Проклятие "Спаси-Себя-Сам". Часть 1

Решение помыться было принято единогласно, безоговорочно и в полной тишине.   Мокрые, мрачные, пропахшие розами владыки спустились к реке и нашли тихую заводь. Река там делала поворот, понемногу меняя русло; над пологим берегом свисали ветви старой плакучей ивы, вокруг которой в густом тростнике можно было найти кустики мыльнянки. Вода в реке была по-весеннему холодной, но перспектива тащиться куда-то в липкой, мятой одежде, воняя на всю округу травяным настоем, прельщала их еще меньше, и оба мужчины, не сговариваясь, выбрали меньшее из двух зол.   Оставалось только надеяться, что им удастся смыть с себя и позор тоже.   Молодого господина Хуана, который еще не успел прийти в себя, пристроили в тенек под деревом, и он теперь валялся там, как забытый хозяевами мешок с песком. Все так же молча владыки выбрали небольшую запруду под старой ивой и выстлали ее глинистое дно стеблями наломанного там же тростника, соорудив некое подобие купальни, скрытой от чужих глаз ивовыми ветвями. Хоть долина и была безлюдной, рисковать они не хотели: с них хватило уже и того, что целый выводок демониц налюбовался вдоволь на их мрачные лица и мокрые одежды.   Цингэ чуть ли не сразу же сбросил с плеч подсыхающее верхнее платье. Когда Цинцю крякнул, дивясь подобной непосредственности, Цингэ хмуро бросил ему через плечо: - Не хочу ждать, пока волосы совсем слипнутся. Можем повернуться друг к другу спинами, если хочешь соблюсти приличия.   - Думаю, я предпочту чистоту приличиям, - проворчал Цинцю, послушно поворачиваясь к воину спиной и тоже с облегчением раздеваясь до пояса. Он придирчиво рассмотрел облепленные лепестками одежды и порадовался, что обмакнулся весь и сразу: так на ткани хотя бы не осталось разводов. Найдя участок берега с еще незамутненной водой, он положил туда верхнее платье и придавил его камнями, чтобы не унесло течением. И потом, глубоко вздохнув, он вошел в воду до пояса и окунулся с головой.   Вода была ледяной. Хоть простуда Цинцю и не грозила, приятного в таком купании было мало – но холод мгновенно взбодрил его, унося с собой остатки веселой легкости, навеянной отваром. Вынырнув, он втянул в себя воздух сквозь сцепленные зубы и зарылся пальцами в волосы.   Цингэ мылся молча и гордо. Цинцю чувствовал спиной его присутствие, и неловкая, тяжелая тишина, которую на краткое время прогнали пары травяного настоя, повисла над ними вновь. Что тут можно было сказать? Да и стоило ли? - Я чуть все не испортил, - совершенно неожиданно произнес вдруг Цингэ. Он стоял все так же спиной к Цинцю и с каким-то отчаянным упорством соскребал липкую пленку с груди.   - Что?   - Я не должен был… Я вспылил, - мрачно пояснил Цингэ через плечо. - Если бы у меня не закружилась голова, не знаю, что бы я сделал. - И тут же выплюнул с непонятной злостью: - Но, если уж ты догадался, мог бы хотя бы не злорадствовать!   Цинцю удивился настолько, что машинально повернул голову  – впрочем, тут же снова целомудренно отвернувшись. Догадался? О чем он это вдруг? - Боюсь, этот скромный владыка не совсем понимает… - Чего тут не понимать? - огрызнулся Цингэ, с плеском ударив ладонью по воде.   Интересно… Шэнь Цинцю мысленно вернулся к моменту вспышки злости Цингэ – и тихо ахнул, сложив два и два.   - Неужели… шиди хочет сказать, что его сердце и впрямь украдено?   Цингэ молчал несколько мгновений; Цинцю украдкой бросил на него взгляд и увидел, что тот сверлит его взглядом – сперва подозрительным, потом все более сконфуженным.   - Так ты и в самом деле не знал, - неловко и сухо бросил он, снова отводя взгляд. - Вот как… Я-то думал, что ты знаешь все и обо всех.   - Очевидно, шиди умеет таить секреты лучше, чем он думает, - отшутился Цинцю, пораженно качая головой. Он и в самом деле не подозревал, что суровый Цингэ вдруг возьмет, да и влюбится в кого-то – и при этом не выдаст себя ни словом, ни знаком. Ох, за такую сплетню Ци Цинци будет должна ему до самого вознесения!   Цингэ тихо хмыкнул. Кончики его ушей горели багрянцем.   - Очевидно.   Цинцю вновь окатил себя ледяной водой, размышляя. Что же, это объясняет поведение Цингэ… если он считал все происходящее одной затянувшейся издевкой, не вспылить он действительно не мог.   Интересно, впрочем, кто именно поймал варвара в свои сети…   - Шиди очень трепетно относится к данному предмету, - осторожно начал Цинцю.   - Достаточно, чтобы не вести об этом бесед, - оборвал его Цингэ.   Цинцю неохотно изобразил понимание, в глубине души терзаясь от любопытства.   - Да, разумеется. Я хотел только узнать, не планирует ли шиди представить нам своего избранника или избранницу?   Цингэ помолчал немного. Его лицо, повернутое вполоборота, было сумрачным.   - Не планирует.   Цинцю угадал в голосе воина смутную тоску, и его любопытство вспыхнуло с новой силой. Неужели чувства Цингэ еще и невзаимны? Цингэ, всеобщий кумир и светоч – и вдруг несчастен в любви?   - Ну что же, - сказал он непринужденно, опуская ресницы. - Я понимаю нежелание шиди обсуждать столь… деликатную тему, особенно если она так его тревожит. Этот шисюн просит прощения за свою неловкость.   Цингэ не ответил. Он стоял по пояс в холодной воде, не замечая ничего вокруг, и пристально смотрел куда-то вдаль, будто хотел найти на горизонте ответ на мучивший его вопрос.   - Глупо, - вдруг сказал он с усталым раздражением. - Все это так глупо… и все равно бы ничего не вышло… - Оборвав себя, он с досадой мотнул головой и снова принялся скрести кожу.   Выходит, и впрямь неразделенная любовь. Цинцю снова стало почти жаль Цингэ: что-то подсказывало ему, что романов в жизни сурового воина было не так много, чтобы он успел привыкнуть к неудачам. К тому же, как оказывается, он целый шичэнь топтался по его больным мозолям – и это после того, как твердо решил не слишком его злить!   Ну, и совместное купание, как оказалось, неплохо сближало на почве совместного же унижения.   - Думаю, этот человек многое потерял, кем бы он ни был, - ровно ответил он, не глядя на Цингэ.   Он почувствовал спиной удивленный взгляд воина. Через несколько мгновений тот чуть неуверенно произнес:   - Вот уж не ожидал от тебя утешений.   - О, разумеется, от меня можно ждать только дурного, - огрызнулся Цинцю.   Цингэ передернул плечами.   - Обычно – да.   Цинцю проглотил обиду, потому что, в общем-то, Цингэ не был так уж неправ.   - Возможно, - сказал он как можно более равнодушно, - я попросту стараюсь оправдать… иные ожидания.   Цингэ долго молчал, даже не шевелясь. И только когда Цинцю дюжину раз проклял свою внезапно откуда-то взявшуюся искренность, он вдруг ответил:   - Вот как. - И начал вновь яростно отскребать склизкие лепестки с кожи.   Цинцю тоже, словно спохватившись, плеснул на себя водой. И с чего вдруг его так заботит, что о нем подумает варвар?   В напряженной тишине присутствие Цингэ по-прежнему нависало над ним грозовой тучей. Цинцю не боялся его, но…   Так. Постойте.   Цинцю нахмурился, поймав верткую мысль за хвост. Он… действительно не боялся Цингэ. Впрочем, за годы знакомства с владыкой Байчжаня он действительно успел как следует узнать его – может, он и не знал, как сказал Цингэ, “все обо всех”, но в характере Лю Цингэ он разобрался, как следует. И уж чего-чего, а низкого коварства, удара в спину от Цингэ он не ждал. В лоб – возможно. Но не так, исподтишка, в зарослях, кривым отравленным ножом. В отличие от многих “совершенных” совершенствующихся, Цингэ не был двуличной крысой. Может, поэтому к нему было так легко повернуться спиной – не задумываясь.   