* * *
Саркофаг из золота это много. Если думать о золоте, весе или ценности. И это ничтожно мало, если это объект, который надо раскопать среди водорослей и песка. Нейт впустую отработал две смены на дне, сдал акваланг Гарри и сидел в каюте, пытаясь просушить волосы возле обогревателя. Часы говорили о том, что их время утекает намного быстрее, чем хотелось бы. Желудок говорил о том, что ужин он не примет — хватит с него погружений, волн и безостановочного верчения головой в поисках хотя бы подобия отблеска. Рация со светодиодами мигнула зеленым трижды. Нашел. Нейт подобрал рацию с пола и заговорил в микрофон: — Цепляй крюки. Семь минут эфирной тишины и мигание зеленым диодом два раза. — Сейчас начнем подъем. Уходи. А потом Нейт, не успев палец с кнопки снять, со всей дури врезался башкой в обогреватель. Нейт выскочил на мокрую, уходящую из-под ног из-за резкой качки палубу — корабль шипел и искрил подбитым боком. Двухпалубный черный катер проступил из вечерних сумерек. Он разрастался, стремительно разрезая острым носом воду и приближаясь все быстрее. Он шел бесшумно, и дело было не в отбитом слухе Нейта, а в светящихся фиолетовым полосах по корпусу — отвод тепла от новой модели двигателя. Смола. На Лазаревича не только Брукс работал из головастых. Нейт заорал в рацию: — Лазаревич! Уходи! Один зеленый сигнал. — Уходи! — с нажимом повторил Нейт и сунул рацию в нагрудный карман. Вытащив из кобуры пистолет, он рухнул на палубу и, прижавшись плечом к борту, попытался пробить отводящие перегретую смолу трубки. Он попал и не единожды, но пули отскакивали от прозрачных труб, как теннисные мячи. Нейт дернул пистолет вверх, высматривая дулом солдат на верхней открытой палубе. Он успел снять двоих прежде, чем судно под ним снова дрогнуло, покатив его самого по палубе, и застонало металлическим низким гулом. Катер насадил старую яхту на носовые острые рога, и в нижние отсеки с ощутимым физически шумом — под спиной грохотало — хлынула вода, но яхта не тонула. Мертвым, пробитым насквозь телом, она висела на убийце, готовом буксировать ее хоть до самой Панамы. Дрожа в агонии, захлебываясь работающим вхолостую движком, она не могла никуда деться. Нейт ухватился за ящик снастей, не давая себе соскользнуть с накренившейся плоскости, и попробовал встать, но под ногу впечаталась пуля. Он дернулся прочь, споткнулся и снова повис на ящике. Его окружил стук приземляющихся сапог. Тишина. Стрекот, шелест, хлюпание, заикающийся визг и рокот винтов — но это все у техники. Нейта окружила человеческая тишина. Молчание. Люди Лазаревича знали, что им делать, без приказов, а в случае изменений он мог направить их одним жестом. Вот и сейчас, только глянув на Нейта, он выставил ладонь вперед — не тащите ко мне — поднял ее наверх — тащите на верхнюю палубу — и ушел к подъемному механизму. Нейт оскалился, ударяя пяткой первого приблизившегося и отодвигаясь. Тот не ожидал удара, мокрая палуба уронила и его на освобожденное место, и Нейт прижался к лакированным доскам за ним, но никто не открыл огонь. Скрипя антискользящими подошвами, солдаты Лазаревича сжимали кольцо. Лазаревич мало кого из врагов хотел получить мертвым. Нейт выстрелил в потянувшего к нему руку солдата, но тут его схватили совсем с другой стороны, вздергивая на ноги. Он лягнул напавшего, снова потерял равновесие и схватился за стоящего напротив, ударил лбом в лоб, а потом взвыл от боли в вывернутом локте. Мир на мгновение погас, а затем вспыхнул болью снова: сустав тут же вправили, только теперь Нейта держали — волокли уже — трое, и как он ни упирался пятками в палубу, затормозить это движение он не мог. Его дотащили