Court/Суд

— Больше нечего рассказывать, — говорит мой дядя. Мэйси смотрит на свою спящую, дрожащую мать и отвечает: — О, я думаю, есть что. Он вздыхает. — Она не хотела, чтобы ты знала. Никто из нас не хотел. Мы хотели держать тебя подальше от линии фронта. — Что именно? — спросила она язвительно, отстраняясь от Мекая, чтобы снова переключиться на дядю Финна, когда Хадсон снова присоединился к нам. — Что Сайрус держал её запертой в клетке десять лет? Пытал её в течение десятилетия? — Как бы мне ни хотелось свалить всю вину на Сайруса за то, в каком состоянии находится твоя мать, всё гораздо сложнее. — Что тут сложного? Этот человек — чудовище, которое всю жизнь совершенствовалось в искусстве причинять боль людям. — Она показывает жестом на свою мать. — Посмотри на неё. — Да, но это не он мучает твою мать. — Взгляд дяди Финна встречается с моим. — Это Адрия. — Адрия? — Слова вылетают у меня изо рта ещё до того, как я понимаю, что собираюсь их произнести. Меня обдало жаром, за которым последовало чувство вины, угрожающее перехватить дыхание. Я та, кто пожелала пойти в тот дом. Это я хотела пойти к Адрии. Я отвела Мэйси туда, в дом женщины, которая — все это время… Эта сука. Эта гнусная гребаная сука. Мы были там. Мэйси была там, в её доме, и она не сказала ни слова никому из нас. Хадсон кладёт руку мне на спину, как будто знает, что я корю себя за то, что сделала. Он не говорит ни слова, но я знаю, что он пытается сказать мне, что это не моя вина. Что я не могла знать. Но это неправда. Я могла не знать, что Адрия делала с матерью Мэйси, но Хадсон предостерегал меня от поездки туда. Я не послушала его, и теперь… Теперь я в долгу перед женщиной, которая годами мучила мою тётю. Я бы сказала, что хуже уже некуда, но в этом мире всегда может быть хуже. — Но почему? — спрашивает Мэйси. — Зачем Адрии желать зла маме? Она всю свою жизнь помогала людям. Она никогда никому ничего не делала, так почему… — Однажды Адрия оказала ей услугу, — отвечает дядя Финн. — И в ответ твоя мама должна была сделать одолжение для неё. — И что? — спрашивает Мэйси. — И она не справилась. — Значит, это даёт Адрии право мучить её до конца жизни? — требует Мэйси. — Это полная чушь. Грейс тоже в долгу перед ней. Значит ли это, что если что-то пойдёт не так, она будет мучить Грейс вечно? Конечно, нет… — Она прерывается, её глаза расширяются, когда она поворачивается, чтобы посмотреть на меня. Но это нормально, потому что я уверена, что мои глаза стали такими же широкими. Я знаю, что Хадсон практически превратился в камень позади меня. — Никто не упоминал о вечных пытках как цене за невыполненную услугу, — говорит Флинт никому конкретно. — Я уверен, что мы бы это запомнили. — Грейс должна оказать услугу Крону? — дядя Финн в ужасе. — Давайте не будем сейчас об этом беспокоиться, — отвечаю я, потому что мой перепуганный мозг может выдержать только столько, прежде чем у меня начнётся полноценный приступ паники. И прямо сейчас я очень близка к пределу. — Какую услугу тётя Ровена должна оказать Адрии? И если мы выполним её, сможем ли мы освободить её из этой темницы? — Не хочу заострять на этом внимание, — вмешивается Иден, — но сейчас мы не в состоянии освободить никого ни из этой темницы, ни из какой-либо другой. Дядя игнорирует её, отвечая на мой вопрос. — Сайрус держит её в этой темнице не потому, что она провалилась. Он держит её здесь, потому что она была осуждена за шпионаж в пользу Суда Вампиров. Обычно за такое преступление полагается смертная казнь. Но она — кузина королевы ведьм. Убить её было бы плохим политическим ходом. — Так почему же королева ничего не сделала? — спрашивает Мэйси. — Если Сайрус не убил маму, потому что боялся мести со стороны Суда Ведьм, почему Имоджен не добилась помилования мамы? — Она кое-что сделала, — объясняет дядя Финн. — Она заставила его смягчить её приговор со смертной казни на пожизненное заключение. Смех Мэйси резкий и болезненный. — И она думает, что это справедливо? Взгляд дяди Финна переходит с Мэйси на меня. — Всё гораздо сложнее, дорогая. Я сглатываю, мой взгляд переходит на спящее тело тёти Ровены. Или то, что раньше было моей тётей. Человек, скорчившийся на полу, слишком слабый, чтобы даже проснуться от криков людей рядом, её кости, торчащие под одеялом под острыми углами, — это лишь оболочка той женщины, которую я когда-то знала. Призрак, который забыл умереть где-то по дороге. Мои колени почти подгибаются под меня, тиски сжимают мою грудь так сильно, что я могу дышать только короткими вдохами. Рука Хадсона обвивается вокруг моей талии, поддерживая меня, но я едва замечаю это. Мне требуется каждая унция энергии, чтобы не поддаться порыву вырвать желчь, подкатывающую к горлу, а голос в голове повторяет, что я тоже должна оказать услугу Адрии. Мэйси не замечает этого. Она слишком занята тем, что кричит на дядю Финна. — Ты должен был сказать мне. Я не ребёнок. — Затем она смотрит ему прямо в глаза и говорит: — У тебя было десять лет, чтобы освободить мою мать. Теперь моя очередь, и я не подведу. Дядя Финн выглядит потрясённым, но не защищается. На самом деле, он вообще ничего не говорит. Никто не говорит, пока по подземелью не раздаётся насмешливый хлопок. Затем слишком знакомый голос говорит: — А я-то думала, что мне понадобится укол инсулина, чтобы пережить это милое семейное воссоединение. Похоже, кляп в виде шарика был бы лучшим выбором.