Court/Суд

— Чёрт, — бормочет Джексон, протискиваясь вперёд группы. Я уже чувствую мелкую дрожь в земле под нашими ногами. — Я же говорил тебе… — И я тебе говорил, — отвечает Хадсон, отталкивая его плечом в сторону, — я справлюсь. Как ты, Дариус? Он протягивает руку, чтобы пожать ее другому вампиру, и когда их ладони соединяются, я не могу не увидеть вспышку золотой монеты, переходящей из рук в руки. — Я в порядке, Ваше Высочество. Как вы? — Бывало и лучше, — отвечает Хадсон, даже когда пожимает руку второму стражнику. И снова я вижу, как между ними вспыхивает золото. — Рад тебя видеть, Винченцо. Он наклоняет голову так, что его длинные чёрные волосы падают ему на лицо. — Я тоже, Ваше Высочество. Но должен вам сказать, что вы выбрали ужасное время для визита. — Это я слышал. — Хадсон наклоняется, и на этот раз, когда он говорит, его голос едва слышен даже мне, стоящеф всего в паре футов от него. — Где он их держит? На лице более крупного охранника мелькает облегчение — Дариус, кажется, Хадсон называл его так. — Они в нескольких местах. Большинство из них на подуровне, ждут… — Он прерывается, покачав головой. Впервые я замечаю, что на его лбу выступили капельки пота. — Остальные в колодцах, — говорит ему Винченцо. — В колодцах? — недоверчиво спрашивает Хадсон. — Зачем ему… — Он помещает их туда, когда заканчивает с ними. Они изолированы, поэтому никто не может услышать их крики. Мурашки скользят по моему позвоночнику, как когти. Значит, Сайрус пытает их, губит, а потом бросает их кричать там, где их никто не слышит? — Это худшее, что я когда-либо слышала. Джексон и Хадсон обмениваются быстрым взглядом, и в их глазах есть что-то такое, что заставляет меня затаить дыхание, а всё внутри меня превращается в лёд. Я не собираюсь требовать объяснений сейчас при всех, но я определённо буду требовать их позже. Потому что, если это хоть немного хуже того, о чём я думаю… Мои кулаки сжимаются. Я никогда в жизни не хотела причинить кому-то боль, но с Сайрусом покончено. С меня хватит того, что он затеял дерьмо, из-за которого пострадали или погибли люди, о которых я забочусь, и мне чертовски надоело, что он пытается навредить Хадсону и Джексону. Люди, которых я люблю, заслуживают большего, чем тратить свою жизнь на то, чтобы он их терроризировал. Так или иначе, на этот раз всё закончится, и я буду той, кто положит этому конец — даже если это уничтожит меня. Чёрт, у меня есть нить полубога, и я могу бояться использовать её, но надрать задницу Сайрусу может быть именно той мотивацией, которая мне нужна, чтобы попытаться снова. — По крайней мере, они живы, — говорит Хадсон, а затем спрашивает: — Кто их охраняет? — Подземелья рядом со склепом были построены Кузнецом. — Дариус пожимает плечами. — Без магии или способностей они никуда не денутся, так что на этом уровне только пара охранников, один возле колодцев. — А где все остальные? — спрашивает Джексон. — Охраняют входы, чтобы убедиться, что вы не сможете проскользнуть внутрь. — Винченцо усмехается. — Я сам должен быть на входе на подуровне с пятнадцатью другими охранниками. — А я должен быть на главном уровне, — добавляет Дариус. — Но у меня были неотложные семейные дела как раз в то время, когда пришли ваши сообщения. — Я ценю это, — уыбка Хадсона мрачная, но решительная. — Лестничные клетки свободны? — Насколько я знаю, да. Мы провели быструю разведку, пока ждали вас. Больше всего охранников на верхнем уровне, возле короля. — Старый добрый папа всегда был тем, кто в первую очередь прикрывает свою задницу, — говорит Хадсон, когда мы начинаем идти по коридору с охранниками, следя за любым движением. — Мама с ним? — Королева навещает свою сестру, — отвечает Винченцо. — Насколько я понимаю, крики… расстроили её пищеварение. — Ну, мы бы точно не хотели, чтобы это произошло, — с отвращением говорит Джексон. Хадсон делает паузу. — А что насчёт остальных? Вы их уже видели? Винченцо бросает взгляд на Дариуса, прежде чем сказать Хадсону: — Мне жаль, Ваше Высочество. Они сопротивлялись, но были схвачены прежде, чем мы смогли добраться до них. — Я задыхаюсь, сразу понимая, что они имеют в виду Флинта, Мэйси и Мекая. — Они… — с трудом выговариваю я вопрос. — Они в колодцах? Мой желудок сжимается, кислота