до черного гладкого борта. Наверху было не пусто. Здесь стояла личная охрана вместе с тем, кому она по-настоящему была нужна — Итан Брукс нервно кусал губы в окружении высоких синих солдат. — Не бойся. — Нейт сплюнул на палубу темную соленую слюну. — Тобой я займусь в последнюю очередь. — Я бы предпочел, чтобы вы больше договаривались, чем дрались, — пробормотал Итан, пряча глаза под козырьком кепки. Нейт огляделся: не военный, прогулочный катер. Никаких открытых орудий. Но видный отсюда люк в задней части нижней палубы вызывал вопросы. И пластина на борту, по которому его втаскивали наверх, необычная. Чем-то ведь яхту подбили… — Хватит рыскать! — буркнуло за спиной безликим голосом с мексиканским акцентом. — Стой ровно. Жди. В затылок ткнулось холодное дуло, и Нейт встал ровно. Он уставился прямо перед собой, сверля взглядом Итана: из-под куртки у него торчал шнур быстронадувающегося спасжилета, карман оттопыривала миниракетница — да этот парень ссыт плавать! Не выдержав, Итан сдвинулся, уходя из-под напористого осмотра. Лазаревич прыжком перемахнул через верхний борт и оказался рядом с Нейтом. — Расслабьтесь, парни, — он посмеялся. — Куда он денется? Пушку от головы мгновенно убрали. — Помогите остальным. Им тяжеловато. Нейт закрыл глаза. Он по улыбке Лазаревича, по этому выразительно растянутому «тяжеловато» понял о чем речь без пояснений. А Лазаревич и не думал отъебаться и заняться своими делами. Он подошел, шагая вольготно вразвалочку, и выдернул рацию из кармана на груди. — Интересно, кто там работал? Снайпер твой? Дрищеват для таких заданий. Росс? Она бы сдюжила. Но ее больше волнует подожженный ей хвост, а? Зализывает своим Береговым волчатам раны. Флинн? О. Да. Лазаревич продолжал неотрывно смотреть на Нейта, пока подносил рацию ко рту. — Привет, Флинн. Давно не слышались. Как водичка? Советуешь искупнуться? Чувствуешь себя в своей стихии, скользкая ты мразь? Можешь плыть на все четыре стороны! У меня есть Дрейк, а твоя жизнь по сравнению с этим для меня ничего не значит. Так что плыви. Плыви так быстро, как сможешь, пока хватит сил. Но знай — больше спасать тебя некому. Он у меня. И у меня останется. Лазаревич отпустил кнопку связи и выронил рацию. Та стукнула о палубу, забытая и ненужная — Лазаревич попросту потерял к ней всякий интерес, обращая взгляд туда, где из воды показался затопленный годы назад проклятый груз. Для подъема саркофага Эльдорадо на верхнюю палубу понадобилось десять веревок и блоков. Солдаты рычали от натуги, веревки трещали, замшелые и склизкие грани оставляли царапины на черном лаке, но все же громадина из золота оказалась наверху. Лазаревич провел рукой по крышке, оставляя в зеленоватой грязи четыре тускло бликующих полосы. — На колени, — прошуршал он языком о зубы. Переступил с ноги на ногу Брукс. Застыли в непонимании солдаты за спиной. Рука Лазаревича взвилась вверх. — Отпустите его! — Руки солдат отцепились от мятой одежды Нейта быстрее, чем Лазаревич успел опустить ладонь и повернуться. Сверлящий ледяной взгляд был направлен именно на него. — Я сказал: на колени. — У тебя какой-то кинк? — спросил Нейт, выставляя вперед плечо. Рот Лазаревича приоткрылся, обнажая крупные зубы. — Через несколько минут, Дрейк, ты будешь мне пятки лизать. Ты захочешь это сделать. Ты не сможешь отказать… самому себе. Ты станешь капитаном в моей армии и будешь им, пока я не прикажу тебе задушить себя собственными руками. А ты будешь и рад. — Ты спятил. Просто спятил. — Нейт заозирался, ища в лицах солдат хоть капельку сомнения. Может она была, но за солеными сумерками в этих каменных лицах под шлемами черта с два что