Court/Суд

Святое дерьмо. Я имею в виду, святое дерьмо. Он, наверное, шутит, да? Мы не можем быть в Горгульем дворе. Но, оглядывая этот роскошный двор, я не могу отделаться от мысли, что он говорит правду. Пол сделан из мрамора, как и колонны по обе стороны высокой, искусно сплетенной, украшенной золотом и драгоценными камнями ограды. А внутренний двор — это парадный вход в то, что выглядит как очень большой, очень богато украшенный средневековый замок. Что вполне логично, учитывая, что король горгулий был в заточении более тысячи лет. По словам Флинта, Двор Драконов менялся и адаптировался на протяжении многих лет, и сейчас он находится в одном из самых дорогих небоскребов Нью-Йорка. Когда король был заключён, а остальные горгульи мертвы, у Двора Горгулий вообще не было возможности развиваться. Должно быть, мы каким-то образом находимся во сне в его сознании, переживая величие этого Двора, который он помнит. Мысли о том, каким мог бы быть Двор Горгулий, должен был бы быть сейчас, если бы не Сайрус, заставляют моё сердце болеть. — Это прекрасно, — говорю я ему, глядя на замок, который в два раза больше Кэтмира, и такой величественный, что у меня пальцы чешутся нарисовать его. Мы стоим во внутреннем дворе перед главным строением, но когда я поворачиваюсь кругом, чтобы охватить всё вокруг, я понимаю, что позади меня, как и впереди, есть ещё много чего. Замок окружён огромным, настоящим рвом с большим деревянным разводным мостом. А вокруг всего замка возвышается гигантская каменная стена высотой около семидесяти пяти футов, как я предполагаю, для борьбы с тем фактом, что большинство паранормальных существ могут прыгать очень высоко. Сам замок невероятно внушителен, он построен из камня, с огромными зубчатыми башенками на вершине основного строения и четырьмя большими круглыми башнями, стоящими на каждом углу. Здесь больше окон всех форм и размеров, чем я ожидала, основываясь на своих весьма ограниченных знаниях о средневековых замках. Но витражи окон имеют гораздо более примитивный дизайн, чем я могла предположить. Конечно, я не имею ни малейшего представления о том, когда появились витражи. Возможно, тысячу лет назад оно было настолько сложным, насколько это было возможно. Остальная часть замка, безусловно, кажется первоклассной. — Это ваш двор? — спрашиваю я, всё ещё вращаясь в медленном круге, пытаясь охватить всё это. — Ты король горгулий и построил это? — Да, и построил. Кстати, меня зовут Алистер, — говорит он тем ровным и культурным голосом, который так отличается от всего, что я когда-либо слышала от него раньше. — Но вы заблуждаетесь относительно того, чей это суд. — Он усмехается, поднимая мою руку с татуировкой Короны. — Это ваш суд, моя дорогая, а не мой. Больше нет. При этой мысли у меня слабеют колени. Когда я представляла себе строительство Двора Горгулий на деньги, полученные от Вивернхорда, я представляла себе что-то немного меньшее, менее пугающее. Более… пляжным. Место, в котором девушка, родившаяся и выросшая в Сан-Диего, могла бы чувствовать себя комфортно. Я смотрю вверх, вверх, вверх на вершину замка. В этом месте нет ничего комфортного. Всё, что я здесь видела, кричит о роскоши и чистом запугивании. — Но ты король, — говорю я ему, изо всех сил стараясь не обращать внимания на то, как Корона горит на моей ладони. — Это принадлежит тебе. — Я был королём. — Его улыбка скорее грустная, чем печальная. — Теперь ты правишь Двором Горгулий, а значит, этот замок — этот Двор — твой, и ты можешь поступать с ним, как пожелаешь. — От этой мысли мой и без того больной желудок скрутило ещё сильнее. Вся эта история с правлением становится реальной, слишком реальной, несмотря на то, что нас осталось всего две горгульи. Если нам действительно удастся победить Сайруса, я вдруг ужаснусь, что мне действительно придётся занять своё место в Круге. — Так вот зачем ты привёл меня сюда? — спрашиваю я, пытаясь осознать масштаб всего этого. — Чтобы показать мне, чем я управляю? Алистер смеётся. — Мне жаль разочаровывать тебя, Грейс, но я не приводил тебя сюда. Ты привела меня сюда. И я очень рад, что ты это сделала. Это… — Он делает паузу, чтобы оглядеться вокруг, и снова проводит рукой по тонкому бархату своей туники. — Приятно снова оказаться здесь, даже если это всего лишь несколько украденных мгновений. — Я не понимаю. Что значит, я привела тебя сюда? Я даже не знала о существовании этого