Давай начнем все с начала

      Люцифер смотрит на спящую рядом с ним женщину.              Она, безусловно, красивая, с телом и лицом, за которые большинство женщин убить готовы. Но, что еще важнее, она добрая, веселая, и с ней есть, о чем поговорить. В другой жизни – в той, где его сердце все еще ему принадлежало, он, вероятно, испытывал бы к ней чувства.              Однако скользя по ней взглядом, пока ее грудь поднимается и опадает в такт дыханию, он отмечает причины, по которой это невозможно.              Ее волосы неправильного светлого оттенка – скорее яркого, словно солнечный свет, чем глубокого, насыщенного медового. Она величаво высокая, словно изящная статуя, почти одного с ним роста, а не гораздо ниже его даже на каблуках. Она дизайнер интерьера, и вся ее жизнь вращается вокруг мира моды, а потому он более чем уверен, что она никогда даже не держала в руках пистолет. Когда она просыпается и открывает глаза, они оказываются светло-карими, а не цвета океанской волны. Но самое разительное отличие, думает он, заключается в том, что крепко спящая рядом с ним женщина делает это совершенно тихо.              Люцифер тоскует по тому нелепому храпу, как у албанской крестьянки.              Он тоскует по ней.              Он знает, что это нечестно. Он знает, что эта женщина привязалась к нему – что по вечерам, когда он касается ее, чтобы унять боль одиночества, его прикосновения значат что-то для нее, но не для него. То, чего она от него хочет… он просто не в состоянии ей дать. Он отдал это кому-то другому так много жизней назад, что и не сосчитать, и больше у него ничего не осталось.              Он вспоминает о разговоре, имевшем место несколько недель назад в этой постели.               − Кем она была?              − Кто?              − Я не дура, Люцифер, − женщина вздыхает. – Причина, по которой ты касаешься меня в темноте, когда никто не видит, причина, по которой ты выставляешь меня за дверь до того, как я наткнусь на твою дочь, причина, по которой ты смотришь на меня, но на самом деле не видишь… кем она была?              Он не может лгать, но и назвать ее имя тоже не может – это кажется неправильным, да и попросту кощунственным, учитывая, что в его постели другая женщина, и неважно, сколько прошло невыносимых лет.              Женщина, должно быть, замечает, что слова как будто застревают у него в горле, и он не в силах вытолкнуть их из себя, потому что сжаливается над ним и задает наводящий вопрос:       − Это мать Рори?              Мускула его челюсти подергивается. Он также не хочет, чтобы она произносила имя его дочери.              − Да.              − Ты любил ее?              Сердце сжимается от боли.              − Я люблю ее, − поправляет он, − но ее у меня отняли.              − Хочешь это обсудить?              − Нет, − отрывисто, резко бросает он и, перекатив ее на спину, накрывает своим телом. Неприятное чувство, что засело глубоко в его груди, ему незнакомо, зато он отлично знает, как подчинить ее своей воле без всякого труда. Он был, есть и всегда будет королем желания, а потому пресекает ее дальнейшие расспросы поцелуем.              Впоследствии она еще раз попробовала поднять эту тему, и он слушал ее какое-то время с закрытыми глазами, пока наконец не разозлился и не прорычал «хватит». В ее глазах вспыхнула обида, вызвав у него острое чувство вины, но он ничего не мог с этим поделать.              Вот и сейчас, смотря на нее, он понимает, что ничего не изменилось. Он может предложить ей только свою честность и свое тело, потому что всегда будет таким, как сейчас – никогда не изменится, никогда не начнет новую жизнь с кем-то еще… потому что полностью, бесповоротно и безоговорочно влюблен в призрака.              Она просыпается, потягивается и бросает взгляд на телефон. Они оба замечают, который час, и он уже открывает рот, чтобы что-то сказать, но она его опережает.              – Знаю, знаю, – напевно произносит она беспечным тоном, однако ее голос хриплый со сна, – мне пора.              Он морщится, чувствуя себя полнейшим ублюдком за то, что фактически выгоняет ее. Она милая женщина и заслуживает кого-то нежного и доброго, а он не был таковым уже долгое время.              Он провожает ее до двери. С улицы дует утренний океанский бриз. День обещает быть солнечным и теплым, волны вдалеке лениво разбиваются о берег. В такое время он не скучает по «Люксу», радуясь решению переехать вместе с дочерью в один из своих многочисленных домов на побережье.              Женщина произносит что-то, чего он не расслышал, быстро целует его в губы и уходит.              Отворачиваясь от двери и устало проводя рукой по лицу, он с удивлением замечает дочь на нижней ступени лестницы.              – Кхм… – он неловко прочищает горло, чувствуя себя, словно глупый подросток, которого застукали, когда он выпроваживал из дома свою подружку, – доброе утро, Аврора.              Ее губы подергиваются в веселой усмешке.              – Для тебя, похоже, очень доброе.              Он ощущает странную смесь эмоций: от вины до стыда и подпитываемого возмущением гнева. К его удивлению, Рори больше ничего не добавляет, а просто молча проходит мимо него на кухню. Он машинально следует за ней.              Она подходит к холодильнику и наливает себе стакан апельсинового сока. Он замечает, что она уже приняла душ и надела школьную форму.              – Ты рано встала, – замечает он, но это звучит, как обвинение. Рори закрывает дверцу холодильника и выгибает бровь.              – Ах, ты пытался спровадить свою маленькую подружку до того, как я проснусь, – складывает она два и два, – прости, что нарушила твой хитрый план. Я не могла уснуть, поэтому решила пораньше собраться в школу. Мне все равно надо еще сделать кое-какую домашку до первого урока.              Он предпочитает пропустить это мимо ушей – не то чтобы он хоть когда-нибудь был хорош в вопросах дисциплины при воспитании ребенка. Ему повезло, что Линда ему с этим помогает, а то бы Рори выросла еще более отвязной бунтаркой, чем сейчас.              – Рори, эта женщина…              – Не надо. – Вмиг посерьезнев, Рори поднимает руку, заставляя его замолчать. Она усаживается за кухонный стол, и он устраивается напротив нее.              – Я хочу объяснить…              – Пап, – начинает она своим самым строгим тоном, который использует применительно к Чарли, хотя он на пару лет ее старше, – тебе нечего объяснять. Мамы нет уже двенадцать лет. Никто не осудит тебя за желание жить дальше.              «Но дело не в этом», – мрачно размышляет он. Дело не в желании жить дальше, даже и близко нет. Он так же влюблен в Хлою Деккер сейчас, как и двенадцать лет назад, пятнадцать, двадцать. Он полюбил ее при первой встрече и никогда не переставал любить. И неважно, где она находится.              – Все не так. Я просто… провожу с ней время.              Выражение лица Рори смягчается.              – Здорово, правда. Не хочу, чтобы ты был одинок.              – Я никогда не буду одинок, дорогая, – настаивает он, – ведь у меня есть ты.              Это величайшая честь всей его жизни – быть отцом Рори. Он даже примерно не представлял, что когда-нибудь будет вести подобную жизнь, потому что всегда считал детей ужасным бременем, и во многих смыслах она таковой и была. Она как будто безостановочно плакала первый год своей жизни, слюнявила его лучшие костюмы, и ему просто не верилось, что такое крошечное создание может исторгать подобные запахи, когда он, демонстративно заткнув нос ватой, менял ей подгузники.              Но когда она родилась, он не мог оторвать от нее взгляда. Не мог выпустить ее из рук.              «Ты будешь великолепным отцом», – пообещала Хлоя, и ее глаза светились неизбывной верой в него. Вот только он и вообразить не мог тогда, что ему придется делать это без нее. ***              Люцифер стоит на балконе пентхауса, поигрывая стаканом с виски и слушая перестук кубиков льда.              