Давай начнем все с начала

      Люцифер сидит в баре «Люкса», поигрывая стаканом с виски.              Он думает о разных путях, что привели его сюда, и тех, что простираются перед ним сейчас. Он думает, что встреча с самим собой из будущего и осознание того, что он станет добрым, сильным и достойным… должны дать ему ощущение ясности, некое облегчение… но этого не происходит.              Он по-прежнему испытывает острую боль при виде засоса на шее Детектива – свидетельстве ее желания по отношению к мужчине столь на него похожему, но все же не к нему.              Он так близок к ней и при этом никогда не ощущал себя более далеким.              Странное чувство, что охватывает его, когда она входит в «Люкс», удручающе предсказуемо. Ему даже не нужно поднимать глаза, чтобы убедиться в ее появлении. Он продолжает не отрываясь смотреть на стакан, наблюдая за тем, как жидкость насыщенного янтарного света плещется вокруг кубиков льда, когда она садится на стул рядом с ним.              Воцарившееся молчание нельзя назвать неуютным.              Он не знает, почему не может заговорить, почему слова застревают у него в горле. Он же постоянно болтает, и не важно, плетет ли он паутину обольщения, зубоскалит или просто болтает ни о чем и обо всем. Он полагает, что никто не сравнится с ним в умении говорить так много, фактически ничего не говоря.              Но сейчас он не хочет говорить, не хочет думать. Если он начнет думать, то непременно мысленно обратится к другому себе – к тому, чей брат не пытается его убить, а дочь обожает, буквально боготворя землю, по которой он ходит. А теперь он, возможно, еще и получит назад жену. И это после того, как он соблазнил… не свою Хлою… вот в чем дело.              Он качает головой и раздраженно фыркает, досадуя из-за этого приступа жалости к себе.              Этим он привлекает внимание Детектива. Она смотрит на него, сложив руки на барной стойке, и он переводит на них взгляд, думая о том, какими нежными они могут быть, когда убаюкивают сорванца или касаются его лица, которое он так боялся ей показать, но при этом смертельно опасными, если держат пистолет. Он думает, что у нее красивые руки. Он думает, что она красива.              Он представляет кольцо у нее на пальце – свое кольцо. Ему до сих пор трудно это осознать.              – Ты в порядке? – в конце концов спрашивает она, и он ощущает боль в груди.              Он не может лгать, но и правду сказать не в силах.              – Разве не я должен задавать тебе этот вопрос? – тихо спрашивает он. – Это ты видела… то, что видела.              Она задумчиво хмыкает.              – Знаю, тебе было нелегко, – бормочет она, – но если уж на то пошло… может, хорошо, что Люцифер из будущего здесь очутился.              Он издает какой-то горловой звук, напоминающий возмущенное фырканье.              – Не говори ерунды.              – Это не ерунда, – посмеивается она. – Он старался не распространяться на эту тему, но у меня сложилось впечатление, что когда я увидела, кто ты на самом деле… похоже, я не слишком хорошо это восприняла.              Он впервые окидывает ее взглядом и тут же об этом жалеет. Она кажется такой терпеливой, такой понимающей и такой красивой в приглушенном свете ламп над барной стойкой, создающем блики на ее лице. Ему больно смотреть на нее.              − А теперь?              Она мягко улыбается, но уголки ее губ слегка подрагивают.              − Представить не могу, чего боялась.              Он сглатывает и всматривается в ее лицо в поисках любых признаков неискренности, но, к своему удивлению, не находит их. Он не лжет, но и она − тоже.              − Правда?              − Правда, – отзывается она. – Ты путешествовал во времени с нашей взрослой дочерью, так что не так уж трудно поверить, что ты говорил правду, когда называл себя Дьяволом. Думаю, в глубине души я знала с самого начала.              Он снова с трудом сглатывает.              − Что ж, − продолжает он, − хорошо. Если ты можешь принять меня… это все, что имеет значение.              Она накрывает его ладонь своей. Прошлой ночью она так нежно касалась его лица в том ангаре и не менее нежно касается и сейчас. Ее кожа прохладная на ощупь, однако прикосновение обжигает.              − Я могу, − обещает она, – и принимаю. Я смотрю на это как на… второй шанс.              Он отворачивается от нее, но не отнимает руку. Подняв стакан, он отпивает виски, с удовольствием ощущая, как он обжигает ему горло.              Он снова переводит на нее взгляд и видит исполненное искренности выражение у нее на лице.              − Мне жаль, − с трудом выдавливает она.              Ей не нужно уточнять, за что она извиняется – это более чем очевидно.              «Мне жаль, что я причинила тебе боль».              − Знаю, − отвечает он, − мне тоже.              В конце концов вина лежит и на нем. Он сбежал в Вегас, оттолкнув ее, и погрузился с головой в самобичевание и чувство вины.              Вновь воцаряется молчание, пока он его не нарушает, сказав:       − Думаешь, он вернет ее? Свою жену?              «Тебя».              Она сглатывает и слегка пожимает плечами.              − Не знаю.              Он кивает, но есть кое-что, что она наверняка знает.              − Что Малькольм имел в виду под «когда все остальное обратится в прах»?              В ее глазах он видит понимание. Она убирает руку, и он ощущает боль от потери контакта; желание притянуть ее обратно настолько сильное, что у него даже пальцы чешутся.              Она достает из кармана джинсов кольцо и с тихим звоном бросает его на барную стойку. Люцифер медленно поднимает его и осторожно поворачивает.              − Посмотри на надпись.              Он подчиняется.              − На его кольце написано «наша любовь останется неизменной», − поясняет она.              − Какими же сентиментальными глупцами мы стали, да?              Она издает смешок, но ее глаза подозрительно блестят. Он снова переводит взгляд на кольцо, пытаясь уложить в голове тот факт, что это он подарил его ей – подарит его ей. Он думает о выгравированной на нем фразе и ее неизбывности, а также о том, насколько она правдива для другого Люцифера. Он думает о том, насколько сильно он влюблен в свою жену, даже двенадцать лет после ее исчезновения.              Он думает о том, что понимание этого должно даваться ему с трудом, однако это вовсе не так.              Он вспоминает свои попытки понять желание быть с одним и тем же человеком чаще одного раза. Он помнит, как смотрел на жалкое подобие мужчины – того, кто построил империю на объективизации женщин, неся какую-то чушь про волков и пушистых зайчиков – и спросил: «И четыре месяца спустя ты все еще хочешь быть с ней?»              Он думает, что не понимал этого, но, может, это не так. Может, в глубине души он был так удивлен внезапным изменением в личности Карвера, потому что знал, что четырех месяцев с Детективом было достаточно – достаточно, чтобы понять, что она ему дорога, и достаточно, чтобы понять, что он не хотел никого другого.              Раньше он не мог представить себе жизнь с ней – с кем-либо вообще. Теперь же он не может представить что-то иное.              Принятие этого факта оказывается не таким ужасающим, как он предполагал. Уж точно не в сравнении с мыслью о ее утрате - с тем, как он потеряет ее в будущем. Он не хочет проходить через эту боль, с которой другой он прожил так долго. Тянущие его к земле оковы в виде всех причин, по которым он считает себя недостойным, вдруг спадают при осознании этого простого факта.              Он поджимает губы и строит мрачную гримасу. Допив свой виски, он издает покорный вздох и бормочет:       − Я люблю тебя. Хотел бы не любить… но люблю.              Он скорее чувствует, чем слышит ее судорожный вздох. Он чувствует его, потому что они связаны и всегда были.              Когда он набирается смелости, чтобы снова заглянуть ей в глаза, то видит, что они наполнены слезами.              − Не нужно этого хотеть, − просто шепчет она. ***              − Наш первый поцелуй был у воды, − бормочет Люцифер, смотря на разбивающиеся о берег волны, а потом добавляет, поворачиваясь к Рори: − Наш с твоей матерью.              Она улыбается ему.              − Интересно, а где будет их?              Он задумчиво хмыкает и тоже принимается об этом размышлять. Его появление ускорило развитие их отношений, подразумевая, что все случится раньше. Их поцелуй, скорее всего, произойдет где-то в другом месте. Как и их первое признание в любви. Как первый раз, когда они займутся сексом.              Когда – если – они заведут ребенка.              Он снова переводит взгляд на Рори, осматривая ее с головы с копной темных волос, унаследованных ею от него, до одежды в готическом стиле, вкус к которой у нее явно появился благодаря матери и снимкам, на которых она росла. Что бы ни происходило сейчас с Хлоей, вне зависимости от того, вернет он ее или нет, ему хочется, чтобы Рори кое-что узнала.              − Мне жаль, − с тяжелым сердцем произносит он. – Мне так жаль.              Она берет его ладонь в свою и сжимает.              − Тебе не о чем сожалеть, − горячо настаивает она. – Никто не должен извиняться за стремление быть счастливым… а счастливым тебя делает мама.              − Ты тоже, − настаивает он. – Я уже говорил, что для меня нет ничего важнее тебя. Если мы не сможем вернуться, и я подверг тебя опасности…              Рори снова сжимает его ладонь и поворачивается к нему лицом.              − Не подверг, я в порядке. И, что еще важнее… мама в порядке.              Он закусывает нижнюю губу, пытаясь осознать охватившие его эмоции. Они одолевали его всю ночь – от удивления до воодушевления к чувству вины и все по новой.              − Я не знаю, как ее вернуть, − признает он.              Рори открывает рот, собираясь что-то сказать, но снова закрывает его, увидев что-то позади него. Ее глаза загораются, и она отодвигает его с дороги. Когда он поворачивается в ту же сторону, то видит направляющегося к ним Чарли.              Рори останавливается перед ним, и ее висящие вдоль тела руки подергивается.              − Я не могу тебя обнять, − хмуро замечает она вместо приветствия, вероятно, вспомнив их последнюю встречу в «Люксе», когда он был просто проекцией, созданной Аменадиэлем.              На этот раз Чарли улыбается, так что у него на щеках образуются ямочки.              − Можешь, − отвечает он. – Я научился контролировать силы.              Люцифер потрясенно смотрит на него, тогда как Рори взвизгивает и вешается ему на шею. Он и вправду оказывается не проекцией, не образом, а вполне обычным материальным подростком, которого Люцифер учил испанскому и с которым играл в футбол, причем вовсе не американский, а европейский.              − Думаю, я смогу вернуть вас, − поясняет Чарли, когда Рори отпускает его и позволяет вздохнуть.              − Думаешь? – настороженно переспрашивает Люцифер.              − Ну, я практиковался. Ну, знаете, перемещаясь туда и обратно. Маме начинает не нравится то, что я это делаю.              С губ Люцифера срывается безрадостный смешок. Он знает, каково это – беспокоиться за своего ребенка, а Доктор беспокоится и в лучшие времена. Но он благодарен, что племянник пытается.              − Разве ты таким образом не изменил будущее? – спрашивает он. – Разве я не изменил будущее?              − Мы, − поправляет его Рори, закатив глаза. – Прекрати строить из себя мученика и жалеть себя. Мы оба это сделали.              − В этом и дело, − воодушевленно возвещает Чарли. – Папа об этом тоже волновался. После вашего перемещения он начал размышлять о том, почему ничего не изменилось. Он особенно разволновался – ладно, разозлился – когда я признался, что переместил вас слишком далеко. Мы все ждали, что ваши действия здесь повлияют на наше время.              − Но этого не произошло? – спрашивает Люцифер, переводя взгляд на дочь. – Ничего не изменилось?              − Неа, − весело отозвался Чарли. – И папа понял, почему.              − Чертовски надеюсь на это, – замечает Люцифер. – Он же вроде как Бог.              – Точно! – восклицает Чарли, не уловив сарказма. – Так что да, мы выяснили, что перемещения не влияют на нашу временную петлю, создавая новую.              Люцифер и Рори какое-то время молчат, вникая в сказанное.              – Что?              – В космосе существует бесконечное количество альтернативных временных линий, – поясняет Чарли. – Папа слетал наверх, чтобы обсудить это с Габриэль. Она сказала, что когда вы переместились, то, должно быть, создали ответвление от нашей временной линии, идентичное ей. Так что что бы вы ни делали… это окажет влияние только на эту временную линию, не нашу.              – Типа как «Сохранить» в Ворде? – спрашивает Рори.              – Что? – снова нетерпеливо спрашивает Люцифер, сбитый с толку ее замечанием.              – Ну, знаешь, в Microsoft Word, – поясняет она, – когда нажимаешь на «Сохранить как». Ты копируешь и дублируешь документ, но они все совершенно разные. Можно вносить изменения, вовсе не меняя оригинал.              Люцифер делает вдох, чувствуя себя при этом так, словно вдохнул осколки стекла. Все встает на свои места. Если теория Чарли верна и они каким-то образом смогут отправиться во вселенную мамы… то он сумеет вернуть жену.              – Как думаешь, сможешь ты переместиться в другую вселенную? – спрашивает он.              Он замечает, что Рори напрягается, словно опасаясь ответа. Чарли на миг задумывается, а потом пожимает плечами.              – Почему нет? Мне нужно только знать, куда направляться. А что?              Следующие слова срываются с губ Рори так поспешно, словно она слишком воодушевлена, чтобы даже пытаться сдержать их.              – Мы думаем, мама во вселенной Богини. Прежней Богини – бабушки.              При других обстоятельствах Люцифер рассмеялся бы, представив исполненное ужаса выражение лица матери, услышь она обращение «бабушка». Ему не особо приятно признавать, что тщеславием он пошел в нее.              Сейчас же он не в состоянии смеяться, потому что даже думать не способен.              – Офигеть! – выдыхает Чарли. – Откуда вы знаете?              – Это долгая история, но если в общих чертах, то мы убили одного чувака клинком Азраэль, а так как у него была старая папина монета, он вернулся назад и сказал, что видел там женщину, похожую на маму, которая велела ему передать папе «когда все остальное обратится в прах».               Ответные слова, выгравированные на его кольце, прожигают ему палец, и Люцифер неосознанно покручивает его.              – Наша любовь останется неизменной, – тихо заканчивает Чарли. – Я помню.              – Так сможешь ты это сделать? – снова спрашивает Люцифер, потому что сомневается, что осмелится надеяться и мечтать, только чтобы потом вновь всего лишиться. – И привести ее с собой? Когда мама возвращалась, у нее не было достаточно сил на то, чтобы задержаться.              Он помнит, как Габриэль вызвала ее, помнит их трогательные признания в любви перед тем, как она вернулась обратно с отцом.              Чарли пожимает плечами.              – Папа теперь Бог. Может, он сможет это изменить.              Люцифер кивает, ощущая ком в горле.              – Ты в порядке? – Рори читает его, словно открытую книгу, озабоченно хмуря брови.              – Да, – бормочет он, – просто… много всего разом навалилось.              Она отвечает нежной, грустной улыбкой и снова сжимает его ладонь.              Они ненадолго погружаются в молчание, беря передышку для осознания всей серьезности ситуации, и просто прислушиваются к белому шуму волн, разбивающихся о берег.              – Дядя Люци… – в конце концов бормочет Чарли, – ты уверен, что хочешь это сделать?              Люцифер моргает, словно придя в себя ото сна, и смиренно пожимает плечами.              – Она моя жена, – шепчет он, и другого ответа и не требуется. ***              – Ладно, в чем проблема? – раздраженно спрашивает Рори, видя, что он по-прежнему в каком-то странном настроении несколько часов спустя. Он сидит за пианино, но не играет, а просто держит пальцы над клавишами.              – Не понимаю, о чем ты.              – Мама жива. Ты должен быть счастлив. Ты должен быть в гребаном восторге, а вместо этого выглядишь несчастным.              Он так сильно стискивает зубы, что на челюсти начинают ходить желваки.              – Разумеется, я счастлив, – настаивает он, потому что это правда. Он так счастлив, что просто ошеломлен этим. Он так счастлив, что боится этого чувства.              – Так в чем проблема?              – Я чувствую себя виноватым! – Признание срывается с его губ прежде, чем он успевает себя остановить, сжав руки в кулаки. – Ясно? Да, я счастлив. Разумеется, я счастлив. То, что она где-то там, делает меня таким счастливым, что я едва могу дышать… но если она была жива все это время, это также означает, что она была одинока. Она была там одна и, вероятно, напугана на протяжении двенадцати лет. У меня была ты – мы были друг у друга, тогда как у нее никого не было. Никого, кроме нелепых свекра и свекрови и выводка чертовых кентавров.              Удивленно моргнув, Рори вздыхает и опускается на скамью рядом с ним.              – Ад и преисподняя, – фыркает он, бросая бесполезную книгу об измерениях на стол.              Он оседает в кресле и устало проводит рукой по волосам, а потом – по щетине на подбородке. Год. Прошел целый год, а он так и не может успокоиться. Он по-прежнему не прекращает отчаянных поисков, цепляясь за возможность того, что его жена, возможно, не сгинула навсегда.              Он все еще на взводе после ссоры с Азраэль – бурной перепалки, в результате которой он буквально умолял отдать ему клинок. Он хотел изучить его, сказал он ей, и выяснить, есть ли хоть призрачный шанс того, что он сделал нечто помимо полного уничтожения его жены.              Когда он сможет думать яснее, не ослепляемый скорбью и болью, то, вероятно, будет благодарен сестре за отказ отдать ему клинок. Памятуя об Авроре, он с ужасом думает о том, что мог бы с ним сделать.              – Помяни дочь Дьявола, – бормочет он, когда она появляется с листом бумаги в руке.              – Почему не спишь? – спрашивает он, ведь уложил ее в кровать несколько часов назад. Его терпение на пределе, и он готов взорваться буквально по любому поводу.              – Хотела тебе кое-что показать, – лепечет она, размахивая листком.              – Не сейчас, Рори, – вздыхает он, по-прежнему ощущая себя, словно сжатая пружина.              Она недовольно надувает губы, трясет листком и кричит:       – Сейчас!              – Нет, – резко возражает он, – иди спать.              – Не хочу! – визжит она, заставляя его вздрогнуть от пронзительности звука. – Не хочу, не хочу, не хочу!              – Аврора, хватит! – повысив голос, твердо прерывает он ее вопли.              Она резко замолкает; ее нижняя губа начинает дрожать, глаза наполняются слезами.              – Извини, малышка, – бормочет он, ощущая укол вины.              – Не кричи, папочка, – журит его она, прищурившись.              Он издает безрадостный смешок и снова проводит рукой по лицу, после чего разворачивается в кресле и похлопывает по бедру. Радостно просияв, Рори ковыляет к креслу, а потом залезает к отцу на колени.              Он прижимает ее к себе и целует в щеку.              – Прости за то, что накричал, – бормочет он. – Папочка просто устал.              Она фыркает, выглядя при этом очаровательно рассерженной, но смягчается, стоит ему спросить:       – Что ты хотела показать?              Она кладет листок бумаги на стол и расправляет тоненькими ручками. При виде рисунка на нем у него сжимается сердце.              Переместив ее, он указывает на пятно с красными крыльями.              – Хм, это, наверное, Чарли, – дразнит он.              – Нет! – хихикает она. – Это я.              – А-а… – Он кивает и указывает на более крупную фигуру с большими белыми крыльями. – А это папочка?              Она кивает, прижимаясь к нему и утыкаясь личиком ему в шею.              Он сглатывает ком в горле, когда его палец перемещается на другую фигуру, на этот раз без крыльев.              – А это мамочка?              Рори кивает и отодвигается, смотря на него с таким неизбывным терпением и доверием.              – Когда она вернется? – невинно осведомляется она.              Люцифер делает глубокий, успокаивающий вдох.              – Ты по ней скучаешь? – бормочет он.              Она снова кивает. Он опять вздыхает и прижимает ее к себе, надеясь, что объятие ее утешит. Она обвивает его руками за шею, а когда он встает, также обхватывает ногами за талию. Она цепляется за него, как обезьянка, снова пряча лицо в изгибе его плеча.              – Давай-ка я тебе кое-что покажу, – бормочет он и несет ее на пляж.              Он садится вместе с ней, не обращая внимания на прилипающий к одежде песок. Рори, однако, та еще жеманница и определенно его дочь, потому что недовольно морщится. Он удивленно хмыкает, когда она взбирается ему на плечо, неуклюже похлопывая его по голове, пока устраивается.              – Ой, – жалуется он, когда она тянет его за волосы, и поддерживает ее за бедра.              – Плавать? – спрашивает она. – Летать?              – Нет, – качает головой он. – Я не поэтому тебя сюда принес.              Она молчит, не убирая ладоней с его головы.              Он вслушивается в шум волн, мягко набегающих на песок, наблюдает за приливами и отливами и формированием пены на берегу. Он чувствует запах соли и океана и слышит… слышит ее голос.              – Я знаю, что ты скучаешь по маме, – в конце концов говорит он, – и знаю, что тебе трудно понять, но ты должна знать… то, что ты ее не видишь, не означает, что ее нет.              Рори продолжает хранить молчание, но он знает, что она слушает.              – Я тоже по ней скучаю, – с болью в сердце признается он, – но я постоянно ее вижу: во снах, и в воспоминаниях, и во всех ее любимых вещах. Я вижу ее в тебе. И я слышу ее. Если ты закроешь глаза и прислушаешься к волнам, может, ты тоже ее услышишь.              Рори не отвечает. Он перемещает пальцы на ее лодыжки и оставляет невесомый поцелуй на одной из ее стоп.              Когда она наконец заговаривает, ее голос разносится ветром.              – Я слышу ее, папочка.       – Я должен был знать, – бормочет он пристыженно, но Рори качает головой.              – Ты никак не мог этого знать, – настаивает она, – мы до сих пор не знаем, почему – почему клинок отправил ее туда. Прекрати казнить себя. Прекрати винить за то, что тебе неподвластно.              Слова Рори напоминают ему о том, что некогда сказала ее мать.              «Прекрати брать на себя ответственность за то, что тебе неподвластно».              Тогда жена была его якорем, удерживающим его от погружения в отчаяние. Теперь это делает его дочь, и он бесконечно благодарен ей за это.              – Эй. – Она легонько поддевает его плечом. – Может, скоро мы не будем только вдвоем и не будем слышать ее голос лишь в шуме ветра.              Он улыбается, чувствуя разливающееся по груди тепло при одной только мысли об этом.              – Она будет очень гордиться тобой, – говорит он тихим, низким голосом, – гордиться женщиной, которой ты стала.              Рори сглатывает, и на ее лице на миг отражается неуверенность.              – Почему ты так в этом уверен?              – Потому что я горжусь. ***              – И что нам теперь делать? – спрашивает Хлоя, проводя пальцем по ободку стакана с виски. – Куда двигаться отсюда?              Люцифер хмыкает с игривым блеском в глазах.              – Что ж, в будущем мы поженимся и заведем ребенка, – начинает он, подходя к ней, – так что, может, свидание не повредит?              Она смеется. Ему нравится этот приятный звук. Хотел бы он, чтобы она чаще смеялась, но полагает, что не давал ей в последнее время причин для смеха – слишком был занят попытками сбежать и создать как можно большее расстояние между ними – но сейчас он не убегает.              Он знает, чего хочет, и не позволит этому выскользнуть из рук.              – Свидание, да?              Он хмыкает.              – Ужин при свечах, романтическая музыка…              – Банальные подкаты, распускания рук…              – Распускания… – выдыхает он возмущенно. – Детектив, за кого ты меня принимаешь?              Она выгибает бровь с насмешливой улыбкой на губах.              – О, точно. Видимо, до этого еще пять лет.              Он возмущенно фыркает.              – Благодаря их появлению… – начинает он с усмешкой, подходя еще ближе и вжимая ее в барную стойку. Он упирается в нее руками по обеим сторонам от тела Детектива, не давая ей сбежать, и видит, как двигается ее горло, когда она сглатывает, и ее взгляд перемещается на его губы, – мы можем начать раньше.              Она снова смеется, закусывая нижнюю губу, и отпивает виски, так и не прервав их зрительный контакт. Он хочет проследить дорожку, оставленную жидкостью на ее губах. Он хочет слизать ее полностью. Он хочет проверить, будет ли виски иным на вкус, если он выпьет его из ее рта.              Он просто хочет ее.              Любым приемлемым для нее образом.              Он наклоняется и видит, как ее взгляд быстро перемещается между его глазами и губами. Когда они оказываются разделенными считанными миллиметрами, и он уже чувствует жар ее губ своими, она принимается нервно болтать.       – Женаты с детьми еще до того, как впервые поцеловались, да? – шепчет она. – Все-то у нас не как у людей.              – Мы были бы не мы, будь все иначе, – настаивает он, поднося ладонь к ее вспыхнувшей, обжигающей на ощупь щеке.              – Мне нравятся мы, – признает она.              – Мне тоже, – улыбается он. – А сейчас я бы хотел тебя поцеловать.              Он проводит большим пальцем по ее нижней губе, освобождая ее из захвата зубов, и склоняет голову. Она приподнимается ему навстречу. Воздух между ними становится горячим.              Он наконец, наконец, попробует ее на вкус, но тут…              Распахиваются дверцы лифта.              Раздраженно вздохнув, он отодвигается, чтобы посмотреть, кто их прервал, и широко распахивает глаза, с открытым ртом смотря на нее.              Другую Хлою.              Его Хлою.              Его жену.              – О боже, – выдыхает Хлоя в его объятиях.              Женщина ступает в пентхаус и с любопытством осматривает их. Он тоже окидывает ее внимательным взглядом.              Она одета так же, в простые черные брюки и темно-красный свитер. Ее волосы тоже не изменились, мягкими волнами спадая по ее спине. Она немного старше, с большим количеством крошечных морщинок вокруг глаз и рта, но все равно красива. Ослепительна. Ее глаза блестят, словно голубые драгоценные камни, в полумраке, когда она подходит ближе к ним.              – Ты… – он прочищает горло и довольно тупо добавляет: – ты – она.              Она мягко и нежно улыбается ему.              – А ты – он.               Ее голос тоже не изменился – приятный и несколько чувственный. Он решает, что она, должно быть, сбита с толку, и собирается уже поправить ее, однако явно ее недооценил.              – О, ты не мой муж, – легко бросает она, – мне это известно.              Он тупо кивает, потому что, разумеется, она видит разницу.              Она осматривается по сторонам, вбирая в себя обстановку пентхауса. Она двигается уверенно, словно владеет им, и Люциферу приходит на ум, что так оно и есть. Перед ее исчезновением у нее была тут своя жизнь, и теперь она в нее вернулась. Не совсем туда, где ее место, но довольно близко.              