места… — И, тем не менее, ты привела нас сюда. Это очень впечатляет, моя дорогая. Очень, очень впечатляет. Особенно учитывая, насколько вы молода. — Он покачал головой, на его лице появилось изумлённое выражение. — Ты намного сильнее, чем я себе представлял, а я представлял себе очень многое. — Должно быть, я выгляжу такой же растерянной, как и чувствую, потому что Алистер машет рукой перед нами. — Давайте пройдёмся, и я постараюсь ответить на все ваши вопросы. — Их очень много, — предупреждаю я его, когда мы начинаем прогуливаться по этому огромному древнему двору, как будто у нас послеобеденное чаепитие, а не ожидание раннего утра, когда Сайрус и его армия попытаются уничтожить всех и всё, что нам дорого. — Начнём с того, как вы можете так легко разговаривать здесь? Обычно, когда вы говорите со мной, видно, что это усилие. — На это он поднимает одну властную бровь, и я быстро поднимаю руки в знак извинения. — Без обид. — Я не обижаюсь, — отвечает он. Но его лицо остаётся строгим, глаза сужены. И могу ли я просто сказать, насколько действительно причудливы его различия? То есть, я понимаю, что он был заперт тысячу лет, и это сделало действительно ужасные вещи с каждой его частью. И я не говорю, что он не был чертовски страшен как Неубиваемый Зверь. Он был абсолютно таким. Но есть что-то в короле горгулий, что-то в этом Алистере, что в миллион раз более пугающее. Мы проходим ещё несколько ярдов в тишине, каблуки сапог Алистера стучат по полированному мрамору при каждом шаге. Я только начинаю думать, что он не собирается отвечать на мой вопрос, несмотря на то, что обещал, когда он говорит: — Вести наш народ нелегко. Это приходит с многими обязанностями — перед миром и перед нашим народом. Одна из этих обязанностей — быть открытым для них, всегда. — Он вздохнул и сделал длинный, медленный вдох, прежде чем продолжить. — Горгульи были созданы, чтобы быть идеальным миротворцем, чтобы вернуть баланс в мир людей и паранормалов. Один из этих даров, помогающих нам, как, я уверен, вы уже догадались, заключается в том, что все горгульи могут говорить друг с другом телепатически. Так мы можем координировать атаки и лучше патрулировать территории. То, что он говорит, имеет полный смысл, основываясь на истории, рассказанной нам, и всё же я не могу сдержать своего сердца от ускорения, поскольку я наконец-то узнаю больше о том, что значит быть горгульей — от горгульи. Он продолжает. — Все могут общаться телепатически на небольшом расстоянии. Подразделение может легко оставаться скоординированным таким образом. Конечно, есть несколько лейтенантов, которые могут общаться на гораздо больших расстояниях. А ещё есть королевская линия… — Он поворачивается, чтобы посмотреть мне в глаза, пока объясняет. — Королевская линия может говорить со всеми, независимо от расстояния. Они — наш народ, и мы всегда можем услышать их, когда они нуждаются в нас. Это и дар, и бремя. Хорошо, в теории это звучит прекрасно.Король настолько связан со своими подданными, что они могут обратиться к нему в любое время и получить его внимание в одно мгновение. На практике, однако, я могу только представить, что это более хлопотно — иметь возможность слышать эти тысячи и тысячи голосов каждую минуту каждого дня, если король захочет. — Вы можете никогда не заглушать голоса? — спрашиваю я. Он кивает. — Мы можем фильтровать, как нам нужно. Но, будучи запертым в форме горгульи в течение тысячелетия, я постепенно утратил эту силу и контроль в реальном мире. Постепенно утратил способность заглушать голоса, а тем более отвечать на них. Тысячи голосов одновременно звучали в моей голове всё время, умоляя меня помочь, спасти их, освободить их. Кричащие от боли и удивляющиеся, почему я не пришёл, почему не ответил на их мольбы. — Его голос превращается в гравий. — Так много голосов… Это звучит ужасно, просто ужасно. И тут ко мне приходит другая мысль. Мысль настолько ошеломляющая, настолько заманчивая, что моё сердце бешено забилось в груди. Ведь если бы мы были единственными двумя оставшимися горгульями, то не было бы тысяч людей, мешающих ему ясно мыслить… Я собираюсь спросить его об этом, но затем он поднимает бровь и говорит нечто такое, от чего у меня сердце падает на пятки, а мозг начинает крутиться в миллионе разных направлений. — Конечно, ты знаешь, что это такое, внучка. Ты, должно быть, тоже наводнена голосами из Армии Горгулий, да?