Давай начнем все с начала

      Пытаясь сохранить спокойствие, Люцифер закрывает глаза.              Он слышит, как Рори паникует где-то поблизости. Ее голос кажется каким-то отдаленным, приглушенным, словно он находится под водой. Он не в силах разобрать, что она говорит, потому что слишком занят попытками осознать, что оказался на десять лет раньше во времени, чем следовало, а значит, Хлоя все еще детектив, и они либо в самом начале их партнерства, либо вообще друг друга не знают, и…              Какого дьявола он позволил этому случиться?              Он открывает глаза, и при взгляде на дочь его накрывает волна ледяного ужаса.              Она не существует в этом времени.              Он хватает ее за руки – вероятно, слишком крепко, потому что она восклицает:       − Ой! Какого дьявола?               Продолжая держать ее за предплечья, он быстро разворачивает ее и принимается лихорадочно осматривать с головы и копны черных волос с розовыми прядками, выкрашенными Мэйз, до ног в громоздких армейских ботинках, и обратно. Она растерянно моргает, но позволяет двигать себя, словно тряпичную куклу, пока он поворачивает ее из стороны в сторону и обшаривает взглядом.              В конце концов, когда у нее уже начинает кружиться голова настолько, что она чуть не оступается, он ее отпускает.              − Ты закончил? – резко бросает она.              Он сглатывает и отступает назад. Немного неловко прочистив горло, он одергивает полы пиджака и поправляет запонки.              − Да, извини, − бормочет он, а потом гневно добавляет: − Зачем ты это сделала? Почему не можешь хоть раз меня послушаться?              Все постоянно твердят, что они два сапога пара, и когда их сходство касается примерок у его портного, или просмотра «Больше Костей», или пранков над Аменадиэлем, оно его вполне устраивает. Но растить бунтарскую копию самого себя становится уже не так весело, когда эта самая копия, очевидно, перенимает и все его негативные черты – упрямство, нетерпеливость, вспыльчивость и полное презрение к правилам и авторитетам.              На лице Рори на миг появляется виноватое выражение, но она быстро берет себя в руки и переходит в наступление.              − Ты не можешь исчезнуть, пап. Не можешь оставить меня и ожидать, что я просто смирюсь с этим. Я больше не ребенок. Мне шестнадцать. Если ты прыгаешь очертя голову через пространство и время, я прыгаю вместе с тобой.              Он вздыхает и раздраженно проводит рукой по лицу.              − Но, Рори, если с тобой что-нибудь случится… − с трудом произносит он, в ужасе от самой только мысли об этом.              Она сжимает его руку.              − Не случится, − мягко настаивает она, а потом разводит руки в стороны и указывает на себя. – Смотри, я в порядке! Пап, я в порядке, расслабься.              Он пробует последовать ее совету, но не может заставить себя разжать судорожно стиснутые челюсти и унять легкую дрожь пальцев, вызванную курсирующей по его телу нервной энергией.              Рори тут не место – еще по крайней мере несколько лет. Она еще не родилась. Хлоя не беременна.              Хлоя даже не знает его – не знает его настоящего.              Если они в самом начале их партнерства, связанные тонкой нитью, протянувшейся где-то между Джимми Барнсом и Малькольмом, она может считать его эксцентричным и забавным и ценить то, что он повысил ее раскрываемость, но эти их отношения точно не назовешь глубокими. Для нее он по-прежнему совершенно непредсказуемый владелец ночного клуба, ищущий от жизни острых ощущений и интересующийся только выпивкой, наркотиками, сексом и ничем не ограничиваемым удовольствием.              Она и понятия не имеет, что большую часть последнего десятилетия он занимался чем-то максимально от всего этого далеким, к чему прежний он отнесся бы с полнейшим презрением: воспитывал ребенка, купая его, читая ему сказки на ночь и все в таком роде. Он по-прежнему пьет как рыба и время от времени выступает в «Люксе», но время бурных вечеринок осталось позади. Они такая же часть его прошлого, как сера и пепел ада.              И он ничуть об этом не сожалеет.              Но эта Хлоя из 2016-го… она не видела его дьявольского лица или крыльев, и до сих пор думает, что он разговаривает метафорами. Она не знает, что является чудом, буквально созданным для него. Она не знает, какая они отличная пара. Отчаяние вперемешку с паникой грозят поглотить Люцифера, стоит ему осознать последствия ее полнейшей неосведомленности о том, кто он на самом деле.              