Может, поэтому его вообще волновало, что о нем думает Цингэ. Может, поэтому упреки воина резали так глубоко…   Цинцю скривился, пытаясь отогнать от себя непрошеные мысли – но те никуда не делись, кружась мутной взвесью, как разварившиеся в горячей воде розовые лепестки. Стремясь отвлечься, он машинально огляделся и зацепил взглядом Цингэ – и удивленно приподнял бровь: Цингэ как раз был занят тем, что без зазрения совести разглядывал его правый бок. Любопытство во взгляде воина было искренним и неподдельным, будто он никогда раньше не видел чужой спины; впрочем, оно быстро сменилось странным разочарованием, и у Цингэ вырвалось унылое:   - А где?..   Цингэ тут же, спохватившись, прикусил язык и отвернулся, но было поздно – Цинцю уже заинтересовался сам. Он придирчиво осмотрел сам себя, гадая, что такого удивительного разглядел на нем его шиди, но ничего не нашел.   - Где что, шиди?   Уши Цингэ знакомо побагровели, и он издал какой-то сдавленный звук.   - Ну же, Лю-шиди? Прошу, развей сомнения этого владыки.   Цингэ выдохнул, сдаваясь, и спросил:   - Где шрам от укуса лазурной тысяченогой двухвостки?   Цинцю пришел в такое замешательство, что невольно повернулся к Цингэ.   - Что?..   Владыка Байчжаня неловко махнул рукой, указывая на собственное тело. Его смуглая кожа, особенно загорелая на кистях рук и выше шеи – там, где ее не прикрывала от беспощадного солнца одежда – была испещрена старыми, побледневшими от времени шрамами.   - Мы… когда-то ходили на охоту на двухвосток, когда были еще учениками. Они ядовиты, впрыскивают в тело кислоту. И меня, и тебя тогда покусали, но меня сразу отдали целителям, и шрам быстро свели… - Цингэ вздохнул с тоской. - По тебе укус пришелся вскользь, и я подумал, что, может…   - Шиди так хотел полюбоваться? - ехидно поинтересовался Цинцю.   Цингэ покраснел уже весь и скрестил руки на груди.   - Мне всегда было любопытно, какие остаются шрамы от кислоты. После той схватки мне не приходилось ходить на охоту на подобных тварей еще долгое время, и в следующий раз, когда я столкнулся с двухвостками, те не смогли ко мне даже приблизиться, не то что укусить…   - Если шиди было настолько интересно, он мог бы и подпустить одну поближе, - снова развеселясь, съехидничал Цинцю. - Или его воинская гордость стала помехой природному любопытству?   - Мне не хотелось снова выслушивать вздохи Му-шисюна, - пробурчал Цингэ, поджимая губы и хмурясь. - К тому же, если у тебя уже был шрам, зачем тратить время и силы на то, чтобы обзавестись новыми?   Цинцю фыркнул, вновь отворачиваясь – если уж варвар не собирался даже притворяться, что соблюдает приличия, он сам мог бы хотя бы подать тому пример.   - Шиди крайне прагматичен. Однако в будущем ему не стоит рассчитывать на подобные увеселительные зрелища: я свожу все свои шрамы.   - Зачем? - искренне удивился Цингэ.   - А зачем оставлять их? В память о пропущенных ударах и проигранных схватках?   - Скорее, в память о битвах, в которых ты выжил, - неожиданно серьезно ответил ему Цингэ. - О совершенных ошибках, на которых нужно научиться… о слабостях, которые нужно преодолеть.   Цинцю неопределенно повел плечом.   - Мы с шиди, кажется, очень по-разному смотрим на такие вещи. Я не считаю нужным оставлять подобные… напоминания.   - Очевидно… - Цингэ помедлил. - Думаю, если один только вид шрамов приносит память о поражении…   - То что?   - То эта память врезалась слишком глубоко, чтобы от нее можно было избавиться, сведя шрамы.   Цинцю передернулся, радуясь, что не видит лица Цингэ. В голосе воина не было ни упрека, ни издевки, но отчего-то легче от этого не становилось.   - И когда это шиди успел набраться подобной мудрости?   