подползает к горлу, когда я представляю, как моя кузина, мои друзья лежат на дне колодца, бессильные и кричащие от боли. Я чувствую лёгкое головокружение и кладу руку на руку Хадсона. Он поднимает другую руку и кладет её на мою. — Нет, они всё ещё в подземельях, мисс… — Ах, да, — говорит Хадсон, — простите мои манеры. Позвольте представить вам мою девушку, Грейс — королеву горгулий. Оба стражника щёлкнули сапогами и тут же отвесили глубокий поклон, пробормотав: — Ваше Высочество. Но как только они выпрямляются, Дариус бросает взгляд в коридор и обратно, а затем шепчет: — Вам не следовало приходить, Ваше Высочество. — Он смотрит прямо на меня, и у меня по шее пробегает ледяной холодок. — Если вас схватят, боюсь, вся надежда будет потеряна. У него есть планы… Винченцо прерывается и обращается к Хадсону. — Мы слишком много сказали. У нас есть свои семьи, о которых мы должны беспокоиться, Ваше Высочество. Но имейте в виду, что с тех пор, как вы были здесь в последний раз, все очень изменилось. Сайрус обрёл могущественных союзников. А теперь позвольте нам продолжить. — И с этим Винченцо снова начинает идти по коридору, остальные следуют за ним. У меня так много вопросов, что я даже не знаю, с чего начать, но быстрый взгляд Хадсона говорит мне, что сейчас не время спрашивать. Вместо этого я сосредоточилась на том, куда мы идём, внимательно следя за другими охранниками, которых мне, возможно, придётся быстро заморозить. Здесь повороты и изгибы через каждые несколько десятков футов, и я наполовину ожидаю, что кто-нибудь выскочит на нас из какого-нибудь скрытого дверного проёма или стенной ниши. Остальные, должно быть, чувствуют то же самое, потому что никто не произносит ни слова, пока мы не проходим через гигантские каменные арки в массивную комнату. Свет здесь довольно тусклый, и я так занята поисками угрозы со стороны стражы вампиров, что мне требуется пара минут, чтобы понять, где мы находимся. И, что более важно, что вокруг нас. А именно, десятки бетонных гробниц, большинство из которых украшены искусной резьбой и драгоценностями, вмонтированными в боковые и верхние части. — Это то, о чём я думаю? — шепчет Иден как раз в тот момент, когда я понимаю, где мы находимся. — Это королевский мавзолей, — говорит ей Джексон. — Сюда помещают членов королевских семей, когда они умирают. И когда приходит время для нашего Спуска. — Спуск? — спрашивает Иден. — Что это значит? Джексон колеблется. — Все вампиры рождаются со скоростью и силой и некоторыми другими преимуществами. Но королевская семья — и только королевская семья — развивает дополнительную силу в течение первой части своей жизни. — Сила или способности, — уточняет Хадсон. — В зависимости от… — Он прервался и вдруг очень заинтересовался гробницей, к которой мы стоим ближе всего. — В зависимости от чего? — спрашиваю я. Прежде чем он успевает ответить, я поворачиваюсь к Джексону. — Вот почему у тебя есть телекинез. И почему ты, — я снова поворачиваюсь к Хадсону, — можешь крошить вещи одной лишь мыслью? — Не забывай об убеждении, — говорит Иден. — Поверь, это не так, — отвечаю я. — Как это вообще произошло? Что Джексон получил один дар, а Хадсон — два? Впервые за все время Хадсон не отвечает мне. Вместо этого он поворачивается и начинает идти к концу мавзолея так быстро, как только может идти, не исчезая. Джексон секунду смотрит ему вслед, а затем со вздохом поворачивается ко мне. К этому моменту каждый мой инстинкт находится в состоянии повышенной готовности. В этой истории есть что-то большее, чем «королевские вампиры волшебным образом обретают силу». Что-то тёмное. И что-то, о чем Хадсон не хочет говорить. Конечно, это только усиливает мою решимость выяснить это. Если что-то так расстроило моего парня, я просто обязана знать, что это такое. Когда он поворачивается и понимает, что я не собираюсь следовать за ним, пока он не расскажет подробности, он проводит рукой по своим густым волосам, оставляя несколько прядей, стоящих дыбом, но он вздыхает и снова подходит ко мне. — Это не так уж важно, Грейс, — наконец говорит Хадсон. — С самого детства нас кормят кровью, смешанной со специальным эликсиром, наполовину сонным зельем, наполовину чем-то другим. Затем нас запирают в нашей гробнице