собой тонко и логично, но чем больше уходил свет луны от одного угла комнаты по направлению к другому, тем запутаннее становились суждения. «И ведь что-то его действительно гложет, даже заболел… Брат умер… Как странно я отвел тему… Интересно, что он напишет… А зачем ему это вообще… Ах, да, амбиции творческого человека… Прикольный…» — все эти бессвязки забывались через несколько секунд, вспоминались скоро — и по кругу. Сомнительный сон был лишь в одном глазу. А в другом, застывшем на люстре потолка, — упорство, граничащее с упертостью, и напряжение. Не хотел спать не потому, что стеснялся — он был здесь второй раз, а спал в постели с другом третий; не потому, что бросил вызов выдержке организма, и даже не из-за какой-то тревоги, а банально боялся увидеть кошмар и вскрикнуть, повторить первое совместное пробуждение. Да и экспериментировать без таблеток не решался — уже который день, как они закончились, а значит от больного подсознания можно ожидать чего угодно. И ведь не проконтролируешь, в какой раз будут кошмары, а когда — «белая комната». Со вздохом при таких размышлениях Сяо уловил тоску по последнему «нормальному» сну, где чувствовал присутствие, даже прикосновение, Венти. Могло ли что-то подобное повториться? Бороться с упорным отрицанием дремоты стала не только человеческая усталость, пусть за день, проведенный в квартире Венти самым пассивным образом, она не особо выработалась, но и подоспевшее любопытство. Ведь со всеми переживаниями и вопросами, с исправительными работами и учебой совсем не обратил должного внимания на тот сон, как только закончился день, в который он произошел. А ведь такой случай — редкость в голове замученного и нестабильного. И постепенно собирание по кусочкам того сна превращалось в желание испытать это снова. Взгляд неловко коснулся спящего рядом. Он осторожно застыл на черных в тени ночи, подобие копоти, волосах, а затем скользнул по диагонали и заинтересовался колебанием тела. От спящего не услышать дыхания в данный момент, но грудь регулярно поднимала под теплым одеялом бугор, как будто впитывала кислород до самых пределов и не хотела отпускать. Юношу, борющегося с подобным состоянием, это заворожило: он начал невольно считать промежутки вдоха, выдоха и подстраиваться своим дыханием не думая. К несчастью, это оказалось самой простой ловушкой, и Сяо, чье тело намеренно держалось в напряжении, опасно расслабился. «Раз, два, три… Четыре…» Парня спасло то, что его рука начала затекать под весом груди. На пару секунд он оживился, поменял положение, немного бухнув матрацом, и прилег полубоком, все так же смотря на Венти. «Завидую ему. Спит спокойно, пусть мучался с жаром до этого. Не дрожит, не мечется, не плачет. И сны снятся не такие уж плохие… Там и я. Он мне тоже снился, а я не сказал. Да и зачем? Узнал бы он, подумал бы, что немного сумасшедший. Это не Ху Тао, которую забавляет до поисков отдельных сверхъестественных смыслов». В горле сперло, и Сяо не сдержал беззвучный долгий зевок. Он поправил подушку и нечаянно оказался вплотную носом к макушке спящего. Невольно почуял запах мятного мыла вперемешку с чем-то цветочным. «Лаванда… — пронеслось в голове необдуманно. — Лаванда, папа говорил, успокаивает. Совпадение? Видение?» Парень пытался думать обо всем, только бы не засыпать. Но от близости, которую не мог потревожить из-за боязни очередными лишними движениями и кряхтениями снова разбудить сон возможно чуткого болеющего, и приятного запаха дремота сильнее застревала в ресницах и под веками. «Нет… Нельзя спать… Опять закричу, а он не Чжун Ли, чтобы спать по-мертвому. Вопросами засыпет, даже волноваться будет… Когда же я начал соглашаться на ночевки при таких обстоятельствах? Придурок: сколько Ху Тао звала — и отказывался; тут Венти пришлось один раз заболеть за меньше полугода знакомства — согласился. Меняюсь. Куда?» Парень прикрыл глаза. Голова качнулась, и нос уткнулся в теплое плечо под одеялом. «Нельзя сдаваться. Лучше охранять чужой сон, чем рушить его… С другой стороны, завтра будет много дел: может, Ху Тао скажет что-то снова отнести или позовет гулять; отец может взять с собой, а для всего этого надо сначала выйти из квартиры Венти… Для кого же я упираюсь, хуже козла на мосту…» Сяо не выдерживает. Последние мысли смешались в образ, где парень действительно превращается в растатуированного козла и бодается с другим, таким же черным и упорным, пока мост не ломается, и они не падают тяжелыми тушами в молочную реку. Наступает непривычная темнота, родное отсутствие снов странным образом. Странно чувствуется приятный пряный, с легкой горчинкой запах, убаюкиващий окончательно.