разглядишь. — Ты же бредишь! И вы на него работаете? — Я стану «человеком из золота», Дрейк. И за мной пойдут все. Даже те, кто ест смолу. Не будет никаких Западного и Восточного фронтов, никакого австралийского Элизия — так вы его называете? Но сейчас, пока ты еще чертов Нейтан Дрейк, ты встанешь передо мной на колени. Хочу увидеть, как ты склонишься передо мной еще такой дерзкий. — Не вижу ни одной причины это делать, — процедил Нейт, сжимаясь в защитную позу еще сильнее. Его по-прежнему никто не смел схватить. — Да ну? — Лазаревич усмехнулся во весь рот и выхватил пистолет, наставляя его на Нейта. — Я сдохнуть предпочту. — Знаю, — улыбнулся Лазаревич и перевел пушку на Брукса. Зубы скрипнули — аж в ушах отдалось. — Я говорил, что твоя любовь к людям — слабость, Дрейк. У тебя их много, но эта самая главная. И поэтому мы сейчас здесь. Я… — Лазаревич свободной рукой сгреб с ног идола мохнатую зелень, заставляя их заблестеть, — с добычей. И ты. Нейт зарычал. Итан Брукс смотрел на главнокомандующего Земли расширившимися от ужаса глазами. И поделом, конечно, его предупреждали, убеждали — бестолку. Теперь поверит. Но это не отменяло того, что пистолет в руке Лазаревича был продолжением его пальцев, не отменяло того, что Лазаревичу, которому стоило бы ценить преданность и веру Итана, на своих было плевать и он бы выстрелил просто потому, что хотел. Мир полон талантливых химиков, оружейников, а весь мир Лазаревич себе уже присвоил и мог делать с имеющимися людьми что угодно. Сейчас он хотел шантажировать Дрейка и ради достижения цели готов был уложить всех, кто стоял на палубе. Нейт опустил глаза. А следом опустился и сам, вставая коленями на блестящую от лака палубу. — Сколько же ты мне досаждал! Я мечтал тебя убить. Но потом… — Лазаревич счистил гребком ладони остатки водорослей с верхней части саркофага и, не опуская пистолет, смотрящий четко Итану в лоб, залюбовался освобожденным от грязи золотым идолом на крышке. — Потом представил, как будет здорово, если ты поработаешь на меня. Интересно, внутри тебя останется тот Нейтан Дрейк, который будет умирать со стыда и ненавидеть себя за любовь всего остального мозга ко мне? Я хотел бы, чтобы остался. Смотрел, запертый внутри, и… Лазаревич поддел крышку пальцами и резко дернул вверх. Нейт сгруппировался, превращаясь в комок мышц, хватая внутрь клубка из себя рацию, и изо всех сил толкнулся, прокатываясь по палубе, сшибая Итана в воду. Вода приняла их, обступила, залилась в уши, в глаза, такая холодная, что кажется обожгла мозг. Легкие сжались, не в силах вдохнуть, и Нейт забарахтался, заставляя себя приподняться, заставляя дышать, пока не смог расправить легкие хотя бы наполовину. Голова вскинулась над поверхностью воды в третий раз, когда руки наконец смогли стабилизировать тело. И все это длилось лишь одно мгновение — вынырнув, Нейт поднял голову и понял, что не успел пропустить ничего, хоть и был бы рад. Лазаревич вопил широко раззявленным ртом в темное небо. Его зубы и руки вытягивались, а тело менялось, разрывая синюю водолазку вместе с тяжелым жилетом вдоль выступающего хребта. — Он открыл! — крикнул Нейт, стискивая рацию и умоляя морских богов, чтобы та работала после всех падений. — Я за бортом. Желтый. Желтый. Желтый. Солдаты кричали, катались по палубе, драли вырастающими когтями лица, пока их крики не превратились в нечленораздельные звериные рыки, и они не разбежались по кораблю, мечась от одной стены к другой. — Что с ними? — в ужасе пробормотал Итан рядом. — Получил, что хотел, — прошипел Нейт, не отрывая взгляда от Лазаревича. Это было отвратительно, но он должен был убедиться, что смола не