Court/Суд

— Твой отец отнимает у детей магию и может убить их, — проговорила я. Возможно, это не лучший способ сообщить новость Джексону, но, что ж, это определённо быстро прогоняет печаль из его глаз. То, что горит в них сейчас, — это раскалённая до бела ярость, от которой у меня по позвоночнику пробегает холодок. — Я убью его голыми руками, — вырывается у Джексона, и он выглядит так, будто собирается сделать это прямо в эту минуту. — Давайте утром сыграем в игру «Кто первым убьёт дорогого отца», — говорит Хадсон. — Я думаю, что нам всем нужно поспать, иначе никто не будет убит, кроме нас. Все ворчат, но мы знаем, что он прав. Я чувствую, что вот-вот упаду от усталости. Мариз делает несколько попыток заставить нас пообещать не делать ничего необдуманного, но лучшее, на что соглашается Джексон, — не уходить до утра. Он ждёт, пока Флинт встанет на костыли, а затем вместе с Орденом отправляется в свои комнаты. Когда мы все выходим за ними, Хадсон крепко обхватывает меня за талию и уносит нас на лестницу, ведущую в его комнату, в мгновение ока. Должна признать, что иногда вся эта штука с угасанием действительно пригождается — особенно учитывая, что мы двигались так быстро, что не позволило зафиксировать весь ущерб, нанесённый Академии Кэтмир во время нападения. Я знаю, что в конце концов мне придётся посмотреть, но сейчас я не уверена, что готова увидеть, как много приспешникам Сайруса удалось разрушить в этом месте, которое я стала называть домом. Хадсон осторожно ставит меня на ноги рядом с кроватью, его взгляд скачет по комнате и смотрит куда угодно, только не на меня. — Тебе нужно поспать. Я займу диван, чтобы не мешать тебе. — Мешать мне? Как будто ты когда-нибудь сможешь. — Он может стоять передо мной, но я не могу не заметить слона, зажатого между нами. — Хадсон, мы должны поговорить о том, что произошло в лазарете. — О чем тут говорить? — мрачно отвечает он. — Это то, что есть. Я нежно кладу руку на его руку. — Мне так жаль… — Грейс, остановись. — Он говорит твёрдо, но не сердито. И не так разрушено, как я себя чувствую. — Почему ты так себя ведёшь? — спрашиваю я, ненавидя то, как нуждаюсь. И ещё больше ненавижу то, насколько нуждающейся и неуверенной я себя чувствую. — Что случилось? — Он смотрит на меня серьёзно. И я понимаю — всё не так. Но в этом нет ничего нового. Дело не в нас. Это просто всё вокруг нас. Только вот… Только вот когда он так себя ведёт, мне кажется, что это всё-таки мы. Я не могу смириться с этим, не после всего, через что мы прошли, чтобы добраться сюда. И меня определённо не устраивает, что он просто отстраняется, чтобы зализать свои раны, вместо того чтобы поделиться со мной своими проблемами. — Хадсон, пожалуйста, — говорю я, пытаясь дотянуться до него. — Не делай этого. — Не делай чего? — спрашивает он. Настала моя очередь посмотреть на него. И это, должно быть, задело его, потому что его челюсть сжалась, и внезапно он очень, очень заинтересовался стеной прямо за моей головой. — Поговори со мной, — шепчу я, придвигаясь всё ближе и ближе, пока наши тела почти не соприкасаются и мы дышим одним воздухом. Он остаётся на месте секунду, две, затем делает намеренный шаг назад. И это режет, как нож. — Мне нечего сказать. — Наверное, всё когда-то бывает впервые, — пытаюсь поддразнить я, надеясь добиться от него реакции. Надеюсь вернуть Хадсона, который слишком уверен в себе, слишком самоуверен для своего же блага. Тогда он смотрит на меня, наконец, и когда я оглядываясь назад, я чувствую, что тону в бесконечности его океанского взгляда — бесконечности его самого. Но чем ближе я смотрю, тем больше понимаю, что он тоже тонет. И как бы я ни старалась, он не даёт мне бросить ему спасательный круг. — Позволь мне помочь тебе, — шепчу я. Он грустно полусмеется. — Мне не нужна твоя помощь, Грейс. — Тогда что тебе нужно? — Я хватаюсь за него, прижимаюсь ближе. — Скажи мне, что это, и я найду способ дать тебе это. — Он не отвечает, не обхватывает меня руками, не двигается. И вот так, страх — это рыкающий зверь глубоко внутри меня, отчаянно рвущийся наружу. Потому что это не мой Хадсон. Это чужой человек, и я не знаю, как его вернуть. Я даже не знаю, как найти его под этим льдом. Я просто знаю, что должна попытаться. Вот почему, когда он снова начинает двигаться назад, я крепко держусь. Я сжимаю его рубашку в своих руках, прижимаюсь к нему всем телом, держу свой взгляд