Он часто сюда приходит, когда Рори в школе, или ночует у подруги, или когда у него дела в «Люксе». Он играет на пианино, или нагружается спиртным под завязку, или просто размышляет. Оборачивается в золотистые простыни и спит на половине кровати Хлои, просто чтобы ощутить хотя бы ее тень. Иногда, уткнувшись носом в подушку, он готов поклясться, что ощущает ее запах, словно его преследует слабый аромат ее парфюма, несмотря на прошедшие годы и многочисленные стирки.              Он никогда и никого сюда не приводит, относясь к этому месту, как к святыне. Он знает, как Линду беспокоит то, что он запирает лифт и отгораживается от всего мира. То, что весь пентхаус выглядит в точности таким, каким был при Хлое. Ее зубная щетка по-прежнему рядом с раковиной, а ее давно просроченные противозачаточные лежат в прикроватной тумбочке.              Он напрягается, ощутив, что рядом кто-то есть, когда райский свет касается его кожи. Какой-то ангел прервал его рефлексию – и это не Богадиэль или Рори.              Воздух словно потрескивает и становится колючим, напряженным. Люцифер крепче обхватывает пальцами стакан, раздраженно кривя верхнюю губу. У всех его братьев и сестер есть своя уникальная сильная аура, и он мгновенно узнает эту – его навестил благочестивый и несносно скучный Задкиэль.              Он готовится к соприкосновению со светом брата, который словно бы стремится проникнуть повсюду.              – Ты немного рановато для ежегодной мольбы за души наших родичей, – сухо и безэмоционально заявляет Люцифер, предпочитая не ходить вокруг да около.              Он слышит, как брат вздыхает, ступая на балкон. Затем до него доносится щелчок, производимый убираемыми крыльями, и вот уже Задкиэль встает рядом с ним. Он не просит налить ему выпить, и Люцифер не предлагает.              Брат начинает свою речь так, словно заранее знает ответ, но все равно вынужден спросить.              – Прошло двенадцать лет, – говорит он, словно Люцифер не в курсе, словно не проживает этот ад каждый день, – тысячи для них. Пожалуйста, брат, просто подумай об этом.              Люцифер презрительно хмыкает, недвусмысленно демонстрируя свое отношение к словам Задкиэля. Он не намерен об этом думать ни сейчас, ни в будущем. Он столь же невосприимчив к этой просьбе двенадцать лет спустя, как был в первый раз, когда его об этом просили.              – Мой ответ неизменен, – глухо отзывается он. – По мне так Майкл и Саракиэль могут гнить в… там, где они находятся.              Он снова слышит тяжелый вздох Задкиэля - этот звук режет ему слух и играет на его нервах.              – Тебе не кажется, что они уже достаточно страдали?              Люцифер выходит из себя.              – А тебе не кажется, что моя дочь уже достаточно страдала, – огрызается он, потому что его боль вторична по сравнению с ее, – пока росла без матери? И что насчет Трикси, оставшейся круглой сиротой в течение нескольких лет?              На лице Задкиэля на миг появляется виноватое выражение.              – Я знаю и от всей души сочувствую Авроре и Беатрис, правда, сочувствую, – настаивает он. – И я понимаю твои чувства. Сделанное Майклом непростительно, и я понимаю, что ты не можешь этого забыть. Но я умоляю тебя пересмотреть наказание для Сары. Уверен, она раскаивается и сожалеет о содеянном.              Люцифер разражается смехом, в котором, однако нет ни намека на веселье – лишь ледяная безжалостность.              – И откуда такая уверенность, когда никто – ни ангел, ни кто бы то ни было еще – не может спросить ее об этом лично? – Молчание Задкиэля красноречивее слов, поэтому Люцифер продолжает: – Саракиэль знала, что делала. Они оба останутся там, где они сейчас.              – Люцифер… брат, – его голос мягкий и умоляющий, но Люцифер вздрагивает, когда Задкиэль кладет руку ему на плечо, – мы семья. Это продолжалось уже достаточно долго.              