Court/Суд

Хадсон издает звук глубоко в горле. "Не надо", - шепчет он. "Не делай этого со мной". "Все, что я делаю, это люблю тебя", - шепчу я в ответ. И на этот раз, когда я тянусь к нему, он не отступает. Но он также не удерживает меня. Он слишком ранен, слишком сломлен. "Я люблю тебя, Хадсон", - шепчу я снова, впиваясь мягкими, сладкими поцелуями в его ладонь, пальцы, тыльную сторону руки. Он издает еще один измученный звук, который немного ломает и меня. Чтобы исцелить нас обоих, я встаю на цыпочки и прижимаюсь к его рту. Мягко. Сладко. Как будто мы два обычных человека, у которых обычные жизни и все время в мире. Это занимает мгновение, но в конце концов его губы начинают двигаться против моих. Внутри меня поднимается жар, но не обычный. Не шипение, от которого моя кровь воспламеняется, а разум затуманивается. Нет, это тепло мягче, добрее, нежнее, и оно приятно после всего, через что мы только что прошли. Как будто оно покрывает все сломанные места внутри меня и сглаживает неровные края. "Грейс". Когда он произносит мое имя на этот раз, это чуть больше, чем шепот, и чуть меньше, чем молитва, когда он, наконец, уступает и обхватывает меня руками. Я прижимаюсь к нему, целуя его ключицы и наслаждаясь его теплым янтарным ароматом. Он стонет глубоко в горле, и теперь его очередь целовать меня. Облегчение охватывает меня, когда его губы касаются моих - такие теплые, такие сладкие, такие знакомые. Это Хадсон, мой Хадсон, и то, что он со мной, по-настоящему со мной, впервые за слишком долгое время, кажется более глубоким, чем я могла себе представить. А когда он облизывает мои губы и я открываюсь ему, это как возвращение домой. Я задыхаюсь и обвиваюсь вокруг него, отчаянно пытаясь прижаться к нему как можно ближе. Отчаянно хочу почувствовать его всего, всеми возможными способами. Я скольжу руками по его спине, задирая рубашку, чтобы почувствовать тепло его кожи под своими ладонями. Он слегка вздрагивает, когда я провожу кончиками пальцев по его позвоночнику, но это только делает этот момент еще слаще. Потому что он больше не прячется от меня. Он в этом со мной, и это единственное, что имеет значение. Остальное приложится само собой. "Я люблю тебя", - шепчу я ему в губы, и он вздыхает, все его тело трепещет на моем. Он углубляет наш поцелуй, наши языки скользят друг по другу, и точно так же мое тело превращается в инферно, а кончик его клыка, проходящий по моей коже, становится спичкой, которая поджигает меня. Хадсон переключается, снимает с меня майку, а затем перемещает нас на кровать, вращаясь так, что мое сердце слегка подпрыгивает. Он снимает с себя футболку, затем опускает меня на матрас и растягивается на мне. "Я люблю тебя", - говорю я ему, когда наши глаза снова встречаются. Он улыбается. Это всего лишь маленькая улыбка, небольшой изгиб его губ, но она настоящая и честная, и мне так приятно наблюдать за ней. Потому что, хотя я все еще вижу боль, затаившуюся в глубине его глаз, теперь я вижу и любовь. И радость. Та же радость проникает в меня, когда я переворачиваю его и сажусь на его бедра. Он поднимает на меня бровь, и эта маленькая улыбка превращается в злую ухмылку, которую я так хорошо знаю. Это делает нашу борьбу стоящей того - делает все стоящим того - потому что здесь, в этот момент, его стена - лишь обломки у наших ног. Именно эта мысль заставляет меня скользить рукой по его груди. Эта мысль заставляет меня покрывать поцелуями его шею, плечи, грудь. И эта мысль заставляет меня впервые за, казалось бы, целую вечность почувствовать, что все будет хорошо. Даже до того, как Хадсон перевернул меня на спину и показал, что прямо здесь и сейчас он чувствует то же самое.