возвращает ему прежний облик. — Проклятие Эльдорадо. — Но… «человек из золота»… мутация, феромоны… — Ну да. — Зубы Нейта стучали друг об друга, тело кричало о том, что ему холодно, но даже так Нейт смог злорадно улыбнуться. — Тебе Ласса рассказала, когда оставила ключи, или позже подслушал? Итан развернулся, окатывая Нейта брызгами. — Вы меня использовали! — в ярости завопил он. — Скажи спасибо, что жив остался! — злобно рыкнул Нейт. Он сунул руку под верхнюю куртку Итана и дернул за шнур, заставляя жилет надуться. Рев винтов приближающегося вертолета уже грел и, когда Нейт ухватился за сброшенную ему веревку и тело обдало холоднющим ветром, он чувствовал только невесомость и тишину внутри — свободу от пустоты, там больше ничего не пульсировало, не жгло, не пожирало. Там было ничего. Невесомое просторное огромное ничего. Сил забраться у Нейта, впрочем, не нашлось. Когда Сайлас втащил его внутрь, на него тут же набросили плед, перевернули, выдрали веревку из пальцев. Заглянувшая в лицо Елена что-то изображала жестами, но потом ее руки упали на колени, а вся мимика свелась к шмыгающему носу, и она только мотнула головой к сидению, на котором сидел, завернутый в такой же спасательный оранжевый плед Гарри. Нейт привалился к его ногам, и тот сполз на пол, протягивая термос, разделяя на двоих сбереженное тепло. Глазами Гарри смотрела усталость, он умудрился рассечь бровь, и его губы до сих пор были синими, Нейт не знал, что случилось: не послал ли на самом деле Лазаревич за ним? Не пришлось ли ему отбиваться? Дожил ли до полноценного подъема гидрокостюм, акваланг, хватило ли воздуха, сил и духа? Нейт пролез пальцами под плед, прижимая их к груди Гарри, к тому месту, где больше не должна была вить гнездо из колючей проволоки паника. — Все. Все закончилось. Гарри с сомнением мотнул головой. — Но что-то началось. Вертолет описывал медленный круг над местом столкновения. Елена и Сайлас говорили с Надин, пытались что-то рассмотреть в темноте. Нейт помахал рукой, и Елена сунула между ними с Гарри гарнитуру. В наушник они расслышали слова Надин, высматривающей происходящее в бинокль. — Тварям вода не нравится. Не суются. Кроме одной. Лазаревич нырнул, и плывет он довольно быстро. У меня… черт бы старую технику побрал, теряю его. Он… у меня все смазывается. — Это неважно. Я знаю, куда он направляется, — выдохнул Нейт. — Нам нужно в Шамбалу. — Но ему придется пересечь Тихий океан вплавь и… — начала Надин. — И ты уже, хоть и на вертолете, не можешь держать его скорость. В нем смола и проклятие Эльдорадо. Он доберется. — Почему ты думаешь, что он направился в Шамбалу? — спросила Елена. — Проклятие Эльдорадо оставляет в людях одни инстинкты. Самый сильный инстинкт у породнившегося со смолой — быть рядом с ней навсегда. Даже не потеряв рассудка, даже став бессмертным задаром, Лазаревич… Он ведь мог бы получить себе мир и без смолы, но продолжал выкачивать ее и наполнять ею мир, нести с собой повсюду. Думаю, в нем эта жажда все же была. И сейчас он направляется в место, которое любая из его сущностей считает самым главным местом на Земле. — Если ты прав, оттуда он уже не выйдет, — прохрипел Гарри. — Я слишком продрог, чтобы полагаться на судьбу. Пальцами он знал — Гарри еще не отпустило. Головой он понимал — не зря. Нутром чуял — самый сложный выбор он сделал, а самый сложный шаг еще нет. Но всем собой он просто привалился к другому продрогшему человеку и позволил вертолетному рокоту заполнить мир вокруг.* * *