***

Когда мысли перед сном касались странности Венти, вовсе не предполагалось, что больной с вчерашним послеполуденным жаром будет на ногах веселее щенка и выносливее бычка. Как просыпаться рано, так и двигаться наперекор болезни было ему ни по чем — это не столько восхищало, но и заставляло сомневаться, беспокоиться. Сяо вытащил на улицу не кто иной, как Венти. Благоразумный и все-таки беспокоящийся внутри парень пытался остановить ударившегося в активность старшего: намекнул на то, что он точно до конца не выздоровел; пытался оставить его в постели сладкими речами про то, что можно вкусно поесть дома, заказав доставку, или посмотреть какие-нибудь сериалы, заняться новым хобби, — пропагандировал времяпрепровождения, популярные среди домоседов. Но, как запущенный торпедой в спину, его не слушали, даже не давали сказать больше трех слов, легко перебивая спокойый и тихий голос. На удивление, Сяо проснулся чуть позже друга, и то разбудили. Чувствовал себя, впрочем, все равно невыспавшимся, но свежее, чем обычно. Он был бы рад еще поспать, однако боялся растормошить на недобрый ответ судьбу. Это был первый и самый удачный раз, когда в чужом доме во сне, без помощи посторонних воздействий, юноша не рычал, не бил по подушке или одеялу и не разговаривал во сне. Ничего из того, что пугало до наступившего дрема, не произошло, иначе бы пробуждение было не только незамедлительным, но и общим, малоприятным. Особенно, что сон оставил после себя молочное послевкусие: ощущение, что, полностью откинув заботы, лежал на спине по течению Млечного Пути, а звездные волны только иногда охлаждали уши и голые пальцы ног. Но о спокойствии чудесного, волшебного сна парень много думать не мог, потому что перед глазами пестрели Венти, гитара на его спине и солнце, что удивительно после вчерашнего ливня, хотя облака все еще угрожающе висели вдалеке. Погода осенью в этом году впечатляла не хуже стойкости друга, который умудрялся или напевать что-то под нос, или болтать, при этом не испытывая нужды в кашле. — Знаешь, прогулки для болеющих даже полезны! — говорит Венти, обходя лужу причудливым образом. — Если только это период снижения болезни, а не ее разгар, — отвечает Сяо, перешагивая препятствие, и предполагает про себя, что происходящее сейчас — последствие присутствующего до сих пор жара, вынуждающего ходить и совершать некий бред, у «пациента». В таком состоянии нельзя оставлять друга одного. Более того, когда они действительно друзья, чему очень сильно придал значение Венти вчера. Странное значение, как будто боялся, что все не так, просто надумки, а действия, совершаемые до этого, не существовали. Если бы Сяо оставил и ушел, при этом видя, как важно это парню, он бы не простил себе: рассказал бы отцу, потребовав от него наказания, а затем совершил бы моральное сэппуку путем уничтожения желудка изнутри голодом… Впрочем, это звучит очень нереалистично: Сяо не покинул бы в любом случае, так как считал нужным свое присутствие, а суицидальных или честивых до смерти мыслей не имел. Столь ярую самоотверженность Венти, сам не осознавая, наградил друга интересной, но загадочной прогулкой: — Мы пойдем немного за дом, по траектории основной дороги. Дальше пройдем через переулок с правой стороны, зайдем в тупик. Непростой, хех. Сяо не стал уточнять, почему же у пути «в никуда» такое любопытное прилагательное — испытывал желание удивиться или стать тем, кого хотят удивить. Однако предполагал: тупик окажется ложным и сведет в какое-нибудь помещение, или окажется живописным, хранилищем творческих фантазий баллончиков с краской. — Ты точно в порядке? — именно это продолжало крутиться в голове у парня. — Хм… — в то время как его попутчика даже землетрясение не заставило бы дрогнуть, — хм, хм, немного хочу ускорить шаг. Это же считается «в порядке» или все-таки что-то не так? — Я серьезно. — Сяо, знаешь, мне очень нравится ответственное отношение к чему-либо, чего я, признаюсь, чаще всего лишен ввиду того, что просто не обращаю или обращаю поздно внимания, — пухлощекое лицо почти обернулось, одарив уголком чистосердечной улыбки. — Этот день должен быть хорошим, как