Игра 2.0

Снова бежать по лезвию бритвы, Словно загнанный зверь, не считая потерь, И вновь рисковать собой. Может лучше лежать тенью забытой На горячем песке от страстей вдалеке, Где царит тишина и вечный покой?! Кипелов, «Жить вопреки», 2011 г., слова В.Кипелов и М.Пушкина

Суд. - Прошу всех встать. Суд идет! Зал синхронно поднимается. Вместе со всеми поднимается и человек, что сидел на скамье подсудимых за решеткой с металлическими браслетами на руках. Подсудимый – молодой мужчина. На вид ему не дашь и тридцати, особенно если не брать в расчет седину у корней постриженных под короткий ежик волос. Подсудимый окидывает пустым и безразличным взглядом зал суда, примечая знакомые и незнакомые лица. Сотрудники ФСБ, журналисты, людишки из числа свидетелей, жертв и просто зевак… Взгляд арестанта лишь на мгновение оживляется, когда он встречается глазами с мужчиной, сидящим в первом ряду. О, если бы взглядом можно было убить, оглашение приговора бы не потребовалось. Кто мог знать, что столь чистый и невинный персонаж, как полковник Белов, может смотреть с такой ненавистью. Короткая, болезненная ухмылка. Подсудимый бросает взгляд на прокурора, на пустое кресло адвоката, от услуг которого он отказался, наконец, переводит взгляд на судью. Он знает, что ему грозит, но все же внимательно слушает приговор. - Именем Российской Федерации! – голос судьи был сух и торжественен. - Приговор Московского Городского Суда по делу № 1-238/10 от 23 апреля 2011 года. Московский Городской Суд в составе председательствующего судьи Скрябина Михаила Николаевича, с участием государственного обвинителя - прокурора города Москвы Куденеева Сергея Васильевича, подсудимого Смолина Алексея Владимировича, при секретаре Жуковой Анне Васильевне, рассмотрев уголовное дело в отношении Смолина Алексея Владимировича, 1978 года рождения, проживающего в Москве, гражданина РФ, с незаконченным высшим образованием, холостого, имеющего сына Азарова Павла Алексеевича, - при упоминании о сыне подсудимый вздохнул, - не работающего, ранее не судимого, обвиняемого в совершении преступлений, предусмотренных статьями… Далее идет подробный перечень статей Уголовного Кодекса, которые нарушил подсудимый. От их количества и тяжести ахают особо впечатлительные люди, слышатся шепотки на тему «как таких земля носит». Сам подсудимый на этом моменте заскучал: все, что он сделал, он знал и сам. Только вот суд, как оказалось, знал не все. Но и этого хватило, чтобы… - Суд постановил: признать Смолина Алексея Владимировича виновным в совершении данных преступлений и, в соответствии с Уголовным Кодексом Российской Федерации, назначить ему наказание в виде пожизненного лишения свободы. Приговор может быть обжалован в кассационном порядке в вышестоящий суд в течение 10 суток со дня провозглашения. Этап. Еще десять дней одиночества. Дни ожидания, пока приговор вступит в силу и меня этапируют. Все это время с момента, когда из больницы меня перевели в СИЗО, до суда, а затем и после суда, до этапа, меня содержали в одиночке, пресекая любой контакт с людьми, включая администрацию изолятора, так что единственным моим общением с людьми стал как раз-таки суд. Еду в изоляторе просовывали через окошко в двери, но я к ней и не притрагивался. Ел только черствый хлеб, запивая его водой, чтобы окончательно не угробить организм, все еще ослабленный после ранений. Первое время меня посещали мысли о побеге, но, учитывая мое состояние, они были фантастикой, поэтому после суда сменились совсем иными… Одиночество в клетке совсем не похоже на одиночество на воле. Замкнутое помещение с серыми стенами, освещаемое тусклым свечением сороковаттки. Узкое окошко, огороженное решетками – единственный глоток воли. Буквально после нескольких дней я фактически перестал спать , избегая снов, в которые настойчиво набивались картины моего прошлого. Все это давило на мой и без того воспаленный рассудок. Почему… Почему ты не убил меня в тот день, Белов? Сколько раз я говорил другим, убеждал самого себя, что лучше сдохну, нежели попаду на нары. И вот