Она садится на кожаный диван, закидывает ногу на ногу и как ни в чем не бывало предлагает:       – Может, позвонишь ему?              – Точно, – моргает Люцифер, наконец приходя в себя от потрясения, – надо позвонить ему.              «Позвонить другому ему и сказать, что его жена, которую он считал погибшей двенадцать лет, прямо сейчас сидит у меня на диване, небрежно смахивая с него пылинки».              – Точно, – повторяет он и достает телефон. ***              – Блин, Люц, – преувеличенно громко вздыхает Габриэль, явно наслаждаясь уделяемым ей вниманием, – ты не звонишь и не пишешь…              Люцифер раздраженно проводит рукой по скуле.              – Габриэль, у меня нет на это времени, – процеживает он сквозь стиснутые зубы, – просто расскажи, что знаешь.              – Я все рассказала, – настаивает она. – Я могу перемещаться между вселенными, так что, полагаю, не так уж трудно поверить в то, что и наш племянник на это способен. А вот хватит ли у твоей жены сил вернуться, я не знаю. Аменабог может это изменить, вероятно. Уже, наверное, изменил.              Люцифер несколько одеревенело кивает. Ему нужно срочно поговорить с Аменадиэлем.              Рори, должно быть, ощущает настрой своей тети, потому что прищуривается и спрашивает:       – В чем твоя проблема?              Габриэль фыркает, опускается на ближайшую колонну и закидывает ногу на ногу.              – Серьезно, – настаивает так и не получившая ответа Рори, – почему ты такая стервозная?              – Ну, – снова фыркает Габриэль, – твой папа – лучше даже не поднимать тему того, насколько это безумно – просит меня о помощи, хотя даже на свадьбу не пригласил.              Люцифер выгибает бровь.              – В свою защиту, Габриэль, вынужден напомнить, что ты предала меня и сражалась на стороне моего говнюка-близнеца.              – Я склонилась перед тобой, разве нет?              – После того, как отрубленные крылья Майкла упали на землю, да.              – И все же я это сделала, – ворчит она.              Люцифер закатывает глаза и поправляет манжеты. Ясно, что от сестры ему ничего толком не добиться, но это становится меньшей из его проблем, когда Рори хватает его за руку и шепчет:       – Дедушка.              Люцифер поднимает глаза и видит идущего к ним Джона Деккера.              – Проклятье, – бормочет он себе под нос.              Люциферу нравится Джон: он добрый, надежный и, что важнее всего, хороший человек. Несмотря на свою симпатию к тестю, рядом с ним он чувствует огромный груз вины – вины за то, что не смог уберечь его дочь, не позаботился о ней так, как должен был.              – Я слышал, вы напарник моей дочери, - говорит он вместо приветствия, - и решил представиться.       Люцифер с Рори переглядываются. Здесь Хлоя еще жива. Она вызывает у него гордость за нее каждый день. Люцифер никогда его не встречал и не говорил, как его дочь дорога ему, никогда не говорил о желании жениться на ней. Джон никогда не встречал Рори, свою внучку. Они оба для него незнакомцы.              – Да. Люцифер Морнингстар. – Он протягивает руку для рукопожатия, ощущая сильнейший приступ дежа вю. – А это моя дочь Аврора.              Улыбка Джона сползает с его лица, стоит ему всмотреться в Рори.              – Простите, – заикаясь, произносит он, пожимая и ее руку и чуть задерживая ее в своей, – вы просто… вы так похожи на мою мать.              Люцифер улыбается: он этого не знал.              – Но вы, очевидно, пошли в отца, – отшучивается Джон, вероятно, решив, что ему привиделось.              – Да. – Люцифер обнимает Рори за плечи. – Яблоко от яблони.              Рори закатывает глаза и раздраженно скидывает его руку, потому что хоть она и ангел, но все равно при этом остается подростком.              Разговор возвращается в серьезное русло, когда Джон спрашивает:       – Она в порядке? Обезьянка?              Люцифер сглатывает. У него перед глазами мелькают мириады воспоминаний, и горло внезапно сводит так, что становится трудно дышать.              – Она совершенна, – бормочет он, потому что в любой жизни так и есть. Его путешествие назад во времени его этому научило.              – Не могу дождаться встречи с ней, – радостно сияет Джон. – То есть, конечно, могу и надеюсь, что еще очень, очень долго ее не увижу. Но однажды…              Рори поджимает губы, явно обуреваемая эмоциями.              Джон Деккер, которого он знает… многие годы думал, что никогда ее снова не увидит, потому что Люцифер ему об этом сказал – так он тогда полагал.              