погодка после вчерашнего ужаса. И именно эта черта как раз не подойдет, чтобы сделать все как надо. Понял? –… — Ехе, прости, я такой назойливый — поэзия распирает, настроение… Но я просто хотел сказать, что ты душишь и не даешь наслаждаться окружением, так, чтобы не обидеть. — Понял, — Сяо почувствовал разрастающий румянец на слегка замерзших мочках; стало неловко и в то же время забавно. Венти тихо прохихикал без всякой злобы. Парень, попашийся в очередные сети смятения, только вздохнул. — Но, честно, ты тешишь мое самолюбие… Никогда не мог представить, чтобы за меня беспокоился неродственник, — продолжает парень, шмыгнув носом. — Кстати, тебе нравится мой свитер? — Да. — Не слишком ли цветастый? Дракончики… Мне же после учебы работать со взрослыми людьми будет нужно, потом не до них. — Брось. — Все, с кем я знаком, только и ходят в официально-деловом стиле, неважно на работу или в бар, — рассуждает же дальше парень, найдя неожиданно-отвлеченную тему с удовольствием. — Они очень красивые и выглядят весьма важно, но неужели обязательно выбирать только такое, чтобы заработать уважение, репутацию порядочного и умного человека? Я не говорю про крайности. — Чжун Ли рассказывал, как однажды встречался с судьей в нерабочее время. Это не помешало человеку серьезной профессии надеть на встречу футболку с большой мордой выдры, — Сяо считает немного странным этот разговор, впрочем его никогда не касалось, как выглядит человек. — После этого, конечно, отец не придавал особой важности теме обсуждения — наряд забавлял от неожиданности. Хотя и он не прочь носить что-то странное — маску для сна с изоображением кошачьих глаз, например. — Хе-хе, — влез смешком Венти. — Если ты станешь кем-то важным и будешь носить свитеры с животными, а не рубашки и галстуки, то будут удивляться скорее второму, чем первому. А если носить свитеры без узоров, то это также классика. — Признаться, люблю классический не из-за важности, а из-за эстетической элегантности… Но ходить в одном и том же скучно. Потому осень станет сезоном глупых свитеров, а весна — рубашек с рукавами поэта… Романтично звучит! — парень цокнул, поднял указательный палец вверх, намекнув на то, что его «осенило». А через секунду резко затормозил, уставился вперед, куда извернулась дорога, и опустил руку в карман куртки. Тяжелый вздох от него осел и в груди Сяо, остановившегося плечом к плечу и заволновавшегося. Что могло так резко измениться? Или это предупреждение обморока? На всякий случай парень приподнял руку и напряг ее до плеча. — Тебе точно не противно? — Венти повернул голову обратно к Сяо и поджал губы. — …Нет, нисколько. — И не было противно даже тогда, когда вытащил из бара? — Совсем нет, — юноша на «допросе» вспомнил, как Венти тошнило, и немного смутился. — Хех… Просто вспомнил: ты говорил, что не испытываешь сильных чувств и не можешь понять поступки других. Но ты ведь соврал, не так ли? Парень расслабил руку, опустил ее за спиной Венти и ошарашенно посмотрел прямо в глубокие сине-зеленые глаза. — М? — а вот этого совсем не помнил. — Ты все чувствуешь, иначе бы не был рядом, или я особенный, во что не верю! — непоседа поддел пальцем острый нос волнующегося и широко, снисходительно улыбнулся. — Раскусил тебя, защитник. Не такой уж ты холодный и пугающий, как кажешься, так что не вбивай лишнего в голову. Или папаша тебе советует? Не нужно! Сяо тронул нос и прихмурился, но Венти уже пустился вскачь дальше, по обговоренному маршруту, пусть его все равно ничего не ждало. Парень качает головой и, потирая затылок, идет дальше в раздумьях. Ничего не помнил он из сказанного, что внушало не только недоверие, но и небольшой страх. Его воспоминания были лишь о материальном — об одолженной толстовке — про тот вечер, а слова с их ценностью были пропущены мимо. «Если я говорил такое, то это была правда. На тот момент. Сейчас в себе не уверен: если хотел заняться другим, думал не о тех, а в итоге за ним, как хвост, словно защитник, куда скажет и без каких-либо мыслей об этом. И понимаю ведь его: вижу, как гложет, и сочувствую. Значит, эмпат. По крайне мере, при нем, что достаточно».

