Court/Суд

Хадсон смотрит на мою ладонь, и я вижу, как миллион различных мыслей и сценариев проносятся в его голове, пока он пытается придумать, как ответить. В конце концов, он только говорит: — То, что ты ещё не нашла его силу, не означает, что её не существует. — Может быть, и нет, — с сомнением соглашаюсь я. — Но я почти уверена, что почувствовала бы что-то, если бы у меня появилась новая сила. — Так же, как ты знала, что ты горгулья, когда впервые приехала в Кэтмир? — спросил он, приподняв бровь. От этого вопроса у меня болит живот, поэтому я засовываю его — и все возможные ответы — так глубоко, как только могу. Это далеко не лучшее решение, но пока Неубиваемый Зверь не решит проснуться и ответить на несколько вопросов для меня, я практически застряла. Нет смысла волноваться следующие несколько часов, если я могу этого избежать. Особенно когда мне очень, очень нужно поспать. — У нас есть время побеспокоиться о Короне позже, — говорит Хадсон. Он ослабляет свои руки на моей талии и поворачивает меня к своей большой кровати, которая кажется раем для моих усталых глаз. Хадсон целует меня в макушку. — Почему бы тебе не забраться ко мне? — Я слишком измучена, чтобы последовать его предложению и забираюсь в кровать, натянув на себя простыню и плед, пока он направляется в ванную. Почти сразу же я обнаруживаю, что мои глаза закрываются, несмотря на мою решимость дождаться Хадсона. Проходит всего минута, прежде чем я погружаюсь в некий туман, картины битвы, которую мы все пережили, мелькают в моей голове в бесконечном монтаже полувоспоминаний и полуснов. Я смещаюсь, когда образы смерти Луки смешиваются с воспоминаниями о заточении в тюрьме. Кровь из ноги Флинта покрывает мои руки, серебряные глаза Реми говорят мне, что он скоро увидит меня снова. Я кручусь на месте, пытаясь понять, где я нахожусь. Моё сердце бешено колотится. Неужели я всё ещё в тюрьме? Мне приснилось, что мы освободились, что мы спасли Неубиваемого Зверя — нет, горгулью, напоминает мне мой засыпающий разум. Я беспокоюсь, Грейс. Так волнуюсь. Голос старшей горгульи проносится в моём сознании, проскальзывая между образами, которые всё ещё мелькают в моём мозгу. Я продираюсь сквозь сознание, но каждая секунда затягивает меня всё глубже, словно я застряла в зыбучих песках. Нет времени, нет времени. Его голос ещё более неистовый, чем когда-либо, пробивается сквозь туман. А потом более чётко, чем он когда-либо говорил со мной, словно концентрируясь на каждом слове: — Проснись, Грейс! У нас почти нет времени!