Им придется пройти через все это снова: Пирса, и Кинли, и Рим… и всю боль, страдания и отрицание. У них ушло так много времени на то, чтобы быть вместе, и у него ноет сердце от осознания того, что они вновь вернулись к исходной точке.              Но тут Рори ему кое о чем напоминает.              − Ладно, хорошо, все нормально. – Она хлопает в ладоши и немного маниакально кивает головой. – Все нормально. Мы оказались чуть раньше, чем планировали, но сможем с этим справиться! Ты ведь понимаешь, что это значит, да?              Люцифер тупо качает головой, очевидно не понимая.              Она приподнимается на носочках и кладет руки ему на плечи, заставляя встретиться с ней взглядом. Он мгновенно успокаивается, посмотрев в темные глаза, которые передал ей по наследству. Эти глаза были его якорем все последние шестнадцать лет.              Когда он чувствует себя потерянным и сбитым с толку, утягиваемым на дно собственной скорбью, Рори всегда помогает ему снова нащупать почву под ногами.              Ее нижняя губа дрожит, на лице отражается вихрь сильнейших эмоций.              − Где-то в этом городе мама жива, − выдыхает она с благоговением в голосе, словно никогда не произносила ничего более потрясающего. – Пап… она жива.              Эти слова подобны физическому удару в грудь.              Не имеет значения, что Хлоя будет другой, непомнящей то, что у них было, потому что по крайней мере она здесь. Она жива. Если ему придется начинать их отношения с начала, он это сделает, потому что может.              Выпрямившись в полный рост, он привлекает Рори к себе, кладя руку ей на голову и прижимая к груди, и принимается успокаивающе гладить по волосам, как когда, еще в детстве, ей было плохо всю ночь, и она виновато стояла у изножья его кровати, ища у него утешения.              Они долго не разжимают объятий. Неважно, что случится в дальнейшем, но они всегда останутся семьей – только они вдвоем. Он хочет, чтобы она это знала.              − Пожалуйста, не сердись на меня, − уткнувшись в его рубашку, бормочет она тоненьким и уязвимым голоском.              Он качает головой, потому что не сердится на нее – уж точно не всерьез – или на Чарли.              Он просто должен все исправить.              − Я не сержусь, дорогая, − бормочет он и, приподняв ее голову за подбородок, побуждает заглянуть ему в глаза, − разумеется, не сержусь. Слушай, я подозреваю, что дальше все будет довольно запутанным, но хочу, чтобы ты помнила… я тебя люблю. И всегда буду любить. В каком бы мире или времени мы ни находились, это останется неизменным.               Рори смягчается, растягивая губы в улыбке.              − Я всегда это знала, − настаивает она, − и тоже тебя люблю. ***              Где-то час спустя после того, как она решает, что в порядке, Рори делает резкий разворот на 180 градусов и решает, что она точно… не в порядке.              Люцифер отводит ее в «Люкс», потому что пентхаус – самое знакомое ей место, в котором она сможет прийти в себя и попривыкнуть к чужому для нее миру.              Двери лифта расходятся в стороны с характерным «дзинь», и вот они уже дома – в одном из их домов, по крайней мере.              Стоя у пианино посреди комнаты, Рори начинает паниковать. Люцифер узнает все характерные признаки: ее дыхание учащается, в широко распахнутых глазах плещется тревога, ладони плотно прижаты к груди.              Точно так же она выглядела, когда они парили в небе, и он сказал, что собирается впервые отпустить ее.              − Папочка, я боюсь! – кричит Рори, сильнее обхватывая его ногами за талию, а руками – за шею.              Красные крылья трепещут и подрагивают у нее за спиной, пока все ее тело сотрясает нервная дрожь.              Люцифер лишь посмеивается. Его собственные широко раскинутые крылья величественно рассекают воздух, позволяя им парить высоко над облаками. Он смеется не над ее паникой, а, скорее, над тем, что она цепляется за него, как обезьянка, держась за него настолько железной хваткой, что даже у него перехватывает дыхание. Даже для полуангела она весьма сильная, и его просто переполняет гордость за нее. Он знает, что она готова. Они практиковались в полетах в течение нескольких месяцев, взмывая к солнцу, где он учит ее управлять крыльями и ухаживать за перьями. Он учит ее гордиться ими так, как самому ему никогда не довелось.              Теперь пришла пора, фигурально выражаясь, снять страховочные колеса и позволить ее расправить крылья – на этот раз и в прямом смысле – и полететь самой.              