Какой хозяин, такой и питомец

      Колонелло чувствовал, что тонет. Он погружался все ниже и ниже в темные, бездонные пучины океана, сквозь толщу воды не пробивалось ни лучика света, тьма окружала его, и он задыхался, когда вся эта вода давила ему на грудь. Он барахтался, пытаясь выплыть, но все было безуспешно, и черные воды медленно, но неотвратимо тянули его на дно, к собственной погибели. Над ухом раздался душераздирающий вой чудовищ, живущих на глубине.       А затем он проснулся. Темные воды внезапно сменились светлым восходом, первые лучи утреннего солнца освещали комнату — вот только давление никуда не ушло. Паникующий разум Колонелло, все еще уверенный в том, что они умирают, заставил его сделать несколько неловких рывков, прежде чем он наконец сообразил, что нет, он не тонет и его никто не пытается задушить — а вздох он не может сделать из-за одной наглой венгерской овчарки, радостно улегшейся прямо на его груди.       — Рейн, блять! — он был бы и рад это прокричать, выражая все свое недовольство сложившейся ситуацией, но из его рта вырвался только сдавленный хрип, потому как воздуха в легких категорически не хватало из-за одной наглой пятидесятикилограммовой туши, спящей на нем и не собирающейся слезать.       Он напрягся и сел, стряхивая с себя этот огромный пушистый комок, не встречая особого сопротивления. Рейн издал слабый ворчащий звук, но так и не проснулся — а может и проснулся, черт его знает, за этими длинными прядями шерсти Колонелло толком не мог разглядеть морду своего пса. Зато отреагировала Лар — она заворочалась на кровати, сонно нахмурилась, выглядя столь очаровательно недовольной, что у Колонелло свело низ живота от восхищения, — и, приоткрыв один глаз, хмуро заворчала.       — Ну и куда ты пошел? — губы ее были столь восхитительно надуты, что ему тут же захотелось упасть на колени и извиниться за все свои прегрешения, даже те, которые он не совершал, — Бросаешь меня, да?       — Лар, милая, кора, я же бегаю по утрам, — он попытался сказать это спокойным тоном, но в его словах слышался какой-то странный, скулящий тон. Его жена нахмурилась еще сильнее, фыркнула в подушку, и это ее фырканье попало прямо в его бедное слабое сердечко, столь по-детски насупленным оно было.       — Моя грелка для постели опять убежала, — пробормотала она милым сердитым тоном, потирая глаза кулаком и сонно моргая, — знала бы я, что так будет, когда за тебя замуж выходила, еще бы трижды подумала, прежде чем «да» говорить.       Она показала ему язык, и, притянув к себе еще и его подушку, отвернулась, продемонстрировав ему свою голую спину. Колонелло тяжело вздохнул, покосился на Рейна.       — Охраняй её, кора! — скомандовал он, пытаясь добиться хоть какой-нибудь реакции от пса. Рейн отреагировал — он слабо дернул хвостом и перевернулся на другой бок, занимая его часть кровати полностью. Потрясающе ленивая скотина.       А ведь он завел себе собаку еще и для того, чтоб с ней бегать, специально выбрал активную и дружелюбную породу. Но Рейна не волновало, что ему положено по прописанной документации породы любить прогулки и активные игры — он любил только спать и, почему-то, мыться. Колонелло закатил глаза — он не знал, чего он ожидал от своей собаки, — и наконец-то обратил свое внимание на того, кто в этом доме был гораздо более активным, а также был причиной рева чудовищ в его кошмарном сне.       Ллувия ерзала возле кровати, радостно виляя хвостом и стуча по земле передними лапами, выплескивая всю скопившуюся за ночь энергию, нетерпеливо поскуливая.       — Да, да, девочка, спокойно, кора, — Колонелло потрепал ее за ушами, и Ллувия, милая, культурная, дрессированная Ллувия, послушно села, как и положено любой воспитанной собаке, — подожди минуту, я сейчас оденусь и мы пойдем гулять.       Ллувия замотала хвостом из стороны в сторону, но продолжила сидеть, смотря на Колонелло умными веселыми глазами. Он ласково ей улыбнулся, не разжимая губ, чтоб не нервировать — и чуть не оказался сбит на землю семикилограммовой тушей, прыгнувшей ему прямо на плечи. Он пошатнулся, ухватился за стоящий стул — и только это помогло ему не упасть, когда огромный серый кот уселся ему на шею в прямом смысле этого слова.       — Нуб, ты издеваешься, кора? — прорычал он, пытаясь стряхнуть его с себя, а после — сдержать стон боли, потому что кот явно не планировал слазить, выражая свое несогласие шипением и острыми когтями, впившимися в его спину, — Да покормлю я тебя, слезь только, скотина ты этакая!       