Court/Суд

— Ты можешь называть меня бабушкой, — продолжает она. — Хотя твоя сила — это сила дочери, а не внучки.  — Я не знаю, что это значит, — говорю я ей и прикусываю губу. Какая-то часть меня — огромная часть, если быть честной — надеется, что она говорит метафорически. Она выглядит так, будто собирается сказать что-то ещё, но затем бросает взгляд на остальных и говорит им: — Садитесь. — Как только она это делает, по комнате появляются дополнительные стулья. Хотя теперь есть место рядом со мной, Хадсон проходит ко мне и садится на другой лавандовый стул, в то время как Иден и Мекай, наконец, тоже снимают напряжение. Флинт и Джексон не садятся. Кровопускательница тонко улыбается, поворачиваясь ко мне, одна бровь приподнята, когда она игнорирует мой комментарий и спрашивает:  — Что привело тебя сюда, Грейс?  — Я же говорила тебе. Зелёная нить. Она складывает руки перед подбородком и смотрит на меня поверх них.  — Но ты знала об этой нити уже несколько месяцев. Что вдруг заставило тебя сегодня прийти ко мне и рассказать об этом?  — Хадсон понял, что когда я прикасаюсь к ней, я могу делать некоторые из тех же вещей, что и ты. Добавь сюда тот факт, что Алистер сказал мне прийти…  — Ты видела его? — взгляд Кровопускательницы сужается, она наклоняется вперёд и хватает меня за руку так сильно, что становится больно. — С ним всё в порядке? Где он? — Я слегка отстраняюсь, но она дрожит под внешностью психопатки, и моё сердце немного смягчается.  — Да, я видела его, но он уже ушёл, — говорю я, думая о той последней встрече в коридоре. — Он сказал, что должен идти искать свою пару. Что касается того, как он… — Я запнулась, не зная, как описать его, когда «в порядке» кажется натяжкой.  — Он в замешательстве. — Хадсон вмешивается, не успев я сказать и слово. — Он был прикован в пещере в течение тысячи лет, и на него регулярно нападали люди, которые хотели его убить. Мне кажется, это могло бы сделать любого человека немного не в себе.  — Это голоса, — говорю я ей. — Он слышит голоса горгулий, которые говорят все одновременно в его голове, умоляя его вернуться, спасти их. Он не может их заглушить и не может думать над ними. Их слишком много.  — Слишком много? — впервые заговорил Флинт. — Сколько здесь горгулий?  — Тысячи, — отвечаем мы со старушкой одновременно.  — Тысячи и тысячи, — продолжает она, когда я умолкаю. — И Алистер был в ловушке с ними более тысячелетия. Он мог фильтровать их, когда командовал. Но быть запертым в пещере… — Она оглядывает свою пещеру. — Я понимаю, почему ему было труднее блокировать их, когда они становились всё более отчаянными. Их так много. — Ещё один всплеск сочувствия к ней. Я пытаюсь подавить его, что должно быть несложно, когда я вспоминаю все те ужасные вещи, которые она сделала. Но потом я думаю о том, что Неубиваемый зверь — её пара, и задаюсь вопросом, не приведёт ли тысячелетнее заточение без Хадсона к тому, что и моя человечность будет подорвана. Это заставляет меня задуматься о том, что бы я сделала, чтобы освободить Хадсона, если бы он оказался в ловушке на тысячу лет. Мне не хочется думать, что ради спасения Хадсона я бы поставила под угрозу чью-то жизнь или счастье, но я не могу сказать этого наверняка. Я бы много чего не сделала, чтобы сохранить его здоровье и целостность. В том числе и спорить с ним о том, чтобы забрать его силы, когда я действительно верю, что это то, о чём он потом пожалеет.  — Я не понимаю, — говорит Мэйси. — Я думала, Грейс была единственной горгульей, родившейся за тысячу лет. Когда она превратилась в камень в Кэтмире, это было огромным событием. Эксперты съезжались со всего мира, чтобы увидеть её, потому что…  — Потому что они считают, что она невозможна, — закончила за неё Кровопускательница. — И так бы и было, если бы она не происходила из длинного рода горгулий. Её мать была одной из них, как и её мать, и её мать до неё. — Моё горло сжимается, когда предательство высасывает кислород из комнаты. Я знала, что моя мать должна быть горгульей, когда Алистер сказал мне, что я его отпрыск, но слышать, как это говорит старуха, осознавать, что моя мать никогда не говорила мне о себе чего-то столь важного, — это душераздирающее зрелище. Хадсон, должно быть, чувствует мою боль, потому что он тянет мою руку к себе на колени, его сильные пальцы сцепляются с моими и сжимают их.  — Моя мать знала, что она горгулья? — я подавила вопрос, пропустив его через сжатое горло неровным шепотом. — И она никогда не говорила мне? Глаза Кровопускательницы расширяются, когда она улавливает мою реакцию.  — Она не знала, кто она такая, так же, как и ты. Я сдерживаю слёзы на глазах, пытаясь разобраться в информации, которой поделилась она. Меня до глубины души расстраивают её методы рассказывать нам только то, что, по её мнению, мы должны знать.  — Почему ты никогда не можешь просто рассказать нам всё? — Я качаю головой.  — Знаешь, мы могли бы убить твоего товарища, когда ты послала нас за каменным сердцем, не сказав нам, кто он на самом деле! — старуха ухмыляется.  — Нет, вы не могли. Не зря же его называют Неубиваемым зверем. — Когда по моим поднятым бровям становится ясно, что я всё ещё не понимаю, она пожимает плечами. — Он связан с богом, Грейс. Я бросаю быстрый взгляд на Хадсона и сглатываю. Затем я спрашиваю её: — Значит ли это, что Хадсон бессмертен, действительно бессмертен, как и я, потому что он моя пара? Но она качает головой.  — Я родилась богом. Я всегда буду богом, даже если моя сила уменьшилась до уровня полубога из-за того, что моя сестра отравила меня. — Она прислонилась спиной к подушкам дивана. — Ты — потомок бога и горгульи, поэтому ты никогда не будешь больше чем полубогом. Ну, если только ты не станешь Трансцендентом, но это уже разговор для другого дня. — Мои плечи опустились. На мгновение я позволила себе представить мир, в котором я не боялась, что что-то или кто-то однажды отнимет у меня мою пару. Что я никогда не потеряю человека, которого люблю больше всего на свете, как я потеряла своих родителей. Я стиснула зубы.  — Несмотря ни на что, не думаешь ли ты, что всё было бы проще, если бы ты просто выложила всё на стол? Рассказала нам всё хотя бы раз?  — Да, и, возможно, нам не пришлось бы наблюдать, как умирают наши друзья, — огрызается Флинт, и я вздрагиваю. От его боли, но также немного от страха перед тем, как отреагирует Кровопускательница. Не так давно она подвешивала его к потолку, как свежее мясо на фермерском рынке. Но она даже не смотрит в его сторону, её взгляд продолжает удерживать мой. "  — Я собираюсь сделать то, чего обычно никому не предлагаю, Грейс, — в конце концов говорит она. — Я собираюсь дать тебе выбор. Я могу рассказать тебе, как найти Армию Горгулий — настоящую причину, по которой ты пришла ко мне сегодня, — Мэйси задыхается, но старуха не упускает ни секунды, — но для этого придётся рассказать тебе всё о том, откуда ты родом и кто ты на самом деле. И я не могу обещать, что тебе понравится то, что ты услышишь. Или… я могу рассказать тебе, как убежать от Сайруса навсегда. И спрятать своих друзей. Оба варианта остановят Сайруса, пока что, но выбор в пользу бегства не спасёт тех детей. Это также не помешает ему продолжить поиски высшей власти, но вы можете жить полной жизнью. Вдали от смерти и разрушения. Так далеко от боли, как только может надеяться человек. Выбор за тобой, Грейс. — И вот она, моя слабость, выставленная на всеобщее обозрение. Потому что я так сильно хочу принять тот выход, который она мне даёт, и я могу сказать, что она тоже это знает. Я не хочу ничего узнавать о моей зелёной ниточке, о том, как мы связаны, о том, что мои родители, возможно, лгали мне всю жизнь так, как я даже не могу себе представить, о том, что я могу быть пешкой в гигантской шахматной партии, разыгрываемой между богами, жить и умирать по чужой прихоти, о том, как мало я контролирую свою жизнь. Я просто хочу вернуться на маяк Хадсона, быть с