Court/Суд

Шок держит меня — держит всех нас — в неподвижности. А потом Кровопускательница говорит: — Почему я об этом не подумала? — Что ты сделал? — требую я. — Куда он делся? — Где, черт возьми, мой брат? — Джексон бросается к Историку. — Что ты с ним сделал? — Ничто по сравнению с тем, что ты сделал с ним, — мягко отвечает Историк. — Или мы все должны просто забыть об этом? — Ты настоящий засранец, ты знаешь это? — рычит Джексон. Единственная реакция Историка — поднять руку, большой палец прижат к среднему пальцу, как будто он вот-вот снова сорвется. Джексон замирает, челюсть стиснута, а руки сжимаются в кулаки. — Стоп! — говорю я им — не только Джексону и Историку, но и нашим друзьям, которые все приближаются. Учитывая, что я бы не отказалась, чтобы кто-нибудь из них бросился на Историка, я становлюсь прямо перед ним. И спрашиваю: — Не могли бы вы вернуть его обратно? Он наклоняет голову в сторону, словно раздумывая над этим, а затем отвечает: — Не знаю. Мне вроде как нравится без него. Он играет со мной, как кошка с мышкой, и это меня бесит. Впрочем, все в этой поездке выводит меня из себя. Но я прикусываю внутреннюю сторону щеки и говорю как можно вежливее, но при этом как приказ: — Отпусти его, пожалуйста. — Он поднимает бровь. — Ты же не думаешь, что я буду выполнять приказы такого полубога, как ты? — Думаю, это зависит от обстоятельств. — От чего? Я расправляю плечи и запихиваю страх и панику глубоко внутрь себя. Послав быструю молитву во Вселенную о том, что я поступаю правильно, я отвечаю: — От того, действительно ли ты хочешь попасть на этот луау. Затем я делаю глубокий вдох и хватаюсь за свою зеленую нитку так крепко, как только могу. Громкий треск разрывает комнату. — Вот дерьмо, — бормочет Флинт сзади меня. — Грейс, остановись! — Мэйси тоже призывает меня сзади. — Не надо. Но я держусь, мой взгляд прикован к взгляду историка, и молюсь, чтобы он не заметил, что держание моей зеленой нити пугает меня, наполняя мое тело энергией, которую я слишком хорошо знаю, но не представляю, как контролировать. Эта сила пугает меня до смерти. Когда очередной зловещий треск эхом разносится по комнате, уголки моего рта начинают приподниматься, и я понимаю, что эта сила пугает меня не из-за разрушений, которые она вызывает, а потому что она мне нравится. Что в целом еще страшнее, если честно. К счастью, его глаза сужаются от моей растущей улыбки, а затем он огрызается, и точно так же Хадсон снова появляется. — Боже мой! — Я мгновенно отпускаю нить. Как только я это делаю, пещера затихает, и я никогда в жизни не была так благодарна за луау. Хадсон обхватывает меня рукой, и в отличие от тех случаев, когда он был заморожен, не сразу поняла, что произошло, на этот раз он, кажется, точно знает, что сделал Историк. Странно, но он, кажется, совсем не расстроен этим. Вместо этого на его лице огромная ухмылка. — Где… — начинаю спрашивать я, но он прерывает меня, качая головой и быстро прижимаясь губами к моему лбу. Затем, держа меня за руку, он поворачивается к Историку. — Это было довольно круто, приятель. Спасибо за поездку. — Это не должно было быть… — Джикан прерывает его, покачав головой. — Неважно. Давай лучше займемся работой, пока твоя подружка не открыла червоточину» — Я могу это сделать? — спрашиваю я в ужасе. — Она может это сделать? — Хадсон спрашивает в то же время, только он выглядит заинтригованным. Что вызывает у меня самые разные чувства. Не знаю, что такого в этом Боге Времени, но Хадсон слишком заинтересован в том, что он может сделать, вместо того, чтобы беспокоиться о том, что он может сделать с нами. — Просто немного юмора, связанного со временем, — говорит нам Историк. Что не является ответом. — И нет, она определенно не может. — Так что же я сломала? — спрашиваю я, чтобы сменить тему, придвигаясь ближе к нему, несмотря на неалестерский голос