Court/Суд

Не думаю, что у меня в голове было представление о том, куда нас поведут охранники, но, похоже, это то, что надо, решила я, входя в башню. Потому что да, она выглядит как практически любая пыточная башня, которую я видела в кино или телепередачах — что совсем не вызывает опасений. Особенно кандалы для рук и ног, встроенные в изогнутую стену через каждые пять футов или около того. Или гигантские промышленные рабочие полки, заполненные предметами, которые можно описать только как приспособления для пыток. Особенно меня отталкивает один, похожий на гигантский медвежий капкан с огромными треугольными металлическими зубьями, которые гарантированно ампутируют руку или ногу, или что там ещё попадёт в него. Да, совсем не тревожно, по крайней мере, если вы готовитесь стать психопатом. Но, опять же, фотография Сайруса должна быть определением этого слова, так что я не то чтобы удивлена. И судя по лицам остальных, они тоже не удивлены. Беспокоятся, нервничают, а в случае Мэйси — абсолютно напуганы, да. Удивлены — нет. Я стараюсь не показывать этого, но я тоже в полном шоке. Не только из-за гигантского капкана и других орудий пыток, но и потому, что у меня в животе сейчас больное чувство, которое говорит мне, что это всё. Сайрус ни за что не даст нам уйти, не лишив нас сил. Не сейчас, когда мы наконец-то в его власти. Не то чтобы слово «милосердие» было ему знакомо. Нет, он собирается наслаждаться каждой секундой того, что делает с нами здесь — чем хуже, тем лучше. Уже не в первый раз с тех пор, как мы оказались в этом проклятом Суде, я не могу не задаться вопросом, что будет лучше — смерть или конец в этом проклятом колодце? Тот факт, что я почти уверена, что ответ — смерть, пугает меня ещё больше. Я думаю о борьбе, и, судя по лицам моих друзей, они тоже. Но без своих сил они мало что могут сделать — не тогда, когда Сайрус считает нас такой угрозой, что приставил к каждому из нас по четыре охранника. Джексон всё равно бьёт ногой, ставя подножку охраннику, который в данный момент пытается застегнуть его левую руку в кандалы. За свои неприятности он получает дубинкой по лицу, и я не могу удержаться от крика, когда слышу звук ломающегося под деревом носа. Хадсон застывает рядом со мной, но когда я смотрю на него, он выглядит скучающим, как будто для него запихивание в камеру пыток — обычное дело. Но его глаза насторожены, они медленно, внимательно осматривают каждый сантиметр комнаты. Ищет ли он выход? Интересно. Или пытается понять, как заполучить оружие? Охранники выстроились плечом к плечу перед оружием, так что это кажется невозможным. Но, опять же, мы уже бывали в невозможных ситуациях, и каким-то образом мы всё ещё здесь. Я держусь за эту мысль, пока двое охранников хватают меня и прижимают к стене, а ещё один застёгивает кандалы сначала на запястьях, а затем на лодыжках. Я не могу не посмотреть на Хадсона, когда наручники застегиваются. При этом я думаю о времени, которое мы потеряли, и о будущем, которое мы должны иметь, чтобы наверстать это время. И к чёрту, закованная или нет, я не собираюсь сдаваться без боя. Я должна Хадсону — и остальным — бороться изо всех сил. Я не знаю, как выглядит борьба сейчас, но мне придётся выяснить это довольно быстро. Иначе. — Знаешь, Грейс, — говорит Сайрус, проходя через дверной проём в своём безупречном костюме. Даже в этом ужасном месте он выглядит так, будто идёт на шикарный ужин, а не планирует пытать одиннадцать детей. Но, опять же, для него это вполне может быть одно и тоже. — Я действительно должен отдать тебе должное, — продолжает он, останавливаясь всего в нескольких дюймах от моего лица. — Ты действительно из кожи вон лезешь, чтобы облегчить мне жизнь. Если бы у меня не было ускоренного графика, я бы немного расстроился из-за того, что не получил больше шансов использовать свои навыки. Его голос звучит забавно, злорадно и как-то примирительно, чтобы поднять мою спину. Потому что если я что-то и ненавижу больше, чем человека, указывающего на мои ошибки, так это когда этот человек при этом злорадствует. Тот факт, что он может быть прав — а я и так чувствую себя чертовски виноватой за то, что не уберегла своих друзей от этой неразберихи — только усугубляет моё состояние. И это до того, как он продолжает. — Я был готов потерять легионы, чтобы схватить тебя после Лудареса, когда укусил тебя и понял, что ты — давно потерянный отпрыск Кассии. — Он качает головой. — Но ты практически добровольно отправилась в тюрьму вместе с моим непутевым сыном и так облегчила мне задачу. Его слова превращают гнев и