Первая и последняя игра в жизни Натаниэля Морияма

Утро наступило быстро — с первыми лучами, что проникли сквозь неплотные занавески больничных окон. Натаниэль что-то пробубнил про то, что этот жёлтый придурок давно не будил его и вообще, откуда в Эверморском подземелье окна, как вдруг воспоминания о прошлой ночи пронеслись в его голове, словно торнадо, переворачивая его сегодняшние планы верх дном. Хотя, какие у него, собственности, могли быть планы до этого? Веснински резко открыл глаза и осознал, что всё это время был закутан в белое одеяло, которое пахло лекарствами и мятой — оно пахло Ичиро. Мориямы в палате не обнаружилось и Нат предположил, что он пошел на завтрак. Интересно, как ему разрешили остаться здесь, в больнице, он ведь посетитель? С другой стороны, это же Морияма — они могут решить любую проблему своим влиянием и деньгами. Нат протер сонные глаза; из его рта вырвался зевок. Мышцы свело в процессе сна и теперь Ниэль принялся разминать их, делая легкую зарядку. Он потянулся и услышал, как в позвоночнике что-то хрустнуло — дело привычное, ничего особенного, но он всегда ощущал себя некомфортно после такого. С детства его мама, Мэри Веснински, твердила сыну, что это плохо — мол, после такого будет всю жизнь болеть спина. Но в чем смысл того, чтобы она не болела? Ему ведь всё равно на боль, он привык. Болью более, болью менее — он тот, кто будет терпеть ее везде, тот, кто похоронит ее в своем сердце и сделает вид, что ее не существует. Сейчас, когда кромешная тьма отступила, Ниэль смог осмотреть палату лучше — то была вовсе не такая уж простая комната, какой он представил ее вчера, когда единсвенным помощником для него стал, проникший сквозь дверную щель, свет от коридорных ламп. Это была комната по размерам примерно такая же, как его собственная в Эверморе, только вместо мрачных, выкрашенных в черный, стен были белые с золотистыми узорами рыб. Присмотревшись, Веснински разобрал рисунок лучше и не смог сдержать улыбки, что расцвела на кончиках его губ. Это были рыбки кои, карпы, что является символом дома Морияма. То, что эти рыбки оказались на стенах больничной палаты, давало понять, что эта палата, а, возможно, и вся больница в целом, принадлежат Кенго. Если вспомнить, что-то такое Ниэль уже слышал, но не предал значения — смысл в столь глупых вещах он не видел никогда. Какая разница, кому она принадлежит, если в ней лежит он? Кровать Ичиро, на которой тот спал, была обставлена держателями капельниц, на столике лежали фрукты, очень много фруктов и ягод — самых разных. Бананы, яблоки, киви, апельсины, мандарины, груши, виноград и даже манго украшали большую стеклянную тару, а рядом лежала записка, читать которую было бы весьма неприлично... ... Натаниэль взял ее и быстро пробежался по содержанию, после чего рука его дрогнула — ее написал сам Кенго, судя по подписи внизу. Теперь читать записку стало опасно, но, раз Веснински уже взял бумагу в руки, то оставил свои отпечатки на ней, а когда вернет на место, то наверняка положит как-нибудь не так, поэтому смысла идти назад уже нет. Письмо гласило: « Сын мой, я слышал, что случилось. Твои лечащие врачи позвонили мне и выказали не самые лучшие предположения, касательно твоего состояния. У нас есть догадки, что тебя отравили, но следов яда в организме практически нет — однако, никакого другого объяснения они не смогли найти. Мы пока что не знаем, каким образом яд проник в твой организм, но я заставлю всех наших домработников поломать голову над тем, как в наш хлеб попала эта гадость.» Натаниэль сложил листочек так, как до этого сложил его Ичиро, и положил на место. Веки его сделались тяжёлыми и Нат, предвкушая начало истерики, медленно задышал, пытаясь успокоиться и прийти в моральное спокойствие. Он лично выпотрошит того, кто посмел отравить юного Лорда, он в этом не сомневается. С громким и гневным стоном он почувствовал необходимость сломать что-то прямо сейчас и уже было замахнулся на близстоящую тумбу, как вдруг краем глаза заметил, как золотом переливаются карпы на свету. Он пришел в себя, опомнился, и опустил задраную руку. Как он мог потерять самоконтроль так быстро? Возможно, дело в том, что, если дело касается Ичиро, он, в принципе, всегда терял контроль. Рыжий подошел к этим чарующум его созданиям и провел пальцем по стене. Кои слишком милые рыбки — такие большие и при том очаровательные в своих расцветках, у них сильные хвосты и они способны плыть против течения, сопротивляясь водам рек. Это завораживает, возможно, упёртость и напористость карпов и сделала их главным животным Морияма? Если бы у Натаниэля была возможность, он бы с радостью убрал со своего лица эту чертову тройку, перекрыв ее двумя рыбками, переплетающимися в Инь и Ян — две его натуры: кровожадный сын Мясника, что готов разделать того, на кого укажет ноготок Лолы или же кого прикажет тронуть отец, и ребенок, что хочет выйти из порочного круга и увидеть мир таким, каким он видит его с Ичиро — светлым, прям как эта палата, и сладким, как те тортики, вкус которых до сих пор ласкал его кончик языка. — Нравится? — раздался где-то слева голос. Веснински вздрогнул — неужели тот сопляк, которого он недавно выпнул из этого тела, решил вернуться? Нат просто надеется, что, когда он повернет голову, то в проходе будет кто-нибудь стоять и этот голос ему не почудился в его голове. Так и вышло. Ичиро был бледен и в общем выглядел нездорово, от него пахло лекарствами, а передвигался он очень медленно, при этом слегка ссутулившись. Это зрелище для Натаниэля было чересчур наглядным и заставляло его ноги подкоситься. — Мой Лорд ... — тихо шепчет он и тут же походит к Ичиро, чтобы встать перед ним на колени и попривествовать, но, стоило ему сделать это наполовину, как вдруг рука Морияма падает ему на плечо, слегка сжимая. — Не нужно, — с лёгкой ухмылкой говорит он, — Тебе не нужно. Натаниэль не сразу понял, с чего вдруг такие почести — он такой же, как и все остальные в подчинении основной ветви, обычный парень, который работает на него. Даже если между ними существовало что-то за гранью, Нат хотел бы создавать иллюзию того, что он все еще его подчиненный, а иначе, дай ему слишком много воли, так он расслабится и сердце его смягчится, вынуждая своего хозяина желать любви, а душа будет сгорать от ожидания новой встречи. Нат поднял блестящие голубые глаза вверх и столкнулся с уставшим взглядом Ичиро. — Господин, как ваше состояние? — спрашивает он с замиранием сердца. — Ты и сам знаешь, — Морияма кивнул в сторону записки, — Я же знаю, что ты, Натаниэль, прочитал её. Будь это кто другой, я бы был в бешенстве. Натаниэль стушевался. Ему никак в голову не приходило, что всю его аферу так быстро раскусят — из него некудышный шпион, судя по всему, что с ним происходит в последнее время. — Прошу прощения, сэр — Не нужно... Они стояли так и ждали. Ждали продолжения диалога, но его никак не последовало. Натаниэль горестно вздохнул и отвел взгляд на диван, который сегодня ночью использовал вместо кровати и вдруг вспомнил, что его сюда, должно быть, позвали не просто так — Мой Лорд, вы желали меня видеть? — задал Ниэль неуверенно свой вопрос. — Да, — незамедлительный и точный ответ, но за ним ничего не следует. Веснински думал, они так и продолжат молча стоять и ждать, пока кто-то из них нарушит тишину, но этого не случилось. Так они и стояли, пока ноги ослабевшего Ичиро не стали ныть, а тело не пожелало большей опоры, нежели всего лишь две ступни. Было решено перейти на диван. Натаниэль сел достаточно далеко от Морияма и тот не сдержал расстроенного вздоха. — Я... — Натаниэль, я планирую забрать тебя из Гнезда после того, как стану главой семьи. — сказал Ичиро, — Это не обсуждается. Я не хочу, чтобы ты находился в непонятно какой ситуации, в одном пространстве с моим ... Братом. — его слова прозвучали на удивление точно; тон был таким, каким обычно отдавали приказы. — Я... Я не могу, — ответил Ниэль, откинувшись на спинку дивана и скрестив руки, — Я не смогу оставить Жана Моро надолго в том подвале одного. Рико выместит на нем всю свою злобу и тогда я приду в уныние. Он прикрыл веки, а затем одним глазом посмотрел на Ичиро, чьё лицо выражало гримасу полного недовольства и разочарования. Однако, юный Лорд не подал никаких более признаков разочарования, лишь хмыкнул. — Я с тобой слишком мягок, — произнес японец, — Другие ни за что не стали бы отвергать мои приказы. Ты особенный. Натаниэль улыбнулся, а затем резко подскочил, ликом залезая в поле зрения Ичиро. Глазки его сощурились, словно у лисицы, — Ниэль был тем еще озорником, когда у него хорошее настроение. — И что же во мне такого необычного? Чем же я такой особенный?