Он осторожно высвобождается из ее захвата и отодвигает ее от себя на расстояние вытянутых рук.              − Если ты действительно не хочешь, то, разумеется, я не стану тебя принуждать, − заверяет он ее, пока она болтает ногами в воздухе, − но ты готова, дорогая. Я знаю, что ты сможешь это сделать… и я буду рядом, чтобы поймать тебя. Я никогда не позволю тебе упасть.              Глубокий смысл его слов не ускользает от него.              Рори моргает широко распахнутыми от испуга глазами и делает глубокий вдох.              − Ладно, − в конце концов она сглатывает, и на ее лице возникает решительное выражение, − ладно, папочка, я попробую.              − Вот это моя храбрая девочка, − хвалит он, целуя ее в щеку, а затем отпускает… и смотрит, как она воспаряет.              − Аврора, − Люцифер пытается привлечь ее внимание, наклонившись, чтобы их глаза оказались на одном уровне, и положив руки ей на плечи, − просто дыши, дорогая. Я рядом.              Рори кивает, плотно зажмуриваясь.              − Рядом, чтобы поймать меня, − шепчет она.              Он растягивает губы в меланхоличной улыбке.              − Именно так, моя храбрая девочка, − напевно произносит он, − я никогда не позволю тебе упасть.              Он видит, как двигается ее горло, когда она сглатывает и, сделав еще три успокаивающих вздоха, наконец открывает глаза. Они блестят в полумраке и больше не выглядят затуманенными паникой и не сфокусированными. Ее дыхание возвращается в норму, тело расслабляется.              − Сыграй мне что-нибудь, − просит он, бросив быстрый взгляд на пианино.              Она кивает, благодарная за это отвлечение, что, разумеется, входило в его намерения. Он знает ее лучше, чем она знает саму себя. Ему прекрасно известно, что делает ее счастливой и успокаивает − от черной соски (не розовой), когда она была малышкой, до дней на пляже теперь, когда она уже подросток.              Она садится за пианино, порхая пальцами по клавишам, и начинает играть.              Начальные ноты «Сердцем и душой» разносятся по пентхаусу, и Рори весело усмехается ему, наигрывая этот простой мотив. Она жестом приглашает его присоединиться к ней, что он и делает, касаясь ее плеча своим, когда берется за исполнение чуть более сложной части мелодии. Он смотрит, как их пальцы скользят по клавишам в идеальной гармонии, чувствуя стеснение в груди при воспоминании о всех тех случаях, когда играл с ней или с ее матерью.              Он помнит, как играл, а Хлоя сидела рядом с ним, держа совсем крошку Рори на руках и осторожно двигая ее маленькими пухлыми ручками в такт музыке, воркуя при этом «какой у тебя талантливый папочка». Он помнит, как учил Рори в детстве, помогая развивать ее природные таланты, пока она не научилась играть почти не хуже него. Он помнит все уроки, когда он просто лопался от гордости или, наоборот, в гневе устремлялся прочь − когда они оба в гневе устремлялись прочь: взрывные, упрямые и слишком похожие друг на друга для своего же собственного блага.              Но они всегда возвращались друг к другу и всегда будут. Когда они переходят к следующему исполнению дуэтом, на этот раз куда более сложного произведения Франца Шуберта, Люцифер переводит взгляд с клавиш на нее. Ей приходится концентрироваться чуть сильнее, чем ему, так что она не отрывает глаз от своих рук, но когда он останавливается, и последняя нота неоконченной повисает в воздухе, Рори нахмуривается.              − Почему ты остановился?              Теперь, когда пыль улеглась, так сказать, и он в полной мере осознает последствия своего присутствия в этом времени, на него снисходит мрачное осознание.              − Рори, − нехотя начинает он, − нам нужно вернуться.              Она растерянно моргает.              − О чем ты?              − Не знаю, как нам это сделать, но нужно найти способ.              Она еще сильнее нахмуривается.              − Мы тут всего пять минут пробыли. Мы даже не видели маму. Как ты можешь так легко сдаться?               − Ты знаешь, как сильно я любил твою мать. Я всегда буду ее любить, − начинает он, и его улыбка наполняется грустью при последующем признании. − Я люблю ее так сильно, что без раздумий отправился назад во времени, чтобы попытаться спасти. Я не думал о последствиях своих действий, а следовало бы.              Рори качает головой, все еще не понимая, к чему он ведет.              − Каких последствиях? Все они не имеют значения, если мы сможем вернуть ее.              − Нет, − не соглашается он, − не все.              Выражение ее лица становится раздраженным, почти ожесточенным. Она явно до сих пор не понимает, а потому он наконец говорит прямо.              − Рори, в этом времени тебя не существует. Мы понятия не имеем, что твое пребывание здесь означает для тебя в будущем, и, по правде говоря, дорогая, я довольно сильно привязан к будущей тебе.              Она перемещается на скамейке, поворачиваясь к нему лицом.              − Но мы не знаем, что это как-то на меня повлияет, − пробует возразить она.              − Мы можем попробовать снова, − без особого энтузиазма предлагает он, − если найдем способ вернуться. Возможно, мы сможем снова попытаться, когда Чарли лучше научится управлять своими силами и точно доставит нас в 26-й – или по крайней мере в год, когда ты уже существуешь.              − Но все уже произошло, − настаивает она. – Пап, пожалуйста… я знаю, как важно это для тебя.              Он качает головой и касается ее щеки ладонью.              − Для меня нет ничего… ничего важнее тебя, − твердо заявляет он, и в его глазах вспыхивает непреклонная решимость.       − Пап… − выдыхает она, явно пребывающая в нерешительности, но тронутая его словами. Когда она наклоняется и обнимает его, он без колебаний обнимает ее в ответ, давно позабыв о том времени, когда объятия заставляли его кривиться, напоминая о невысказанной травме. Хлоя, Трикси и затем Рори это изменили. Они излечили его, когда он был сломлен. Он знает, что Хлоя тоже поставила бы Рори на первое место, и что если бы они поменялись местами, и это он исчез бы из их жизней, она стала бы лучшей матерью, готовой на любые жертвы, чтобы обеспечить безопасность дочери.              Он полагает, что она бы разозлилась, если бы увидела его сейчас, беспечно пошедшего на поводу у своей скорби. Чувство вины, словно яд, разливается по его венам.              «Прости, дорогая, − покаянно думает он, обращаясь к воображаемой Хлое, − прости, что снова подвел тебя».              − Уверена, все будет в порядке, − бормочет Рори ему на ухо, когда чаши весов вновь меняют свое положение, и теперь уже она становится самой спокойной из них двоих, − здесь нет прошлой версии меня, с которой я могла бы пересечься и тем самым поставить под угрозу собственное существование.              Люцифер на миг замирает, а потом отодвигается от нее.              − Точно, нам надо уходить, − повторяет он, внезапно ощутив необходимость поторопиться, и переводит взгляд на лифт. Поднявшись со скамьи, он тянет Рори за собой с явным намерением покинуть пентхаус.              Однако прежде, чем они успевают сделать хоть шаг к выходу, двери лифта раздвигаются, и в комнату ступает она.        ***              За все эти годы Люцифер представлял возвращение жены бессчетное количество раз.              Он представлял ее молодой, и пожилой, и промежуточного возраста. Когда они были вместе, то ловко уходили от обсуждения проблемы бессмертия и того факта, что она в конце концов постареет и умрет, тогда как он останется словно бы застывшим во времени. Ему так и не представилась возможность сказать ей, что для него это не имеет значения. Он любил ее, когда ей было за тридцать, и будет любить, когда ей перевалит за девяносто. Он представлял, как держал бы ее хрупкую, покрытую морщинами и возрастными пятнами руку, пока она медленно угасала, а потом последовал бы за ней во тьму и воссоединился бы с ней в загробной жизни.              Он представлял, как снова встретил бы ее в раю или аду, хотя ему пришлось бы здорово постараться, чтобы вообразить причину, по которой она бы оказалась в его прежнем царстве, будучи столь хорошим человеком. Он даже представлял ее в пустом пространстве космоса, в зияющем провале небытия, куда ее отправил кинжал Азраэль. Он представлял, как добирается до нее, неприкаянно парящей там, и возвращает домой.              Но он уж точно не представлял – какие бы невероятные, безумные, отчаянные способы воссоединения с ней ни подкидывало ему воображение – что столкнется лицом к лицу с той ее версией, которую не видел уже двадцать лет, прямо посреди пентхауса.       Он жадно всматривается в нее, начиная с лица, обрамленного распущенными светлыми локонами волос, и заканчивая ее неизменными удобными коричневыми ботинками.              Она выглядит подозрительной, и любопытной, и точно такой же, как и прежде, и он просто не в состоянии думать. Не в состоянии дышать.              