Court/Суд

Я разразилась смехом. Я не могу сдержаться. Идея настолько абсурдна, что я больше ничего не могу поделать.  — Да, точно, — наконец говорю я, переворачиваясь на бок на кровати рядом с ним. — Я думала, ты действительно собираешься сказать что-то серьёзное.  — Я говорю серьёзно. — Он переворачивается на бок, опираясь на локоть. — Я действительно имел в виду то, что сказал. Мне нужно, чтобы ты…  — Конечно, ты не это имел в виду, — отрицаю я, пытаясь игнорировать тошнотворное чувство, которое нарастает в моём желудке от одной только мысли о том, что он говорит. — Ты никак не можешь хотеть, чтобы я забрала твою силу, и я никогда бы не сделала этого, даже если бы ты попросил.  — Ты только что сказала мне, что сделаешь для меня всё, что угодно, — тихо отвечает он.  — И я бы сделала, — говорю я ему. — Всё, что хоть немного разумно, я сделаю для тебя в одно мгновение. Я бы умерла за тебя, Хадсон. Но это? — Я качаю головой. — Это ненормально. Ты не можешь просто попросить меня… Он поднимает бровь.  — Сделать так, чтобы я больше не мог никого убить по неосторожности?  — Ты никогда в жизни никого не убивал по неосторожности. — Я делаю глубокий вдох, затем медленно выдыхаю его, когда ужас бурлит в моём животе. — Кроме того, речь идёт не о том, чтобы остановить тебя от причинения боли другим людям. Речь идёт о том, чтобы попросить меня причинить боль тебе. Конечно, ты понимаешь, что именно это ты и делаешь.  — Я прошу тебя помочь мне, Грейс. Ты единственная в целом мире, кто может это сделать. — От муки в его голосе у меня на глазах выступили слёзы. Но я не могу сделать то, что он хочет. Не могу. Даже если я найду способ найти пропавшую армию Горгулий и заставить Корону работать до того, как мы встретимся с Сайрусом — а гарантий на это нет — я не могу просто использовать это против моего товарища. Я не могу лишить его того, что делает его тем, кто он есть, даже если он думает, что хочет именно этого. Я делаю глубокий вдох, затем медленно выдыхаю, пытаясь побороть панику, разгорающуюся в моей груди.  — Хадсон, я не думаю, что это то, чего ты действительно хочешь.  — Даже если я говорю тебе, что это именно то, чего я хочу? — требует он с уверенностью, которая является такой же его частью, как его голубые глаза и тёмные волосы. Это такая же его часть, как и его сила.  — Это были ужасные несколько дней. Никто из нас не в хорошем расположении духа. Несколько дней назад мы были в тюрьме, потом битва, потом Кэтмир. Как ты можешь даже думать о принятии такого решения, когда у нас ещё не было возможности переварить всё, что произошло?  — Именно потому, что я переосмыслил случившееся, я и прошу тебя об этом. — Он провел рукой по волосам. — Ты можешь себе представить, каково это — знать, что Лука мёртв, потому что я не использовал свои силы до того, как его убили? Или что моему младшему брату понадобилось сердце дракона, чтобы выжить, потому что я слишком боялся использовать свои способности? — Его голос ломается. — Или что я действительно боюсь того, что случится, если я всё-таки воспользуюсь своим даром? — Он встаёт с кровати и начинает расхаживать по комнате, стараясь не приближаться к солнечному свету, проникающему через окно. — Ты даже не представляешь, какое это бремя — эта сила, которая усугубляется тем, что, когда речь идёт о твоей безопасности, нельзя верить, что я буду думать, прежде чем действовать.  — Они были там, чтобы убить нас, Хадсон! — Теперь моя очередь расстраиваться, моя очередь дёргать себя за волосы. — Это не то, что ты только что уничтожил кучку невинных волков. Если бы у них был шанс вырвать нам глотки, они бы им воспользовались.  — А если в той стае был ещё один волк вроде Давуда? Кто-то, кто не мог бегать так же быстро, как он, или кто не был таким храбрым, как он? Что, если я убил и его?  — Ты не знаешь, что был ещё кто-то, похожий на Давуда…  — А ты не знаешь, что не было! — рычит он. — Кроме того, теперь мы никогда не узнаем. В этом вся моя суть.  — Значит, твой ответ — навсегда отказаться от своих способностей? Даже несмотря на то, что ты, возможно, поступил правильно? Даже несмотря на то, что эти волки могли убить каждого из нас? — Я качаю головой. — Это бессмысленно. Мы находимся в центре битвы за весь мир, битвы, которая определит, как паранормалы и люди будут жить в течение столетий — и даже будем ли мы жить. Ты — самое мощное оружие, которое у нас есть, и ты хочешь, чтобы я просто лишила тебя силы, потому что ты можешь совершить ошибку?  — В этом нет ничего страшного. Я действительно совершил ошибку. На самом деле, я совершил несколько. — Он выдохнул, покачал головой. — И я не имел в виду, что ты должна взять их прямо сейчас. Я имел в виду после того, как мы сразимся с Сайрусом. Но я спрашиваю об этом не потому, что хочу, чтобы ты спасла мир. Я прошу об этом, потому что хочу, чтобы ты спасла меня. Боль в его голосе безошибочна, и это разбивает мне сердце. И это также говорит мне яснее всяких слов, что я неправильно с этим справилась. Но может ли кто-нибудь действительно винить меня? Из всех вещей в мире, о которых я когда-либо думала, что Хадсон может попросить меня, это даже не было на радаре. Но опять же, возможно, так и должно было быть. Я всегда знала, что у Хадсона очень непростые отношения со своими способностями — сначала из-за того, как Сайрус использовал его в детстве, а потом из-за того, что он сделал с ними, когда впервые попал