парнем, которого я люблю, и забыть, что снаружи есть большой, страшный мир. Моё сердце бьётся о рёбра так сильно, что удивительно, как они не трескаются, и я вытираю влажную ладонь о джинсы. Я уверена, что моя вторая рука такая же потная, но Хадсон, кажется, не хочет её отпускать. Отпускать меня. Я поворачиваюсь к своему приятелю и прикусываю губу. Я знаю, что мне делать. Но Кровопускательница дала мне выбор. Синяя таблетка или красная, цитируя один из моих любимых фильмов, и я так сильно хочу принять синюю таблетку, что мои руки дрожат от усилия не убежать. Мои лёгкие сжимаются. Затем мой взгляд встречается со взглядом Хадсона, и дыхание замирает в моей груди. В мгновение ока его океанские глаза вбирают в себя всё, что я так старательно пытаюсь скрыть. Он знает. Он знает, что я борюсь с панической атакой, что я всегда с ней борюсь. Он знает, что я хочу принять её предложение и спрятаться от Сайруса, что я готова на всё, чтобы избежать ощущения, что я не могу дышать, что я не могу контролировать своё тело. И он знает, что если мы согласимся, это, скорее всего, будет означать, что мы будем жить в какой-нибудь пещере на заднем конце Аляски, с заслонами на стенах, чтобы Сайрус не смог проникнуть внутрь, как это сделала Кровопускательница. Или, что ещё хуже, мы пустимся в бега, и ему придётся использовать свой дар, неделю за неделей вырывать свою душу, чтобы обеспечить нашу безопасность. Но он не возражает. У него есть я. Его глаза слегка прищуриваются в уголках, без слов говоря, что если это то, что я хочу сделать, если это то, что мне нужно сделать, он со мной на тысячу процентов. Речь не идёт о том, что я сдаюсь, как в случае с гигантской дракой, и мне нужен пинок под зад, чтобы я копнула глубже и продолжала идти, чтобы я верила в себя так же сильно, как он. Нет, это Хадсон, поддерживающий любое решение, которое мне нужно принять для моего психического здоровья, — и вот так я делаю глубокий вдох, наполняю свои легкие кислородом, в котором я не знала, что отказывала себе, и мои плечи расслабляются. Как будто не было никаких сомнений, он произносит:  — Я люблю тебя. — И я таю. Я просто таю. Я говорю в ответ, я знаю, и он сжимает мою руку, уголок его рта приподнят в полуулыбке. Я перевожу взгляд на Джексона, который стоит рядом с толстым красным стулом, его челюсть отвисла, брови приподняты, как бы спрашивая:"Почему ты не требуешь, чтобы она тебе всё рассказала?» И Флинта, стоящего чуть впереди него, с кулаками на бёдрах, с весом на ногах, готового снова схватиться с Кровопускательницей голыми руками. Волосы Мэйси, похожие на живое пламя, её глаза, умоляющие меня любой ценой узнать, что случилось с её матерью. Даже Мекай и Иден уже предположили, что, конечно же, я захочу услышать, как победить Сайруса, как спасти детей. Они оба наклонились вперёд, положили руки на колени, устремив взгляд на старуху, готовые слушать любую историю, которую она захочет нам рассказать. На самом деле, единственные два человека, которые догадались, что я хочу сбежать, это Хадсон и старуха. Мой взгляд переходит на её блестящие зелёные глаза, и она поднимает одну бровь, глядя на меня. Она дала мне выбор, но также очевидно, что она уже знает, какой вариант я выберу, и ей надоело, что я трачу её время. И она права. Неважно, как сильно я хочу убежать прямо сейчас, я этого не сделаю. У меня может случиться приступ паники, пока она будет говорить, может быть, мне даже понадобится хорошенько поплакать после этого, но это не значит, что я не сделаю всё возможное, чтобы спасти свой народ, спасти этот мир от Сайруса, предотвратить страдания других.  — Ну что, дитя? Что ты выберешь? — спрашивает она. Я делаю ещё один глубокий вдох, наклоняю подбородок, не сводя с неё взгляда.  — Я бы хотела знать, как именно отшвырнуть Сайруса обратно на тот камень, из-под которого он выполз. Расскажи мне всё. — Только немного тревожит, что Кровопускательница и мой парень одновременно отвечают:  — Это моя девочка.