Люцифер напрягается. Ярость понемногу начинает подниматься из глубин его души, растекаясь по венам жидким огнем. Его терпение практически на исходе.              – Рори и Трикси – вот моя семья, – без обиняков заявляет он, – а вы все можете идти… сам знаешь куда.              – Пожалуйста, – снова пробует Задкиэль, убирая руку с его плеча. Его голос дрожит от несдерживаемых эмоций. – Я скучаю по сестре.              – А я скучаю по жене! – взрывается Люцифер, сжав стакан так сильно, что он лопается и превращается в осколки. Он больше не в силах контролировать переполняющую его ярость, находящую отражение в громовом голосе и полыхнувших красным светом глазах.              После его вспышки воцаряется тишина – тяжелая и болезненная.              Осколки стекла острые, но и близко не прокалывают его кожу. Люцифер стискивает зубы и поводит плечами. Оцепенело уставившись на свою ладонь, он видит лишь гладкую и совершенно неповрежденную кожу, и разве не в этом проблема? Если бы ему не приходилось скучать по ней, если бы она была здесь, он порезался бы – кровь стекала бы по его пальцам, и он приветствовал бы это.              – Майкл уничтожил ту единственную, кого я когда-либо любил, – опасно низким, угрожающим тоном продолжает он. – Он отнял ее у меня… а Сара помогла. Они останутся в аду, где я их заточил, до скончания времен. И поверь мне, им еще повезло. Больше никогда не проси меня простить их. Убирайся.              Задкиэль склоняет голову, совершенно раздавленный, и выпускает крылья, поведя плечами.              Люцифер стискивает зубы и отворачивается, не желая больше видеть брата и только слыша, как его крылья рассекают воздух, пока наконец вновь не наступает тишина. ***              По мере взросления Рори Люцифер делает все от него зависящее, чтобы заполнить пустоту, оставленную ее матерью.              Он современный Дьявол и никогда не придерживался традиционных гендерных стереотипов и ролей - это нетрудно, когда ты старше, чем любой биологический вид, старше самого времени. Так что он натянуто улыбался каждый раз, когда какая-нибудь мамаша в школе касалась его руки и кудахтала о том, что он может позвонить ей, когда придет время обсудить с Рори менструацию или когда ей захочется пройтись по магазинам и накупить одежды и косметики.              Ни у кого нет лучшего чувства стиля, а потому он был первым в очереди за тампонами и обезболивающими, когда пресловутый день настал. Он неидеален и часто ошибается – особенно в начале, когда боль и гнев порой ослепляли его – но старается изо всех сил и любит ее безоговорочно. Пока Трикси не съехала, он старался изо всех сил и для нее, воспитывая не только маленького ребенка, но и подростка в период полового созревания, только что потерявшего обоих родителей.              Он надеется, что нет такой проблемы, с которой девочки не могли бы прийти к нему, и нет такой темы, которую они не могли бы осудить.              Но он скучает по Хлое.              Он скучает по ней так сильно и с каждым днем все сильнее.              Тот, кто сказал, что со временем становится легче, просто трепло.              В день рождения Рори он смотрит, как она открывает подарки в окружении друзей и близких.              Он облокачивается на стену, слегка улыбаясь при виде ослепительной улыбки на ее лице.              К нему подходит Линда с бокалом шампанского.              – Шестнадцать, – выдыхает она. – Можешь в это поверить?              – Нет, – смеется в ответ он, – по правде говоря, я не могу поверить и в то, что она выжила после стольких лет со мной в качестве отца.              Он вспоминает о том, каким бесполезным был в начале. Он не знал, как правильно ее держать, и не понимал, почему не может добавить немного виски в ее бутылочку, или почему она издает этот ужасный пронзительный звук не переставая. Первые четыре года это не имело особого значения, потому что его невежество с лихвой компенсировалось познаниями Хлои. У нее уже имелся опыт с одной такой ужасной обузой, так что она была настоящим профи.              