в Кэтмир. Добавить к этому всё, что произошло в последнее время, и стоит ли удивляться, что он сходит с ума? Стоит ли удивляться, что он думает, что это его единственный выход? Но это не так. Не может быть. Сила Хадсона — неотъемлемая часть его самого, такая же неотъемлемая, как саркастический щит, который он поддерживает, чтобы держать других на расстоянии, и сильная доброта, которую он так старается не замечать. Я расстроена, напугана и более чем немного расстроена. Как он может просить меня причинить ему такую боль? Я хочу только одного — накрыться с головой одеялом и сделать вид, что этого разговора никогда не было. Но даже если мы зашли в тупик, я не могу оставить всё как есть. Я не знаю, что делать, чтобы исправить ситуацию, но сидеть здесь и спорить с ним — только усугублять ситуацию. Поэтому я со вздохом слезаю с кровати и иду к тому месту, где он стоит. Или, лучше сказать, прислонился, учитывая, что он стоит в этой сексуальной позе, прислонившись плечом к стене, скрестив руки на груди. Обычно он принимает эту позу только тогда, когда пытается сделать вид, что ему наплевать на происходящее, и тот факт, что он чувствует необходимость использовать её сейчас, со мной, заставляет меня чувствовать себя самым дерьмовым в мире товарищем.  — Эй, — говорю я, когда мы снова оказываемся лицом к лицу. — Мы можем ещё поговорить об этом? Он поднимает бровь.  — Трудно говорить, когда кто-то уже принял решение.  — Я могу сказать то же самое о тебе. — Это неправильные слова, и я знаю это, как только они вылетают из моего рта. Чёрт. — Я не имела в виду…  — Ты знаешь, каково это — быть мной, Грейс? Знаешь ли ты, каково это — провести своё детство взаперти, чтобы стать сильнейшим оружием? Каково это — работать каждую секунду, чтобы убедиться, что ты не причинишь кому-то боль и не лишишь его воли? Печаль поднимается внутри меня. Я ненавижу, что ему больно, и ещё больше ненавижу, что он думает, что единственный способ прекратить эти мучения — это заставить меня насиловать его, причинять ему боль, таким ужасным способом.  — О, Хадсон. Я даже представить себе не могу…  — Нет, не можешь. В этом-то всё и дело. И ты не знаешь даже половины того, как работают мои силы — чего они мне стоили. — Он вскидывает руки в разочаровании и поворачивается, чтобы уйти. Но в последнюю секунду он оборачивается ко мне и очень тихо говорит: — Каждый раз, когда я их использую, во мне исчезает частичка света, Грейс. Я боюсь, что в один из этих дней я могу не вернуться к тебе. Я могу не вернуться к себе.  — Тогда не используй их! — умоляю я его. Если он не будет использовать свои силы, тогда всё будет хорошо. Ему не придётся страдать, а мне не придётся быть тем человеком, который отнимает у него часть, делающую его таким, какой он есть. Но Хадсон только качает головой и смотрит на океан за окном.  — Ты простила меня за смерть Луки, но однажды умрёт кто-то, за кого ты не сможешь простить за то, что я не спас. И я всё равно проиграю, Грейс.  — Я никогда не буду винить тебя за то, что ты не убил кого-то, чтобы спасти нас, — умоляю я, хватая его за рубашку и поворачивая к себе лицом, чтобы он увидел убеждённость на моём лице.  — Что если бы Мэйси умерла следующей, а я был бы рядом? Всё, что мне нужно было сделать, это дезинтегрировать двух волков, чтобы спасти её. Что тогда? — Я хочу сказать, что он не прав. Что я пойму, но на секунду я открываю рот, чтобы сказать, что, конечно же, он убьёт двух волков, чтобы спасти Мэйси, и в этот момент я понимаю, что он прав. Мы все считаем, что Хадсон сам решает, когда использовать свой дар, чтобы спасти нас, но так ли это на самом деле? Я знаю, что всегда буду любить его. Я всегда буду на его стороне и поддержу его выбор. Но если быть честной, какая-то часть меня будет разбита, если он не сделает всё возможное, чтобы спасти последнюю семью, которая у меня осталась, девушку, которая сделает всё, чтобы спасти всех нас. И он тоже видит это в моих глазах, потому что шепчет прерывистым дыханием:  — Грейс, я умоляю тебя. Пожалуйста. Не оставляй меня так. Я не знаю, сколько ещё я смогу выдержать это, не потеряв себя навсегда, не потеряв тебя. И вот так моё сердце разрывается на части. Потому что я готова на всё ради Хадсона — абсолютно на всё. Кроме этого. Сколько бы боли не причинял ему его дар, в глубине души я знаю то, о чём он не задумывался. Хотя использование его способностей может однажды сломить его так, что он не сможет оправиться и нет никаких гарантий. А у меня есть шанс вернуть его обратно, помочь ему всегда находить себя снова. Но если я заберу его силы, и кто-то попытается причинить мне вред — и ему это не удастся, потому что у него нет его способностей — что ж, это боль, которую его душа никогда не переживёт, независимо от того, кто останется собирать осколки. Я знаю это так же точно, как свой следующий вдох — потому что я чувствовала бы себя точно так же, если бы наши роли поменялись местами и с ним что-то случилось. Быть парой — значит прикрывать друг друга. Всегда. И я буду носить корону вечно, если это будет означать спасение жизни моего парня. В любом случае, сейчас не время убеждать Хадсона в моей правоте. Мы вымотаны до предела. Но я могу сказать, что он ждёт, что я соглашусь прекратить его боль, так же как я уверена, что впервые с тех пор, как мы знакомы, я разочарую его. И у меня нет ни малейшего представления о том, куда нам двигаться дальше.