здесь, внизу, где-то на пятьдесят — сто лет… — Подождите минутку. — Иден смотрит между ними, широко раскрыв глаза. — Вы заперты в бетонной гробнице на сто лет? — Весь. Отсюда весь фольклор о вампирах в гробах, — отвечает Джексон, но в его голосе нет удовлетворения. — В этом есть какой-то странный смысл, — говорю я, слишком напуганная идеей Хадсона или Джексона, запертых в бетонном гробу на сто лет, чтобы остановиться. — Но я не понимаю. Они просто кладут вас под землю на сто лет, и вы никогда не просыпаетесь? — Нет, они будят раз в месяц, — объясняет Хадсон. — Они вытаскивают на день или два, проверяют, развивается ли сила, затем снова вводят дозу и помещают обратно в гробницы. — Нет, — говорит Джексон голосом, полным ужаса. — Это работает не так. Они погружают под воду на год, а потом пробуждают на неделю. — И чем это лучше? — спрашивает Иден. — Это лучше, потому что чем больше используется эликсир, тем быстрее он теряет эффективность. — Джексон выглядит поражённым, глядя на Хадсона. — Вот почему время так сильно варьируется у разных вампиров. Некоторые уходят под воду на пятьдесят лет. Другие — на сто лет. Это прекращается, когда сонное зелье перестает действовать. Или, по крайней мере, должно, — добавляет он, изучая лицо Хадсона. Хадсон пожимает плечами. — Ничего страшного. — Это, чёрт, большая проблема, если они будили тебя двенадцать раз в год, — возражает Джексон. — Эффект должен был сойти на нет где-то между четвёртым и десятым годом. Хадсон ничего не говорит, и это в миллион раз хуже. Моё сердце бьётся слишком быстро, пока я жду его ответа, а мой пустой желудок грозит подползти прямо к горлу. Если то, что говорит Джексон, правда… — Хадсон? — наконец спрашиваю я, когда могу доверять своему голосу и своему желудку. — Это правда? Снотворное зелье подействовало, прежде чем тебя выпустили на волю? — Всё в порядке, — пытается он меня успокоить. — У меня всегда было живое воображение, и я не давал себе расслабиться. — Это не нормально, — огрызается Джексон. — Все знают, что они держали тебя под землёй сто двадцать лет. Это… — Он прерывает разговор, покачивая головой, как будто ему невыносимо произносить слова. Но ему и не нужно. Я и сама могу понять, и это ещё ужаснее, чем я думала вначале. Хадсон был вынужден провести более ста лет взаперти в тёмной бетонной коробке — и каждую секунду он не спал. Я обхватываю себя руками за талию, когда мне в голову приходит ещё более ужасная мысль. Возможно, только одна вещь хуже, чем быть запертым в могиле на сто лет — они будили его раз в месяц, показывали ему свет, которого ему не хватало, мир, которого он был лишён, а потом снова помещали его в этот холодный и тёмный ад. Мой желудок переходит от ползания в горле к полному кувырку, когда я осознаю, до какой степени Сайрус пытал его, и мне требуется каждая частичка концентрации, чтобы удержаться от панической атаки прямо здесь, посреди священного семейного захоронения Хадсона и Джексона. И это перед тем, как Хадсон пожимает плечами и говорит: — Трудно жаловаться, когда я получил две потрясающие силы. Да, я не могу не думать об этом, пока мы движемся к двери на другой стороне гробницы. Две офигенные способности, от которых ему не терпится избавиться. От этой мысли моё и без того избитое и израненное сердце грозит разорваться на части. Я вспоминаю его логово, наполненное двумя вещами, в которых ему было отказано в течение ста лет — пространством и светом, — и поднимаю трясущуюся руку и закрываю рот, прежде чем закричать. — Эй. — Хадсон притягивает меня в свои объятия, его тепло прогоняет холод в моих венах. — У хороших людей дерьмовые жизни по всему миру, Грейс. По крайней мере, у меня есть ты. Я обнимаю его в ответ, этого мальчика, который отказывается позволить кому-либо сломить себя, и я в благоговении перед его силой. — Нам нужно идти, Ваше Высочество, — призывает Дариус, и мы снова поворачиваемся, чтобы последовать за ним, но он замирает в нескольких футах от выхода, его руки поднимаются, чтобы схватить его за горло. — Дариус? — Винченцо бросается вперед. — Что случилось… Он прерывается, когда нож летит прямо в центр его груди. У него есть секунда, чтобы изумлённо воскликнуть: — Ох, — прежде чем смерть настигает его, и он падает лицом вперёд на землю.