***
Гулкое эхо разносилось по коридору, когда Попов пробирался сквозь лабиринты родного психиатрического отделения. В шесть утра, как и всегда, в больнице никого не было, не считая медсестёр с ночной смены, клюющих носом кофе. Другие врачи приходили несколько позже, а заведующий позволял себе являться часам к девяти, чему Арсений всегда завидовал в глубине души. Впрочем, ему было прекрасно и так, без лишних назойливых, нервных или гиперопекающих здоровых посетителей и страдающих душевнобольных. Мужчина любил раннее утро. Любил слушать музыку в маленьких наушниках, из которых привычно доносилось агрессивное звучание «Static-X — Control It», которое бодрило его каждый раз. Все холодны душой и телом. Ты потерял контроль над своей болезнью. Ты не понимаешь, ты просто не понимаешь… У тебя ничего нет. Попов улыбался уголком губ и остановился возле одного из кабинетов. Поворот ключом — и он внутри, снимает с себя чёрное кашемировое пальто, аккуратно развешивает его на плечики в небольшом высоком металлическом шкафу, что был прямо возле двери, а затем разместился за рабочим местом, на котором уже были подготовлена ординаторами стопки историй болезней пациентов. Внезапно резко раздался чудовищный грохот, разнёсшийся, вероятно, по всему этажу, а внутрь ворвалась группа спецназовцев с огнестрельным оружием. Арсений, на чьём посеревшем лице лихорадочно бегали красные точки от винтовок, замер за столом, уставившись на толпу перед собой. Он попал в капкан. Но сможет ли сбежать на этот раз? Всего за несколько минут обычная, ничем не непримечательная жизнь психиатра превратилась в самый настоящий Ад.***
Холодно. Свет бил в глаза. Мороз предательски пробирался под кожу, пронзал до костей, заставляя свернуться на боку и подтянуть колени к груди, чтобы хоть как-то согреться. Синицына обхватила себя руками, ощущая лихорадочную сильную дрожь по всему телу. Её мысли хаотично путались, она не могла сосредоточиться, ухватиться ни за одно слово. «Белый. Никогда не любила белый. Алый намного лучше. Белые мягкие стены сводят с ума. Господи, сколько уже прошло времени? Много, слишком много.» Поток несвязанных мыслей прервали два мужских голоса: один совсем низкий, грузный, неприятный, а другой — чуть выше, чем первый, ещё хрипловатый. Девушка приоткрыла выцветшие, будто на ярком солнце, некогда голубые глаза на нарушителей её покоя. Перед ней возвышались двое мужчин в полицейской форме, судя по нашивкам на груди. Один был высоким и тощим, бледным, как смерть, с русыми кудрями, а другой был сильно ниже, но зато коренастей, с тёмными, коротко стриженными волосами, в очках с чёрной квадратной оправой. Странные кадры, но разношёрстная, сильно контрастная Москва прощает многое. «Чего они хотят? Полиция?» — Наталья, вы нас слышите? Понимаете нас? — подал голос высокий мужчина. Синицина неуверенно кивнула. Мужчина в очках с заметным облегчением выдохнул и медленно заговорил: — Меня зовут Дмитрий, я полицейский, а это Антон — мой напарник. Мы здесь, чтобы помочь Вам, но Вы должны поговорить с нами, ответить на вопросы. Мы уже неоднократно пытались узнать у Вас информацию, но нам, по всей видимости, мешали. Девушка, выслушав, кивнула и раскрыла сухие губы, чтобы ответить: — Прошу.... Помогите...мне...— тихий, режущий голос неприятно прозвучал в воздухе. — Что Вы делали в Новосибирске? — задал вопрос Антон. Наташа молчала, далёкие воспоминания, будто из прошлой жизни, резко накрыли её. Новосибирск. Кеша. Сестра и эти пронзительные тёмно-синие глаза. Вылитое бушующее море в ненастье. Цунами, что погубит всё живое. Эти глаза невозможно было забыть, — как она могла? Чем они накачивали её? Они могли принадлежать только одному человеку... Николаю! Очнувшись от окативших её, будто холодная вода, воспоминаний, Наташа дрожащим голосом торопливо рассказала: — Я поехала туда к сестре с Кешей, с собачкой. На вокзале я разговорилась с мужчиной. Его глаза... Они были такими насыщенно синими. Знаете, я таких никогда не видела. Казалось, в них можно было утонуть... Его звали.. Господи, как же его звали! Извините меня, извините. — Синицына трясущимися руками схватилась за виски, а затем вдруг крикнула, — Николай! Он сказал, что знает Юлю, что она у него дома. Сказал, что она попросила меня встретить с вокзала. Я пыталась ей дозвониться, но она была недоступна. Делать было нечего — мы пришли к нему. Квартира была.. Такой старой, обшарпанной хрущёвкой. Ничего особенного. Он налил чай, а затем из комнаты появилась Юля. Она была очень... Нет, она была чудовищно, прости Господи, жуткой. Измождённая, будто вернулась из ГУЛАГа, белая, как мел, скалилась на меня, смотрела так странно.— сухие, обкусанные до крови губы дрожали. Казалось, вот-вот заплачет, но вместо истерики и слёз она вдруг закинула голову назад и затряслась, содрогаясь в припадке, истошно, громко смеясь, что оба полицейских напряглись. — Этот, ха-ха, сукин сын убил её! Убил, ха-а, понимаете? Я это знаю! Знаю! Эти чёртовы синие глаза снятся мне каждую ночь. Таблетки не помогают. Мне ничто не помогает, понимаете? А ещё я знаю, что Он был здесь. Этот ублюдок. Был у меня, стоял передо мной, прямо как вы сейчас. Напарники быстро переглянулись. Шастун спустился перед девушкой на корточки, удерживая чужие, лихорадочно содрогающиеся плечи: — Он был здесь? Наташа, как он выглядел? — Его глаза... Никогда таких не видела. — всё повторяла Синицына, задыхаясь от смеха, — Он был таким очаровательным тогда, на вокзале. А затем всё как в тумане. Я ничего не чувствую, ничего не помню, мои глаза завязаны, а единственное, что у меня есть — его шёпот. Он был здесь. А затем пришли вы. Шастун медленно поднялся и молча вышел из палаты. Дмитрий поспешил за ним, перед этим оповестив первую попавшуюся медсестру о состоянии Натальи, и покинул помещение, оставив пациентку вариться в её безумном мареве и дальше. Антон быстрым шагом направился в сторону кабинета знакомого психиатра, где спецназовцы уже выводили Арсения в наручниках в служебную машину с решёткой на окнах. Тёмно-синие глаза мужчины впились в Антона, как хищник, который никак не хотел отпускать свою жертву. Антон отвернулся, а затем к полицейскому подошёл один из криминалистов из их штаба с небольшим планшетом в руках: — Антон Андреевич, в ящике его стола мы обнаружили тёмно-синие линзы Шастун побледнел, молча вошёл в кабинет и, сместив девушку из криминалистического отдела с фотоаппаратом от стола, заглянул в ящик. Там действительно лежала уже раскрытая другими неприметная упаковка с линзами. И они и в самом деле были тёмного, словно сумеречное небо, синего цвета. Антон тихо сматерился и рванул из кабинета прочь, на улицу, подальше из этой грёбаной больницы.