Лазаревич чудищем прошелся по материку. Он избегал городов, но если появлялся в них, то оставлял проломы в стенах, разорванные на части автобусы и кровь. Его животный мозг боялся яркого света и оружия, но ни то, ни другое не могло ему навредить. Еще не знающие правды, но долго не получающие комментариев от главнокомандующего Земли местные власти спускали на кровожадного йети армии. Пули не брали бронеподобную шкуру, а если какая и цепляла, то кровь капала на землю раз, другой — и все, не дольше пары метров. И чем больше тревожных новостей прорывалось в международный эфир, тем всем становилось яснее — Нейт не ошибся. Лазаревич двигался в Непал. Береговые и Индо-Китайское Сопротивление добрались до Непала позже. Когда они высадились на территорию синих, те бродили вокруг оставленных рослым чудищем траншей из земли, металла и человеческой плоти. Лазаревич не держал у Древа большого войска. Чем меньше людей знает, тем меньше риск — так он считал и был прав, потому что за все эти годы экспорта смолы ни одна живая душа кроме допущенных им лично так и не узнала местоположение Шамбалы. Ударившим под дых сюрпризом стало другое — другие синие. Неудачные эксперименты. Лазаревич не стал держать безнадежных в Дражево. У него хватало людей и смолы на новые превращения, а отработанный, но выживший, неподчинившийся материал свезли сюда. Их держали в крепких загонах на крайний случай, и когда Надин поднялась на крышу командного поста, охрана загонов решила, что этот случай настал. Шамбала изменилась. Тихий монастырь в снежных вершинах Тибета и скромная потайная дверь были уничтожены годы назад. Больше не тайный проход был огромен. Котлован, напоминающий голову со снятой с черепа крышкой, подставлял золото древних построек и зелень неувядающих лиан холодному снегу. И над всем, светясь и переливаясь, высилось Древо. Оно не стало слабее, несмотря на тонны выкачанной из него смолы, оно продолжало пускать свои корни, теперь хватающие края котлована и заглядывающие в близлежащие постройки. Синие стражи превратились в беспокойное море. Они нападали на всех без разбору, метались в страхе, но стоило блеску Древа попасться стражу на глаза, тот, забывая обо всем, уносился в котлован. Они проносились по пропаханным рвением Лазаревича траншеям и терялись в синеватом тумане, откуда раздавался один и тот же звук. Рев. На одной, уже знакомой им ноте. Новый страж — рев (одного, только одного чудища) — и тишина. Снова. — Я надеялась, — прорычала Надин, спуская целую очередь в грудь несущегося на нее зверя, пока тот хотя бы не споткнулся, — что эти твари разорвут его. Они же должны защищать Древо! — Они пытаются, — пробурчал Нейт, спуская подобранный со стража взведенный арбалет в новую надвигающуюся груду синих мускул. — Но он сильнее. — Было бы справедливо, сожри они его. — Какое слово странное — «справедливость». Ничего о нем не знаю, — сбивчиво договорил Нейт. Они отбивались, стараясь скорее направить стражей смолы в их дом, чем по-настоящему отбиться от наполовину бессмертных. Но математика не работала. Ни двое таких не могли ничего поделать с по-настоящему бессмертным, ни четверо, ни десяток. Рев. Рев. Снова рев. В заваленной телами людей и раздутых смолой стражей долине не осталось ни одной живой души, кроме людей Сопротивления, а по ней продолжал разноситься один и тот же грозный клокочущий рев. И вот тогда пришло время для самого сложного шага. Один, небольшой — просто из случайно образовавшегося строя у края котлована, где Нейт стоял между Надин и Кевином. Маленький, мучительный шаг. — Я пойду. — И что ты сделаешь? — вскинулась Надин. Ее волосы давно растрепались. Она была ранена в бедро, опиралась на Тома и смотрела на Нейта зло. — Закончу историю, которую начал. — И как ты это сделаешь? — еще сильнее повысила голос она. — На