Но потом, вскоре после того, как Рори исполнилось четыре, Майкл осуществил свою месть за войну с помощью Саракиэль. У него не было крыльев, но он убедил их сестру отнести его наверх и выкрасть кинжал Азраэль. И вот Хлои нет, кинжала – тоже, а Люцифер все никак не может осознать почему.              – Ты отлично справляешься с ролью отца, – уверяет его Линда. – Она вырастет в прекрасную молодую женщину. Она храбрая, уверенная в себе и добрая – и все благодаря тебе.              – Спасибо, Доктор, – улыбается он ей, потому что во многом это и благодаря ей и тому, как она изменила его к лучшему.              Линда как будто раздумывает над своими следующими словами, но потом решает броситься вперед очертя голову.              – Она рассказала мне о женщине, которую ты пытался тайком вывести из дома на днях.              Он вздыхает и нахмуривается.              – Это просто секс, – без обиняков отвечает он.              – Знаю, – к его удивлению, заявляет она, – и не виню тебя. И уж точно не осуждаю. Рори, кстати, тоже, если ты не знал. Она просто хочет, чтобы ты был счастлив.              Он помнит, каково это – быть счастливым. Иногда он чувствует какие-то отголоски счастья: когда летает с Рори, или смотрит, как Элла ведет уроки по точным наукам, или навещает Дэниела в Серебряном Граде. Но ощущение всегда мимолетное и исчезает так же быстро, как и возникает.              Он был счастлив с Хлоей. После войны, когда все улеглось, они поженились. Затем родилась Рори, и на несколько лет – всего миг во времени – все было просто идеально. Он был безмерно счастлив, когда они были семьей, так что, узнав, каково это, не согласен на меньшее.              – Я не могу быть счастлив без нее, – пожимает плечами он, прекрасно понимая, насколько пафосно это звучит, однако же правда есть правда. Он не может даже найти утешение в том, что когда-нибудь они встретятся вновь в другой жизни, если бы Хлоя оказалась в раю или аду.              На лице Линды отражается сочувствие.              – Иногда мне хочется узнать, куда делся кинжал, – продолжает он, вспоминая, как разъяренная Азраэль искала его, клянясь, что спрячет его навсегда, чтобы ее родичи не могли больше друг друга убивать, – потому что предпочел бы быть нигде вместе с ней… чем где-то без нее.              – Люцифер, не говори так. Ты должен думать о Рори, она нуждается в тебе.              Он всегда думает о Рори – она та, ради кого он живет, и благодаря ей боль действительно утихает. Первые несколько лет он вставал по утрам и заставлял себя хоть что-то делать только ради нее.              Когда это случилось, друзья поддерживали его.              Он помнит, как Ева приходила каждый день и плакала, хотя они мало разговаривали. Она держала его за руки и просто рыдала, пока он сидел, не думая ни о чем.              Элла с Кэролом приходили посменно. Она раздвигала шторы и болтала о работе или всякой научной всячине, а он даже не притворялся, что слушал. Кэрол мало что говорил – они обычно просто молча пялились в светящийся телек. Аменадиэль прилетал из рая и извинялся за то, что не мог сделать больше, что не мог вернуть Хлою, потому что ее не было ни в раю, ни в аду, ее просто… не было. Аменадиэль сказал, что согласен с его решением заключить Майкла и Саракиэль в одиночные камеры в аду, где никто не мог бы до них добраться, но это привело к разногласиям среди их родственников. Он все говорил и говорил, пока Люцифер не попросил его перестать.              Мэйз расстраивалась и орала на него, не в силах понять те сильнейшие эмоции, что сотрясали ее тело, словно ураган. Линда приходила и напоминала ему, какая кукла или бутылочка для сока нравится Рори больше других, и просто сидела с ним.              Они постоянно над ним тряслись.              Они все как будто ждали, и он в том числе. Он и сам не знал, чего именно. Срыва? Чуда? Хлою? Но ничего из этого не произошло, и никто об этом не заговорил.              