Court/Суд

— Я знала, что ты это скажешь, — простонала я, перекатываясь, чтобы зарыться лицом в ближайшую подушку. Я не хочу снова видеть эту женщину. Просто не хочу. Проклятье. Проклятье. Проклятье. Я едва сдерживаю желание закричать в подушку — меня останавливает только то, что я чувствую на себе взгляд Хадсона, и я знаю, что он уже обеспокоен. Последнее, что мне нужно, — это полностью потерять самообладание у него на глазах. Да ладно. Эта женщина чудовищна. Отвратительна. Я знаю, что она помогала мне — за определённую плату — каждый раз, когда я просила её о чём-то, но разве помощь в распутывании её беспорядка отменяет тот факт, что она сама его заварила? Отменяет ли это тот факт, что именно она привела всё это в движение, когда манипулировала брачными узами между мной и Джексоном? Смерть моих родителей, смерть Зевьера и Луки, нога Флинта, душа Джексона… Всё это из-за вмешательства Кровопускательницы в мою жизнь. Эта мысль заставляет меня перевернуться, эта мысль заставляет меня потянуться к руке Хадсона и притянуть её к своей груди, чтобы прижать к себе, глядя ему в глаза. Он снисходительно улыбается мне, но уголки его улыбки на миллион долларов поникли и выглядят немного принуждённо. Его скулы кажутся немного более выраженными, чем обычно, а его великолепные глаза выглядят затянутыми штормом, как будто циклон кружится в его голове, просто вне поля зрения.  — Ты в порядке? — спрашиваю я, хотя знаю, что он в полном порядке. Ухмылка усиливается. — Конечно.  — Ты не выглядишь нормально. — Я протягиваю свободную руку вверх, чтобы погладить его по щеке. Он смотрит на меня с насмешливо-возмущённым видом.  — Ого. Значит, роза уже отцвела, да? — Я закатываю глаза. — Ты понимаешь, о чем я.  — Понимаю? — Он осторожно убирает остатки моего обеда с кровати. А затем он берёт меня на руки, переворачивает, пока мы не оказываемся на противоположном краю кровати. Он лежит на мне, его смешное лицо всего в нескольких дюймах от моего.  — Всё ещё думаешь, что я плохо выгляжу? — спрашивает он, его пальцы танцуют по моим рёбрам, когда он щекочет меня. Я слишком занята своим смехом, чтобы ответить.  — Это значит «нет»? — спрашивает он, щекоча всё сильнее и быстрее.  — Прекрати! — Я задыхаюсь, смеясь так сильно, что практически плачу. — Пожалуйста, остановись! Его пальцы замедляются.  — Значит ли это, что ты закончила оскорблять меня?  — Я не знаю, — говорю я, хватая обе его руки в свои. — Значит ли это, что ты закончил бросаться словами?  — Бросаться словами? — Его брови взлетают вверх. — Кто-то практикует свои британские выражения. Хотя технически, я не закатывал истерик, хочу, чтобы ты знала. — О да, я неправильно произнесла это слово. Проклятье. Я читала о британском сленге и хотела произвести на него впечатление.  — Да, ну, кое-кто спарился с британцем, и она решила, что должна быть в состоянии понять его, когда он в следующий раз начнёт шататься и срываться на сленг. Его глаза приобретают лукавый блеск.  — Я думаю, ты прекрасно меня понимаешь.  — Да, — соглашаюсь я. — Именно поэтому я беспокоюсь о тебе, Хадсон.  — Не о чем беспокоиться, — отвечает он, и на секунду мне кажется, что он снова собирается меня пощекотать. Но в конце концов он просто усмехается, глядя на меня с нежностью в глазах. Я знаю, что должна надавить, знаю, что должна заставить его рассказать о том, что его беспокоит. Но когда он смотрит на меня вот так, и у нас есть несколько минут, чтобы просто побыть, без всего того дерьма, с которым нам приходится иметь дело, обрушивающегося на нас, я не хочу давить. Я не хочу делать ничего, кроме как прижимать Хадсона к своему сердцу — и ко всему остальному — так долго, как только смогу. Так я и делаю, обхватывая его тело руками и ногами и прижимаясь к нему так крепко, как только могу.  — Я люблю тебя, — шепчу я, прижимаясь к прохладной коже его горла. Я чувствую, как его сердце бьётся слишком быстро, чувствую, как неровно поднимается и опускается его грудь, когда он борется с демонами, которыми не хочет делиться.  — Я тоже тебя люблю, — шепчет он в ответ и тоже обнимает меня. Однако в конце концов реальность вторгается в виде череды текстовых сообщений, приходящих на оба наших телефона одновременно. Остальные проснулись и готовы к планированию. Хадсон откатывается в сторону, чтобы взять свой телефон, а я тяну подушку и накрываю ею лицо. Может быть, если я буду играть страуса, мне удастся избежать наказания за то, что я не участвую в этом обсуждении. И впоследствии не делать того, что, как я знаю, должно быть сделано.  — Ты ведь знаешь, что чем дольше ты там прячешься, тем больше решений будет приниматься без тебя? — спрашивает он, забавляясь своим акцентом.  — Ты ведёшь себя так, будто это плохо, — отвечаю я и в итоге набиваю рот наволочкой. Хадсон смеётся, убирая подушку с моего лица.  — Эй, отдай её. — Я пытаюсь схватить подушку, но он держит её на расстоянии вытянутой руки.  — Ты действительно не собираешься быть разумной в этом вопросе, не так ли? Его ухмылка становится всё шире. — Потому что это я неразумна.  — Хорошо. — Я снова плюхаюсь на кровать и смотрю на белый плиточный потолок.  — Мы можем сходить к Кровопускательнице.  — И ты сохранишь непредвзятость, когда будешь с ней разговаривать?  — Ты серьезно? — недоверчиво спрашиваю я. — Это ты постоянно с ней ссоришься, так почему ты читаешь мне лекцию о непредвзятости?  — Мне можно с ней ссориться — она меня ненавидит. Но она очень неравнодушна к тебе. Это значит, что если мы хотим чего-то от неё добиться, тебе нужно хорошо играть со старой птицей.  — Что это говорит обо мне, что старуха-убийца с серьёзными намерениями питает ко мне слабость? — задаюсь я вопросом. Хадсон ухмыляется и наконец опускает подушку рядом со мной на кровать.  — Что ты настолько удивительна, что даже психопат должен тебя полюбить?  — Теперь ты просто подлизываешься. — И тут, чтобы он не думал, что ему всё сошло с рук, я поднимаю подушку и бросаю в него. Он ловит её с подмигиванием — большой подарок — а потом спрашивает:  — Это работает?  — А ты как думаешь? — Я вылезаю из кровати, по пути в ванную прихватываю рюкзак. Может быть, после того, как я оденусь, я буду лучше относиться ко всему этому. С этой мыслью я чищу зубы, включаю душ и очень, очень стараюсь не обращать внимания на то, что в другой комнате тихо играет песня Linkin Park «One Step Closer» Хадсона. Я знаю, он думает, что я не могу услышать её, когда работает душ, но это одна из тех песен, которые невозможно игнорировать — особенно учитывая то, что он спросил меня перед тем, как мы отключились. Это просто случайный выбор из плейлиста? Или Хадсон подсознательно выбрал эту песню, потому что она отражает его чувства? Насколько он близок к разрыву? Это хреновая мысль посреди хреновой ситуации, и я полчаса размышляю обо всем этом, пока принимаю душ и одеваюсь. Сейчас чуть больше десяти утра, что означает, что на Аляске сейчас середина ночи — возможно, не лучшее время, чтобы заглянуть к старухе, но поскольку до восхода солнца ещё три часа, это практически идеальное время для Хадсона, учитывая, что он не может сейчас находиться под солнечными лучами. Это значит, что у меня почти нет времени на подготовку. Тем не менее, прежде чем мы пойдём туда, умоляя дать ответы — что выводит меня из себя, стоит только подумать об этом — я решила, что должна хотя бы попытаться убедиться, что Хадсон прав. Поэтому, натянув толстовку, я прислонилась к ванне и закрыла глаза. Затем я делаю глубокий вдох и позволяю себе посмотреть — действительно посмотреть — на все нити глубоко внутри меня. Что, как ни странно, не означает, что я действительно смотрю глазами. То есть, проще описать то, как я вижу свои нити, как взгляд на что-то, но я не использую свои глаза, чтобы увидеть их. Я думаю о них и затем могу увидеть их в своем воображении, точно так же, как я могу увидеть своего плюшевого медвежонка или улыбку моей матери, когда я выбираю. И вот я ищу внутри себя свои нити, и они все там, как всегда. Ярко-синяя нить брачных уз с Хадсоном. Теперь уже полностью чёрная нить, связывающая меня с Джексоном. Моя платиновая нить горгульи. Горяче-розовая Мэйси. Сверхтонкая бирюзовая — моей мамы и румяно-коричневая — моего отца… Я слегка вздрагиваю, когда понимаю, насколько шаткими стали эти связи. Наверное, это логично, учитывая, что их нет уже несколько месяцев. Но мне всё равно больнее, чем хотелось бы признать, видеть, как они исчезают понемногу за раз. Я перебираю все ниточки одну за другой, оставляя зелёную напоследок, потому что не хочу иметь с ней дело. И, не буду врать, потому что я её тоже немного боюсь. Тем более что она светится ярче, чем любая другая нить, кроме моей брачной связи с Хадсоном. Я не знаю, что это значит, и не уверена, что хочу знать. Последнее, что я хочу или должна узнать, это то, что я также спарилась с какой-то мстительной старухой, которая живёт в пещере. Для меня это слишком паранормальная «Матушка Гусыня», спасибо большое. Тем не менее, я поняла, что если прятаться от своих проблем, то они не исчезнут. Поэтому я делаю глубокий вдох и, не позволяя себе больше думать об этом, впервые в жизни намеренно хватаюсь за зелёную нить. И я нисколько не была готова к тому, что произойдёт дальше. Я подумала, что, может быть, я превращусь в камень, может быть, часы на моем телефоне замедлят ход. Чёрт, может быть, я даже превращусь в горгулью высотой в двадцать футов. Любая из этих вещей была бы лучше, чем это, эта анархия.