попался. Прокололся. Проиграл. Пожизненное лишение свободы. Всю оставшуюся жизнь гнить на зоне среди так презираемых мною блатных. Нет, лучше действительно сдохнуть. Я сел на шконке, взял в руку алюминиевую ложку, с задумчивым видом покрутил ее, провел по ней пальцем. Единственный верный вариант. В камере я один, менты сюда не заходят. Никто не помешает. За дверью послышались шаги. Они приближались к двери камеры. Почувствовав взгляд через «волчок» (глазок двери камеры), я отложил ложку. Дверь открылась и в камере появилась фигура сержанта – надзирателя. Я поднял глаза на него. - Смолин, на выход. - Куда? – осведомился я. - На этап. Вот и настал этот день. Я не успел ни сбежать, ни подохнуть, так что сегодня меня повезут в то место, где по решению суда я должен буду отбывать остаток жизни. - Куда? – повторяю я вопрос. - В Соликамск. - В «Лебедя»? - Да. Кивнув, встаю со шконки, сложив руки за спиной, в сопровождении сержанта иду по коридору. На выходе получаю копию приговора и уведомление о вступлении оного в законную силу, успеваю удивиться, что этапирование начинается так скоро. Вещей у меня нет. В компании других осужденных прохожу процедуру обыска. Успеваю глотнуть воздуха, прежде чем меня грубо запихивают в автозак. В автозаке по пути в центр спецперевозок веду себя спокойно, не вступая в диалог ни с блатными, что сидят спокойно, ведь для них такие мероприятия – дело привычное, ни с перваками, которые заметно нервничают, едва не трясутся от страха. В центре перевозок – еще один обыск. И вот он. Спецвагон, вагон-зак или, как его прозвали в народе, «Столыпин». «Столыпин» оказался таким, каким его и описывали лагерные авторы всех времен. Вагон разделен на две части. В одной из них – конвой, в другой – арестанты. Вне всяких сомнений первая была обустроена максимально комфортно. Во второй же… Зарешеченные окна и двери, откидные полки и просто дикая духота и вонь. Конвоиры распихали всех по купе, рассчитанным на 16-18 человек. На деле же, только в моем ехало человек 30. Здесь случилось мой первый контакт с остальными. Пятеро наиболее авторитетных арестантов заняли спокойно себе места получше. Среди остальных началась драка за полки, за которой блатные наблюдали с довольными ухмылками, делая ставки сигаретами и чаем. Несмотря на полнейшее нежелание участвовать в потасовке и все еще не прошедшую слабость, мне все же пришлось втянуться в «битву», ввиду нежелания спать на полу. Выбив себе место, я прилег, проваливаясь в сон без сновидений. Первый день езды не примечался ничем значимым. На второй трое моих «спутников» совершили попытку побега, за которой наблюдали все, в том числе и я, не оставивший надежды на возвращение на волю, но все еще слабый для рывка. Эти трое ухитрились проковырять дыру в полу и на повороте, когда поезд замедлил ход, вылетели на полотно и, прокатившись по земле пару метров, дали деру. Но конвойные, на удивление быстро заметившие побег, сорвали стоп-кран. Погоня длилась недолго. Неудачливых беглецов положили автоматными очередями. Я лишь вздохнул, качая головой, отмечая, что этап – не время для побега. Надо было пытаться раньше, либо попробовать уйти уже из колонии. Правда, ходит легенда, что «Белый лебедь» - тюрьма неприступная, сбежать оттуда невозможно. Но ведь тоже самое говорили и про знаменитый Алькатрас, пока не появились Фрэнк Моррис, Кларенс и Джон Энглины, совершившие единственный удачный побег из «Скалы». «Что ж, я буду первым, кто смог сбежать из «Лебедя»» - пообещал я себе. «А потом доберусь до тебя, Белов». Дальнейшая поездка прошла на удивление спокойно. В Соликамск мы прибыли сразу, безо всяких перевалочных пунктов. Меня, как единственного приговоренного пожизненно и отправленного именно сюда, повели сразу в колонию. Остальных – на пункт перераспределения. Обыск, баня, медосмотр, беседа с режимником. Карантин – очередные 14 дней одиночества и дурных мыслей. И вот меня впихивают в камеру, запирая за мной дверь. - Кто такой? – сразу раздается вопрос, на который я спокойно отвечаю. - Смолин. Алексей Владимирович.