***

Пустырь. Ветер завыл немилосердно, сбивая с крыши дома, последнего стоявшего за спинами, капли прошедшего дождя и песчинки покрытия. Удивительно, как пара после преодоления тупика прямым ходом еще десять минут петляла между гаражами и вышла к ничему: просто поле, грязное, склизкое и потоптанное. Неподалеку от него было и более яркое упоминание близости к человечеству: жестяные банки и окурки. Все же тут много ходят, недавно были. «Не понимаю: сюда притащил для чего?». Сяо неотрывно наблюдал за Венти, но, как они здесь остановились, юноша не двигался. Зато очень глубоко и шумно дышал, как если бы старался впитать в себя запах мороси и мокрой травы, с удовольствием прижмурив глаза. «Что-то такое доставляет ему удовольствие, — не считал это странным задумчивый парень, потирающий чуть сонливые глаза. — Почему тогда я с ним». Однако же повторял ту же длительность и силу вдохов и выдохов друга, без энтузиазма, и сам не заметил, как стал лучше видеть не только слякоть и мусор, но и симметрию очень далеких проходов между рядами очередных гаражей; заброшенное, но крепко гнездо в пару шагов, в кустах; отражение луча в уроненной стекляшке. Слышал сопровождающий их ветер еще тоньше. Венти прервал единение с окружением тихо и быстро: — Нравится. Хороший вид. Есть догадки, почему пришли сюда? — К сожалению, нет. — Это одно из моих любимых мест рядом, потому что здесь можно учуять всех людей, не видя их совсем! Заглянуть в тот момент, когда они не волновались, не скрывали себя. К тому же, тут всегда тихо. Когда грустно, иногда громко пою или восклицаю что-нибудь… Эдакое. Но ночью лучше здесь не ходить. Без стоящего рядом музыканта Сяо, клянясь драгоценным умом, ни за что бы не заметил столь обычных деталей жизни под другим углом — ожившими, дышащими, нужными. Он воспринимал мир больше в настоящем, физическом, а творческое ему дано меньше. Музыкант перекинул на живот свисающую гитару и легко заиграл. Ветер сразу же затих, Сяо затаил дыхание и внимательно вслушался, вгляделся. А затем вздрогнул, когда Венти громко запел, ничего не боясь, будто доказывая оброненные ранее слова. Исполняемую песню слушающий не знал, но этого было достаточно, чтобы расслабиться и неожиданно широко улыбнуться, закивав в такт. «Приятно. Все же он должен где-то выступать почаще». Однако струны резко, звучно оборвали песнь, не дошедшую до куплета. Венти хихикнул, поднял голову, перевернул за спину инструмент и крепко-накрепко схватил за руки Сяо. — Нет, не хочу, чтобы только я действовал, — возбужденный парень продолжает мычать вместо пения, начиная раскачивать тело непокорного, застывшего из-за неожиданности хмурца. — Ты тоже должен подвигаться сегодня. Я тебя в такое чудесное место отвел, где никто нас не увидит. — Звучишь как маньяк, — неохотно тело поддавалось, хотя самые ненавистные упражнения в жизни были танцы — просто не знал, куда себя деть, и напоминали совсем о малоприятном. — О, я и есть он. Специально сюда завел, чтобы по-маньячески тебя… Заставить меньше напрягаться и поблагодарить! Венти поднял носки от земли, крепко сжал запястья, подался спиной назад — и против воли Сяо покрутил на сто восемьдесят градусов. Как же легко было обмануть, заставив через ситуацию предполагаемых увечий, на активные действия: парень посильнее прижал к себе больного на голову и больше не пускал, сжав за талию. Гитара, глядящая на них головкой грифа, только неодобительно бухнула о спину носителя и брякнула струной. — Ха-ха, испугался! — Венти вновь поддел нос другого, свой гордо вздернув. — Зачем ты так! — впервые немного повысил голос Сяо. — Ты болеешь. От перенагрузки еще сильнее будешь. Я и так одобрил твой неожиданный поход неизвестно куда осенью, в последождевой холод. Не заставляй меня… — Хм, волноваться? Правда обманул — ты никакой не робот. — Гм-м… — О, покраснел… Нет, ты и так был красный от ветра, хех, — непоседа так и искрил хитростью и дружелюбной насмешливостью. — Ты точно не такой холодный и черствый, как думаешь, Сяо. Венти обратно сжал их руки и, разведя лодочкой в стороны, закачался, мелодично замычав. — И зачем ты мне говоришь об этом? — Хм… Потому что хочу, чтобы ты знал об этом. Парень отстраняется, пожимает плечами и снова переворачивает гитару. Он сказал это так наивно и чисто, будто это действительно все, чего хотел. Разве можно так просто? Так легко думать о другом без каких-то выгод? — Я и так это знаю, Венти. — Тогда чтобы не говорил о том, какой бесчуственный, — Сяо встречается взглядом с другом и поджимает губы, чувствуя холодок под грудью. — Честно, меня задевает, что такой серьезный парень может быть о себе плохого мнения. — Я не говорю. Больше. — Ну и хорошо! Повисла неловкая пауза, но через секунду разлилась тихая мелодия. Сяо, не удержавшись, слабо и быстро — только два раза — похлопал в ладоши, чтобы и подбодрить, и ничего не испортить. Но Венти, не отрывая глаз от струн, непринужденно бросил: — Что на озере, что на пруду, что здесь… Решил: песня будет о чувствах людей. Может, сразу о твоих, чтобы далеко не ходить. Осталось только придумать ритм и рифмы.