Почти двенадцать лет тоски по ней обрушиваются на него разом, вызывая столь сильные эмоции, что он просто не может с ними справиться. Он только осознает, что Рори делает шаг вперед.              − У меня лучшие оценки в классе, − выпаливает она, − и лучшая посещаемость. Я очень люблю рисовать и подрабатываю волонтером в приюте для бездомных по выходным. Я люблю летать… − она медлит, а потом поправляется, − … то есть путешествовать по миру. И музыка Кловера просто отпад, ты и представить себе не можешь, и мне кажется, я хочу стать охотником за головами, когда вырасту, и еще, возможно, я лесбиянка.              Выслушав эту тираду, Хлоя широко распахивает глаза и растерянно моргает в полнейшем недоумении.              − Э… здорово? – медленно произносит она, переводя взгляд на Люцифера.              Она вопросительно выгибает бровь, без слов прося объяснить, что происходит. Он не может ей ответить, потому что Рори делает еще один шаг вперед, подергивая пальцами.              Она собирается обнять мать, но потом передумывает, опускает уже начавшиеся было подниматься руки и принимается их нервно теребить.              Она сглатывает, и ее глаза наполняются слезами. Судя по движению ее губ, с них уже почти срывается жалобное «мам», но она вовремя себя останавливает, пряча предательское слово за судорожным выдохом.              − Ты такая красивая, − вместо этого шепчет она.              «Это слишком для нее», − понимает Люцифер. Слишком большое потрясение в столь юном возрасте. Она молода, ей всего шестнадцать и даже меньше, учитывая, что ангелы взрослеют медленнее людей. Он кладет руку ей на плечо в жесте молчаливой поддержки.              Хлоя, по понятным причинам, по-прежнему выглядит совершенно растерянной, недоумевающе хмуря лоб.              − Люцифер, кто это?              Рори, должно быть, ожидала подобного равнодушия матери, но на ее лице все равно на миг отражается обида.              − Я…              Люцифер наконец приходит в себя от потрясения.              − Семья! – бодро восклицает он, прерывая дочь. – Она семья.              − Ясно… − Хлоя подозрительно прищуривается.              Воцаряется молчание, и когда Люцифер наконец нарушает его, то едва выговаривает слова из-за переполнявших его эмоций.              − Как же приятно вновь тебя видеть, Детектив, − с грустью замечает он.              Это обращение легко срывается с его губ, наполненное тоской и таящее в себе столь глубокий для него смысл. Он давно уже никак ее не звал, а уж Детективом – и того дольше.              − Ты о чем? – нахмуривается она. − Мы же только вчера виделись.              Он кивает, чуть заметным жестом поправляя полы пиджака.              − Разумеется. В любом случае, вынужден тебя покинуть. Увидимся позже.              Он не увидит ее позже, потому что это 2016 год, и пока их дочь не родилась и даже не была зачата, оставаться здесь небезопасно.              И хотя ничего труднее ему еще делать не приходилось, он берет Рори за запястье и тянет за собой к лифту.              «Прекрати смотреть на меня, − думает он, чувствуя, как горят глаза от едва сдерживаемых слез, − прекрати смотреть на меня, или у меня не хватит сил уйти».              − Люцифер! – кричит она ему вслед со столь характерным для их раннего партнерства раздражением. – Ты куда? У нас новое дело.              Боль в груди усиливается. Он давно уже не думал о работе, что свела их вместе, − о том, как он бесцеремонно вторгся в ее жизнь в качестве ее консультанта. Это кажется теперь таким далеким, словно произошедшим в другой жизни, хотя порой он скучает по тем временам. Связь между ними была столь сильна даже в те первые дни, словно готовая возгореться пожаром искра. Она несколько потускнела после Кэнди, Кинли и Каина, и всех глупых причин, по которым они бежали друг от друга, но это было неизбежно, как лесной пожар, стремительно ворвавшийся в их жизни и спаливший дотла все плохое, оставляя лишь хорошее.              Она вновь заговаривает, пресекая его возможный ответ.              − Слушай, я понимаю, если ты до сих пор расстроен из-за того, что случилось с отцом Фрэнком, − продолжает она уже куда более мягким голосом, в котором сквозит сочувствие, − и если тебе нужно время, то я только за. Можешь пропустить это расследование.              Отец Фрэнк.              Упоминание этого имени помогает Люциферу точнее определиться со временем.              