Court/Суд

Он, должно быть, читает отказ на моём лице, потому что его плечи опускаются на секунду, может быть, на две. Затем он выпрямляется, и на его лице появляется непостижимое выражение, которое он демонстрирует всему миру. Даже его глаза — которые всегда мягкие для меня в эти дни — выглядят пустыми.  — Хадсон…  — Всё в порядке, — говорит он, и его улыбка, когда он заправляет мои волосы за ухо, — одна из самых грустных, которые я когда-либо видела. — Почему бы нам не попытаться немного поспать? Я хочу поспорить с ним, хочу не спать, пока мы не решим эту проблему. Но правда в том, что я так устала, что у меня голова идёт кругом, и попытка разобраться с этим кажется концом света. Может быть, немного сна — это именно то, что нам обоим нужно, прежде чем мы снова попытаемся подойти к этой проблеме. Видит Бог, немного ясности в голове точно не повредит.  — Хорошо. — Я встаю и направляюсь в ванную, чтобы принять душ, но боюсь, что могу заснуть, стоя под струями воды. В конце концов, я раздеваюсь до лифчика и трусиков и забираюсь в кровать. Хадсон присоединяется ко мне несколько секунд спустя, и я засыпаю ещё до того, как он успевает натянуть на нас одеяло. Я сплю, как камень, в течение четырех часов и просыпаюсь только потому, что Хадсон сидит на краю кровати с чашкой кофе в руке. Трусливая часть меня хочет сосредоточиться на кофе — всё лучше, чем видеть его побеждённый взгляд, который был в его глазах, когда мы ложились спать, — но он заслуживает большего. Наши отношения заслуживают большего. Поэтому я медленно, осторожно поднимаю взгляд на него и вздрагиваю от облегчения, когда понимаю, что глаза, смотрящие на меня в ответ, такие же мягкие и снисходительные, как обычно. Тем не менее, я не могу не спросить:  — Ты в порядке? — Потому что я не уверена, что в порядке.  — Я в порядке. Удивительно, что даже несколько часов сна могут сделать с парнем. Теперь я действительно обеспокоена, потому что обычно Хадсон говорит так по-британски, только когда он чертовски зол и ругается на всю катушку. Что именно это значит? Он притворяется, что всё в порядке, но на самом деле это не так? Или он принял моё решение и пытается жить с ним? В любом случае, это удар по моему нутру — меньше всего я хочу причинить ему боль — как и то, что я не знаю, что делать, что говорить, чтобы улучшить ситуацию для него. В конце концов, он улучшает ситуацию, держа чашку с кофе прямо вне моей досягаемости.  — У тебя есть пятнадцать секунд, чтобы проснуться и взять его, — дразнит он, — - или он пойдёт прямо в канализацию.  — Ты не посмеешь! — говорю я, беря спасательный круг, который он мне предложил. Предложил нам.  — Ты так думаешь? — Он начинает вставать, но я хватаюсь за него и тяну его обратно вниз, затем хватаю чашку цепкими руками.  — Дай мне, дай мне, дай мне, — говорю я ему. Он протягивает её с ухмылкой.  — Я побывал в четырех разных местах, и, видимо, в Ирландии не очень любят Dr Pepper. Или Pop-Tarts. — Он протягивает мне белый бумажный пакет. — Там фруктовый салат, йогурт, кекс и сэндвич из пекарни вниз по дороге.  — Какой пекарни? — спрашиваю я, глядя в окно на скалы и бушующий океан, которые простираются до самого горизонта. Единственные строения в поле зрения — это два дома, которые являются частью этого участка, где остановились остальные. — А какая дорога? Он пожимает плечами.  — Ладно, может быть, это немного дальше, чем дорога. Но я даю хорошие чаевые, так что в конце концов всё уравнивается.  — Конечно, сходится. — Я закатываю глаза, ставя свой удивительно вкусный кофе на тумбочку и доставая пакет. Мой желудок так радуется перспективе настоящей еды, что практически танцует — и тут я понимаю, что уже давно не ела ничего, кроме поп-тартов. Может быть, Хадсон прав. Девушка не может жить одними поп-тартами, как бы ей этого ни хотелось.  — А как же Мэйси и остальные? — спрашиваю я, подцепляя вилкой виноградину.  — Я заказал еду и для них, — отвечает он, делая длинный глоток из бутылки с водой, стоящей на комоде.  — Ты лучший, — говорю я ему с ухмылкой, наконец-то начиная по-настоящему расслабляться. Между нами всё в порядке, говорю я себе. Хадсон в порядке. Может быть, всё, что нам действительно было нужно, это немного поспать. Он наклоняет голову таким образом, который у него означает «очевидно».  — Я стараюсь. Мы говорим ни о чем особенном, пока я ем — Ирландия, наши друзья, Сайрус — но как только я доедаю последний кусочек сэндвича, Хадсон берёт меня за руку и говорит:  — Нам нужно поговорить. И чёрт. Вот и весь мой оптимизм. И моя способность дышать. Потому что, спала я несколько часов или нет, я не изменила своего мнения о его способностях.  — Мне жаль, Хадсон. Мне так жаль…  — Не волнуйся, — говорит он, поднимая руку, чтобы остановить меня. — Дело не в этом.  — Тогда в чём? — настороженно спрашиваю я. — Потому что ни один хороший разговор никогда не начинается с этих слов.  — Может, и нет, — отвечает он с горестным видом. — Но, скажем так, есть степени плохого.  — Хорошо. — Я втягиваю последний глоток бодрящего кофе, когда паника расправляет свои крылья на внутренней стороне моего желудка, превращая его в пустоту и нервозность и заставляя меня сожалеть обо всей еде, которую я только что съела. — Так что же это такое плохое?  — Совсем не плохо, если смотреть на вещи в перспективе.  — Фантастика. Я имею в виду, кто не любит играть в долгую игру? — Я искренне вздыхаю, даже когда готовлюсь к тому, что он скажет. — Ладно, тогда. Что случилось? Он начинает говорить, а затем прерывается нервным смехом.  — Почему бы нам обоим просто не расслабиться на секунду? — Я поднимаю бровь.  — Я уверена, что корабль уже уплыл.  — Да. — Он вздыхает. — Ты права. И потом он больше ничего не говорит, кажется, целую вечность. Теперь я очень нервничаю, беспокойство ползает по моим внутренностям, превращая их в кашу. Я пытаюсь сказать себе, что всё, что Хадсон хочет сказать, не имеет большого значения, но Хадсон не известен тем, что делает большое дело из ничего — прошлая ночь была ярким примером. Так что, что бы это ни было, это важно, а в наши дни важное почти всегда означает плохое.  — Я думал о Суде Горгулий, — наконец говорит он, как раз перед тем, как я собираюсь выпрыгнуть из своей кожи. Я не ожидала такого поворота разговора, и я несколько секунд моргаю, а затем начинаю:  — И что же? — Прежде чем он успевает что-то сказать, я продолжаю. — Я знаю, что все считают меня заблуждающейся, но я клянусь…  — Никто из нас не думает, что ты бредишь, — успокаивает он. — Именно поэтому я провёл последние несколько часов, изучая то, что ты видела. И пытался найти ответ.  — И ты нашел его? — спрашиваю я, хотя уже знаю. Хадсон не пытался бы быть со мной таким деликатным, если бы он ничего не придумал. И если бы это что-то не могло меня расстроить.  — Может быть. — Он сужает глаза в раздумье. — Ты помнишь ту ночь в прачечной? Когда ты танцевала со мной?  — Ты имеешь в виду, когда ты сказал мне заткнуться и танцевать? — спрашиваю я с мягкой ухмылкой, потому что, конечно, я помню.  — Думаю, это сделала музыка. — Он одаривает меня лукавой улыбкой.  — А кто управлял музыкой? Он пожимает плечами.  — Не моя вина, у меня хороший вкус и безупречное время.  — Не говоря уже о полностью управляемом эго, — отвечаю я, закатывая глаза.  — Скромность сильно переоценена. — Его ухмылка исчезает. — В любом случае, именно тогда ты впервые увидела все нити, верно?  — Да, это так, — соглашаюсь я. Я не могу понять, к чему он клонит, но знаю, что это очень важно. Я вижу это в его глазах, слышу это в его голосе.  — Я впервые увидел вашу связь с Джексоном вблизи и наяву. — Он гримасничает. — Это было весело.  — Не сомневаюсь. — Я сжимаю его руку. — К чему ты клонишь, Хадсон? Потому что я должна сказать тебе, что эта твоя затея меня очень пугает.  — Прости. Я просто пытаюсь заложить основу. — Он наклоняется и нежно целует меня. — И в любом случае не из-за чего волноваться. Я обещаю.  — Хорошо. — Я не верю ему, но думаю, что сейчас не время для этого. Нет, если я надеюсь, что он скоро перейдёт к делу.  — Там ещё была зелёная нить. Ты помнишь её?  — Помню? Я вижу её каждый раз, когда касаюсь любой из моих струн. Что я делаю постоянно, учитывая, что платиновая струна — это та, благодаря которой я становлюсь горгульей.  — Да. — Он прочистил горло. — Так ты знаешь, с чем тебя связывает эта зелёная нить? И так же легко бабочки в моём животе превращаются в гигантских мотыльков-людоедов.  — Я думаю, лучше спросить, знаешь ли ты, что это за связь? Его взгляд неотрывно следит за моим, когда он отвечает:  — Возможно.