Но это не значит, что для него все в прошлом. Скорбь никуда не делась, оставшись с ним, словно фантомная боль от утраченной конечности, словно жернов у него на шее.              Он искал ее долгие годы – бессчетное множество бессонных, подпитываемых виски ночей за древними текстами. Столько возвращенных услуг, восстановленных контактов, разговоров – от яростно-угрожающих до отчаянно-умоляющих. Сам Бог – Аменадиэль принял на себя эту роль, когда он решил, что не в этом его призвание – не мог ему помочь.              – Мои извинения, Доктор, не обращай внимания на мои самокопания, – улыбается он, с притворным энтузиазмом обнимая ее рукой за плечи и сжимая.              Она обнимает его в ответ и улыбается приближающейся Рори.              – Это лучшая вечеринка в моей жизни, пап, – радостно восклицает дочь, – спасибо.              – Погоди меня благодарить, – хмыкает он, засовывая руку в карман пиджака, – ты ведь еще не получила от меня подарок.              Он берет ее за руку и кладет ключи от Корветта ей в ладонь.              – Но ты любишь эту машину, – говорит она, не отрывая взгляда от ключей.              Он привлекает ее в объятия.              – Да, – отвечает он и бормочет, зарывшись лицом ей в волосы, – но тебя я люблю больше. ***              По ночам Люцифер видит сны - они снятся ему чаще, чем нет.              Для него стало привычным просыпаться посреди ночи с отчаянно колотящимся сердцем и садиться на кровати, обливаясь холодным потом.              Во всех своих снах он видит Хлою. Она улыбается так, как улыбалась только ему – с любовью, доверием и нежностью. Она протягивает ему руку, и он хочет приблизиться к ней, но не может сдвинуться с места. Он видит, как Майкл пронзает ее кинжалом так же, как некогда – Древом Жизни, и она распадается на части у него на глазах. Ее исполненный ужаса взгляд рвет его душу на куски. Он открывает рот, чтобы закричать, но не произносит ни звука – он так же бессилен помочь ей, как и в тот день.              А потом он просыпается.              Он помнит, как однажды проснулся и обнаружил смотрящую на него Рори. Сильно устав, он заснул прямо на диване, а она была в своем детском манеже, с любопытством заглядывая через край.              Он вздыхает, устало проводит рукой по лицу и, поднявшись, направляется к ней. Она тут же задирает руки, и он поднимает ее, перенося на диван.              Он садится и принимается слегка покачивать ее на колене.              Ее маленькие ручки касаются его лица. Он замирает, закрыв глаза, пока ее пальцы скользят по его лицу, довольно неуклюже ощупывая опущенные веки, нос и губы.              – Мама? – спрашивает она, и, может, он и вправду сошел с ума, но готов поклясться, что в ее голосе слышно сочувствие.              Он потрясенно выдыхает, и ее пальцы замирают у него на губах. Аккуратно взяв ее за хрупкое маленькое запястье, он целует подушечки ее пальцев.              – Да, малышка, – бормочет он, не отрываясь от ее пальцев, и оставляет на них еще один поцелуй, – мне снилась мама.              Он вновь засыпает, прижимая дочь к груди.              Это было много лет назад, но он часто просыпался, когда Рори заползала к нему в кровать, привлеченная порожденными его кошмарами звуками.              Он прижимал ее к себе, и у него создавалось впечатление, что они словно бы были одни против всего мира. У него ушло немало времени, чтобы понять, что она присматривала за ним так же, как он присматривал за ней. ***              Ему не говорят, что у Чарли открылись способности.              Он узнает об этом от Рори.              – Это просто отпад, пап, – болтает она, рассеянно скользя пальцами по клавишам пианино. – А когда я пойму, что могу делать? Ну, ты умеешь узнавать людские желания, так что, может, у меня будет что-то подобное. Может, я смогу заставлять людей делать то, что захочу. Было бы круто.              – Это совершенно определенно не было бы круто, – сухо передразнивает он. – И почему ты вообще решила, что твои силы – если они у тебя вообще проявятся – будут похожи на мои? Мы не передаем их по наследству, как цвет волос или форму ушей.              Она встает у пианино и облокачивается на него бедром.              – О, правда? – протягивает она. – Тогда как Чарли может влиять на время и отправлять людей назад в прошлое? Потому что это весьма похоже на то, как дядя Аменадиэль может его замедлять.              Люцифер замирает, и последняя нота повисает в воздухе резким, оборванным звуком.              – Чарли что может делать?              Лицо Рори вытягивается.              – Тебе никто не сказал?              Люцифер поигрывает желваками.              – Нет, – тихо замечает он, – не сказал. ***              – Мы волновались за тебя, – настаивает Линда, обеспокоенно хмурясь. Сидящий рядом с ней Аменадиэль согласно кивает.              – И о Чарли тоже, – честно признается он.              Люцифер ерзает на диване.              – Потому что вы знали, о чем я его попрошу, – несколько возмущенно заявляет Люцифер.              – Да, – отвечает его брат, – а его силы совсем недавно проявились. Он еще не умеет их контролировать. Мы не знаем их полный спектр или что они вообще означают. Люци, ты меня вообще слушаешь?              «Нет».              – Да.              – Слушай, я знаю, ты скучаешь по Хлое. Я понимаю, что ты чувствуешь… – его прерывает отрывистый горький смех Люцифера.              – Нет, брат, не знаешь.              Аменадиэль поднимает руки, признавая его правоту.              – Ладно, не знаю. Но я тоже по ней скучаю. – Его голос смягчается. – И я отдал бы все, чтобы ее вернуть, но речь о моем сыне. Пожалуйста, не проси его о том, чего ему не хотелось бы делать.              – Но я хочу, пап, – заявляет внезапно появившийся Чарли, который явно слышал весь разговор. Он садится рядом с родителями, тогда как Рори с Люцифером занимают диван с противоположной стороны. – Я хочу помочь тебе, дядя Люци, – добавляет он, повернувшись лицом к Люциферу, который бросает взгляд на Аменадиэля и Линду, по-прежнему явно обеспокоенных.              – Это очень похвально и смело, милый, – говорит Линда, беря сына за руку, – но мы не знаем, контролируешь ли ты свои силы. Что угодно может случиться, пойти не так…              – … или так, и мы сможем вернуть тетю Хлою, – настаивает Чарли. – Люцифер сможет вернуть жену. Трикси и Рори смогут вернуть маму.              – Пожалуйста, дядя А, – тихо просит Рори. – Я бы очень хотела знать маму. Я уже даже не помню ее.              При этих словах в сердце Люцифера возникает тупая боль от того, как это грустно, как несправедливо.              Аменадиэль колеблется, явно раздираемый сомнениями и тревогами, пока наконец не издает тяжелый вздох.              – Какой у нас план?              – Просто отправь меня обратно в 4 августа 26-го. Я отберу у Майкла кинжал, прежде чем он… – Люцифер медлит, не в силах произнести это вслух, – … сделает то, что сделал.              – 4 августа 26-го, – кивает Чарли с широко распахнутыми, полными энтузиазма глазами. – 4 августа 26-го, 4 августа 26-го, 4 августа 26-го…              Люцифер встает, потянув за края жилета. Поправив дорогие запонки, он вопросительно выгибает бровь, смотря на также поднявшегося брата.              – Что ж, не будем терять время, да? – усмехается он собственной шутке.              – Ребята, пожалуйста… – Линда по-прежнему умоляет их подумать, пытаясь остудить их пыл, но пресловутая морковка уже маячит перед носом у Люцифера, и он хватается за нее обеими руками.              Рори вскакивает с места с решительным выражением на лице.              – И куда это вы собрались, юная леди? – осведомляется Люцифер.              Она удерживает его взгляд.              – Я иду с тобой.              Он полувозмущенно, полурассерженно фыркает.              – Абсолютно точно нет.              – А вот и да.              – А вот и нет.              – Препираешься, как ребенок.              – Мне плевать. Сядь. – Люцифер кладет руку ей на плечо и с силой толкает ее вниз. Она плюхается на диван, так демонстративно фыркнув от возмущения, что у нее даже волосы развеваются.              Как только он убирает руку, она снова вскакивает.              Люцифер раздраженно рычит.              – Я не отпущу тебя одного, – настаивает она, яростно сверкая чуть прищуренными глазами. – Я хочу увидеть маму. И помочь. Это может быть опасно.              – Со мной все будет в порядке, – нетерпеливо отмахивается от нее Люцифер, смотря на заметно побледневшего Чарли.              Рори заставляет отца вновь посмотреть на нее.              – Ты самый важный для меня человек на всем свете. Единственный родитель, что у меня есть. Я не хочу тебя потерять. – Она широко распахивает наполненные слезами глаза и шепотом добавляет: – Пожалуйста, папочка.              Люцифер моргает, колеблясь, а потом решительно отодвигает ее в сторону.              – Неплохая попытка. Подвинься.              Рори гневно фыркает и топает ногой, но Люцифер имел дело с достаточным количеством подобных вспышек раздражения, а потому очередная демонстрация характера его совсем не трогает. Он не собирается отказываться от возможности вернуть Хлою, но при этом вовсе не намерен позволять дочери следовать за ним в неизвестность. Как бы он ни хотел вернуть жену, обезопасить Рори он хочет сильнее.              Чарли закрывает глаза, сосредотачивается, поднимает руки и создает дыру в пространстве и времени.              – Отпад, – выдыхает Рори.              Светящийся разрыв в атмосфере напоминает Люциферу о том, как он отправил мать в другую вселенную. Он знал, что никогда ее больше не увидит, чувствовал боль от ее утраты, но сейчас его переполняет эмоция совсем другого рода.              Надежда.              Он делает шаг вперед.              – Удачи, брат, – желает ему Аменадиэль, явно смирившись с неизбежным, тогда как Линда выглядит так, словно борется со слезами.              Люцифер берет ее руку и слегка сжимает.              – Пожалуйста, присмотри за моей малышкой, – тихо просит он, – обещай.              Линда, очевидно, испытывает большие сомнения насчет этой затеи, но в ее голосе нет и тени сомнения, когда она решительно подтверждает:       – Обещаю.              Он поворачивается к Рори и, взяв ее лицо в ладони, оставляет поцелуй на лбу.              Она обхватывает его запястья и с силой сжимает.              – Папочка, пожалуйста…              Он качает головой.              – Веди себя хорошо. Я тебя люблю.              Он отпускает ее и ступает в разрыв, но прежде чем он закрывается за ним, Люцифер слышит, как Аменадиэль в панике выкрикивает имя его дочери. ***              Когда мир вновь обретает фокус, он оказывается на оживленной улице вместе с Рори. У него обрывается сердце.              – Не сработало, – обреченно бормочет он.              Рори переминается с ноги на ногу с виноватым выражением на лице. Так же она выглядела, когда организовала вечеринку в «Люксе», не спросив разрешения, и устроила полнейший кавардак, или когда пролила что-то на один из его баснословно дорогих костюмов, играя в переодевания, или случайно разбила бутылку раритетного виски.              Люцифер знает свою дочь, а потому без труда узнает и это выражение.              – Что ты сделала?              – Возможно, я… последовалазатобойчерезпортал.              Эти несколько слов она произносит так быстро, что Люцифер лишь растерянно моргает, пытаясь понять смысл всей фразы.              – Аврора… – рычит он, но тут ее лицо заметно бледнеет, и она указывает на что-то позади него.              – Сейчас у нас есть проблемы поважнее.              Люцифер вопросительно выгибает бровь и поворачивается, чтобы посмотреть на то, что ее так поразило. На углу улицы выложены газеты и журналы, дата на которых горит, словно неоновый предупреждающий знак.              4 августа 2016 г.