Он никогда не забывал священника, ставшего ему неожиданным другом и научившим чувствовать. Люцифер вновь находит взглядом пианино, на котором только что играл «Сердцем и душой» со своей дочерью, и вспоминает, как впервые играл эту песню с Хлоей после смерти Фрэнка. Он помнит, какой доброй и заботливой она была, ее беспокойство за него казалось ему одновременно трогательным и сбивающим с толку.              Это стало началом чего-то большего, поворотным моментом их отношений, и возможность вновь пережить его воспринимается им сейчас как прохождение полного круга.              − Разумеется, я не хочу пропускать его, Детектив, − вновь печально улыбается он. – Я не хочу пропустить ни секунды с тобой.              Хлоя окидывает его удивленным взглядом, явно еще не привыкшая к его серьезности в этом времени, а потом несколько неловко прочищает горло.              − Я, эм… − она указывает на них с Рори, − я замечаю некоторое семейное сходство.              Они с Рори переглядываются, понимая, что она обратила внимание на их одинаковые черные волосы и выразительные темно-карие глаза.              − О нет, − качает головой Люцифер, думая о силе своей дочери, ее доброте и свете, что переполняет ее и согревает всех, кого она касается, − она вся в мать.              Рори улыбается, общаясь с ним без слов. Вновь переведя взгляд на Хлою, он замечает в ее глазах усиленную работу мысли. Она явно задействовала свои детективные навыки в желании понять, что именно не так во всей этой ситуации.              Он криво улыбается. В любое время и в любой жизни она всегда знает его как облупленного.              Он следует за ее испытывающим взглядом, осматривающим его с ног до головы и на миг замирающем на его левой руке. Она недоумевающе хмурит брови, и он вдруг осознает, что она смотрит на обручальное кольцо.              − На что ты смотришь? − смеется он, пока она поворачивает руку и рассматривает ее с разных углов.              − Оно гораздо симпатичнее того, что было у Кэнди, − задумчиво замечает она, опуская руку и покручивая кольцо на безымянном пальце.              − Разумеется. То было ненастоящим. – Он опирается на локоть и невзначай дергает за край ее белой рубашки – его рубашки. – В отличие от этого.              Хлоя улыбается, глядя на него снизу вверх. Половина ее лица освещена лунным светом, струящимся из высоких изогнутых окон, разметавшиеся по подушке светлые волосы окружают ее голову, словно нимб.              − Ты мой муж, − шепчет она с благоговением, поднося пальцы второй руки к губам, − разве это не безумие?              Он берет ее за запястье и оставляет нежный поцелуй на подушечках пальцев.              − Представь, как кто-нибудь сообщает нам из прошлого, когда мы только стали работать вместе, что однажды мы влюбимся и поженимся, − весело продолжает она. – Я бы, наверное, скорее поверила в то, что однажды прикончу тебя, чем выйду за тебя замуж. Люцифер Морнингстар и Хлоя Деккер. Кто бы мог подумать?              − Я, − просто отвечает он.              Она улыбается и, стремительно приподнявшись, награждает нежным поцелуем. Он пытается продлить его, всегда жаждая большего с ней, но она отодвигается и вновь опускает голову на подушку. Подняв руку, она снова принимается рассматривать кольцо, позволяя лунному свету струиться между ее пальцев.              − Оно не уползет у тебя с пальца, дорогая, − посмеивается он, − можешь отвести от него взгляд.              − Нет, не могу, − весело провозглашает она и внезапно накрывает его тело своим. Усевшись сверху и обхватив его талию бедрами, она наклоняется вперед, чтобы осыпать поцелуями его скулу. − Потому что оно прекрасно. Ты прекрасен. И ты наконец мой.              − Я всегда был твоим, − обещает он, поворачивая голову, чтобы накрыть ее рот страстным поцелуем, − и всегда буду.              − Ты женился? – Хлоя смотрит на него с довольно любопытным смешанным выражением обиды, потрясения и недоумения на лице. − Какого дьявола, Люцифер? Что ты делал, зализывал свои раны с помощью скоропалительного брака с какой-нибудь незнакомкой в Вегасе?              − Еще нет, − бормочет он себе под нос, издав слабый хрип, когда Рори довольно ощутимо бьет ему локтем по ребрам.              Он открывает рот, чтобы объясниться, но не успевает, потому что внезапно к ним присоединяется кое-кто еще.              Лифт оповещает о прибытии очередного пассажира, и когда его двери разъезжаются в стороны, Люцифер поворачивается и оказывается лицом к лицу с довольно помятым, пропахшим алкоголем и явно только что вернувшимся с затянувшейся на всю ночь попойки… Люцифером.