Court/Суд

— Джексон, принеси мне, пожалуйста, одеяло, — просит она, её голос чуть дрожит, когда она опускается на белый бархатный диван. Гостиная снова изменилась, замечаю я, когда Джексон достаёт одеяло из сундука у своих ног. Стены теперь лавандовые, того же цвета, что и кресла, расположенные напротив нас. И на диване, и на креслах лежат подушки с фиалками и зеленью, а камин в конце комнаты освещает всех нас розовым светом. — У неё есть огонь? — шепчет мне Мэйси, пока Джексон укладывает одеяло на колени старухи. — В ледяной пещере? — Как она не дает льду растаять? — спрашивает Иден. — Это иллюзия, — отвечаю я. — Так же, как и вся остальная комната. — А ее хрупкость? Я интересуюсь, пока она тратит минуту на то, чтобы привести себя в порядок. Это тоже иллюзия? И если да, то чего добивается самый могущественный вампир в мире, притворяясь слабым? — Кто-нибудь хочет чаю? — спрашивает Кровопускательница, взмахивая рукой, и на журнальном столике внезапно появляются чайник и чашки. — Здесь действительно есть чай? — спрашивает Мэйси в стороне. — Или это тоже иллюзия? Я пожимаю плечами и качаю головой. Несмотря на то, что нас связывает какая-то причудливая зелёная нить, я далека от того, чтобы быть экспертом, насколько это вообще возможно. Когда никто не отвечает, моя кузина говорит: — Спасибо. Я бы хотела выпить чаю. — Взгляд, которым она смотрит на меня, говорит, что есть только один способ это выяснить. Дикая забава загорается в глазах Кровопускательницы, когда она поворачивается к ней. — Во что бы то ни стало, дорогая. Мэйси наклоняется, опрокидывает чайник и наливает тёплую янтарную жидкость в чашку. Она берёт пару маленьких щипчиков и опускает в горячую жидкость два кубика сахара. Хотя это приводит к другому вопросу: — Где она берёт кубики сахара, если предпочитает… кровавую пищу? — тихо спрашивает Иден. Да. Этот вопрос. Рука Мэйси дрожит, когда она наклоняется над чашкой, тихонько дует, чтобы охладить чай, прежде чем сделать глоток. То есть, она сказала, что хочет чашку. Она не может отказаться от неё только потому, что мы все вдруг не знаем, откуда берётся сахар или чай, если уж на то пошло. Приятно удивлённое выражение её лица, однако, говорит, что это действительно хорошо — что является вопросом на другой день. Потому что, когда Кровопускательница устремляет на меня свой очень прямой, очень пугающий взгляд, я понимаю, что наше время вышло. Ещё до того, как она говорит: — Грейс, дорогая. Почему бы тебе не присесть со мной на диван? Мы можем поговорить об этом твоём вопросе. — Я не хочу сидеть на диване. На самом деле, я не хочу приближаться к ней. Но выражение её взгляда говорит, что она не примет отказа. И поскольку мы — поскольку я — нуждаемся в её помощи, это всё та же старая история, только в другой день. Играть по её правилам или убираться. Именно поэтому я прохожу к ней под внимательными взглядами Хадсона и остальных моих друзей. Однако я не сажусь на диван. Вместо этого я предпочитаю опуститься в одно из красивых лавандовых кресел. Быть услужливым — это одно, а быть покладистым — совсем другое. И я более чем устала быть податливой, когда дело касается этой женщины, которая причинила людям, о которых я забочусь, столько боли. Эта женщина, чьи махинации привели в движение столько ужасных вещей. Старуха поднимает брови на мой выбор места, а когда это не заставляет меня передумать, она несколько секунд смотрит на меня, пока мои друзья неловко переминаются с ноги на ногу. Я смотрю в ответ, не желая больше ни секунды быть запуганнай ею. Способна ли она убить меня? Безусловно. Верю ли я, что она сделает это прямо здесь, прямо сейчас, на глазах у своего драгоценного Джексона? Я так не думаю. Не сейчас, когда она так старается устроить для него шоу. — Почему бы тебе не присесть на диван, Грейс? — наконец говорит она стальным голосом. — В последнее время мой слух уже не тот, что раньше. — Мне здесь удобно, спасибо, — говорю я ей, намеренно повышая голос, чтобы бедная старушка могла меня услышать. Её глаза сужаются, и я жду её следующего парирования. Оказывается, она щёлкнет пальцами и заморозит всех остальных в комнате. Как только они застывают, её лицо каким-то образом превращается из мягкой уязвимости, которую она демонстрировала с тех пор, как мы приехали сюда, в жёсткую, жестокую женщину, которую я знаю и определённо не люблю. В женщину, которая более чем способна уничтожить целую охотничью группу, не пошевелив и глазом. — В какую игру ты играешь, Грейс? — огрызается она голосом, не терпящим неповиновения. Но я перестала ей подчиняться. Если она хочет вырвать мне глотку, то, думаю, ей придётся попытаться сделать именно это. Потому что я не собираюсь ей подчиняться. Не в этот раз. И никогда больше. — Я уверена, что этот вопрос я должна задать тебе, — огрызнулась я в ответ. — Я не та, кто пришел тебя искать, — отвечает она и не ошибается. Что меня немного раздражает. Я сужаю свой взгляд на неё. — Нет, но именно ты заставляешь меня приходить к тебе. — Затем, сделав глубокий вдох, пытаясь сдержать своё беспокойство, я провела рукой по зелёной нити глубоко внутри меня, а также по нитям моих друзей и приятеля. Именно так я разморозила Хадсона, когда мы были здесь в прошлый раз, и, возможно, это сработает… Взгляд через плечо показывает, что так оно и есть. Все мои друзья разморожены, и никто из них не выглядит так, будто стал от этого мудрее. Кроме Хадсона, который смотрит на нас обоих внимательными, изучающими глазами. Кровопускательница подняла руку, словно готовая снова заморозить моих друзей. И я наклоняюсь вперёд и говорю сквозь стиснутые зубы: — Прекрати. Хватит играть в Бога со мной и моими друзьями. Она делает паузу, её губы кривятся в нечто, похожее на забавную ухмылку. — Ты просишь больше, чем думаешь, Грейс. — Да? И почему же? — Потому что, серьёзно, насколько самовлюблённым должен быть человек, чтобы так ответить? — Мне трудно не играть в Бога, — наконец говорит она. — Учитывая, кто я такая. — Самый старый из существующих вампиров? — Я убедилась, что мой тон говорит о том, что это не имеет большого значения. — Бог Хаоса, — отвечает она, её зелёные глаза делают странные завихрения, от которых всё внутри меня начинает тошнить. — А эта зелёная ниточка, которую ты все время задеваешь? Она действительно связывает нас — потому что ты моя внучка.