месте разберусь, — пробормотал Нейт, отворачиваясь и глядя на однажды уже исхоженные руины. Тогда страх мешался в нем с восторгом и ожиданием чего-то удивительного в конце пути. Реальность ударила больно. Теперь он ничего не ждал. Только знал, что должен. — Не трать время, — сообщила всем гарнитура голосом Хлои, — он псих. Всегда был. — Я, — голос Нейта прокатился по долине, набираясь мощи от каждого невысказанного протеста, — пойду. — Тебе нужны люди. — Нет. — Нейт рубанул рукой воздух. — Береговых уводи. Вы еще должны уничтожить оставшуюся смолу. А это… — он вытянул руку к Древу, — моя война. Надин молчала. Молчали бойцы за ее спиной. На границе гор продолжался бой — оттуда слышались выстрелы, танково-вертолетный гул, как от отдаленного роя пчел, но это там, где Индо-Китайское Сопротивление отвечало людям Лазаревича за все, что стерпел юго-восток материка. Здесь только снег поскрипывал под подошвами протискивающегося в первый ряд человека. Гарри передернул плечами, морщась, и посмотрел на снег на рукавах куртки, на небо, с которого тот продолжал, не замечая объявшего землю огня, сыпаться. — Не останавливай меня. — Не собирался, — фыркнул Гарри. — Много о себе думаешь. Он встал рядом, на самый край котлована, и уперся плечом в ноющее, уставшее плечо. — Например, — пробормотал он, пиная ногой рыхлый снег и наблюдая, как тот ссыпается вниз, золотится в лучах ниоткуда берущегося солнца и обращается в яркие искры, — я славой делиться не намерен. И напомню — ты не один это начал. Нейт открыл рот. Нейт закрыл рот. Нельзя ни от кого требовать больше, чем он может дать. Нельзя ни от кого требовать, чтобы он дал меньше, чем хочет. Нейт вжал наушник в ухо, вслушиваясь в усиливающийся грохот боя. — Елена, прием. — Прием. — На тебе остаются… — Есть одна проблема, — общий канал говорил голосом Елены четко, слишком четко для той, кто должен бы быть с объединенным Индо-Китайским Сопротивлением у подножия гор. — Нас тогда было четверо. Гудящий шум стал нестерпимо громким, и из-за горы показался маленький вертолет. Посадочных мест в нем было всего два: пилот да пассажир — и оба были заняты. Отчаянный малец, уверенно рассекая заснеженный воздух, нес на толстых тросах груз. Деревянный гроб огромного размера и непомерной тяжести. Рядом призывно болталась веревочная лестница для застывших на краю и готовых хвататься зацеперов. — У меня доставочка, — сказала Хлоя, — которую бы закопать от греха подальше. Рванешь вместе с нашим старым другом? — Сбросьте у дерева и… — И нет, Дрейк. Это наше дело, — отрезала Хлоя. Нейт заткнулся и улыбнулся сыпучему серому небу. Это была их война.* * *
Надин успела рассадить по автомобилям всех и подняться в воздух сама, прежде чем грянул взрыв. Ей доводилось видеть записи испытаний ядерных бомб. Густаво полгода назад увлекся космосом и до дыр засмотрел диск с анимацией рождения и смертей звезд. Она ждала подобного, но Древо Жизни умерло иначе. Оно взорвалось в момент, но этот момент отпечатался на сетчатке покадрово. Оно набухло, словно набирало в себя воздуха, оно пожелтело, засветилось и по всем его корням побежала разогнанная, раскаленная смола, пуча их и окрашивая все полыхающие фонтаны смолы из синего в фиолетовый, а следом и в розоватый горячий цвет. А потом все превратилось в ослепительную белоснежную вспышку и оглушительный грохот. Потом, лет через миллион по ощущениям и через минуту по часам, обрушились горы. Пусть сами каменные основания остались стоять, но они показались жалкими остовами, когда весь снег ринулся вниз, сминая любые воспоминания о Шамбале, о совсем недавнем бое или о выдержавших тысячи лет непогоды святилищах.