Цингэ буркнул что-то непонятное, выбрался на берег и начал с ожесточением полоскать в воде свои верхние одежды.   Цинцю хмыкнул и, выбираясь на берег тоже, на мгновение задержал на нем взгляд. Цингэ уставился на свое несчастное платье так, будто пытался прожечь в нем взглядом дыру, и его движения не раздирали ткань на клочки только потому, что, как подозревал Цинцю, одежду для пика Байчжань шили из каких-то высокопрочных материалов. И, разумеется, даже мокрый и смущенный Цингэ был хорош. Сухое, жилистое тело опытного воина; превосходно вылепленные мышцы; россыпь шрамов, напоминающих полосы на шкуре тигра… сурово сведенные к переносице брови и сверкающие молнией глаза… И такому-то небожителю не везет в любви! Вот уж точно, Небеса любят подшутить над смертными.   Цинцю покачал головой, снова ощущая некое подобие сочувствия. Бедный, неопытный мальчишка…   Как-то некстати ему вдруг вспомнилось, что они с Цингэ – из одного поколения, и, соответственно, Лю-шиди тоже около семидесяти лет. Цинцю только и оставалось, что пораженно крякнуть. Впрочем, “бедный, неопытный старик” звучало еще жальче.   - Так или иначе, - сказал он дипломатично, вынимая собственное платье из воды и придирчиво его рассматривая, - я учту слова шиди. Сколько еще господин Хуан будет находиться без чувств?   - Пока я сам не приведу его в чувство, - ответил воин, не поворачивая головы. Цинцю открыл было рот, чтобы сказать что-то, но тут Цингэ добавил: - Я тоже… подумаю над тем, что сказал мне шисюн. Цинцю склонил голову набок, но не стал спрашивать, решив, что хватит на них откровений. Он несколькими движениями стер остатки склизкой массы с ткани – если где-то и остались пятна, то их удачно маскировала нежно-зеленая вышивка. Довольный результатом, он высушил и себя, и ткань потоком воздуха и накинул одежду на замерзшие плечи.   - Хорошо, если так. Готов ли шиди?   Вместо ответа Цингэ молча повторил его действия и тоже оделся, глядя куда-то в сторону. - Я тоже, - ответил он и вдруг неловко добавил: - Мне… понравилось.   Цинцю удивленно приподнял брови.   - Что?   - Музыка.   Цинцю замер, рассматривая Цингэ, будто увидел его впервые. Тот несколько мгновений сверлил взглядом землю, но потом вдруг вскинул глаза и уставился прямо на Цинцю.   В его глазах было что-то, похожее на вызов, но без злости – без презрения. Так не смотрят на тех, кто стоит ниже. И на врагов Цингэ никогда так не смотрел.   Цинцю прикрыл лицо рукавом, чтобы спрятать удивление, и проследил молча, как Цингэ взваливает снова на плечо свою добычу и уверенными шагами поднимается опять на холм. Через пару мгновений он, сжав одну руку в кулак, направился за ним следом.   Да, между ними все переменилось, и напряжение никуда не делось – они оба все так же только прощупывали почву. Однако сейчас Цинцю вдруг показалось, что они как будто только что сделали первый шаг с трясины в сторону твердой земли.   Он никогда бы не подумал, что между ними может быть что-то, кроме старой взаимной неприязни… однако и на примирение с Юэ он тоже никогда не рассчитывал. И то, что к нему в доверие сможет втереться демон-недокормыш, тоже стало для него сюрпризом…   Губы Цинцю вдруг тронула нежданная, удивившая его самого слабая улыбка. Он тут же нахмурился, согнав ее с лица, но какая-то часть его души словно сохранила легкость, подаренную ненадолго настоем мадам Мэйинь.   Он убрал от лица рукав, поднял голову выше. Ладно. В конце концов, все кончилось не так плохо, как могло бы, и миссию они технически выполнили – оставалось только объяснить родителям мальчишки, отчего тот без сознания…   Цинцю тихо хмыкнул собственным мыслям и ускорил шаг. Он шел вслед за Цингэ, следя, как от ходьбы покачивается голова Хуана на его плече, и думал о своем.   А вокруг них цвела весна.