тревогу внутри меня в медленно нарастающую ярость, но я не реагирую. Он пристаёт ко мне, пытаясь залезть мне под кожу, а я отказываю ему в удовольствии. Когда я не отвечаю, он снимает пиджак и кладёт его на один из немногих стульев в комнате. Затем он отстёгивает запонки — аметистовые и серебряные — и опускает их в карман своих идеально сшитых брюк, после чего начинает закатывать рукава. — Признаюсь, мне и в голову не приходило, что ты сможешь пробить себе путь через тюрьму и выйти из неё, когда Адрия дала тебе цветок. Это было большое достижение, и я подумал, что ты воспользуешься своим вторым шансом и убежишь так далеко, как только сможешь, но вместо этого ты снова пришла ко мне, не так ли? И дала мне шанс не только на тебя, но и на всех твоих друзей. Он качает головой, как будто озадаченный, но я не настолько наивна, чтобы поверить в это. Это идеально написанная, идеально произнесенная речь, призванная подорвать мою уверенность в себе. Конечно, тот факт, что я это знаю, не мешает ей работать. Особенно когда с его логикой трудно спорить. Я много раз играла ему на руку. Я игнорировала все предупреждающие знаки и снова и снова подвергала своих друзей опасности, даже когда не хотела этого или просто пыталась их спасти. Не в первый раз я думаю об услуге, которую я должна оказать Адрии — трудно не думать об этом, когда Сайрус называет её так, как будто они лучшие друзья или что-то в этом роде, и он знает всё о нашем визите к ней. Значит ли это, что он работал с ней всё это время? От одной этой мысли мне хочется пнуть себя — особенно, когда я думаю о том, что Адрия может призвать свою помощь, когда захочет. Или, задаюсь вопросом с нарастающим ужасом, когда Сайрус захочет? Неужели я каким-то образом невольно связала себя с королём вампиров, когда пыталась сделать совершенно противоположное? Сайрус делает паузу для эффекта — или, скорее, чтобы посмотреть, не собираюсь ли я взорваться и закричать на него. Но я ни за что не сломаюсь и не доставлю ему такого удовольствия. Не тогда, когда он уже так много у меня отнял. Вместо этого я опускаю голову и сжимаю челюсть, когда его слова омывают меня, как кислота. «Не смотри вверх», — говорю я себе снова и снова. Не смотри на него. Не смотри. Не надо, не надо, не надо. Через несколько секунд, которые, кажется, тянутся целую вечность, Сайрус тяжело вздыхает. — И вот последнее затруднительное положение, в которое ты всех втянула. Я был уверен, что мне придётся посылать поисковые отряды и тащить тебя пинками и криками обратно в мой двор. И вот вы здесь. Вы даже не потрудились попытаться заключить какой-нибудь договор, когда прибыли сюда. Нет, не ты, Грейс. Ты просто вошла прямо в мою темницу, словно не могла остаться в стороне. Он качает головой. — Тысячу лет я планировал, что буду делать, когда наконец найду одного из потомков Кассии. Я собрал легионы солдат, чтобы схватить тебя, чтобы получить то, в чём мне было отказано все эти годы. — Он снова снисходительно усмехается, снова качает головой. — Но я никогда не думал, что кто-то из рода Кассии будет настолько глуп, настолько абсурден, что преподнесёт мне всё, что я когда-либо хотел, на серебряном блюде. Так что спасибо тебе, правда. Ты дала мне больше, чем я когда-либо мог просить. Даже зная, что делает Сайрус, даже зная, что он пытается подорвать всю мою уверенность, я все равно чувствую себя самым большой неудачницей в мире. Потому что он прав. Ничто из того, что он говорит, не является ложью. Всё произошло именно так, как он сказал. С самого первого дня в этом мире я чувствовала, что кто-то играет со мной в шахматы. И все же я никогда не разрабатывала стратегию, не пыталась изменить ход игры в свою пользу. Вместо этого я всегда думала только на один ход вперёд, даже если это было из самых лучших побуждений, и теперь я здесь, в этой камере пыток. И все мои друзья тоже. Своими ошибками, своей непредусмотрительностью я погубила не только себя, но и всех, кого любила. Как я могу загладить свою вину перед ними? И как любой из нас сможет вернуться после тех ошибок, которые я совершила? Сайрус подходит к полкам, на которых стоят страшные вещи. На мгновение он замирает, словно раздумывая, какое мерзкое оружие он хочет применить против нас. В конце концов он берет два длинных металлических стержня со страшными остриями, и мой желудок проваливается сквозь пол. Я не знаю, для чего эти штуки, но всё внутри меня предупреждает, что это нехорошо. Что это конец. Я торопилась при любой возможности, и теперь все будут страдать из-за меня. Я просто хочу знать, как это остановить.