Нуб раздраженно фыркнул и таки соизволил спрыгнуть — Колонелло вновь чуть не рухнул на землю, когда огромный котяра использовал его как опору для прыжка. Он раздраженно чертыхнулся, — и в наступившей, пусть и относительной, тишине, услышал слабый смешок, доносящийся из кровати. Потрясающе, даже его жена смеется над ним — а это, между прочим, ее кот, так пусть она о нем и заботится! Колонелло недовольно покосился в ее сторону — Лар тут же попыталась принять самый невинный вид. У нее не особо удалось — но она была слишком восхитительной, когда вот так притворялась спящей, стараясь скрыть улыбку, но ее губы все равно легонько подрагивали, — Колонелло не мог на нее сердиться даже в шутку.       Все что он мог — это наигранно тяжело вздохнуть и поплестись вниз, на кухню, сопровождаемый их домашним зоопарком.       — Смирно, солдат! — лишь крепкая выдержка Колонелло позволила ему не отдать честь, когда он услышал приказ, отданный очень знакомым голосом. Он лишь слабо дернулся, подавив желание встать по струнке, выдохнул сквозь стиснутые зубы, перевел глаза на виновника его состояния.       Мист смотрел на него, не моргая — сначала одним глазом, потом он развернул голову, украшенную горделиво поднятым хохолком, осмотрел вторым, — и, видимо, довольный сотворенным хаосом, начал грызть клювом прутья решетки. Колонелло вздохнул еще более тяжко.       — И тебя покормлю, не волнуйся, кора, — пробормотал он себе под нос, — я всех тут кормлю, нахлебники вы. Ну, кроме тебя, Ллувия, ты замечательная.       Ллувия, услышав свое имя, тихонько гавкнула, но более никак не выдала своего нетерпения, спокойно ожидая, когда ей насыпят корма. Колонелло наполнил ее миску, миску Рейна — правда он сомневался, что эта ленивая сволочь соблаговолит проснуться ради такой простой вещи, как еда — разве что он сообразит поесть ближе к обеду. Нуб, пока он отвлекся, ухитрился стянуть чуток корма из миски Ллувии — он делал это, как подозревал Колонелло, лишь из спортивного интереса, потому как тырил еду, только если ее хозяин был рядом, а потом даже толком не ел. Как и еду из своей миски — он лишь презрительно фыркал на элитный кошачий корм, что они для него покупали, а потом, взмахнув длинным пушистым хвостом, запрыгивал на подоконник и уходил гулять. Сам. Первые разы Колонелло немного волновался за него — но Лар успокаивала его тем, что этой наглой роже ничто навредить не способно, да и Нуб всегда возвращался к ночи, притаскивая им в зубах то каких-то крыс, то кротов, а пару раз настоящих змей. Однажды эта змея даже оказалась живой, и они с Лар долго и упорно выковыривали ее из-под шкафа, где она решила спрятаться.       — Стройся, отряд! — радостно возопил Мист, когда Колонелло насыпал ему зерен в миску. Он развернул и свернул хохолок, красуясь перед Колонелло, ласково клюнул его в палец, когда он потянулся почесать ему холку, и наконец приступил к еде, выклевывая из специальной кормовой смеси кусочки ягод.       Колонелло улыбнулся, затем внимательным взглядом осмотрел его клетку — скоро ее надо будет чистить, судя по частицам грязи тут и там, перевел взгляд на Ллувию.       — Ну что, пойдем гулять, кора? — спросил он нарочито серьезно, словно правда вел диалог. Ллувия, шустро прикончившая свой завтрак — судя по всему, чтоб кто-то, не будем показывать пальцем на Нуба, вновь не стащил его, и шустро побежала к двери, нетерпеливо помахивая хвостом, и даже отсутствующая лапа ей ни чуточки не мешала.       Колонелло не знал, как Ллувия выглядела до той аварии, — он познакомился с Лар уже много после, а потому видел ее без шрамов, а Ллуви со всеми ногами лишь на старых фотографиях, — но он был рад, что то, что у неё была ампутирована задняя левая лапа, и заместо нее болтался лишь короткий лысый обрубок, никак не мешало ей быть очень жизнерадостной и счастливой собакой. Он любил гулять с Ллувией по утрам, когда улицы еще тихи и пустынны и только изредка тренирующиеся спортсмены пробегали по своей стороне тротуаров — но даже они исчезали, стоило им уйти в глубь огромного парка.       Он уже был готов выходить — Ллувия радостно подставила голову под ошейник, нетерпеливо дергая ушами, — но вдруг обнаружил, что забыл телефон в спальне, слишком отвлеченный тем бедламом, что устроили животные.       Колонелло поднялся наверх, заглянул в комнату — и мог лицезреть прекрасную картину того, как его жена обнимала Рейна, прижимаясь к нему во сне, уткнувшись носом в мягкую шерсть и сладко сопя. Он заморгал. Наверное, он не должен ревновать к своей собаке — или чувствовать себя преданным и брошенным.       НО ХЕЙ, ЭТО ОН ДОЛЖЕН БЫТЬ ГРЕЛКОЙ СВОЕЙ ПРЕКРАСНОЙ ЖЕНЫ!