прикованным к его взгляду. И отказываюсь отпускать его. Потому что Хадсон Вега — мой, и я не собираюсь терять его из-за демонов, похороненных внутри него. Ни сейчас, ни когда-либо. Я не знаю, как долго мы остаёмся в таком состоянии, но достаточно долго для того, чтобы моё горло сжалось. Достаточно долго, чтобы мои ладони стали влажными. Более чем достаточно, чтобы рыдания поднялись в моей груди. И всё же я не отворачиваюсь. И всё же я не отпускаю его. И тогда это происходит. Челюсти сжаты, горло работает, он скользит пальцами по моей шее и запускает руку в мои волосы. Затем откидывает мою голову назад, не сводя глаз с моих, и говорит: — Грейс, — голосом настолько грубым и страдальческим, что всё моё тело напрягается в предвкушении и отчаянии. — Мне жаль, — говорит он мне. — Я не могу… Я не… — Всё в порядке, — отвечаю я, даже когда беру его щеку в свою руку и притягиваю его голову к своей. На мгновение я думаю, что он собирается отстраниться, что он не хочет целовать меня, в конце концов. Но потом он издаёт какой-то звук в горле, и так же легко все страхи и неудачи исчезают в бешеном, исступленном прижатии его губ к моим. В один момент я пытаюсь раскрыть его, а в другой — тону в сандале, амбре и твёрдом, твёрдом мужчине. И ничто ещё не было так хорошо. Потому что это Хадсон, мой Хадсон. Мой парень. И даже когда всё идёт не так, как надо, это так, так правильно. Как бы в доказательство этого, он его клыки царапают чувствительную кожу в уголках моего рта, и я не могу не потерять себя в жаре его тёмного и отчаянного сердца. — Всё хорошо, — бормочу я, когда его пальцы сжимают мою спину, а его дрожащее тело прижимается к моему. — Хадсон, всё хорошо. Он, кажется, не слышит меня — или, может быть, просто не верит мне — когда он углубляет поцелуй и разрывает мир и меня на части. Сверкает молния, гремит гром, и, клянусь, я слышу только его. Всё, что я вижу, чувствую или обоняю, — это он, даже до того, как он проводит языком по моему языку. Он на вкус как мёд — сладкий, тёплый, опасный. Он вызывает привыкание, и я стону, отдавая ему всё, что могу. Даю ему всё, что он хочет, и умоляю его взять больше. Как можно больше. Мы оба задыхаемся, когда он наконец отстраняется. Я пытаюсь продержаться ещё немного, пытаюсь удержать связь между нами. Потому что пока он укутан в меня, в нас, он не заперт в своей голове, разрушая себя из-за того, что не может, да и не должен, изменить. В конце концов, он отстраняется, но я не готова его отпустить. Я продолжаю сжимать руки вокруг его талии, прижимаясь к нему. — Ещё немного, — тихо умоляю я. — Просто дай мне ещё несколько минут тебя, меня и забвения, которое я чувствую, когда мы прикасаемся друг к другу. Он, должно быть, чувствует моё отчаяние и хрупкость, которую я так старательно пытаюсь скрыть, потому что он не двигается. Я жду, что он скажет что-нибудь остроумное, саркастическое или просто смешное, как умеет только он, но он не произносит ни слова. Вместо этого он просто обнимает меня и позволяет мне обнимать его. И на данный момент этого достаточно. За последние двадцать четыре часа мы столько всего пережили. Борьба с великанами, побег из тюрьмы, та ужасная битва, потеря Луки и почти потеря Джексона и Флинта, находка разрушенного Кэтмира. Часть меня думает, что это удивительно, что мы всё ещё стоим на ногах. Остальная часть меня просто благодарна за то, что мы есть. — Мне жаль, — снова шепчет Хадсон, его дыхание горячо проходит к моему лицу. — Мне так жаль. Сильная дрожь сотрясает его длинную, худую фигуру. — За что? — спрашиваю я, отстраняясь, чтобы видеть его лицо. — Я должен был спасти его, — говорит он, когда наши взгляды сталкиваются, и его голос срывается. — Я должен был спасти их всех. Я вижу, как чувство вины пожирает его заживо, и я не позволю ему этого. Я не могу. — Ты не сделал ничего плохого, Хадсон», — твёрдо говорю я ему. — Флинт был прав. Я должен был остановить их. — Остановить их, значит, дезинтегрировать сотни людей на месте? — спрашиваю я, подняв брови. Он пытается отвернуться с позором, но я крепко держу его. Я ношу в себе такое чувство вины и боли с тех пор, как умерли мои родители, и это не совсем весело. Я ни за что не собираюсь стоять здесь и позволять Хадсону делать то же самое. Если только я смогу помочь. — Что ты должен был делать? — спрашиваю я его. — Заставить Сайруса и всех, кто против нас, просто — я качаю головой, подбирая нужные слова — - раствориться в воздухе?. — Если бы я это сделал, Лука был бы жив. У Флинта всё ещё была бы его нога. А Джексон и Нури… — Ты мог бы это сделать? — спрашиваю я, потому что чувствую его замешательство в начале той битвы, чувствую, как он пытается взять под контроль себя и ситуацию, когда вокруг нас бушует хаос. — В самом начале, когда всё было в таком беспорядке, ты бы смог это сделать?. — Конечно, я мог бы… — Он прервался, провёл рукой по волосам. — Я не знаю. Всё было так близко и хаотично. И когда Джексон бросился прямо в центр всего этого… — Ты бросился в центр вместе с ним. Потому что ты не мог рисковать пропажей и причинить вред ему или другим. И ты бы скорее умер сам, чем допустил, чтобы с Джексоном что-то случилось. — Ну, ты же видела его, — тянет Хадсон, и на мгновение он становится похож на себя прежнего. — Парень явно нуждается в защите. Стоит мне отвернуться, как у него вырвут сердце из груди. — Я не уверена, что всё было именно так, — говорю я, фыркнув. — Но я знаю, что ты сделаешь всё, чтобы защитить его и меня. Я также знаю, что ты сделаешь всё, чтобы защитить остальных. Ты не дезинтегрировал всех в самом начале, потому что не был уверен, что не получишь одного из нас. А когда ты был уверен, когда ты всё выяснил, ты угрожал сделать это и сделал бы, я уверена. Он снова смотрит на стену через моё плечо. — Ты не понимаешь. Никто не понимает. Всё не так просто. — Он вздыхает. -Я ненавижу эту штуку внутри меня. — Я знаю, что ненавидишь. — Я убираю руки с его талии и прижимаюсь к его лицу, терпеливо ожидая, пока его глаза снова встретятся с моими. — Но я также знаю, что если бы Сайрус и остальные не ушли, когда ты их предупредил, ты бы заставил всех до единого прекратить своё существование, и ты бы сделал это ради нас. Я не сомневаюсь, что ты бы сделал это, если бы это означало сохранить нас в безопасности. — Его взгляд приковывает мой, когда он признаётся: — Чтобы уберечь тебя, я готов на всё. — Но я не верю в это. Хадсон любит меня, я знаю это, но я не думаю, что даже он понимает, как много он готов пожертвовать ради всех остальных, не только для меня. — Чтобы все были в безопасности. Он пожимает плечами, но я чувствую, что на этот раз он немного расслабился. Поэтому я снова обхватываю его руками и обнимаю ещё крепче, делая всё возможное, чтобы показать ему, что я верю в него, даже когда он не верит в себя. — В любом случае… — Хадсон кашляет и добавляет: — Прежде чем мы снова выступим против Сайруса, мне нужно поговорить с Мэйси о том, как противостоять заклинанию чувства. — Заклинание чувства? — Это должно быть то, что использовал Сайрус, — продолжает он. — Сайрус заставил ведьм сделать что-то с целой группой — я почти уверен в этом. Вот почему, когда я попытался убедить его войска отступить, они даже не признали меня. Это было похоже на… — Они вообще тебя не слышали? закончила я за него. — Да. — Он качает головой с отвращением — то ли к себе, то ли к отцу, я не знаю. — Я должен был ожидать, что он сделает что-то подобное. — Потому что ты всезнающий? — спрашиваю я с сарказмом. Я понимаю, почему он обвиняет, и он взвалил на свои плечи всю тяжесть мира, независимо от того, принадлежит он ему или нет, но достаточно. — Или потому что ты бог? — Его бурные голубые глаза слегка сузились от раздражения. — Потому что я знаю своего отца. Я знаю, как он думает. И я знаю, что он не остановится ни перед чем, чтобы получить то, что хочет. — Это верно, — говорю я ему. — Он не остановится ни перед чем. А это значит, что всё, что случилось на острове, произошло из-за него, а не из-за тебя. — Хадсон начинает спорить со мной, но снова замолкает, когда я бросаю на него взгляд. На этот раз он знает, что я права, хочет он это признать или нет. Мы остаёмся так на протяжении, кажется, целой вечности, глаза закрыты, тела прижаты друг к другу, всё, что мы видели и делали, оседает между нами, как мокрый цемент. Мне бы только хотелось быть уверенной, что это связывает нас вместе, а не образует стену. Потому что эта война ещё далека от завершения. Нам предстоит долгий путь, если мы надеемся спасти детей до того, как Сайрус убьёт их, и нет никаких гарантий, что всё закончится так, как мы хотим. Нет гарантий, что всё когда-нибудь снова будет хорошо. Вот почему я делаю глубокий вдох и говорю ему о страхе, который был тех пор, как мы вернулись в Кэтмир. — Я не думаю, что Корона — это то, о чём мы думали.