в затылке, кричащий, чтобы я убиралась от него как можно дальше. — И как ты собираешься это исправить? Джикан сейчас ходит по комнате, глядя в потолок, который снова в идеальном состоянии — или, по крайней мере, в таком идеальном состоянии, какое только может быть внутри ледяной пещеры, — и я решаю, что он не собирается мне отвечать. Но после того, как я четыре раза возвращаюсь в один и тот же угол, он зовет меня к себе. На этот раз я иду одна, бросив на Хадсона предупреждающий взгляд, когда он пытается пойти со мной. Мне сейчас не до очередного соревнования по измерению члена. — Видишь это? — спрашивает Историк, указывая на самый верх пещеры. Я прищуриваюсь, но вижу только лед и камень. — Нет. Его вздох разочарован. — Ну, может быть, в следующий раз. — Он делает паузу и смотрит на меня. — Не то чтобы я ожидал, что будет следующий раз. — Затем он снова достает свои карманные часы. — Подождите! — восклицаю я, еще сильнее вглядываясь в потолок. — Что я должна увидеть? — Мне нужно, чтобы он сказал мне, чтобы, если что-то подобное когда-нибудь повторится, я знала, нанесла ли я какой-либо необратимый ущерб будущему или настоящему дню. — Ты либо видишь это, либо нет, — говорит он мне, пожимая плечами. — А если не видишь, то нет способа научить тебя видеть это. С этими словами он откидывает крышку на своих карманных часах и подносит их к лицу. Он выше меня — опять же, не сильно, — поэтому я не могу видеть циферблат часов. Я вообще ничего не вижу, кроме странного голубого света, который, кажется, исходит от циферблата карманных часов. Он образует круг вокруг него, а затем круг вокруг нас становится все больше и больше с каждой минутой, пока он держит часы открытыми. И вот, когда круг становится достаточно широким — когда он охватывает всех нас и всю комнату, — Историк протягивает руку и хватает то, что выглядит как горсть света. А затем он бросает его прямо в потолок, в то место, которое он указал мне ранее. Я напрягаюсь, ожидая какого-то взрыва или чего-то в этом роде — такое ощущение, что в эти дни постоянно что-то взрывается, — но единственное, что происходит, это голубой свет покрывает всю часть потолка, а затем распространяется все дальше и дальше по пещере. — И это все? — шепчет Мэйси. — Вот как можно заделать трещину во времени? С помощью света? — Все немного сложнее, — отвечает Историк. Он щелкает пальцами, и в его руке появляется самая большая пара вязальных спиц, которую я когда-либо видела. Он щелкает еще раз, и песня Джулии Майклс и Найла Хорана «What a Time» начинает эхом разносится по всей ледяной пещере. Хадсон теперь находится по одну сторону от меня, а Мэйси — по другую. Я смотрю на них, чтобы понять, понимают ли они, что происходит — Историк определённо не похож на любителя поп-музыки, — но они оба выглядят такими же озадаченными, как и я. Особенно когда припев повторяется в середине песни, и Историк начинает кивать головой и петь вместе с закрытыми глазами — и при этом вяжет воздух перед собой со сверхбыстрой скоростью. — Все остальные это видят? — Флинт шипит уголком рта. — Или от тайленола, который я принимаю, у меня бред? — Тайленол не делает тебя бредовым. — Иден фыркнула. — Значит, все это реально? — Флинт выглядит ошеломленным. — Это что-то, — говорит Мекай. Историк выбирает этот момент, чтобы открыть глаза, и видит, что мы все смотрим на него. — Что? — спрашивает он, пока песня повторяет припев в бесконечном цикле. — Это боп. Чтобы доказать это, он снова закрывает глаза и снова начинает двигать головой вперед-назад в ритм нескончаемому припеву. И хотя мне песня очень нравится — «One Direction навсегда, детка» — после того, как я услышала припев 311 раз подряд, даже мы с Мэйси готовы позвонить дяде. Историк, однако, радостно подпрыгивает, пока вяжет, вяжет и вяжет. На спицах нет ни пряжи, ни чего-либо еще, но он просто продолжает двигать