Но теперь… все иначе.              – Я верну ее вам, – горячо обещает он.              Он не успевает никак отреагировать на недоумевающий взгляд Джона Деккера, потому что звонит его телефон, зовя его домой. ***              Люцифер смотрит, как другой он приземляется на балконе, широко раскинув белые крылья. Рори с ярко-красными устрашающими крыльями-лезвиями приземляется рядом.              На лицах обоих читаются одинаковые эмоции: страх, опасение, воодушевление, радость.              Они убирают крылья и ступают внутрь бок о бок – туда, где ждет их она.              Она встает.              Она поворачивается к ним лицом.              Возникает кажущаяся бесконечно долгой и болезненной пауза.              Он чувствует себя непрошеным гостем, захватчиком, вторгшимся в принадлежащее лишь им мгновение. Он подозревает, что Хлоя рядом с ним чувствует то же самое, потому что прижимается к его боку. Он обнимает ее рукой за талию и привлекает к себе, пока они наблюдают за будущими собой.              В конце концов – затянувшуюся минуту для него, двенадцать лет для его зеркального отражения спустя – пропавшая Хлоя Деккер произносит:       – Привет, малыш.              Другой Люцифер вздыхает.              Он вздыхает так, словно задержал дыхание на двенадцать лет. Он вздыхает так, словно тонул и наконец вынырнул на поверхность.              Пять широких шагов, и вот он уже держит ее лицо в ладонях.              Она плотно зажмуривается, и как только его тело касается ее собственного, по ее щеке скатывается одинокая слезинка. Она кладет руки на его запястья, когда он накрывает ее щеки ладонями и резко выдыхает, словно бы избавляясь от боли из-за столь долгой тоски по кому-то, вызванной еще более долгой любовью.              Рори закрывает рот рукой. По ее щекам катятся слезы, пока она, словно застыв на месте, смотрит на двух самых дорогих ей людей.              – Все хорошо, – шепчет Хлоя прерывистым из-за душащих ее слез голосом. – Я здесь.              «Я здесь».              Люцифер касается ее лба своим, по-прежнему поверхностно дыша. Ему как будто бы больно, но, вероятно, он никогда не был счастливее. Он кажется ошеломленным потоком эмоций и держится за жену так, словно никогда больше не позволит ей исчезнуть.              – Я люблю тебя, – шепчет он, потому что она сейчас здесь, и он может наконец сказать ей об этом лично. Он может наконец выразить всю нежность и любовь, что теснились в его груди и не находили выхода так долго.              – И я люблю тебя, – повторяет она. – И любила каждый день.              Он судорожно выдыхает и наконец – наконец – прижимается губами к ее губам.              Он отчаянно целует ее, обвивая руками за талию, тогда как она обнимает его за шею. Столь долго сдерживаемая страсть электризует воздух вокруг них. Хлоя приподнимается на носочках, чтобы углубить поцелуй, и запускает пальцы ему в волосы.              Она смеется, когда они наконец отрываются друг от друга, всхлипывая при этом от силы переполнявших ее любви и облегчения. Быстро заглянув ему за спину, она встречается взглядом с дочерью.              Рори кажется смущенной.              Она шаркает ногой, и выражение ее наполненных слезами глаз несколько неуверенное. Нижняя губа Хлои заметно дрожит, когда она делает шаг в сторону дочери.              Она поднимает руку и нежно касается ее щеки. Люцифер стоит рядом с ней, по-прежнему держа за руку, словно не в силах отпустить.              Рори прижимается к ладони матери и всхлипывает.              – Ты такая красивая, – гордо шепчет Хлоя, повторяя сказанные Рори слова при виде прошлой Хлои.              – Я скучала по тебе, мам, – говорит она ей и затем обнимает за талию. Хлоя улыбается и целует ее в макушку.              Они какое-то время стоят, не двигаясь, и просто наслаждаясь воссоединением семьи. Люцифер чувствует себя не в своей тарелке больше, чем когда-либо, но тут другой он спрашивает:       – Как?              – Чарли, – поясняет Хлоя. – Он нашел меня и перенес сюда. Значит, ты получил мое послание…              «Когда все остальное обратится в прах».              Хлоя рядом с ним, его Хлоя, делает шаг вперед и прочищает горло.              Все трое смотрят на нее так, словно забыли о ее присутствии, не замечая ничего за пределами их маленького мирка.              Она запускает руку в карман и достает кольцо, передавая его другой себе. Она кладет его в ладонь Хлои и аккуратно смыкает ее пальцы вокруг него.              – Оно твое, – шепчет она. – Он всегда был твоим.