кончиками спиц вперед-назад в ритм музыке, пока наконец — прямо на середине 312-го повторения припева — не останавливается. Музыка тоже останавливается — слава Богу, — когда он поднимает спицы и провозглашает: -Вуаля! Сначала я думаю, что он совсем забыл о нас, ведь он уже более пяти минут ничего не вяжет, как будто нас и нет, но потом я вижу их: крошечные, тонкие будто нити, плывущие сквозь свет вокруг него. — Что это? — спрашиваю я, протягивая руку вперед, чтобы почувствовать одну из них на кончиках пальцев. Но быстрый удар его спиц по моим костяшкам заставляет меня отдернуть руку. — Это нити времени, — говорит он, — не тронутые руками младенцев-полубогов. — Он бросает на меня взгляд. — И они должны оставаться такими. — Какие нити? — спрашивает Иден, наклоняясь вперед, чтобы лучше видеть. — Я ничего не вижу. — Я тоже не вижу, — соглашается Мэйси. — Они вон там, — говорю я им, указывая на несколько прядей рядом с нами, хотя я стараюсь не прикасаться к ним. Мои костяшки все еще болят от первого шлепка. Но мои друзья выглядят озадаченными. Даже Хадсон качает головой и говорит: — Нам кажется, что там ничего нет, Грейс. — Но там что-то есть. — Я тру глаза, потом смотрю еще раз, чтобы убедиться, что Историк меня не надувает. Это не так. Сплетенные нити прямо перед нами. — Смотрите сюда, — говорит Историк, вертя спицы между пальцами, как барабанные палочки. — Вечно ты выпендриваешься, — говорит ему Кровопускательница, закатывая глаза. Он фыркает. — Как будто ты любишь поговорить. А потом он протягивает вперед спицу, зацепляет на кончике одну из длинных нитей и поднимает ее вверх, чтобы покрутить вокруг головы. Он крутит нить вокруг, вокруг, вокруг, вокруг, а потом просто отпускает ее. Как только он это делает, нити разлетаются повсюду. Вокруг комнаты, к потолку, к стенам и, что ужасно, прямо в меня и моих друзей. Я ожидаю, что они обернутся вокруг нас, возможно, даже свяжут нас, но в итоге происходит гораздо более странное. Нити проходят прямо сквозь нас. Я чувствую их под кожей, они пронизывают мышцы и кровь, вены и кости. Это не больно, но ощущение невероятно странное, словно миллион стрекоз проносятся сквозь каждую частичку меня. Но когда я поворачиваюсь к Хадсону, чтобы проверить, все ли с ним в порядке, не причиняют ли нити ему боль, он просто стоит на месте, словно не понимая, что происходит. Мэйси выглядит так же. Как и Джексон, Флинт и остальные. Никто из них не догадывается, что Историк только что протолкнул эти штуки, чем бы они ни были, прямо через нашу кожу. Секунды спустя странное дзиньканье прекращается внутри меня. В бешенстве я оглядываюсь вокруг, пытаясь понять, что произошло, и понимаю, что нити прошли прямо через нас. Я вижу их позади Мэйси и Хадсона — тонкие и хрупкие, как всегда, они продолжают перемещаться по комнате, проходя через все, что попадается на их пути. — Я впечатлен, — говорит мне Историк. — Я не знал, сможешь ли ты их увидеть. Но, видимо, ты настоящая. — Что это значит? — спрашиваю я. — И почему другие не могут видеть нити? — Какие нити? — спрашивает Флинт, и его голос снова звучит раздраженно — что, в общем-то, нормально в последние дни. Историк только закатывает на него глаза. — Это божественная вещь, — говорит он мне, как будто это все объясняет. Прежде чем я успеваю задать ему еще какие-либо вопросы, он делает еще одно вращение своими спицами. Они в середине переворота, конечно же, исчезают. Забудьте о бездельнике-серфингисте и хилом старике. Я начинаю думать, что Историк — это разочарованная рок-звезда. — И что теперь? — спрашиваю я, потому что я все еще не видела, чтобы что-то произошло в правом верхнем углу пещеры, на которую он смотрел раньше. — Теперь? — Он поднимает обе брови. — Мы ждем. — Ждём? — спрашивает Джексон. — Чего? Историк ухмыляется, и почему-то это выглядит еще страшнее, чем его хмурый взгляд. — Увидишь.